Гены

— Рик. Я ждал твоего появления. Проходи. А это, должно быть, тот самый Морти. Ноги колола впившаяся в носки солома, а от позабытого организмом пыльно-белого слепящего света слезились глаза, но Рик, стоя на пороге небольшого домика с покатыми штукатуреными стенами, улыбался. Широко и до неправдоподобия благостно. — Хороший райончик, а? — на выдохе невпопад заметил он, входя, и часто заморгал от смены освещения. — Думаешь, нашёл своё гне-ы-ыэ-здо? — Надеюсь, — лаконично отозвался Птицеличность. Сумрачная прихожая сменилась яркой гостиной. Предупредительный хозяин дома сразу же задёрнул занавески, вот когда пришлись кстати небольшие свечки, горящие в выемках стен. Рик облегчённо вздохнул, аккуратно кладя спящего после обеда Морти на диван, и с удовольствием потёр глаза. — Я см-смотрю, тебе приглянулись земные интерьеры… — Он огляделся. – Нет, правда, ты мебель, что ли, с Зе-ыэ-э-мли заказывал? — Ваши земные обычаи странные. Однако ваши дома наделены неповторимым шармом. Я счёл своим долгом отдать дань Земле. Я благодарен ей за то, что она дала мне удовольствие быть знакомым с тобой, Рик. Санчез провёл ладонью по лицу, ненадолго задержав её у рта. Он несколько мгновений ещё смотрел на хозяина дома, а потом в пару широких шагов оказался прямо напротив него. — Пёс, я так рад тебя видеть! — Он крепко обнял друга и ткнулся лбом в его пёстрое оперение. — Чёрт, я так скучал. Хренов арест!.. Мне так… т-ы-ы-ак жаль, что я не смог быть у тебя на новоселье. Это же… это же, мать его, целый ритуал… — Это не самое важное, Рик. Важно то, что ты сейчас нашёл возможность для встречи со мной. Это много для меня значит, — с твёрдым спокойствием ответил Птицеличность, деликатно отвечая на объятия. — Мне не хватало этого людского обычая, — добавил он, и его губы едва-едва тронула улыбка. — Ты не забыл язык. — Я ждал нашей встречи, — напомнил Птицеличность. — Могу я тебе что-нибудь предложить? — Что-нибудь, что не даст мне вырубиться прямо сейчас. — Рик пересилил желание плюхнуться на диван и опустился на него так, чтобы не потревожить внука. — Ты болен? — Птицеличность отправился к холодильнику. — Ты выглядишь не вполне здоровым. — Я выгляжу как дерьмо, пёс, в жопу эвфемизмы! — Санчез душераздирающе зевнул. — Де-ы-ыэ-ти… Я не думал, что встречу хоть что-то, что будет таким же неугомонным, как те монашки из монастыря на Кото-ги-7. Ни мин… ы-ыэ!.. ни минуты на передых. — Когда я забирал тебя оттуда, ты не выглядел таким затраханным, — с присущей ему невозмутимой прямолинейностью вынес вердикт Птицеличность, пока Рик хрустел затёкшей шеей. — Ты повесил это на стену? — удивлённо спросил он, только сейчас увидев ряды фоторамок. Так старомодно и совсем по-земному. Рик усмехнулся, глядя на то фото, где они – он, Птицеличность и Сквончи — отжигают на концерте своей помпезной и пропащей группы. Были и другие, но, стоило только Рику вспомнить пережитые бок о бок истории, все эти фотографии сразу начинали казаться такими безобидными, пуританскими до абсурда. Впрочем, когда наступало время действительного «отжига», было, как правило, не до фотографий. — Я хочу, чтобы атмосфера светлых воспоминаний наделяла моё гнездо теплом ушедших дней. — Уж скорее огнём, сент-ы-ыэ-ментальный ты комок пуха! — Рик принял стакан с едко-синей жидкостью и шутливо пихнул друга кулаком. Залпом высосав забористый напиток, Санчез обратил наконец внимание на совсем свежее фото. Фото, на котором он — без прикрас такой, какой он сейчас, — держал на руках своего Морти. Оно было сделано через пару недель после того, как он поселился в доме Смитов. Рику тогда ещё было запрещено наводить контакты дальше Земли измерения С-137. С отправкой фото вышла действительно занимательная история, которую Рик теперь надеялся так и унести с собой в могилу. Птицеличность сел по другую сторону от спящего малыша и внимательно посмотрел на него. — Этот крошечный обмудок вытряхнул из меня всё дерьмо, — с усмешкой посетовал Рик. — Зн-ы-ыэ-ешь, как должны проходить реальные исправительные работы? Т-ты в курсе: они только жрут, срут и спят, ну и между этим ещё ору-у-ут… — Похоже на то, что ты жалуешься, но выглядит это так, будто суть твоих жалоб приносит тебе удовольствие, — отметил Птицеличность. — Я всегда был немного мазохистом, — беспомощно улыбаясь, Санчез развёл руками. — Тебе ли не знать. — Ты залёг на дно, Рик. Тебя потеряли. — Много их? — Много. Большего Рик даже не спрашивал: он не сомневался в том, что друг его не выдал. Потирая двумя пальцами переносицу, он произнёс: — Я разберусь с этим сам. Но т… т-ы-ыэ-очно не сейчас. Это ведь я временно, а? — Санчез помолчал, разглядывая своё искажённое отражение в стакане. — Слушай, если ты уж заговорил о на… ы-ыэ!.. о насущном… Пока мне не нужно, чтоб меня дёргали и вообще знали, что я жив. Год-полтора, вряд ли больше… В общем, сейчас мне нужен «Кримезолгиз». Ы-ыэгх! Много. Так, чтоб с запасом. Вот на это вр-время. — Ты снова хочешь… — Нет, — решительно перебил Рик и показал пальцем на внука. — Для него. — Мне нужно время, чтобы наладить связь с поставщиком, — кивнул спустя короткое молчание Птицеличность. Без лишних вопросов, без озвученных сомнений — он всегда свободно оперировал именно той информацией, которую получал. Рик очень ценил друга за это, как и их прежние общие клиенты, которые теперь, видно, очень хотели встретиться с Санчезом. Было понятно, что отвечать ему придётся: за обломившуюся без предупреждения сделку, да и мало ли ещё за что, все нюансы в голове не удержишь. Однако сейчас его голова в буквальном смысле была забита другим. — Рик, птенец. И правда, Морти открыл глазки, поморгал сонно, осознавая себя в этом мире, и только начал кукситься, как над ним навис Рик. — Личинка, проснулся! Как… к-ы-ыэ-ак спалось, Морти? — Де… деда! Рик начал учить его говорить, хоть шло дело и не так просто, но что-то у внука получалось воспроизводить. Однако Бет пришла в ужас при виде сына, с самым трогательным видом бранящегося, пусть короткими, но информативными выражениями, и с тех пор Рик был вынужден более вдумчиво подходить к выбору слов для составления словарного запаса Морти. Для Рика оставалось секретом, как дочь умудряется понимать что-то в лопотании детёныша, а сама Бет смущённо улыбалась и не могла толком объяснить. — Я, мать его, разгадаю, как это раб-ы-ы-отает! — Конечно, папа. Ну, а до тех пор, наверное, моё присутствие будет кстати, да? — с затаённым трепетом спросила женщина. — Да. Да, у меня есть идея для де… дешифратора, а пока я хочу, чтобы ты взаимодействовала с Морти при мне. Если бы кто-нибудь спросил Элизабет Смит, она бы наверняка сказала, что ещё никогда не чувствовала себя такой счастливой. Она проводила время с отцом и сыном, а ведь ещё недавно Бет только в своих потаённых мечтах могла грезить о том, что ей выпадет шанс наладить так и не состоявшиеся в детстве отношения. Они гуляли по парку — она ходила с коляской, а Рик — с какой-то аппаратурой. Он говорил с ней, часто спрашивал. Не о её делах конечно, но о том, что она чувствует в данный момент, как она изначально понимает, что сын голоден или что пора сменить памперс. Рик с брезгливостью, но с исследовательской выдержкой наблюдал, как дочь кормит Морти, и всё что-то замерял, записывал, и она даже не думала возражать. Никогда прежде Бет не чувствовала себя такой важной, такой нужной отцу. Она не знала, слушает ли он её, но рассказывала ему о жизни, как она росла, пока он постоянно пропадал в других измерениях, как училась, как в первый раз влюбилась. Это был учитель физики, взрослый и умный, а ещё такой участливый и обходительный, с копной вечно взъерошенных рыжих волос. Конечно, у него была семья, дети, но… Рик не прерывал её: в тот раз его целью было установить взаимосвязь между настроением матери и ребёнка, и он был по-настоящему удивлён, что, когда у Бет навернулись на глаза слёзы, Морти скоро тоже захныкал. Он срочно побежал записывать результаты… К этому моменту Рик закончил с исследованиями и занимался обработкой информации, доведением изначальных задумок до того состояния, когда их можно было реализовать, чтобы облегчить уход за ребёнком и его обучение. Вот только планов было много, реализовано из них — мало, а Морти требовал постоянного внимания. Санчезу вспоминалось то время, когда он был, по сути, так молод, когда ему только предстояли будущие открытия, когда так много нужно было изучить и усвоить, и он жадно, ненасытно глотал знания, которые сыпались на его восприимчивый, эластичный разум. Это состояние окрыляло, как будто бы даруя второе дыхание. Нагрузка на пределе своих возможностей не пугала, а раззадоривала только пуще: «Я могу, с-суки, я ещё не то могу!» Но даже Птицеличность заметил, что «юная» вожжа под хвостом хорошо на Санчезе не сказывалась. Морти тянул к нему ручки — хоть этот жест Рик понимал безошибочно. Он под­нял вну­ка на ру­ки, да­вая то­му вдоволь потис­кать ли­цо и во­лосы де­да, и после уса­дил на ко­лени ли­цом к за­ин­те­ресо­ван­но наб­лю­дав­ше­му за этим сво­еоб­разным ус­та­новив­шимся ри­ту­алом дру­гу. — Морти, слушаешь, Морти? Это дружбан твоего деда, — доверительно склоняясь к маленькому личику, сказал он ребёнку. — Можешь звать его… ну… Птич. Просёк, Морти? А ну повтори? — Птиц!.. — громко изрёк Морти, смотря на деда, и Рик одобрительно закивал ему. — Ага, т-ы-ыэ-ак даже лучше. — Мой дом — это твой дом, птенец Санчез, — повёл рукой Птицеличность, показывая свои владения. — Мне нравится ход твоих… твоих мыслей! — хохотнул Рик. — Но имена у нас даются по другому принципу. Так что Морти Смит, а не Санчез, — он скривился. — Форм… ы-ыэ!.. формально. «Птич» не «Птич», но под пристальным взором чужого человека Морти насупился и спрятался лицом в дедовом халате. — Эй, эй, парень, ну ты что, испуг-гался? — аккуратно потряхивая его на коленях, спросил дед. — Не бойся его, Морти, он классный. Смотри, смотри сюда. Он пощекотал малыша, привлекая его внимание, а потом пальцами зарылся в перья на шее друга. — Он мягкий и пуши-исты-ый. — Рик смешно выпучил глаза, корча удивлённую гримасу, и внук захихикал. — Х… хочешь потрогать? Морти поначалу категорически не хотел переходить на чужие руки. Он куксился, хныкал при любых попытках и цеплялся за дедовы волосы и одежду. Мужчины уселись плечом к плечу, чтобы ребёнок мог, ёрзая на коленях деда и держась, чтобы не упасть, за его плечо, изучать ладошками каждое пёрышко, которое было угодно его душое. Постепенно он пообвыкся и, увлечённый неведомым доселе развлечением, переполз на Птицеличность, который тут же взволнованно замер. Похихикивая, Рик показал, как придерживать егозу, как его осадить, если совсем уж заиграется ручонками, и довёл до сведения, что переставать дышать при этом совершенно не обязательно. Птицеличность стоически терпел необыкновенный интерес к своей персоне и в большей степени к лицу и мягкому покрову. Он даже смирился с тем, что сегодня ему придётся расстаться с частью своего оперения. Только один раз, теряя особо крупное перо, он позволил себе заметить: — Похоже, это у вас семейная черта. Наблюдая за не вполне добровольным пользованием услуг стилиста, подпирающий щёку кулаком Рик только прыснул в ответ. Он также провёл другу экскурс в незамысловатые детские игры вроде «Где Птич? Во-от он!» или «ладушек», или полётов на деде, причём, пихая друга локтем, намекнул, что кое-кто справится с этим даже лучше. Птицеличность на удивление быстро проникся обаянием человеческого детёныша, а Морти — очарованием мягкого комка перьев. Рик, удобно закинув ноги на журнальный столик, посматривал с усмешкой на голубков и не заметил, как его тактично и нежно сморил долгожданный сон. Позы для отдыха в виде замысловатого узла давно стали ему привычны, и пусть Птицеличность это знал, но, заметив, что Рик заснул, он переместил Морти, который нашёл увлекательное развлечение в плюмбусе, на ковёр, а Санчезу аккуратно, чтобы не разбудить, помог в полный рост со всем комфортом растянуться на диване. — Рик… Рик, проснись. В тот короткий миг, когда он уже слышал детский плач, но ещё не был готов окончательно признать, что проснулся, Рик хотел было в раздражении махнуть рукой и перевернуться на другой бок, чувствуя в этом безысходную обыденную привычку. Однако, перекрывая этот фантомный порыв, пришло осознанное понимание: «Плачет Морти. Встаю». Сначала Санчез обнаружил, что лежит на диване, а потом понял с удивлением, что внук плачет уже некоторое время, за которое недовольное хныканье перешло в настоящие слёзы, а он не вскочил ещё при первых вестниках скорого безутешного рыдания. — Рик, что-то случилось. — Птицеличность был нехарактерно взволнован, почти испуган, и на его невозмутимом лице угадывать такие эмоции было даже забавно. — Без паники, пёс. Рик встал, в кои-то веки не чувствуя себя пережёванным и выплюнутым чьим-то большим беззубым ртом, он подхватил внука на руки. «Часы», одни из тех, что плотно и тесно обхватывали худое запястье Санчеза, отозвались коротким пиликаньем через некоторое время после того, как он нажал на кнопочку. Меньше чем за минуту детектор опознал плач и вывел на циферблат условное обозначение его причины. — И куда в тебя столько лезет? — искренне озадаченный, вопросил дед. — Голоден, — пояснил он другу, в смешанных чувствах жмущемуся в сторонке. — Думаю, у меня найдётся парочка свежих червей, если ты позволишь… — произнёс тот сконфуженно. Рик хохотнул, машинально укачивая всё не унимающегося карапуза. — Год назад я бы и сам не поверил, но эти личинки не едят нормальную еду. Вообще, Рик хотел было попросить Птицеличность подержать Морти, пока он занимается подготовительными процедурами, но, оценив то выражение лица, с которым друг косился на ребёнка, сжалился. Он посадил гневно сучащего ножками внука на диван, достал из сумки, с которой пришёл, небольшой металлический цилиндр. Как оказалось, термос. Птицеличность понаблюдал, как Рик, сидя перед диваном на корточках, подцепляет на маленькую ложечку неясную зеленовато-молочную массу и, разевая рот с низким звуком «а-а-ам», протягивает её к лицу чуть притихшего Морти, — понаблюдал и всё-таки недоверчиво уточнил: — Они совсем не едят червей? — Млекопит-тающие! — торжественно воскликнул Рик, наконец-таки отправив пюре в рот внука. — Веришь ли, всё, что нужно этим пузатым личинкам до некоторого возраста, они черпают из гр… грудного молока их матери. Не пугайся, — он хитро покосился на друга, — на Земле женские сиськи используют и… и т-ы-ы-ак. Весь вид Птицеличности, всё так же опасливо стоящего поодаль, прямо говорил «Врёшь!», а Рик самым несолидным образом — видели бы его клиенты — продолжал кривляться и приговаривать какие-то нелепые глупости, отправляя в рот Морти ложку за ложкой. Внук совсем утешился и, изредка ещё хлюпая красным носом, махал ручками и довольно хихикал, наблюдая за ужимками деда. — Хэй, ты чего там щемишься? Всё ещё переживаешь многофункциональность буферов? — Рик повернулся к другу. — Я думал, я его… сломал, — честно признался Птицеличность. Санчез хотел засмеяться, но удержался и проникновенно закивал: — Они так периодически лом-ы-ыэ-аются. Деморализует поперву, а? — Будто сам себе в ответ, он пожал плечами и, глянув на опустевшую ложечку в руке, вдруг вскинул голову, горящими глазами глядя на друга. — Попробуешь? — Что? Нет! Нет, Рик, уверен, это не лучшая идея. — Птицеличность даже отшагнул назад, вконец смущённый таким предложением. — Дава-а-ай, ты ему понравился! — Санчез торжественно протянул ему наполненную ложку. — Тебе ж не впервой откармливать нед-дее-ы-ыэ-способные экземпляры. — Тебя я отпаивал, — возразил Птицеличность, колеблясь, но всё-таки шагнул навстречу Рику и принял ложку. — Зато он тебе перья не заблюёт, — хмыкнул Санчез и потеснился, пуская его сесть рядом с собой. — Ну, не сейчас. Морти, покряхтывая, нетерпеливо тянулся ручками к своему обеду, тонкости рокировки его не очень интересовали. — Эй, Морти, дав… дав-ы-ы-ай за Птича, — вдохновенно предложил дед. – Ну, — дождавшись энтузиазма внука, но не дождавшись хоть какого-то движения к нему ложки, сумрачно поглядел он друга, — никто тебе руку не отхапает, земляне не по этой части. Смелее! «За Птича» пошло на ура, как и «за деду», как и «за Морти», а вот за «теракт в цитадели Риков» как-то не задалось ни с первой, ни со второй попытки. Отъевшийся вдосталь, ребёнок воротил перепачканное личико и отгораживался ручками, что-то неразборчиво протестуя. Птицеличность увлёкся процессом, и теперь, казалось, такой поворот разочаровал даже больше, чем Рика. — Ну и ладно, ы-ыэ, в другой раз! — легко согласился тот и, ухватив друга за запястье, быстро отправил ложку себе в рот. В ответ на растерянный взгляд, Санчез картинно вздохнул: — Хорошо быть ребёнком, Птицеличность, ты жрёшь, орёшь и срёшь, изгваздываешься с ног до головы, и тебе умиляются. А меня называют алкашом оп-пустившимся. Он прыснул, взял салфетку, которую заправил за воротник рубашки внука, и тщательно утёр ему лицо. — А если я сделаю умильные глазки, ты будешь кормить меня с, ы-ыэ, с ложечки? — Отравишься до полусмерти, как в тот раз, тогда и обращайся. — Птицеличность опустил ложку в термос и пересел на диван. Санчез рассмеялся. Рик стоял посреди гостиной, с сумкой на плече, внуком, обнимающим его за шею, в одной руке и портальной пушкой в другой. — Был рад увидеться с тобой, — церемонно кивнул хозяин дома. — И познакомиться с Морти. — Мы тоже. Даю слово не пропадать так надолго. — Не бросайся обещаниями, Рик, — предостерёг Птицеличность. — Да брось, мы ещё придём. Может даже, сгоняем в какое-нибудь изм… ы-ыэ!.. измерение. Точно, в то, с невъебительным мороженком! Правда, Морти? — Рик легонько потряс внука, и тот утвердительно кивнул: «Да!». — Скажи «пока-пока» нашему сверхосмотрительному Птичу. — Пока-пока! — замахал ручкой Морти, а потом будто спохватился и, изображая жалостливую гримаску, потянулся к Птицеличности, сжимая и разжимая кулачок. — Пёрышко на память? — правильно истолковал этот жест Рик, и его друг, обречённо вздохнув, приблизился к ним. Тут же маленькая пятерня загребла пух на его плечах. Взгляды Рика и Птицеличности пересеклись, и немой вопрос в глазах Санчеза получил такое безмолвное, но твёрдое заверение. Он мог теперь даже не сомневаться: в отличие от него, все свои обещания Птицеличность выполнял, будь то трепетный уход за ещё чуть-чуть и совсем безжизненным телом или какие-то насквозь материальные вопросы. — Береги себя, Рик. И Морти. — Эй, да ведь я кого хочешь сберегу!