Капитан

Пили в кабинете. Назаренко позвонил супруге, отбрехавшись подготовкой к комиссии и выставил на казенный стол пару бутылок водки и три недоеденные в обед сосиски. Не хватало Кита. Но тот на манер космических кораблей из всем известного фильма бороздил просторы африканской саванны и участвовать в затеянном давними друзьями мероприятии не мог при всем желании. Иногда капитан Олег Черный остро жалел, что в свое время упустил возможность также как Кит и Назар пробиться в офицерскую группу и вот уже который год пашет «ротным папой», возясь с двадцатилетними пацанятами-срочниками. Тоже, блин, спецназ ГРУ. Ток сопливый немного. Впрочем, предложи ему сейчас кто повернуть время вспять и исправить судьбу… командир Черной роты остался бы на своем месте несмотря на сожаления. Черная рота. Повезло парням с фамилией командира, чего уж там. Звучит, блин. И имя-позывной командира — Черт — тоже на устах у полыхающего который год Кавказа. Любят люди громкие имена. Награда за голову назначена. И только он один знает, чего стоит лепить из вчерашних школьников не признающих ни дьявола ни бога бойцов. Что каждого, кого оставил в горах или на улицах проклятых чеченских селений помнит по-имени и в лицо. - Есть такое понятие, братишка, «усталость металла» называется, — Назаренко смотрит на рано поседевшего однокашника, замечая в его глазах не остывший еще особый «звериный» огонек. Капитан все еще — там. Еще бродит по горам, заглядывая в лица своих мертвецов. - Претенциозно. И пафосно. Но от кадровика я другого не ждал, — Черт скалится весело, стараясь не глядеть на руки друга, разливающие очередную порцию «огненной воды». И так знает, что на правой не хватает мизинца и безымянного — обидная память разорвавшейся рядом гранаты. И так помнит, что скручивает периодически изрубленные осколками мышцы предплечья жестокая судорога. Заставляя подполковника, удивленно-бережно хранящего в служебном сейфе золотую звезду с триколором, когда никто не видит с глухим воем закусывать лацкан идеально сидящего кителя. — Молодежи заливай про стальные нервы и «спецназ без движения ржавеет». И про прочие радости металлурга-ударника. Салаги как раз поверят. - Да я не о том. Ты ж себя загнал, как колхозную клячу. Ну? Отпуск у тебя — вот и отдыхай. Нажрись, бабу найди, тупо выспись в конце концов! - Назар… я ж их калечу… им по двадцать-то не всем. А я их калечу. Специально. Понимаешь? Чтоб злее были. - Олег… - С боевых недавно возвращались. Я сам взвод водил. Поступил приказ помочь попавшей в засаду колонне, мимо же идем почти. У меня пацаны с ног валятся после недели поиска, до «ниточки» — десяток километров по горам — мы бы по-любому не успели… Я знал. А ребятишки мои… они не поняли. Когда добежали — колонна догорала уже… а я специально не сказал. Чтобы знали. Как это — не успеть. Мы с бойцом механика с подбитой БМПшки тянем через люк —, а он легкий-легкий… ноги по пах срезало броней. В сознании был. Шептал, что нас ждали, что поможем… так и умер, вертушки не дождался. А я глаза моего ефрейтора, с которым мы его вынимали, теперь во сне вижу. Хмель берет как-то не по-людски, вместо расслабленного облегчения заставляя душу корчиться в попытках вытолкнуть из себя ядовитую ржавь памяти. - У тебя отпуск сколько? - Неделя. Заберу пополнение и назад.