Smoke and Mirrors

смерть приносит мне прайс-лист и говорит: за все, что брал - распишись и расплатись. кровью – за жизни, что прожил, орошая землю болью; душой – за смерти, чей смерть слышала последний вой (теперь крик ее и твой). на часах – двенадцать, бой. я молчу, мол, мне отвечать головой, ну, снимай, дорогуша морте, раз слой, два слой, три слой - не самый плохой бартер, что уготовлен мне судьбой, как и а-а-восемь-восемь-икс – не самые плохие карты. в чистой рубашке я иду через Стикс. здравствуй, отец, я скучал. между нами говоря, устал считать овец, заглядываться на причал, ожидать конца и удара сзади. я не запоминаю вражьего лица - я с ним научился ладить. о ком мне здесь молчать, ответь. не рви ты глотку, даруй мне смерть, даруй мне жизнь, в горле моем ком. ты ведь был всесильным, но стал еретиком. потом, когда запахло гарью, я тоже стал последней тварью. когда горизонт поплыл, когда он стал частью земли, оказавшись средь могил. как еще я мог вытерпеть такой плевок, бровью не поведя, как еще я мог спасти его от самого себя? прошу, будь мне хоть кем-то, кричал я во тьме и выл волком вплоть до того момента, как брат мне стал богом. между будь и бывай дыра размером во весь Гранд Лайн, во все мое ядреное нутро, Росс, скажи мне как жерло и ядро, как сын ветров смог бросить стаю? моя хата с краю, я ничего не знаю? я просил тебя быть мне семьей, кровью, другом, просил быть мне просто братом. ты посмотрел на меня немного и стал солдатом. да, я спустил курок, улыбаясь из последних сил. не мне здесь выбирать, в каких богов стрелять - смерть и сама знает, кому власть и глок, кому мрак и ил. смерть знает, что каждый получит личный рай, личный ад, глядя на рассветное кровавое зарево: зверь, к примеру, получит зверево, пират – марево, воин – морево. в конце пути смерть приносит мне прайс-лист, и он оказывается чист.