Почувствуй биение сердца

      Внутри всё изнывало от боли. Не от физической, а от душевной. От самой сильной боли, что может настигнуть человека. Такое ощущение, будто твою душу, отдельный сгусток энергии, берут и режут острым ножом, превращая его в кровавое месиво. А ты стоишь недалеко, смотришь на это, глотая безмолвные слёзы, и ничего не можешь сделать.       В руках опасно сверкнуло лезвие папиной бритвы. Одно движение — я порежу запястие. Алая кровь просочится сквозь чёрный рукав блузы и, возможно, умру от потери крови, отпуская все проблемы. — Екатерина! — со стороны двери моей комнаты послышался грубый мамин окрик, — ты в курсе, что опоздала на первый урок? Живо в школу! Опять шляешься ночами чёрт знает где!       В судорогах я спрятала лезвие под шкатулку, стоящую на комоде. Негоже маме говорить, что её дочка потенциальная мазохистка — суицидница. — Иду! — вторила я ей и пулей вылетела из помещения. Мама жестом указала на тарелку с готовым завтраком, требуя, чтобы я поела. — Опять чёрная одежда, — женщина с упреком взглянула на меня, — ходишь, как готичка какая-то. — Гот, мама, гот, — поправила я её, с трудом сдерживая порыв гнева, что так и норовил вырваться наружу, — запомни уже.       Со стороны спальни родителей послышался хлопок двери, а затем широкая поступь отца. Тот, заприметив меня, натянул на лицо милую улыбку. Схватив горячий оладушек, он чмокнул меня в щеку и направился к двери. — Семья, я ушёл! — прогорланил он и закрыл за собой дверь.       Мама в этот же момент краснела до такой степени, будто у неё сейчас пар из ушей повалит. — И он делает вид, что всё хорошо! — прорычала она, — мужлан бесчувственный! Кабелина треклятая!       Ну, вот, опять разыгрывают эту Санту Барбару. Достали. И так плохо всё в семье: папа изменил маме. Она в отмеску изменила ему. Через месяц развод, а еще через месяц мамина свадьба с её новым хахалем. Отец и мать ненавидят друг друга. Кажется, они даже в глотку могут друг другу вцепиться.       Я быстро позавтракала и покинула квартиру. До начала второго урока у меня оставалось около тридцати минут. Но, чёрт, лох — это судьба. У самого выхода меня окатило грязной водой из лужи — пришлось переодеваться.       На пороге я снова столкнулась с мамой. Она придирчиво осмотрела мой внешний вид, состоящий из светлых джинс и белого свитерка, и удовлетворительно кивнула. — Катя, мы с Виктором (отец) уезжаем в командировку. К нам погостить приезжают одни ребята, по контракту, и поживут тут некоторое время. Места хватит всем. Они же за тобой и присмотрят. — Когда вы уезжаете? — выдохнула я. — Через неделю. Ребята будут сегодня. Не опаздывай! — она сурово похмурила бровями, отчего я мысленно уменьшилась до размеров карлика. Не люблю такой её взгляд, не предвещающий ничего хорошего.       Я согласно кивнула и покинула квартиру. В приезде этих самых «ребят» есть плюсы: мама и папа, возможно, не будут ругаться при посторонних. Хоть неделю, но уже без выяснения отношений.       До школы я добиралась в спешке и чуть не опоздала ещё и на второй урок, до которого оставалось семь минут. Сейчас по расписанию стоял урок истории, который преподавал самый страшный человек этого учебного заведения — Леонид Владимирович. О, нет никого, кто бы наводил больший ужас. За мальейший промах он жестоко наказывал: например, за опоздание заставлял девочек делать сто приседаний, а мальчиков сто двадцать отжиманий. Выполнить это нам, обычным накомпьютеризированным школьникам, было, конечно же, не под силу. И тогда в журнале красовалась двойка. Потом ещё следуют каверзные вопросы по истории и обществознанию, ответить на которые было так же нереально, как добраться до Луны на велосипеде.       Но, как говорилось мной ранее, я — лошара ещё та. Не заметила его в коридоре и сбила с ног. Дура! Владимирович медленно поднялся с пола, отряхнулся и уставился на меня. — Можайская! — прогрохотал он, — опять опаздываешь. И что же на этот раз стряслось, ходячий магнит для неприятностей? — Меня машина облила, — призналась я, - и, между прочим, до урока ещё три минуты. Я успею до класса добраться. И извините, кстати.       Вот я снова бегу к этому долбанному коридору, где творится что-то несусветное. Мои одноклассники имбицилы носились по помещению, как шальные, кто-то лазил в телефоне. Я же, заметив свою подругу, подсела к ней. Мария Якир — первая девчонка на деревне, красавица и просто жуткая стерва. Обожает стебаться над новенькими и «отбросами» нашей школы. Но мы с ней дружим с яслей, поэтому любим друг друга такими, какими есть.       Она представляет собой миловидную зеленоглазую брюнетку с пухлыми губами и очень хорошими формами. Кокетка, обоятельна и просто мечта каждого альфа — самца. Чего не скажешь, например, обо мне: светлые волосы, вьющиеся от высокой влажности воздуха, к вечеру напоминающие взрыв на мокоронной фабрике; водянистые серо — голубые глаза, не то холодные, не то просто бледные; губы, как губы; бледная кожа, как у мертвеца; , а фигурой ни толста, ни тонка. В общем, несуразная, некрасивая лохушка. — Привет, Катюх, — улыбнулась Маша, обнимая меня, — мило выглядишь. — Что первое выпало из шкафа, то и напялила. Да и всё равно мне на одежду. — Так — подруга шлепнула меня по губам, — ещё раз услышу такое преступление против моды, блевану прямо на тебя. Уяснила? — Да, Машутка.       В кабинет влетел расвирепевший Леонидович. Он тяжелым взглядом обвел класс и склонился над журналом, выбирая жертву на этот урок. И ей, конечно же, стала я. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу!       Я беспомощно смотрела на него, словно там находились ответы на все его идиотские вопросы, но натыкалась лишь на суровый взгляд учителя. Получив свою двойку, он принялся за других. Щеки заалели от такого напряжения, а пульс в висках увеличился — опять мигрень проявилась.       Меня заклонило в сон. Обперевшись подбородком об руку, я блаженно закрыла глаза, забив на всю бредню, что происходила вокруг меня. Да, я потом схлопочу еще один «неуд», но зато посплю.       Через пятнадцать минут блаженства раздался звонок с урока. Мы с Манькой подскочили из — за парты и бросились вон из класса, пока была такая возможность.       Следующим уроком у нас была литература. Её вела Татьяна Николаевна — тётка в возрасте, но в адеквате. По совместительству, наша классная руководительница.       Урок начался так же внезапно, как и закончилась перемена. Учительница запустила нас в кабинет и начала спрашивать домашнее задание. Чёрт! Я его не сделала. — Катя, где твоя работа? — вылупилась она, поглядывая сквозь линзы очков. — Я не успела. — Катя. Катюша, ты же была одной из самых лучших учениц, а что сейчас? Ты посмотри, как ты скатываешься. Работу сделай до следующего занятия, если не хочешь двойку. — Спасибо, — я уселась на место и принялась терроризировать взглядом текст статьи.       Вот и снова эта сладкая трелль ласкает мой слух — звонок. Я лениво поднялась с парты и принялась складывать вещи. Только мы с подругой вышли, как меня задержала Татьяна Николаевна. — Катерина, надо переговорить.       Я послушно осталась. Маша сказала, что ждёт меня на физике и удалилась. Учительница прожигала меня взглядом, не решаясь начать разговор. — Катя, что с тобой происходит? — неожиданно выпалила она вопросом, как пушка ядром, — скажи, у тебя какие-то проблемы в семье? Не бойся, я хочу помочь тебе, только скажи. — Всё хорошо, — как можно убедительнее пролепетала я и натянуто улыбнулась, — правда. — А оценки? Почему ты так скатываешься? — Ну, может, темы сложные, — предположила я, — я пойду. До свидания.       И не дождавшись её ответа, я покинула кабинет.