Гермиона сложила пергамент, осторожно поправляя его потрёпанные края. Она любила работать со старыми рукописями. Пожелтевшие страницы, филигранная скоропись и запах бумаги — она словно прикасалась к истории. Конечно, тот факт, что в настоящее время Гермиона работала в скрытых от магглов запасниках Эрмитажа, придавал этому чувству большую яркость. Это место хранило в себе столько неизученной информации, столько неразгаданных тайн, что она буквально могла чувствовать магию в воздухе, и это заставляло дрожать от волнения все фибры её души.
Вздохнув, она перечитала свои записи и закрыла блокнот. После двух месяцев пребывания в Санкт-Петербурге, она официально закончила свои исследования. Её Международный Портключ будет активирован завтра утром, и она вернётся в свой любимый Лондон. Девушка взглянула на часы и испустила ещё один вздох. Несмотря на то что она провела в одном из самых популярных городов целых восемь недель, она так и не смогла толком рассмотреть его. Она была так занята, что всё откладывала экскурсию до лучших времён. Увы, но времени так и не нашлось. Не удивительно.
— Ну, — пробормотала Гермиона и встала с кресла, — может, в один прекрасный день я вернусь сюда исключительно ради удовольствия.
Взяв со стола пергамент, она осторожно положила его на полку с другими древними документами. Улыбаясь, словно то были её старые друзья, девушка погладила свитки. Честно говоря, она обнаружила, что чувствует себя как-то странно подавленной из-за предстоящего ухода. Она знала, что пора идти домой, но почему-то колебалась. Всё утро её преследовало необъяснимое чувство, будто что-то должно будет случиться… здесь… в Петербурге… сегодня. Раньше интуиция никогда не подводила её, и теперь предчувствие достигло своей критической точки. Гермиона пожала плечами. Возможно, в этот раз её подсознание допустило ошибку.
— Ну, до свидания тогда, — обратилась она к свиткам и фыркнула от собственной глупости.
Звук открывающейся двери испугал её, и она повернулась, всматриваясь в темноту коридора.
— Ах, вот ты где, деточка, — услышав мягкий и глубокий голос, Гермиона узнала его обладательницу — столетнюю ведьму Марию Алексеевну. — Надеюсь, ты закончила свою работу, потому как я привела кое-кого, кто покажет тебе город, — продолжила Мария, выйдя на освещённый участок. Яркие лучи, пробивающиеся через окно, осветили её безупречный стан, серебристо-белые волосы, благородные черты лица. Ведьма улыбнулась, и её тёмно-карие глаза озорно сверкнули. — И я не приму ответа «нет». Это твой последний вечер в Санкт-Петербурге, а ты так и не увидела Белую ночь.
— Но, Мария… — слабо начала Гермиона, подозревая, что сопротивление бесполезно.
— Никаких «но», Гермиона, — тоном, не терпящим возражений, произнесла Мария. — Ты же не мышь, чтобы проводить свои дни среди старых пыльных полок. Ты прекрасная молодая женщина, и должна дышать свежим воздухом. Сидение в этом старом душном склепе плохо сказывается на цвете твоего лица. Поверь мне, детка. Уж я-то знаю.
— Да уж, поверь ей, Грейнджер. La grande-tante* Муся всё знает о правильном цвете лица, — добавил из темноты странно знакомый голос.
— Блейзик, прекращай прятаться и иди сюда, — воскликнула Мария и поманила юношу пальцем. — Это мой внучатый племянник, и… — она вопросительно приподняла бровь, — если я всё правильно поняла, вы уже встречались?
— Хогвартс, тётя. Мы встречались в Хогвартсе.
Высокий плечистый юноша вышел на свет, и Гермиона ахнула. Полностью поражённая, она уставилась на самодовольное лицо Блейза Забини, пытаясь разобраться в ситуации. Её мозг однако никак не мог сопоставить данные, и она могла лишь пялиться на бывшего одноклассника. Эрмитаж был последним местом, где она ожидала встретить кого-то из знакомых, не говоря уже о данном конкретном волшебнике. И Блейз был тем самым внучатым племянником Марии — Блейзиком, о котором Гермиона так много слышала. Невероятно.
Последний раз она видела его во время восьмого года пребывания в Хогвартсе. Блейз был одним из тех, кто вернулся, чтобы закончить обучение. Всё ещё не отошедшие от войны; их маленькая группка решила отбросить сформировавшиеся предрассудки и заключить неуверенный мир. Это был странный год, наполненный горем, одиночеством и радостью от осознания того, что ты всё ещё жив. Все они, будучи выжившими, тянулись друг к другу, и Гермиона пару раз заводила разговоры с Блейзом. Он оказался хорошим собеседником. Она оценила его чувство юмора, а от его пронзительного взгляда её всегда бросало в жар. Казалось, он тоже наслаждался её обществом, и если вспоминать откровенно, то в момент своего своеобразного безумства, она даже подумывала о встрече с ним после Хогвартса. Ей удалось забыть об этих своих смешных ощущениях после получения оценок за Ж.А.Б.А., хотя… Она была слишком занята, живя своей новой жизнью.
Теперь, стоило ей взглянуть на его красивое лицо, как все эти мысли вернулись и наполнили её голову своим диким гудением.
— Привет, Грейнджер. Давно не виделись. Слышал, ты прекрасно справляешься, — Блейз обнажил зубы в улыбке.
Всё ещё пребывая в шоке, Гермиона лишь слабо кивнула.
Волшебник подошёл к ней и, заглянув в глаза, произнёс с притворным беспокойством:
— Думаю, Муся права. Сидение в этой душной комнате сделало тебя непривычно тихой. Не волнуйся, думаю, столь необходимый ночной воздух поможет тебе взбодриться, да и услуги эскорта в твоём распоряжении, — он театрально поклонился и предложил ей руку.
До этого лишь наблюдавшая Мария, включилась в действие. Она стащила со своих плеч шаль и опустила её на плечи Гермионы, слегка подтолкнув ту в сторону Блейза и произнеся следующее:
— Иди, детка, иди. На старых свитках жизнь не заканчивается.
— Но как же моя работа? — пробормотала Гермиона, наконец выходя из ступора.
— Её я пришлю тебе на дом. Не волнуйся, — успокоила её Мария и, обратившись к Блейзу, добавила. — Блейзик, va et conduis-toi bien. N'oublie pas que tu es de bonne famille**.
— Не буду, Муся, обещаю, — Блейз послал воздушный поцелуй своей двоюродной тёте и вновь сосредоточил своё внимание на Гермионе, протянув той руку и прошептав. — Миледи?
Янтарный блеск его тёмных глаз застал Гермиону врасплох, и та, словно загипнотизированная, вложила свою руку в его протянутую ладонь.
Его горячие пальцы переплелись с её, и он прошептал ей на ухо:
— Я надеюсь, ты готова к приключениям. Белые ночи в Санкт-Петербурге всегда считались волшебными и таинственными. Сегодня может произойти всё что угодно…
________________________
Снаружи Санкт-Петербург встретил их во всей своей красе. Ночь была тёплая и по-настоящему светлая, словно день. Влажный воздух, наполненный пьянящими ароматами сирени и жасмина, окутал их мягким, радужным покровом. Старые мощёные улицы, пылающие жемчужным светом, манили их, и город действительно казался волшебным. Блейз умело вёл её сквозь лабиринты старых бульваров, вдоль каналов и по мостам, ни разу не выпустив её руку.
Откровенно говоря, она и не возражала. Возможно, было что-то волшебное в воздухе. Или, может, оттого, что улицы просто кишели людьми. Счастливыми. Влюблёнными. Эта мечтательная, романтичная атмосфера захватила её, заглушая обычную рациональность, пробуждая необходимость чувствовать, быть счастливой, заставляя забыть обо всём остальном. Вокруг, смеясь, танцевали и целовались парочки, и Гермиона обнаружила, что тоже хочет смеяться, танцевать и целоваться. Итак, она позволила Блейзу держать себя за руку, и когда его палец начал вычерчивать мягкие круги на тыльной стороне её ладони, она отозвалась на его нежные ласки волнением.
Она хотела его. В этот самый момент. Безумно. Слушая его рассказы о старинном городе, она не могла позволить себе задержать взгляд на его полных губах, представляя, каковы они на вкус. Её пальцам хотелось проследить контур его волевого подбородка, коснуться толстых жёстких кудрей. Это и вправду смущало её — она никогда прежде не реагировала так на мужчину.
Конечно, Блейз заметил её глупое затруднение сразу же, и, будучи истинным слизеринцем, не смог отказать себе в удовольствие поддразнить её. Пока он рассказывал Гермионе о декабристах и Достоевском, он позволял своему голосу падать, обращая его речи в низкое шелковистое мурлыканье. Гермиона была уверена, что он специально шепчет все эти исторические факты прямо ей на ухо, заставляя трепетать каждый раз, когда его губы (якобы случайно) задевали мочку. Сволочь! Но невероятно привлекательная!
— А это мой двоюродный дядя — Александр Сергеевич Пушкин, — объявил Блейз, когда они остановились перед статуей человека с гордо поднятой головой и завитушками, обрамляющими лицо.
Это имя было знакомо Гермионе, но она где-то с минуту пыталась вспомнить откуда.
— Подожди, я знаю его. Он написал «Евгения Онегина», верно? — она прищурилась, осматривая статую, и выпалила в изумлении. — Мерлин, ты похож на него. Одинаковый профиль, волосы. Но как? Как это возможно?
Блейз усмехнулся и подмигнул ей:
— Моя семья имеет длинную историю, дорогая. Однажды, я расскажу тебе, обещаю, — встретившись с ней взглядом и установив контакт, он продолжил. — Так ты знаешь «Онегина»? Впечатляет. А что насчёт этого? — он положил руку на грудь, размещая ладонь в области своего сердца, и начал декламировать стихотворение своим манящим соблазнительным голосом:
Я вас люблю, — хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам...
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, — я зеваю;
При вас мне грустно, — я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, — мне отрада;
Вы отвернетесь, — мне тоска;
За день мучения — награда
Мне ваша бледная рука.***
Он завершил своё чтение, поднося руку Гермионы к губам. Аккуратно коснувшись губами костяшек её пальцев, опалив те невозможно горячим дыханием, он пробормотал:
— Грейнджер, Грейнджер, Грейнджер, слышишь этот стук? Это моё сердце бьётся для тебя, пытаясь вырваться из груди по твоей вине. Разве ты не знаешь, что нельзя давать человеку надежду, а потом бесследно исчезать? Где ты была после Хогвартса? Я так долго искал тебя… я почти сдался. То, что я нашёл тебя здесь в Питере — чудо. Моё собственное чудо Белой ночи.
— О, Боже, — выдохнула Гермиона, — мне так жаль. Я не знала.
— Тсс, — он дотронулся пальцем до её губ и медленно повёл его к нижней губе, шепча, — просто расслабься, Грейнджер. Я слишком хочу этого, а ты лишь оттягиваешь момент. Итак, я собираюсь поцеловать тебя. Протолкнуть язык в твой рот и пробовать тебя, пока твои губы не припухнут, а ты сама не будешь дрожать от желания. Надеюсь, с этим проблем не возникнет?
— Да, — поражённо и нетерпеливо кивнула она.
Довольный её согласием, Блейз подошёл ближе и обнял её за талию, прижимая к своим мускулистым бёдрам.
— Хорошо, — сказал он, — потом я аппарирую нас в мою спальню и дам волю своему воображению. Сначала, я медленно и нежно вылижу каждую твою клеточку. Я заставлю тебя умолять позволить насладиться моим членом, а затем я трахну тебя… на каждой поверхности, что увижу. Твой голос станет хриплым от слёз, потому как я собираюсь подарить тебе один оргазм за другим, и ещё… и ещё… Когда я закончу, ты не сможешь нормально ходить. Слышишь меня? — схватив её за подбородок и приподняв лицо, спросил он глубоким страстным голосом. — Позволишь ли ты мне сделать это для тебя, Гермиона? Позволишь?
Вырываясь из сладкой дрёмы, воссозданной её мозгом, девушка хрипло прошептала:
— Да.
— Ты хочешь этого? — спросил он. — Хочешь меня, Гермиона? Скажи!
— Я хочу тебя, — выкрикнула она и без предупреждения впилась в его губы поцелуем, заключив его лицо в ладони.
— Это моя девочка, — он усмехнулся ей в губы. — Я знал, что ты чистый огонь.
________________________
Гермиона не вернулась в Лондон ни на следующий день, ни на день позже. Они вернулись вместе лишь в начале июля, сразу после того, как третья и последняя неделя Белых ночей подошла к концу. После этого, в течение многих, многих десятилетий, чета Забини посещала Санкт-Петербург, чтобы увидеть то самое любопытное явление, что происходит, когда солнце не уходит далеко за горизонт, заставляя небо темнеть, и, конечно же, отпраздновать свой юбилей.
