***
Рыси споро пробежали лес Логова, по одной им известной тропке миновали крутые спуски промоин в болотистых холмах, ежегодно затапливаемых во время летнего и весеннего половодий, и к наступлению раннего утра выбрались на заливные луга близ человеческих угодий. В звериной личине до тракта осталось всего ничего: с пару оборотов бега в мокрой от росы траве и чуть меньше такта через молодую рощицу, в паре дней пути от Старграда. Охотничьи земли Ходящих располагались в обратной стороне, и к тому времени Тайль уже знал, почему Льдан уводит его прочь, как изгоя. Потому и молчал всю дорогу, вздыбив шерсть на загривке и отвечая на все попытки разговорить его угрюмым сопением. Льдан поведал ему о вражде, не дающей покоя их стае последнюю пару десятилетий. Некий Шайрат, имя которого Осененный не единожды слышал в Логове, был связан с его отцом давней и не самой приятной историей. Что-то там об изгнании, предательстве… В силу возраста Тайль не понял и половины, но основное уловил. Еще со времен главенства прежнего вожака Витора случилось нечто, после чего меж их стаями вспыхнула вражда, не гаснущая и по сей день. И, хотя до открытых стычек дело не доходило, взаимная неприязнь, неустанно подогреваемая Шайратом, порой доводила до весьма неприятных случаев. Особенно, если в стае Льдана появлялся новый Осененный, тогда как среди многочисленных черных рысей не насчитывалось и пары обладателей сильного Дара. «Шайрат уже знает о тебе, — Тайль раз за разом прокручивал в голове слова Вожака. — И о твоем Даре. Для его стаи ты лишь источник осененной крови, не больше. Пока не окрепнешь, в ближайший год нам лучше не попадаться им на глаза». Вот так и выходило, думал мальчик. В людском мире для него больше места нет, а новые родичи — чуждое племя черных рысей — готово разорвать его на части из-за Дара, которого он сам не понимает. Одна надега на свою стаю и осталась. Мало-помалу Тайль успокоился и стал проявлять интерес к окружающему миру. Здешние земли мало походили на лес их стаи. Множество открытых мест, широких равнин и продуваемых ветрами полей несли в себе больше опасности, чем глухая чаща, в которой дожидались своего часа Дикие. Здесь пахло людьми. А кое-где даже виднелись следы их пребывания. На месте лесов, вырубленных для нужд весей и градов, зияли вытоптанные проплешины с сухими пнями от дубов и сосен, шедших на постройку частоколов. В отличии от той же делянки Логова, где стая срубала только те древа, которые мешали расти другим, люди не пощадили ни одного. Они уничтожали как молодую поросль так и древних старцев, помнящих мир задолго до появления в нем людского рода. У Тайля подвело зубы от злости и обиды. Рысенок приглушенно зарычал, заставив принюхивающегося к чему-то Вожака обернуться к нему. «Ты чего?» «Лес, он же… За что они так? Что он им плохого сделал?» Вожак остановился и довольно оскалился. Тайль живо представил, как отец улыбается в своем людском облике. «Понимаешь теперь? Нас зверьем считают, а сами о́но как поступают. Думают, всяк им должен, а сами дальше своего носа не видят». — Хорошо сказано, — из зарослей репейника в паре прыжков от них раздался вкрадчивый мужской голос, заставивший Тайля вздыбить шерсть на загривке, — Льдан. Вожак сменил личину намного быстрее, чем рысенок успел угрожающе зарычать. Вот только был палевой рысью, и вдруг уже стоит рядом человеком, закрывая его, Тайля, своей спиной. — Не высовывайся, — предостерег отец, одновременно делая рукой нетерпеливый жест. — Выходи, Шайрат, да поживее. Не позорься перед дитем. «Я не…» «Помолчи, Тайль. Не время склоки разводить». — Льдан! Вот так свезло, уж не чаял тебя раньше полной луны встретить! Заросли раздвинулись и на свет выбрался высокий худощавый мужчина, одним своим видом вызвавший у рысенка волну неприязни. Мерзкая ухмылочка на его оборотня плохо сочеталась с представлениями Тайля о добром людском нраве. Льдан, судя по его сошедшимся на переносице бровям, считал также. — Говори, но не тяни, Шайрат. И помни: чуть что и будешь собирать зубы по кустам. Я и без Дара тебя так отделаю — стая родная не узнает. Шайрат разъяренно зашипел. В ответ Тайль припал к земле и оскалился так грозно, как только сумел. Его рычание гремело не так грозно как у бати, но тоже, должно быть, пробирало до костей. Льдан успокаивающе потрепал Тайля по загривку и повторил: — Говори. — Да уж скажу, — осклабился Шайрат, старательно не замечая сполохов Дара на пальцах Льдана. — Рык! Заросли репейника зашуршали во второй раз, и Тайль увидел неловко вывалившегося черного рысенка, еще более нескладного, чем он сам. В свалявшейся неухоженной шерсти запутались колючие комки репейника, кисточки на ушах торчали растрепанными клоками, а холка носила на себе следы недавней трепки. Рык запутался в лапах и смачно шмякнулся мордой оземь под ногами своего Вожака. Тайль с удовольствием отметил, как перекосило Шайрата. — Где остальные? — Льдан настороженно огляделся. — И с каких пор ты научился скрывать Даром столько рысей разом? — Не будет остальных. Только мы двое. Шайрат больно ткнул носком стопы подскочившего Рыка, заставляя того подняться на лапы. Тайль ожидал услышать обиженный визг, но тот даже не огрызнулся. «Наверное, привык», — сочувственно подумал Тайль, с трудом подавляя желание вцепиться в глотку Шайрату. Только теперь мальчик стал осознавать, как ему повезло с Вожаком. Мог ведь и к такому извергу попасть, поверни судьба чуть иначе. — Что ты задумал, Шайрат? — Льдан подозрительно прищурился, но Тайль заметил, что сияние Дара на его пальцах потухло. — Пользуюсь правом, не больше. Почему ты можешь обзавестись наследником, а я нет? — Детеныш-то посильнее тебя будет… — Не заговаривай зубы, Льдан! Нехорошо выходит. Выкормыша своего на лов тащишь, а про подмогу позабыл. Напомнить тебе порядки стаи? Чутким звериным слухом рысенок услышал скрип зубов отца. И увидел, как белеют костяшки на его кулаках. — Котята не охотятся в одиночку, — сладко пропел Шайрат, теребя за кисточку на ухе Рыка, в свой черед подозрительно внимательно разглядывающего Тайля. — Таковы заветы предков. Хочешь накликать на себя гнев Каженника? — Тебе плевать на заветы, Шайрат. А мальчик не один, со мной. — И чему он научиться, если ты за него всю работу сделаешь? Старшие могут только наблюдать, Льдан. Как бы не повернул лов, мы должны стоять в стороне, пока выводок охотится. — Довольно. По изменившемуся тону отца Тайль понял, что виляние хвостами кончилось. Рысенок припал на передние лапы и приготовился к нападению, примериваясь к шкуре ответно выпустившего когти Рыка. Если Вожаки сшибутся, им двоим не отсидеться в стороне. — Мы не пойдем с вами. Убирайся! — Как чуял, что ты так скажешь, — Шайрат дернул Рыка за шкирку, вынуждая того отпрянуть назад, и успокоительно поднял ладони. — Но выбора у тебя нет, дружок. Моя стая сейчас изничтожает всю дичь в округе. До самого Гребня ты не найдешь ни единой белки, не говоря уже о чем–то покрупнее. Осталось только одно место, где есть чем поживиться. И только мы с Рыком знаем, где оно. — Безумец, — Льдан презрительно поморщился и стал окутываться дымкой обращения. — Мы уходим. — Куда? На общий лов вы уже опоздали, а такого же не раньше новой весны ждать, пока молодняк не подрастет. Шайрат перекинулся и закончил уже в звериной личине, победно зашипев в спину замеревшего Льдана: «Ты сам знаешь, что проиграл. Идем. Нам пора учить детей охотиться». Почувствовав перемену невидимого напряжения между Вожаками, Рык спрятал когти и подбежал к Тайлю, приглашающе мотнув мордой: давай поиграем! Тайль облегченно выдохнул и с надеждой ткнулся носом в бок Льдана. «Можно?» «Нет, — неожиданно резко возразил Льдан, рыкнув так, что у обоих рысят подогнулись лапы, и оба свалились в траву. — Чтоб тебя Каженник побрал, Шайрат!» Черный кот красиво изогнул спину и горделиво повел головой, сверкнув остриями белых, как ранний снег клыков. Он праздновал победу. «Отсюда свернем на козьи тропки вон в том подлеске, потом двинемся вдоль полевой просеки и дальше в лес, к лежке оленей». «Хочешь через Рявское урочище пройти? Совсем ум растерял? Там же Старград в паре дней пути, что ни оборот, люди проезжают!» Тайль так и не успел понять, когда Вожаки спрыгнули с мест. Моргнул и вот уже стоят морда к морде, оскалившись и прожигая друг друга ненавистными взглядами. Краем уха услышав шевеление сбоку, рысенок шарахнулся в сторону. Но Рык всего лишь резвился в кустах, гоняя бабочку и потешно клацая пастью, когда проворное насекомое ловко выворачивалось из зубов. Он перестал обращать внимание на остальных, как только перестали смотреть на него. Прыжок, прыжок. Бабочка выворачивалась, Рык азартно мявкал, подбадривая себя подскакивать все выше и выше. Казалось, его нисколько не волновало как вели себя старшие. Словно такие склоки были привычным и даже скучным делом. Тайль завистливо вздохнул, подавляя желание присоединиться к игре, и повернулся к отцу. Тот по-прежнему стоял на месте, вот только уже в одиночку. Шайрат валялся под его лапами и силился подняться, но что-то вдавливало его оземь, не позволяя ни извернуться, ни пошевелиться. Дар, понял Тайль. Выходит, не только когтями можно решить спор. «Не вздумай чего выкинуть. Сразу шею сверну, — услышал рысенок эхо отцовской воли. — Я пойду не потому, что ты захотел. Лову можно выучить в любое время, и плевать на то, сколько дичи вы перебьете. Я пойду, чтобы ты не загубил еще одну невинную жизнь. Рык того не заслужил». Льдан брезгливо встряхнулся и неспешно пошел к Тайлю. Как только давление Дара пропало, Шайрат припал на передние лапы, злобно зашипел. Тайль было кинулся ему наперерез, но Льдан одними глазами остановил его и заставил идти за собой, к виднеющейся за травяным полем лесной полосе, чернеющей на фоне распогодившегося нежно-голубого неба. Чуть погодя к ним беззвучно присоединились и Шайрат с Рыком, причем последний умудрился хитро подмигнуть Тайлю на ходу, прежде чем юркнуть вперед, следуя за Вожаком. Когда черные рыси отбежали подальше, Тайль робко ткнулся носом в плечо отца: «Может нам лучше в Логово, а?» «Хорошо бы, но поздно. Черные много крови пролили, если не Охотников, так волков точно накликают. Нет, тем же путем не получится, придется идти за ними, а потом обходить через чащу. Лишние версты, но хоть целы будем. Да еще и мальчик… Ты приметил, что он не говорит?» «Угу. Отчего так?» «Не хочет. Или Шайрат запретил, с него станется. Вот только все одно, говорить должен. Хоть немного, но должен. Дите ж…» Тайль недоуменно мотнул головой, и Льдан объяснил: «У Рыка чересчур много сил для его лет. Когда Дар так горит, трудно себя удержать. А он почему-то молчит. Боюсь, как бы не натворил чего». «Я не понимаю…» «Тебе и не нужно. Держись рядом и держи ухо востро. Земли при Старграде принадлежат людям».***
— А денек-то клонится — в который раз загундел раздутый детина, будто сунувший рожу в улей с потревоженными плечами. — Пора бы, говорю, охраниться! Рекомый за дурной нрав Мутнем, он происходил родом из Старграда и в Рявы следовал по указке посадника, сопровождая груз пушнины. Оттого и ехал отдельно ото всех, вцепившись в толстые переметные сумы и дрожа вторые сутки подряд, стоило солнцу перевалить за полдень. Обозный люд на телеге впереди единодушно скривился, но в слух никто не высказался. Отчасти потому что робели перед воем глотки почем зря драть, да и приелся уж Мутнев треп за минувшие сутки. Почти… — А ить заведено: как вечереет — лагерем ставать! Цитаделью, не абы кем! Путники зашикали на трепливого дурня и испуганно покосились на спину ратоборца, мерно покачивающегося в седле во главе обоза. На счастье Мутня высокий светловолосый и светлоглазый обережник в черной рубахе ратоборца даже не обернулся. Размякшая после дождя лесная тропка заботила его куда больше, чем очередное нытье селянина, тянущего одну и ту же песню. Вой хмурился и держал ладонь на рукояти меча. Его взгляд цепко исследовал дорогу впереди, оценивая беспорядочные цепочки следов лесной живности. Будто та бежала от чего-то, не разбирая дороги. А Мутень меж тем не замолкал. Мол, загодя бы на ночевку надо, а то вдруг что — и времени круг очертить не хватит! Ходящие уж лютуют, а он, вой, поди один. Не приведи Хранители случится беда… Ратоборец вдруг дернул плечами, и селянин сробел, опасливо уткнувшись носом в борт телеги. К его облегчению обережник смолчал, так и не обернувшись. Только конь ратоборца, приятной глазу каштановой масти, нервно хлестнул хвостом. Мутень неслышно перевел дух и зарылся между тюков с фуражом, по-щенячьи зыркая на обозный люд и набираясь храбрости для новых убеждений. Меньше четверти оборота спустя лесная тропка вильнула и выскочила на просторную поляну с густыми зарослями дикой малины и тут же, молодыми кустиками опят, теснящимися на поваленном стволе старого клена. Лесная крона расступилась, и солнце осветило вереницу обоза. Три телеги со скарбом, две с людьми, не считая возниц и Мутня, едущего отдельно ото всех. Вершник только один — сам обережник. Остальные лошади тащили возки с добром для Цитадели, вяло переставляя копыта и фыркая на тучи лесного гнуса, не дающего им покоя с самого Старграда. Случайный лучик упал на воя и обозные дружно вздохнули. Черные одеяния ратоборца не скрывали сильной мускулистой фигуры, а горделиво выпрямленный стан внушал не меньше уверенности, чем посеребренный меч, свисающий с ножен на поясе. Всем, кроме Мутня. — А вот ежели… — Ох, да захлопни уже хвальник, слушать тошно! — взорвался наконец один из путников, внушительный торгаш Купав, утирая рукавом рубахи потный лоб. — Жарит как в печке, а все не уймется. Скоро уж станем, стихни, не доводи до греха. — Дык, поляна же! — возрадовался Мутень, наконец нашедший кому можно излить душу. — Глянь, чего! Вон тама и вон еще, у выворотня. Диво хороша малинка! Вона Креп Знойну бы побаловал, да и ребятне рявской кузовок собрать не во вред. А там уж и вечерять пора подойдет. Теперь уже несколько пар глаз повернулись к нему. Всему терпению есть предел, а нытье Мутня давило на слух не хуже скрипа старых жерновов. Старградский торгаш Купав встопорщил жесткие с проседью усы, размахнулся и запустил в негодника еловой шишкой. Мутень ловко увернулся, но рта открыть так и не успел. Купав из рода Древичей славился горячим нравом, и его смачный мат–перемат вспугнул пару сорок, гнездящихся в ветвях над проезжающим обозом. Чуть погодя его поддержала и молодая семья Медевых, хотя не так ретиво. Бородатый Креп с густой копной курчавых волос грозил Мутню кулаком и вяло вырывался из рук жены, в то время как сама Знойна обхватила его за пояс и голосила так увлеченно, что перекрывала разом всех мужиков вместе взятых. — Не тронь, не тронь, убьешь же! Мутень лыбился счастливой улыбкой блаженного, выскулившего черствый пряник в пекарне. Ехать в шуме и гаме было не так боязно. — Умолкните. Всего одно слово, одно! — и над обозом повисла тишина. Усатый торгаш сник и покаянно свесил голову, сам не понимая отчего голос обережника вызвал в нем такой трепет. Не было в нем ни угрозы, ни раздражения. И кроме того вой моложе его на пару десятков весен, совсем зеленый еще. И все же Купав подчинился с той же покорностью, с какой слушался мудрого посадника Старграда. За ним унялись и прочие. Мутень окопался на дне телеги, так что снаружи торчал один пористый и нервно тянущий воздух носище. Медевы, сидящие рядом с Купавом, вцепились друг в дружку. Знойна зажмурились и уткнулась в плечо мужа, потому как до одури робела пред грозным воем. А Креп, ее муж, наоборот, выпучил глаза и попытался отодрать от себя руки дуры-девки, стиснувшей его спину покрепче кузнечных клещей. Одни возницы не сошли с лиц, разве что чуть сильнее сжали поводья. На своем веку им довелось повидать гнев обережников, которых селяне доводили своими страхами перед Ходящими в ночи. — Лагерем станем, как из леса выедем, — хмуро заключил ратоборец, по–прежнему вглядываясь в истоптанную звериными лапами тропу впереди. Ему мстились пятна засохшей крови, пятнающие дорожную пыль. — Не раньше. — Дык, леса-то всего ничего осталось. Вон уж и небо виднеется, скоро на тракт выйдем, — удивился Купав, тут же позабыв, что нужно держать рот на замке. Нешто Мутень добился своего? — Неспокойно здесь. Вроде и сказано-то было просто, без желания устрашить, а Купав все одно задрожал. Богатый опыт торгаша научил его разбираться в людских голосах, и в словах обережника он вдруг услышал то, что испугало его поболе всего, что успел набрехать Мутень за последние дни. Беспокойство.***
Группа рысей выскользнула из-за ухабистых низин, заполненных застоявшейся дождевой водой. Первыми с места сорвались черные и быстро вырвались вперед. Палевый Вожак и его серебристый отпрыск последовали за ними, хотя не столь рьяно. В отличие от своих черных сородичей они старались бережнее расходовать силы. Тайль, бежавший последним, не удержался и глухо рыкнул, перепрыгивая глубокую вымоину, поросшую на крутых склонах мелким кустарником бузины. Ветер на открытых выжженных солнцем лугах свистел бешено, мешая слышать и видеть запахи. Сущий кошмар для рысенка, привыкшего за остаток лета полагаться на нос и уши не меньше, чем на глаза. «Недолго еще, скоро к лесу выйдем», — утешил его Льдан, не оборачиваясь и не сбавляя темпа. Тайль вяло вильнул коротким хвостом. Он устал и уже не так быстро переставлял лапы. Шерсть на животе и боках намокла от росы, а всласть встряхнуться и обсохнуть батя запрещал. Некогда, сказал, у них каждый миг учтен. Тайль про себя решил, что Льдана тоже пугала бескрайняя пустошь вокруг. Через оборот-другой стремительной погони через людские земли, на однообразном мглисто-рыжем поле показалась полоска, у которой их поджидали Шайрат с Рыком. «Старый людской жальник, — объяснил ему Льдан, первым присоединяясь к черным рысям. — Не бойся. Весь людская намного дальше, и не живет в ней никто давно. Волколаки разорили». Рык нетерпеливо сновал вокруг странно спокойного Шайрата, пока тот не увидел Льдана и не рявкнул, выпустив когти: «Уймись, пока башку не открутил!» Рысенок покорно съежился и отбежал поодаль, прижав к макушке уши с пушистыми кисточками. На пристроившегося сбоку Тайля он отреагировал дружелюбным фырком, но на попытки разговорить себя не отвечал. Будто и не замечал вовсе жадно прищуренных глаз серебристого рысенка, впервые за минувший месяц увидевшего кого–то еще своего возраста, не считая Яры. Первым потеряв терпение, рысенок Льдана уселся напротив черного соотчича и пытливо прищурился: «Ты чего такой?» Рык сделал вид, будто ничего не понял. А то и впрямь не понял, попробуй пойми! Тайль робко потянулся к нему мордой, шумно вдыхая чужой запах, но и тогда черный рысенок не шелохнулся. Даже ухом не повел, обратившись в живой камень. «Меня Тайлем звать». Рык искоса глянул на него, игриво припавшего на пузо в высокой полевой траве, и выпустил когти на передних лапах. Тайль поспешил отпрыгнуть и обиженно зашипел, искренне недоумевая, почему Рык не хочет с ним играть. Ну и что, если батя запретил? Вон им до них дела нет, стоят у жальника и зыркают друг на друга, как Сполох и Светоч, когда делят свежую дичь. Разве плохо будет кому, если они поиграют, пока взрослые беседы ведут? Тайль подкрался, прыгнул. Легонько ударил подушечкой лапы по носу Рыка, отпрыгнул. Ну что же ты! Сам же хотел недавно, давай поиграем! Рык зевнул и закрыл глаза, показывая, как ему надоел серебристый сородич. «Ну и сиди!» — Тайль обиженно встряхнулся и улегся подальше от вредного Рыка, решив с безысходности послушать, о чем судачат батя с чужим Вожаком. Он так и не увидел, как опасно сверкнули Даром зрачки черного рысенка. «Отсюда напрямик нужно идти, Льдан, — увещевал Шайрат. — Если не поспешим, упыри потом не отвяжутся». «Угораздило же послушать дурака, — услышал Тайль огрызнувшегося отца. — Чем тебе боком не обходится? Обязательно в самую засидку Диких лезть?» Шайрат оскалился, но как-то вяло, без огонька. Видать тоже устал от недавней беготни. «Днем не вылезут, сам знаешь, а до ночи к лесу только так поспеем. Детеныша-то не потерял?» «За своим следи, — Льдан настороженно скосился на невозмутимого Рыка, с безмерным вниманием разглядывающего пушистые облака в голубой вышине. — Сколько ему?» «Столько же, сколько твоему». «Тогда почему у него жила горит, аж плавится? И молчит ведь еще, как скаженный. Говори, Шайрат, что сделал с ним». «Не твоя забота, — огрызнулся Шайрат, встряхиваясь и настойчиво сменяя тему. — Идем уж. Или до ночи решил тут куковать?» Тайль уже поднимался и собирался двинуться за отцом, как какое–то смутно–щемящее чувство в груди заставило его выгнутся в спине и сделать кувырок в сторону, пропуская мимо разъяренный черный клубок, только что бывший Рыком. От него летели болотно–зеленые искры Дара, волнами расходившегося во все стороны. Вожаки разлетелись в стороны, как сухие листья от ветра. «Шайрат!!! — Тайль услышал рев отца, миг спустя ухватившего его зубами за шкирку и потащившего прочь от беснующегося Рыка, устремившего на него горящие колдовской зеленью глаза. — Что ты сделал?!» Черный рысенок, вдруг обратившегося в самого настоящего дикого зверя, утробно зарычал. И не было в этом звуке ни разума, ни людской воли. Один жуткий звериный голод и безумие. Тайль в зубах отца жалобно мявкнул и пугливо прижал уши, засучив всеми лапами и попытавшись вырваться. Из-за холмиков жальника метнулась черная тень и набросилась на Рыка, взвывшего так дико, что задрожал от носа до кончика хвоста. Полыхнул Дар, рысиное рычание эхом пронеслось над могилами и унеслось дальше, в пустые луга. Все это случилось за пару ударов загнанно бьющегося сердца Тайля. «Не упусти!» — кинул запоздалый клич Льдан, когда Рык без труда повалил своего Вожака на спину и вдруг метнулся прочь, напролом через жальник. Где-то под землей в своих норах завозились спящие Дикие, отзываясь на хлещущий куда попало Дар Рыка. Прежде чем Тайль успел по-настоящему перетрусить, все кончилось. Лежащий без чувств Шайрат захрипел и обернулся человеком, зажимая рукой бок, на котором проступали кровавые борозды от когтей Рыка. Батя разжал зубы, и Тайль ухнул носом в траву, едва успев подставить лапы, чтоб не покатиться кувырком. Льдан выругался, не меняя личины, и хмуро глянул в сторону злобно скрипящего зубами мужчины. «Догадываюсь, о лове-то уже позыбыл? Конечно, дело ведь не в нем. Силами помериться восхотелось, похвастаться дитем с Даром? Ну ничего. Витор тебя не научил чужую жизнь ценить, я не смог, глядишь сын вразумит. Если выживет». * Бежать. Быстрее, еще быстрее. Ох, как пахнут!! Кровь. Дар обжигает. Ни спрятаться, ни спастись. Ни умереть. Хранители, больно как, аж душу рвет! Быстрее!! Ходящий несся так, будто гнался за ним сам Каженник. От него уже ничего не осталось, кроме смутного понемногу блекнущего воспоминания чужой жизни. Дня, когда он оправился с родным отцом на лов, и… На рысенка нахлынула пустота. Он уже не смог вспомнить, почему оказался в лесу один одинешенек, с распоротой острыми когтями лапой. И почему вгрызался зубами в хладное тело смутно знакомого человека, пока его Вожак стоял рядом и одобрительно наблюдал за ним. А было ли то взаправду? Ведь он уже не помнил ни имени прежнего, ни рода, ни дома. Для него, Рыка, ныне властители лишь голод и Зов. И люди, к которым они тянули. Жальник и луга давно остались позади. Несущегося стрелой рысенка поглотил густой молчаливый лес, плавно сменившийся непроглядной чащей, куда даже свет не проглядывает. И хоть Дар рассыпался искрами пред глазами, рысенок не видел ничего перед собой. Зов мутил рассудок до тех пор, пока он не услышал Их. Рысей. Двое чужих запахов и один знакомый. Тот самый, который непонятно отчего вызывал глухую ненависть и звериную злобу. Ох, как он его ненавидел!! Люто. Так бы и вцепился когтями в глотку, да только некогда. Где-то там — люди! И они пахнут, так пахнут… «Стой, сказано!» — прозвучал на гране слышимости глас Вожака. Рык припустил еще быстрее, уже не осознавая ничего вокруг. Зов поглотил его, и все, о чем мог думать рысенок, была кровь. Вожак никогда не делится с ним! Никогда. Он никому не отдаст свою добычу!! Бежать. Бежать. Быстрее! Ночь уже близко… * «Не успели», — понял Тайль, когда черный силуэт Рыка скрылся в лесной полосе впереди, и Шайрат утробно зарычал, наддавая ходу. Черный кот не оборачивался и не обращал внимания на отца, пытающего на ходу что–то выведать у него. Рысенок не понимал, что Льдан хочет выпытать у Шайрата, но послушно переставлял лапы и бежал следом за ним. Вожак сказал надо — значит надо. Кто он такой, чтобы спорить? Наконец, они добрались до лесной опушки. Шайрат без колебаний нырнул в лес, но когда Тайль попытался последовать за ним, Льдан остановил его и велел прислушаться. «Чуешь?» Тайль непонимающе помотал мордой, пытаясь сообразить, почему после долгой погони они вдруг бросили черных сородичей. «Людьми пахнет. Здесь недалеко их проселочная тропка, — объяснил Вожак, принюхиваясь к чему–то в траве. — Пойдем по ней в обход, авось до темноты нагоним». Рысенок боязливо вздрогнул, вспомнив суровых креффов Цитадели. Они и в прошлой жизни пугали его до колик, а уж после обращения в Ходящего вовсе не вызывали ничего, кроме слепого ужаса. Они — Охотники. Безжалостные и жестокие, убивающие одинаково и Диких и тех, кто в разуме. Не щадящие ни детей, ни стариков. Наслушавшись страшных баек двух братьев, Тайль проникся их ненавистью и тоже стал бояться тех, кого раньше считал опорой своего шаткого мирка. «А если Охотники?» «Поворачивать нельзя. Мне придется остановить Рыка, пока он никому не навредил. Если пойдем в обход чащи, то успеем его перехватить. Держись рядом, сын». Тайль вздохнул и покорно побежал за Вожаком, силой воли заставляя себя перебороть нахлынувшие страхи. Мальчик вдруг осознал, что находится непонятно где, кругом огромный чужой лес и ни единого знакомого запаха. И что хуже — Ночь наступает. Как бы не хорохорился Тайль перед Ярой или братьями в стае, но по правде ужасы Ночи до сих пор пугали его. А еще Охотники… Осененный передернулся и, не удержавшись, нагнал Вожака и побежал с ним бок о бок. Льдан ласково прихватил его зубами за холку: «Будет дрожать. Со мной не пропадешь». У Тайля защипало глаза от внезапной жалости к себе и своей судьбе, но он сумел удержаться от слез, вместо того спросив: «Почему Рык сбежал?» «К людям потянуло, думаю. На его месте никто бы не сдержался». «Но почему? Я ведь держусь!» Льдан весело рассмеялся, насколько это можно было в личине рыси. По крайней мере именно так Тайль воспринял тот фыркающий звук, что он издал. «Это я помогаю Даром, приглушаю тебя, как могу. Без него тебя бы измучил Зов еще в нашем Логове». Рыси миновали небольшой холм по подножию лесной опушки и выбрались на утоптанную людскую тропку. По нутру рысенка будто пробежал зимний холодок: «Так что же, я тоже могу, как Рык кинуться?» «Нет. Ты уже переборол себя, но терпеть на первых порах все равно было бы тяжко. А вот с Рыком другой разговор. Боюсь, Шайрат сильно навредил ему, когда позволил испить родной крови». От потрясения Тайль чертыхнулся и чуть не пропахал носом землю, не подхвати его Льдан вовремя за шкирку. «Я не был уверен, пока он не вдарил по Шайрату. Осененным ведь не просто так воспрещено родичей есть. Дара прибудет, но и рассудок померкнет, навсегда, — невозмутимо продолжил Вожак, толчком носа заставив рысенка сойти с дороги и углубиться в лесную опушку. — Отсюда по краю побежим, чтоб глаза не мозолить». Тайль не удосужился ответить. В ушах набатом звенели слова отца, а перед глазами стоял улыбающийся образ тетки Веды, сменяющийся ею же, с окровавленным горлом, прокушенным острыми клыками упыря. Не желая видеть то, что так долго пытался загнать в самые дальние уголки памяти, Тайль зарычал и потряс головой, на что Вожак сказал: «Именно. А теперь представь, что с Рыком творится. Мы должны помочь ему, пока не стало слишком поздно». Может отец еще что-то сказал, но Тайль уже не слышал. По его телу забегали толпы колючих мурашек, и рысенок вынужденно прикусил язык, остановившись на полном ходу и борясь с нахлынувшей вдруг жаждой крови. Так вот что за запах он уже столько времени чует! Вот почему так чешутся клыки и хочется вцепиться в чье-то горло. Они нашли людей.***
Человеческие голоса он заприметил задолго до того, как покинул чащу и выбрался на окраину села. Глупые двуногие мешки мяса не трудились хоть как-то защититься. Говорили в голос, смеялись, кто-то грубо ругался, не трудясь понять, что такая беспечность может стоить им жизни. Лес не жалует крикунов. Хищники в нем всегда молчаливы, ибо понимают, что отличает добычу от охотника. Услышь их Шайрат в другой раз, то не испытал бы ничего кроме презрения. Но сегодня он едва не взвыл от злобы, уже отчаявшись нагнать проклятого детеныша. Сколько сил убил на него, сколько пытался вдолбить ума — все без толку! Как только Рык смог расслышать сквозь Зов людские голоса, его уже было не остановить. Отчасти Шайрат это понимал, но все равно продолжил преследовать его, отказываясь отпускать того, на кого возлагал свои надежды. А между тем людская речь крепла, становясь громче, пока не стала туманить разум Зовом живой крови. Из-за деревьев их не получалось разглядеть, но оборотню это и не нужно. Запахи могут сказать куда как больше, а рысиный слух поострее волчьего будет. Шайрату пришлось сцепить зубы, чтобы побороть его и вспомнить, зачем, а вернее за Кем он гонится. — Давно пора, — даже с такой дали от мужика несло сладкими позывами животного страха. — Скорее же, скорее! Круг-то сам себя не очертит. — Замолчи, не то велю бросить тебя на корм Ходящим. Оборотень передернулся от узнавания мерзкой до боли знакомой интонации. Он помнил такие голоса, и знал, кем являются их обладатели. Вот ведь и впрямь Каженник сглазил! Не было печали, так еще Охотника накликал… — Дай человеку дух перевести, ирод! — гневно закричала какая-то девушка. — Он почитай поболе тебя знает, сам разберется. Разводите огонь, надо воду ставить, чтоб к вечере поспеть. — Эх, разошлась. Хозяйка, — в каменном тоне Охотника Шайрату почудилось едва сдерживаемое веселье. — Хорошую ты себе жену взял, Креп! Как за каменной стеной будешь. Обозные зашлись хохотом, а Шайрат, будь человеком, позеленел бы с злобы. Каждое сказанное слова только подстегивало Рыка и рушило его надежды Вожака обрести власть, который никто из оборотней доселе не знал. Даже Серый, со всем его бешенством и лютостью. И теперь тот, кто мог дать ему эту власть, вот-вот выскользнет из его когтей. Рык, пусть и Осененный, ни за что не сладит со взрослым Охотником. Лес понемногу расступился, и теперь при желании можно было разглядеть обоз, ставший лагерем у самой его границы. Солнце еще не село и прекрасно освещало людей, спокойно занимающихся своими делами. Также как и шкуру черного рысенка, перешедшего с бега на тихую поступь хищника, выбирающего будущую жертву. В три огромных прыжка Вожак нагнал его и прыгнул, пытаясь сбить с лап. К сожалению, он был не единственным, кто преследовал Рыка. Что-то ударило его в бок, и оборотень волчком покатился по земле. Краем глаза он успел заметить росчерк палевой шерсти и серебристого рысенка Тайля, сжавшегося в клубок между корней высокого дуба. Детеныш вгрызался зубами в скрипящую кору и давился деревом, всеми силами сдерживая рвущееся наружу естество. Еще с пару шагов Шайрата волоком протащило по земле, прежде чем над ним навис его давний враг, обернувшийся человеком и предупреждающе прошептавший: — Ни звука! Рыку уже не помочь. Я пробовал и как на стену наткнулся, его не вернуть. Льдан повел рукой перед его оскаленной мордой, рассылая по шерсти Шайрата успокаивающие искорки Дара. — Перекидывайся. Под давлением чужой воли Шайрат сделал что велено, и с ненавистью посмотрел в глаза тому, кто посмел его так унизить. Снова. Шайрат попытался встать, но чужой Дар был намного сильнее его собственного и позволял разве что крутить головой. Мужчина сморгнул злые беспомощные слезы. — Ты пожалеешь. Где-то неподалеку закричал человек, и испуганно захрапели лошади, первыми завидев атаковавшего хищника. Потом заголосила девушка и остальные селяне, но они не смогли заглушить тот первый крик, который плавно перешел в истошный вопль жертвы, ощущающей, как звериные когти заживо вспарывают ее плоть. По мановению руки Льдана Шайрат поднялся на четвереньки и стал смотреть туда, куда направляла его взгляд хватка чужого Дара. — Вот что ты натворил, Шайрат. Смотри внимательно. Зрение рысей такое же острое, как и слух. Даже в людской личине, они видят далеко, и то, что происходило перед обозом, предстало Шайрату в мельчайших подробностях. Вот ослепительно сверкнул бело-голубой Дар Охотника, и орудующего крючковатыми когтями черного рысенка сорвало со спины мужика. Изувеченное тело тут же повалилось оземь, и из его страшных ран фонтаном полилась густая одуряющая кровь. — Не двигайся, сын, — услышал Шайрат предупреждение Льдана. — Вспомни то, что чувствовал наедине с Радой. Дыши, вот так. Снова полыхнул Дар. Люди уже не голосили, забились по телегам и дрожали от страха, пока молодой Ходящий и человек наскакивали друг на друга, орудуя когтями и мечом. Голод был силен и Рык не желал сдаваться просто так. Дикий дар хлестал из него безудержной волной, без какой-либо формы и мешал Охотнику сосредоточиться на рысиных когтях. Шайрат с удовольствием подметил, как он дрогнул, пропустив один из ударов, скользяще распоровших ему рубаху на левом боку и вспоровший мясо на ребрах. Легкий осенний ветерок моментально донес до рысей запах Осененной крови. Тайль взвыл и затрясся, обращаясь в худого мальчишку, по лицу которого градом катились слезы. «Умный малыш. Человеком проще боль пережить», — успел подумать Шайрат прежде чем полыхнуло лезвие меча, окутанное дымкой Дара. Один удар и все кончилось. Шайрат окаменел, вцепившись пальцами в податливую лесную подстилку и наблюдая, как Охотник вытаскивает окровавленный клинок из тела мертвого рысенка. В тот же миг ослаб и сковывающий Шайрата Дар. — А вот теперь мы уходим. Льдан отступил к своему мальчишке, уже усевшему подняться на ноги и как-то странно смотрящему в сторону Охотника, торопливо окропляющего кровью черту вокруг обоза. Почувствовав чужой взгляд, Тайль обернулся и так люто зыркнул на Шайрата, что тот не сдержал кривой ухмылки: — Точно не хочешь ко мне в стаю? — Если не спешишь сдохнуть, ни ты, ни твоя стая никогда больше не приблизятся к нам. Это мое последнее слово, — Льдан сжал плечо сына и повел его в лес, оставив Шайрата одного и бросив напоследок. — Изгой. Шайрат сплюнул ему вслед, и устало откинулся на спину, устремив пустой взгляд в понемногу алеющее небо между кронами деревьев. Он так и не увидел двух обернувшихся рысей, исчезающих в чащобной тьме.***
— Прав он был, господине, — сипло выдыхал Креп, вместе с Купавом поднимая из кровавой лужи бездыханное тело Мутня. — Хранители видят — прав. Загодя надо было на ночлег становиться. Фебр, облокотившийся на борт телеги, поморщился, когда мимо него проносили свежий труп. Не от запаха нечистот или свежих потрохов того, кто еще недавно поедом проел ему все мозги своим нытьем, а потому что прикладывал припарки к своему изувеченному боку, над которым постаралась рысь. Знать бы еще, откуда столько силищи взялось в клятой! Ведь и мелкая, зараза, а цапалась почище Встрешника. — Сам виноват. Вам что было сказано? От меня далеко не отходить, пока черту не затворю. Я вам не шестиглазый, чтоб за всеми разом уследить. — Может он и сам накликал, — хекнул Купав, взваливая труп Мутня на одну из повозок. — Хранители все видят. Торгаш замолчал, видимо ожидая подтверждения своих слов, но Фебру было не до того. Он закреплял припарки на боку чистой холстиной и скрипел зубами, чтобы не выдать стон от острой боли в открытых ранах. — Остаток пути на телеге поеду, — закончив с припарками, слабым голосом выдавил обережник, рукавом утирая покрытый испариной лоб. — После такого в седле не усидишь. Купав, да и все прочие, кто услышал, испуганно обернулись к нему. На их лицах к уже пережитому ужасу примешался еще один, пострашнее первого. А вдруг не доедет вой? Раз в седле усидеть не может, протянет ли еще одну ночь? А если нет, как же им одним-то? Фебр не сдержал невеселой улыбки: «Люди никогда не изменятся». Никто из них так и не удосужился поблагадорить его за спасение от Ходящего.