Ник. Немного драбблов по ходу пьесы

      Глория…       Ее имя означает «Слава». Она белокурая и тоненькая как веточка. Волосы крашенные, конечно, но другой ее Ник не представляет. Ей идет быть такой. У нее тонкие руки, прозрачные пальцы и голубые венки как у ребенка, и она не без труда прокалывает их маленькой инсулиновой иглой. Она все еще красива, хотя героин уже ведет свою страшную разрушительную работу в ее хрупком теле. Возможно, в иных обстоятельствах он мог бы в нее даже влюбиться. Вполне возможно, что она не ответила бы ему взаимностью. Сейчас это не важно, ведь у них обоих есть то, что они любят сильнее всего на свете. Эта любовь объединяет. Она крепче семейных уз и прочих обычных человеческих привязанностей. Другим, тем, кто не пробовал, этого никогда не понять. Матери, например. Или ее дружку, который пытается быть им с Алисией настоящим папочкой. Думает, что в его книжках есть ответы на все вопросы?       «Мы поможем тебе, Ник».       Смешно… Никто не может ему помочь. Потому что он не хочет, чтоб ему помогали. Ему и так хорошо.       Глория льнет к нему. Вот она его точно понимает… как и он ее, сбежавшую от равнодушной мамаши и не в меру внимательного к молоденькой падчерице отчима. Ей тоже хорошо. Первая, жаркая, похожая на оргазм — только в сто раз приятнее — волна прихода схлынула, наполняя тела приятной истомой. Она мурчит и трется о его плечо щекой. А потом тянется к его ширинке. Ого… Он уже и забыл, когда они делали это? Героин куда лучше секса, а удовольствие от дозы длится часами. Может, это потому, что они не слишком давно на нем сидят? Нарки со стажем вкатывают себе лошадиные дозы, только б не болеть. О кайфе там речи уже не идет. Так говорят, по-крайней мере…, но уж он-то до такого никогда не докатится? Он вообще может остановиться, когда угодно. Вот захочет и не будет больше «мазаться».       Прохладные пальчики Гло уже хозяйничают в его штанах. Она улыбается. Улыбка плавает на губах, а затуманенный кайфом взгляд, кажется, смотрит сквозь него. Он покорно позволяет ей расстегнуть пуговицы. Пусть забавляется, если хочет — ему это не мешает. Возможно, она хочет поблагодарить его. Сегодня деньги на дозу достал именно Ник.       Ей лень раздеваться, она стаскивает только трусики и оседлывает его бедра. Он и не заметил, когда возбудился? Ник неторопливо тянет ладони к маленькой аккуратной груди, сжимает ее сквозь тонкую ткань маечки. Глория прикусывает губу, принимая его в себя. Блин, наверное, стоило надеть резинку? А, к черту… Девушка качается, вверх-вниз, вверх-вниз… медленное родео, посылающее волны тепла в живот. Их стоны плывут, отражаясь от оскверненных стен храма. Кажется, это длится целую вечность. Вверх-вниз, вверх-вниз… Выражение ее лица не меняется. Эрекция не спадает. Вряд ли он сможет сегодня кончить. В любом случае, он вырубается раньше, чем это могло бы произойти.       Взмах ресниц. Даже тусклый свет, проникающий в заброшенную церковь сквозь грязные витражи, причиняет дискомфорт. Нужно несколько секунд, чтобы сориентироваться и понять, какой именно потолок сегодня над головой. Он поворачивается на бок. — Глория?       Отзывается лишь эхо. Ник с трудом садится. Голова, кажется, обещает отвалиться… Поднявшись, обнаруживает, что джинсы расстегнуты. А, точно, они же трахались… Кажется, он вырубился прямо в процессе. Вряд ли она обиделась. Надо найти ее. Может, проголодалась и пошла раздобыть еды?       Ник еще не знает, что Глория изменилась, умерев от слишком большой для ее хрупкого тела дозы. Он был в таком глубоком отрубе, что она не сочла его живым. А ее новое существование требовало иной пищи, чем бургер и картошка-фри.       Ник зовет свою подружку, не подозревая, что через пару минут и его существование изменится безвозвратно.