Сатурн

Если в бесконечном потоке дней ты постоянно занимаешься одним и тем же или вовсе ничем, каждая минута пытается затащить скучающий разум в лабиринт тоски и пустоты собственного существования. Это не суицидальные мысли отчаявшегося, а вполне себе логичный итог, когда безделье затуманивает мозг. И самое ужасное, что ты не против захлебнуться в этой пустоте, лишь бы тебя никто не трогал. Ямада не сводил взгляд с перевязанных, прикрытых одеялом ног. Он ненавидел их, презирал себя. Хотелось оторвать этот ненужный кусок тела, как болезненный аппендикс. Слёзы травили не глаза, а импульсивные вены, потому что именно в них текла пропитанная горечью произошедшего собственная жизнь. В голове крутился один и тот же вопрос, когда он открывал глаза каждое утро и закрывал каждый вечер, с эгоистичной надеждой заснуть в последний раз. «В чем моя вина?» Вдыхая тот же кислород, что и те маленькие дети, чьи радостные крики он отчетливо слышал каждый день за окном, хотелось лишить себя слуха или их - голоса. Угнетающее чувство в сердце росло изо дня в день, как ком, падающий с вершины горы под названием «Череда событий» в абсолютную неизвестность. И не будет уже ни нормального образования, ни искренней любви, ни карьеры, ни семьи, ни будущего. Тотальная бездна ничего. Обречённое одиночество. Неуправляемая ненависть. Вечная жалость. Никто его не поймёт, потому что для этого им не хватает всего лишь одной поломанной жизни. Своей жизни. Чинен лежал на кровати и грустно смотрел на то же затянутое небо, что и вчера, позавчера, неделю назад. Серость проникала в комнату так же, как и солнечные лучи при ясной погоде. Юри не мучила тоска, как соседа напротив. Ему не требовалось понимание, как инвалиду рядом. Он просто не знал, что ответить на недавно пришедшее сообщение. Его отчаянно хотели вернуть домой, независимо от собственных желаний. Родители в конец потеряли сына, хотя Сая объясняла, что он в полном порядке. Он однажды написал им сообщение сам, но это не помогло. В конце концов, сегодня ему поставили ультиматум: либо он возвращается сейчас, либо уже никогда. Никогда. Семейные узы, любовь к детям. Юри эгоист, но в такой семье это было довольно логично-обретённое качество ребёнка. В конце концов, то, какими мы вырастаем, не всегда лежит на наших плечах. Но и не всегда остаётся неизменным. Возможно, надежда на лучшее совершенно неожиданно может выглянуть сквозь затвердевшее полотно ежедневных неудач, как мягкие лучи давно не проявлявшего себя солнца на страдающем от тусклости небе. Чинен, не веря, приподнялся на локтях, чуть щурясь от непривычного света, который, ещё даже не достигая цели, согревал замершее ожидание. В комнате постепенно становилось светлее, на душе теплее, но в мыслях ответа так и не было. Как можно по-взрослому ответить упертым родителям, чтобы они поняли, перед каким по-детски наивным выбором его поставили? Он бы вернулся, если бы они нашли нужные слова. Слова извинения, которые Чинен никогда от них не слышал. - Погода чудесная, - поправляя необычно блестящие под солнечным светом шторы всё в такой же понурой комнате, Ямада-сан улыбалась по-прежнему искренне и открыто, - к вечеру, говорят, небо будет чистым. - Правда? – неожиданно спонтанная радость мелькнула в голосе лежащего парня. Но было это настолько быстро, что двое постоянных здесь посетителей засомневались, не было ли это случайно фантазией двух озабоченных воображений. - Эм, ну да, - поспешил ответить Чинен, пока женщина на минуту опешила, - я даже надеюсь понаблюдать на звёзды сегодня, - вдохновенно закончил парень. - Вот как? Увлекаешься астрономией? - Ну, я бы не сказал… Просто, в последнее время как-то всё книжки под руку попадались… - Юри почесал затылок, и уголки его рта чуть приподнялись в неуверенной улыбке. - Ой, - Изуми вдруг подскочила с мягкого стула, засуетившись по комнате, - помню, мы как-то привозили сюда старый телескоп. Он, правда, разваливается почти, но на недолгое использование, думаю, его хватит. Чинен не верил своим ушам. В последние дни от полной безделицы и неразберихи в голове, чтение энциклопедий и каких-то там мелких книжек непредвиденно вошли в его хобби. Нельзя сказать, что он открыл в себе талант или вдруг стал начитанным астрономом-любителем, но семя неподдельного интереса начало прорастать во что-то большее, а возможность узнать это самое «большее» ожидала с распростёртыми объятиями. - Кхм, - послышалось недовольное покашливание, как бы намекая, что в этой комнате находится ещё один не посторонний человек. - Я бы тебя позвал, но, боюсь, что ты даже по привычке своей откажешь, - слишком язвительно перед матерью, но вполне откровенно перед ним. - Я не против, - неловкость, грубость, неуверенность, злость, любопытство, замешательство, страх – слишком идеально слились в одной тихой фразе. - Правда? – пришла очередь матери, не скрывая эмоций, поражаться утренним, прямо так и скажем, потрясениям. Молчаливый угрюмый кивок. Этого хватило, чтобы понять, что в его голове появились новые мысли, кроме постоянного самоудушения. А для матери это означало многое. Чинен рылся на чердаке уже битый час. Слабый свет из маленького окна почти никак не помогал, только, словно по линейке, вырисовывал аккуратную полосу на грязном полу. Руки, плечи, лицо чесались от пыли, от которой деться здесь было некуда. Нос зудел, глаза слезились, горло чуть сдавливал проявившийся кашель. Когда-то исчезнувшая аллергия дала о себе знать, благо, в умеренной степени, так что жить ещё можно было. Но терпеть - уже нет. Нащупав примерно нужную по описанию коробку, Юри нервно вытянул её из-под старого стула и, проклиная маленькое злосчастное помещение, вылетел оттуда со скоростью света. Ямада отрешённо ждал его в коридоре, сжимая и разжимая мягкие ручки инвалидного кресла. Слишком долго его «сиделка» копошилась на третьем этаже, а редкие грохоты, сопровождающиеся пыльной волной из-под щели закрытой двери, рисовали в не безыдейном мозгу «её» красочную смерть. Чем он там так долго занимается? Прошло часа два, если не больше, а ненавистное ожидание теребило нервные клетки, как и сам Рёске край мятой футболки. Если бы он мог нормально двигаться, нашёл бы этот долбанный телескоп почти моментально. Хлопок двери и крайне недовольный Чинен отвлекли от эгоцентричных мыслей. Вид взъерошенного и грязного Юри приподнял настроение от нуля примерно до единицы и даже захотелось улыбнуться. - Тебя только за смертью посылать, - самодовольное хмыканье со стороны «любимого» собеседника глубже царапнуло по ранке раздражения, и Чинен вспыхнул ещё сильнее, как подлитое в огонь масло. - В отличие от некоторых, я тут от силы полторы недели живу, - тот опустил ношу на чистый паркетный пол и с выражением полной умиротворённости ринулся в ванную. - Скажи мне, тормознутость и недоразвитость тебе как-то генетически передались? Ямада обыкновенно косился на копошащегося в металлических деталях Юри. Тот гордо не обращал никакого внимания на показные вдохи недовольства и усердно сопоставлял каждое своё действие с запутанной схемой. Сейчас он находился на грани эмоционального взрыва, потому что сегодня от него слишком много потребовалось. Ещё и «этот» не сводил до отвращения удовлетворённый взгляд, потому что видел, насколько Чинен не разбирался во всей этой мелкой работе. - Полупарализованный инвалид будет тыкать в мои недостатки? - Уж лучше таким прожить всю жизнь, чем аморальным уродом, как ты. Рука автоматически дёрнулась, подаваясь желанию отправить тяжёлый болт в сторону кровати, но это было бы уже запредельно тупо. - Да я заметил, что тебе и так нравится. Хотя, в аморальности ты мог бы со мной посостязаться. Короткий диалог, словно воздушный шарик, лопнул под враждебными взглядами двух молодых людей, и комнату накрыло свойственной им многозначительной тишиной. Один отстранённо проклинал свои профанические способности конструктора, а второй прикрыл глаза, предпочитая сон пустым разговорам. Так могло продолжаться вечно, хотя никто из них не задумывался, насколько спасительным было молчание, ведь личные проблемы смиренно сдавались под натиском взаимной неприязни. Тишина будто плавно перетекала на улицу сквозь раскрытые настежь окна, и детские голоса уже не раздавались так громко и так часто. Ночь опускалась медленно, неумолимо заполняя голубоватое полотно тёмно-синими красками. Остатки прошедшего дня стойко цепляли за линию горизонта, но ведь всему наступает конец, в том числе и мучениям Чинена. Он сидел на полу и довольно рассматривал собранную трубку. Что-то в груди теребило от нетерпения, хотелось быстрее вытащить эту штуку на улицу и рассмотреть… В общем-то, на данный момент, непонятно что. В книге описывались созвездия, которые была вероятность увидеть в начале мая, но какой смысл смотреть на них через телескоп, когда и так разглядеть можно. - Собрал? – сиплый голос напомнил Чинену, что в помещении он, к сожалению, не один. - Типа того. - Надо же, может ты и не настолько бесполезен, как казалось. - Что нельзя сказать о тебе, - со стёртой улыбкой и каплей грусти произнес парень. Рёске уже открыл рот, чтобы что-то произнести, но в комнату без стука вошла мать. - Всё готово, - опередив её вопрос, Чинен гордо указал пальцем на своё творение. - Отлично! Извини, что пришлось повозиться… - Блин, за что ты извиняешься, мам? – Ямада от негодования и гнева прикусил губу. «Да что с ней такое, неужели она не видит, какое он на самом деле дерьмо?!» Изуми заметно растерялась, вопрос оказался для неё слишком провокационным. - Да, он прав, - Юри благородно пришёл ей на помощь, - Вам вовсе не за что извиняться, Ямада-сан. Рёске с затянувшейся злобой прищурил глаза, уже мысленно представляя, какой пользой было бы для общества, забей он его этим телескопом до полусмерти. Чинен, не обратив на него абсолютно никакого внимания, со спокойным выражением лица поднялся с пола и размял затёкшие ноги. Немного сбившаяся и мятая от долгого сидения на полу, рубашка небрежно торчала из брюк, а в тусклых от непривычного напряжения глазах не отражалось ни единой искорки интереса, которые на самом деле пылали внутри. - Ладно, думаю, пора выходить на улицу, - переменившись в лице, женщина вновь заулыбалась, - Рёске, тебе помочь или ты… - Сам, - резко сорвалось с его губ, когда материнские руки уже были готовы поддержать неуклюжее тело. Каким же отвращением он был для себя самого. Жалкий, ни на что не способный, кроме осуждения других. В уголках своего внутреннего «я», он каждый день невольно забивал положительные эмоции камнями ненависти, словно именно они были предателями, и от них следовало немедленно избавиться. Не хотелось быть таким. До слёз в глазах, до скрежета в зубах не хотелось оставаться таким на всю оставшуюся жизнь. Не хотелось! Словно выброшенная на сушу рыба, которая судорожно пытается сделать вдох, задыхаясь от этого ещё больше. Тоска рвёт на части не меньше боли в уставших руках. Суставы, как у старика, ноют от бессилия, а ты смотришь на других, так свободно разбрасывающихся жестами. Они даже не знают, насколько счастливы. Не понимают, что полноценны. А это уже реальный фундамент для нормальной жизни. До тошноты неповоротливо Ямада самостоятельно спускался по специальной дорожке со второго этажа. Неудобство давно заменилось привыканием, поэтому труда особо не доставляло. Чинен плёлся позади, еле как перетаскивая нелёгкую трубу в одной руке и треногу в другой. Была в этой картине доля смеха. Оба до ужаса сконцентрированные, даже не замечали, насколько гармонировали своей несхожестью. - Мальчики, вы долго ещё? – из прихожей раздался женский голос, чья владелица успела за это время приготовить перед домом место для громоздкого прибора. - Нет, - одновременно вырвалось у двоих. Они растерянно переглянулись, случайно делая на этом акцент.