Wir sind im Krieg

Они спешно собирались в дорогу. Элли складывала все свои нехитрые пожитки в рюкзак, глубоко задумавшись. Она уже успела надеть выданную ей каску и солдатскую форму, поскольку бригадефюрер Монке предупредил уходящих девушек о возможном окружении русских. Их могли пропустить, ведь они — лишь невинные женщины. Но Шмидт почему-то уже не хотелось об этом думать. Она так устала, так измоталась и измучилась, что на остальных было уже плевать. Она запихивала в рюкзак последние вещи. Он был непривычно легким, ведь собирать ей было особенно нечего. Накануне она посетила лазарет бункера, чтобы поблагодарить доктора Хаазе. Она даже уговаривала его уйти вместе с ними, но разве этого сильного человека переубедишь? Хаазе был как раз из тех, для кого честь — не пустой звук. И если бы он бросил всех этих больных и умирающих, то не смог бы простить это себе и через десять лет. — Я не могу, фройляйн Шмидт, — печально улыбнулся он. — Это мой долг. — Но вас убьют, — та с отчаянием посмотрела на него. — Зато я буду знать, что не сделал на самом деле ничего плохого. Я лечил людей. И не более. Уходите из этого ада, фройляйн. Я не хочу, чтобы вам пришлось здесь умирать. Из госпиталя она вышла в подавленном состоянии и тотчас же отправилась собирать вещи. Траудль и Герда не говорили с ней, погруженные глубоко с свои мысли. Поэтому они не обратили на нее внимание, когда она напоследок достала из кармана Железный Крест Фегелейна. Она очистила его от грязи и крови, и везде теперь носила с собой. Эта вещица стала её своеобразным талисманом. Она постоянно вспоминала о Германе, а по ночам нередко плакала в подушку. Как жаль, что они столько не успели сказать друг другу… Она взяла рюкзак, вышла в коридор и села в кресло. Офицеры любили это место — картины на стенах, рядом столик, где кто-то да и оставит две чашки с недопитым кофе. Здесь они курили, шутили и изо всех сил старались развеять мучившие их тревоги. Иногда они могли воспрянуть духом и надеялись на победу. Даже строили послевоенные планы. «У них всех семьи, мечты, — с грустью подумала Элли, рассматривая портрет неизвестного ей мужчины, —, а я сижу здесь и не знаю что делать.» Она достала припрятанную бутылочку с капсулой цианистого калия. Её ей дал Фюрер почти перед самой своей смертью. Последняя награда. Он сказал, что ей вовсе не обязательно идти его путем. Но как же ей тогда быть? От этой небольшой пилюльки зависело её будущее. Хотя… Не только от нее. Зависело еще и от её собственного выбора. А вариантов тут относительно немного. Последние ценные вещи. Крест Германа и бутылочка с цианидом. Элли вздохнула. Скоро здесь появятся все, кто покидает бункер этой ночью. И среди них она. Но… — Посидите со мной немного? — Кребс. Уставший и осунувшийся. Его попытка капитулировать на условиях Германии провалилась. С тех пор он стал молчаливым и мог целыми днями пускать дым в своей комнате. Так или иначе, теперь ему было все равно — вредно ли курение или нет. — С удовольствием, — Шмидт указала на соседнее кресло. — Вы точно уверены, что хотите остаться? — Да, — твердо ответил он. — Я нужен русским живым, а позорное бегство не для меня. — Но вас казнят, — ужаснулась Элли. — Прошу вас, господин генерал, всё не должно так закончиться! — А куда пойдете вы? — тот словно попытался сменить тему. — К семье. Больше некуда. Меня отговаривали служить у нацистов, а я не послушалась. Теперь Фюрер скончался и мы в ловушке. — Ошибаетесь. В ловушке я и Бургдорф, а также те, кто остается. У вас есть возможность выбраться из этого города. «На что мне эта возможность? — мысленно негодовала Элли. — Фюрера нет, национал-социализм умирает — за что мне тогда бороться?» В этот момент прозвучал сигнал, призывающий всех к выходу на поверхность. Кребс пожал ей руку. Вскоре появился бригадефюрер Монке. — Готовы? — спросил он девушку. Это был решающий вопрос. Да или нет. И оба варианта в равной степени не положительны. — Я остаюсь здесь, — неожиданно для всех произнесла она. Траудль побледнела, следом за ней и Герда. Отто Гюнше изумленно посмотрел на Шмидт. Все уже стояли здесь, с рюкзаками и в касках. Люди были ошеломлены. Неужели она и правда сама на это решилась? Эти слова слетели с её губ против воли, как по мановению руки. Она бросила свои вещи на одно из кресел. — Подумайте хорошенько, — попросил её Монке. — Там, за городом вы сможете начать новую жизнь. Выйти замуж, родить детей. Это место не для вас, фройляйн. — И тем не менее я хочу быть тут, — заявила она и, подойдя к зарыдавшим Траудль и Герде, нежно обняла их дрожащие плечи. — Не плачьте, девочки. Идите с миром. — Ты не сердишься на нас? — спросила Герда сдавленным голосом. — За что же мне на вас сердиться? — горько усмехнулась девушка. — Идите, господин Монке. Оставьте меня. «Я не достойна идти туда, к моему разваливающемуся идеальному миру», — с горечью подумала она. — Элли! — Рохус Миш рванулся к ней, но его удерживал Гюнше. — Отпустите! Отпустите меня к ней! Я хочу быть с ней! — Миш, будьте мужчиной! — одернул его кто-то. — Идем, ребята, — Монке бросил на нее напоследок грустный взгляд и толпа медленно потянулась наверх, к пылающему в ночи от пожаров городу. Вылазку решили произвести, когда будет полная темень. Едва последний человек вышел за дверь, Кребс подошел к ней и запер. — Вот и все, — вздохнул Бургдорф, держа в одной руке сигарету, а в другой стакан с виски. — Мы здесь одни. Не считая Хаазе и его больных. Генерал Кребс тоже курил, нахмурившись и о чем-то размышляя. Затем он бросил сигарету на пол и потушил её. — Что будем делать? — спросил он. — Садитесь, — лениво предложил ему Бургдорф и достал свой табельный пистолет. — Сейчас? — удивился Ганс, но тем не менее взял и свое оружие. — Лучше бы мы умерли в бою, — сказала Элли и рассмеялась. В смехе её промелькнули истеричные нотки. Она достала из брошенного рюкзака Железный Крест Фегелейна и свою капсулу с цианидом. — Вы с нами? — глупо заулыбался Вильгельм, приставив дуло заряженного пистолета к виску. — Да, — довольно кивнула она и взяла пилюлю. — Давайте все выпьем, — генерал достал три стакана и наполнил их алкоголем. Элли сразу прикончила свою порцию, не обращая внимания на непривычное жжение во рту. — Как думаете, группа Монке выберется? — поинтересовался Кребс, прикрыв веки. — Какая разница? — фыркнул Бургдорф. — В любом случае нам с вами недолго осталось. Я счастлив, что знал таких честных и добрых людей как вы, Элли. И таких умных и храбрых как вы, Ганс. — Спасибо, — ответили они ему. Наступила звенящая тишина. В ней не ощущалось угрозы или чего-либо. Это была предсмертная тишина. Элли рассматривала капсулу цианида в пальцах. Она достала Железный Крест Германа и нежно прикоснулась к нему губами. — Покончим с этим, — Кребс зарядил пистолет. — Готовы? Они медленно кивнули. Девушка дрожащей рукой поднесла яд ко рту. Генералы молча чего-то ждали. Возможно, когда она раскусит пилюлю. Шмидт набрала побольше воздуха в легкие, чтобы успокоиться. «Герман, мой милый Герман, — думала она и мысли её буквально кричали, надрывались, отскакивали от серых стен. — Ты говорил, что я умру здесь. И ты оказался прав. Мне не нужно будущее без нашего Фюрера. Я знаю, что он совершил справедливое правосудие насчет тебя, но он был честным. И несмотря на твою измену Германии, которая тем более не доказана, я люблю тебя. И думаю, что ты уже ждешь меня. Там.» Раздавленная капсула хрустнула под её зубами и в тот же миг тишину нарушили два выстрела… Железный Крест с лентой выпал из ладони и звякнул об пол. Где-то внизу доктор Хаазе, перевязывая раненых, услышал эти смешавшиеся между собой звуки. Он поднял голову и сразу обо всем догадался. Склонив голову, он отдал нацистский салют. На Железный Крест Фегелейна капала кровь. Он лежал, никому не нужный, забытый, оставленный его последней владелицей. Словно знак того мрачного падения, что случилось с жестоким, но великим диктатором и его режимом.