Ник. Немного драбблов по ходу пьесы

      Ты мне не нужна. Мне нужно лекарство! — Что ты хочешь услышать? — Ты не знаешь, — лицо матери непроницаемо. — Что? — с нажимом спрашивает он, криво усмехаясь. Блин… попался как идиот. Занервничал. Потерял бдительность. Остается только защищаться и наезжать самому…       Пощечина обжигает щеку, и Ник испуганно отшатывается, даже не подумав заслониться. Она что, ударила его?! Вторая оплеуха не оставила никаких сомнений — его правда бьют, а потом удары посыпались один за другим. Он инстинктивно закрыл голову руками. Мать схватила его как щенка за шкирку и затолкала в угол. — Ты не знаешь! Ты себе не представляешь! — выкрикивала она. Это было больно — физически больно, рука у Мэдди оказалась тяжелой. Но к боли-то он привык… Да и отпустила она довольно скоро — это же не ломка. А вот шок от того, что мать ударила его… Впервые в жизни! Терпеливая, строгая, рассудительная Мэдисон Кларк, по всем правилам психотерапии последовательно уговаривающая сына бросить наркотики, устраивающая его в клиники, защищающая как львица от копов… Пальцем никогда не трогавшая ни его, ни сестру, хотя ту, пай-девочку, и ругать-то не за что, не то, что бить… Школьный психолог, в конце концов! Сорвалась и отлупила своего непутевого сына, как какая-нибудь черная крикливая мамашка из гетто, замотанная пятью неслухами и живущая на пособие… Это потрясло избалованного вседозволенностью парня до глубины души.       Что он хотел сказать ей, когда она его застукала? Что она не понимает и никогда не поймет его? Что ему это НУЖНО? А понимает ли он сам свою мать? Понимает, что она чувствует, день за днем, раз за разом наблюдая, как единственный сын, первенец, скатывается все глубже и глубже, все ниже — туда, откуда по-честному нет возврата? Он думал об этом хоть когда-нибудь? Нет, конечно, нет. Ему не было до этого никакого дела. Он прямо сказал ей об этом: — Ты не нужна мне. Мне нужна наркота.       А чтобы не доставала и не мешала, не грех и солгать. Лгать, изворачиваться, обещать — это так просто. Это же только слова — сказал, успокоил… главное не попадаться. Он попался. Идиот!       Теперь же, сжавшись в комок в углу чужого дома, Ник пытается принять и осмыслить совершенно чудовищную мысль. А что, если он ей, матери, тоже больше не нужен? Что, если его последняя ложь стала последней же каплей в чаше ее, казалось, бесконечного терпения? Как она посмотрела на него перед уходом… Что, если это конец, и теперь его правда оставят в покое, как он и хотел… и ему придется барахтаться одному, совсем одному, и никто больше не пожалеет его и не придет на помощь?       Он грубо выталкивает сестру из ванной и захлопывает дверь у нее перед носом, боясь, что узнав правду о том, что случилось, о том, кто на этот раз разукрасил его лицо, Алисия оттолкнет его. Отвергнет, как, похоже, уже отвергла Мэдисон. — Ник, впусти меня! Мне маму позвать?       Нет, только не это! И он отпирает дверь, и мотает головой, отказываясь говорить, всхлипывает и судорожно прижимается к младшей безупречной сестренке как к некой опоре, к сильному человеку, способному пожалеть и утешить. Он совсем не хочет потерять и ее тоже.       Значит, наркотики все-таки не все, что ему нужно в этой жизни? Значит…       Приклад врезается в лицо, сбивая с ног. Его волокут, выкрутив руки, чтобы, ха… оказать помощь, которой он не просил. Мать кидается защищать его… И Ник изо всех сил вырывается и выворачивает шею, чтобы увидеть ее лицо, выражение ее глаз…       Наркотики — не все, что мне нужно в этой жизни, мама!