Wir sind im Krieg

Элли спешно собиралась в дорогу. Им нельзя было терять ни секунды, так как русские были уже совсем недалеко от бункера. Рюкзак её был наполовину пустым, потому что сам оказался ужасно огромным, а ей особенно нечего было в него положить. Разве что старую одежду, в которой она попала сюда, несколько платьев Герды, которые та заботливо отдала ей, а затем заставила забрать насовсем, как подарок. Герда говорила, что набор этих нарядов ей вряд ли еще понадобится. Да и сама Шмидт не думала одеваться во все красивое. Теперь на ней была солдатская форма, немного ей не по размеру, поскольку висела на ней мешком, а штаны удерживал только толстый ремень с пряжкой. Единственной полезной вещью стала каска, которую она тотчас же нацепила себе на голову не зная зачем. Каска была тяжелой и давила на череп, но зато девушка знала, что — какая-никакая защита. Конечно, оружие им вряд ли позволят носить, однако и такой ничтожный подарок, проявление хоть какого-то минимального беспокойства насчет них грело ей сердце и душу. „Я могу выбраться отсюда, — подбадривала она себя, — и остальные выберутся со мной“. Траудль и Герда тихо о чем-то переговаривались между собой, впервые не обращая на нее никакого внимания. Слава Богу… Воспользовавшись этим, Элли закинула собранный рюкзак за спину и вышла в коридор. Теперь здесь было непривычно тихо. Ни смеющихся офицеров, ни чашек кофе на столе — только на полу валялись листы бумаги неизвестного ей происхождения. Должно быть, отчетность, о которой все давно забыли. Элли подняла один из листков и на обратной его стороне прочла надпись крупным почерком: „Фюрера нет. Мир уничтожен.“ Внизу было большое темное пятно, подозрительно напоминавшее кровь. Паника и агония царили в этом месте со дня смерти Адольфа Гитлера. Большинство бойцов тут же выбило себе мозги, а вторая половина примкнула к тем, кто собирался уходить с отрядом, во главе которого стоял Вильгельм Монке, бригадефюрер. Теперь уже никто не любовался картинами, никто не размышлял о чем-то, сидя в кресле. Бункер опустел. Лишь Элли присела „на дорожку“, в последний раз взирая на никому не нужное убежище, на разбросанную отчетность и осколки бутылки, содержимое которой оставило влажное пятно на ковре. Тихо кругом. Все еще собираются, но и из комнат почти не доносится даже приглушенных звуков. Ничего. — Посидите со мной немного? — раздался знакомый голос и в дверях показался Ганс Кребс. Его изможденное лицо заставило сердце Элли сжаться от острой жалости к этому великому человеку. Она вспомнила их танец и едва не расплакалась. Сама мысль о том, что ему придется остаться здесь и сдаться русским, пугала девушку — Конечно, — улыбнулась она и указала на кресло рядом. — А где господин Бургдорф? — Думает, — нехотя ответил генерал. — Вы уходите с Монке? — Да, — ответила Элли. — Может быть, и вам стоило бы… — Я не трус, — тот мотнул головой, отгоняя эту мысль. — И скорее позволю себя расстрелять или застрелюсь сам, лишь бы не пришлось отвечать на допросах. — Так вот в чем ваш план? — нахмурилась девушка. — Вы хотите умереть ради престижа, пока кто-то борется за жизнь из последних сил? — Не вам меня судить! — огрызнулся Кребс. — Верно, — кивнула она. — Что ж, тогда… Прозвучала сирена. Двери начали открываться, из комнат выходили собравшиеся люди с рюкзаками и в касках. Среди них был и Отто Гюнше. Он подошел к Шмидт. — Идемте? — спросил он её. В последнее время Элли стала замечать его заинтересованные взгляды. Гюнше старался во всем ей услужить и даже помогал справиться с депрессией, что мучила её после череды ужасных событий, связанных со смертью Фюрера, а также четы Геббельсов и их детей. Все-таки она с ними играла… — Все сюда! — появился и сам бригадефюрер Монке. Напоследок Кребс сжал её тонкую ладонь в своей руке и не отпускал до тех пор, пока она пристально не посмотрела на него. „Он прощается со мной, навсегда, “ — подумала она и тем не менее легко поцеловала генерала в щеку, отчего он неожиданно покраснел медленно кивнул. — Всем удачи, — сказал он и отвернулся. — Идем, Элли, — Гюнше оглянулся — она по-прежнему не двигалась с места. Они давно перешли на „ты“ и стали очень близкими друзьями. Говорили, что дружбы между женщиной и мужчиной не бывает, но… — Прощайте, Ганс, — прошептала она и бросилась догонять Отто. Он был высоким как каланча, и рядом с ним она ощущала себя маленькой девочкой, как если бы сейчас оказалась дома, с отцом и матерью. Как-то они там, в Ростоке? Отто протянул ей руку. Его ладонь — холодная и мозолистая, её — нежная, теплая, с тонкими артистичными пальчиками. Берлин горел. Его сжигал беспощадный огонь. Пламя ревело и в это свете, должно быть, легко было бы заметить приличную группу, снующую между полуразрушенными домами. Русских нигде не было видно. Элли потихоньку успокаивалась. Пока рядом был Гюнше, она почти ничего не боялась. Им приходилось перескакивать через большие обломки, пробираться через горы мусора и щебня. Траудль и Герда постепенно устали. Им помогали солдаты. Отто поддерживал Элли, держа пистолет наготове. Вдруг из-за следующего поворота покажутся враги? Их дорога лежала через ветку метро, где прямо в неработающих вагонах устроили госпиталь и убежище для гражданских. Стены в любой момент могли обрушиться из-за бомбежек, и тем не менее народ сидел здесь со всеми своими пожитками и с надеждой провожали солдат потухшими взглядами. Элли хотелось помочь. Но к сожалению Монке не позволит ей остаться. И Монке, и Отто. Первый дал Кребсу клятву, что выведет её из Берлина, а Гюнше… Элли сама боялась остаться без него. Этот город был ей совсем незнаком, тем более сейчас, мрачный и закопченый. — Ты в порядке? — спросил её Гюнше, когда они вновь оказались на поверхности. — В полном, — пробормотала она, хватая ртом воздух. — Что будем делать, если появятся русские? — Драться, — твердо ответил он. — Стой! — крикнул Монке. — Привал здесь. Они развели огонь с помощью кучи уже ненужных бумаг и мусора. Отряд расселся у костерка, так как теперь они миновали квартал с пожарами и тут было довольно темно. Элли неумело вскрыла консервную банку и уныло копалась в её содержимом. Аппетит у нее совсем пропал — от неизвестности и страха. — Кто идет? — неожиданно раздался крик караульных. — Все повскакивали с земли и затаили дыхание. — Я — немец, — откликнулся слабый тихий голос. — Дайте воды. — Это же… — начала Траудль. Человека усадили у костра. Выглядел он унылым, от еды отказался и назвался Генрихом Вольфом. — Что-то случилось? — спросила у него Элли. — Я отбился от отряда, — вздохнул он. — Лучше бы я умер… — Да что произошло-то в конце-концов? — не выдержал Монке. — Капитуляция… — тот кивнул на немой вопрос. — Её подписали. Больше нет войны. Нам придется сдаться. Отто Гюнше ничего не сказал и с удвоенной скоростью принялся за консервы. Шмидт молчала. Война… окончена? Они проиграли? Неужели Кребс согласился на условия русских? Или он… Нет, такого не может быть! Тряхнув каштановыми кудрями, она сжалась в комочек рядом с Гюнше и тотчас же уснула. *** — Русские идут! Этот крик вырвал Элли из объятий сна. Она полусидела рядом с Отто, который уже проснулся. Обменявшись мрачными взорами, они поднялись на ноги и подошли к Траудль и Герде. Никто уже не спал. В воздухе повисло напряжение. Фигуры в шинелях медленно двигались в их сторону и словно собирались убить. — Что нам делать? — заволновалась Юнге, рассматривая их издалека. — Вы — беззащитные девушки, — рассуждал бригадефюрер Монке, — вас пропустят. Им нужны только мы. — Иди, Элли, — Гюнше положил руки на её плечи. — Нет, — она помотала головой, — без тебя я никуда не пойду. У меня просто нет выбора, Отто. — Уезжай к родителям, — он впервые был настолько испуганным. — Спрячься. Что толку, если ты останешься со мной? — Я буду знать где ты, — сказала тихо она. В тот же миг их губы соприкоснулись. Мужчина сжал её в объятиях, не желая никуда отпускать. А русские, между тем, приближались. — Траудль, уходи, — сказала вдруг Герда. — Я останусь. — Ты тоже покидаешь меня? — всхлипнула та. — Я просто не могу, — она улыбнулась через силу. - Иди. Я как-нибудь выкручусь. Юнге чуть не расплакалась. Она чуть кивнула, напоследок обняла подруг и скрылась среди людей. Стоило Элли моргнуть — и рюкзак девушки пропал из виду. Словно её здесь и не было. — Ты точно не пойдёшь вместе с ней? — Гюнше посмотрел ей в глаза. — Нет, — Шмидт взяла его под руку. — Я буду рядом. Я так хочу. «Элеонора Шмидт. Сумела вместе с Гердой Кристиан избежать тюрьмы, на Нюрнбергском Процессе добилась снижения срока заключения для Отто Гюнше. Позднее вышла за него замуж. Проживала во Франкфурте-на-Майне, где и скончалась 20 февраля 2001 года.» «Траудль Юнге. Была оправдана на суде как „молодой последователь“. В послевоенное время работала секретаршей в различных учреждениях. Поддерживала связь с Элеонорой Шмидт. Умерла в Мюнхене 10 февраля 2002 года.» «Вильгельм Монке. Был в военном плену, содержался в различных тюрьмах до 1955 года, когда был репатриирован в ФРГ. Жил в Барсбюттеле, работал торговым агентом. Умер в местечке Дамп в Гамбурге 6 августа 2001 года.» «Ганс Кребс. Был взят в плен в фюрербункере. На Нюрнбергском Процессе признал вину и, несмотря на это обстоятельство, был приговорен к расстрелу. Был расстрелян 29 октября 1945 года.»