Ходящие в Ночи. Осененный.

      После ухода всхлипывающей сестры, Тайль наконец-то смог расслабиться, и тогда же провалился в долгий целительный сон, без сновидений.       Его разбудила надрывом скрипнувшая плетями дверь, отворившаяся на пол пальца и впустившая внутрь узницы дивный дух хорошо поджаренного мяса, сдобренного диким луком и кисловатыми ягодами. Тайль заворочался на лавке, и сделал вид, что крепко спит. Он уже догадался по громкому нетерпеливому сопению за стеной, кто почтил его своим вниманием. И эту плутовку он хотел видеть чуть ли не в последнюю очередь!       Спустя пол минуты дверь отворилась еще на пол пальца. Сопение усилилось, и сделалось таким забавным, что мальчик едва сдержал улыбку. Эка надоеда! И ведь не боится его, не уходит!       Петли скрипнули чуть громче, и за ударом обо что-то деревянное раздалось тихое девчачье «ойканье». Тайль громко всхрапнул, неумело копируя дядьку Ильда, и уткнулся лбом в лавку, распираемый желанием рассмеяться. — А вот и не спишь! — завопил звонкий голосок.       Тайль не выдержал и от души расхохотался, скатившись с лавки и попутно разглядев любопытное личико Яры, в обрамлении растрепавшихся ото сна каштановых волос, тщетно пытающейся сохранить серьезный вид. Осененный уже почти забыл, когда в последний раз смеялся от души. Кажется, в прошлой жизни, когда жил с матерью у родичей, и умел по-детски радоваться каждому новому дню? Будто бы вечность минула с той поры — думал, уже и разучился улыбаться.       Наконец, и Яра не выдержала — закатилась еще громче чем он и, больше не таясь, проскочила в узницу. Она же первой и прервала смех, окончательно растеряв остатки робости и сурово уперев сжатые кулачки в бока. — Сказала же — не спишь!       Девочка ловко перепрыгнула через катающегося по полу мальчишку и плюхнулась на лавку, с немалым интересом оглянувшись по сторонам. Ее носик разочарованно сморщился. — Я-то думала — тут!       Тайль приподнялся на локтях и смерил ее удивленным взглядом. — А что не так? — Сполох говорил, тут оковы висят! И еще паутина под полатями. А тут… Пусто. Лавка одна, и та — старая!       Тайль, донельзя удивленный, подался вперед. — Как же ты живешь и не знаешь, что в родной хате находится? — Меня не пускали в Клеть! Батя запретил, сказал выдерет крапивой, если узнает, что я сюда влезла. — А сейчас что? Не выдерет?       Яра одарила его озорной улыбкой и хитро подмигнула. — А он и не узнает! Ты ведь не скажешь?       Тайль отрицательно качнул головой и вздохнул. Соблазн был большой, но он не хотел обижать ее сверх того, что наговорил прошлым утром. — Вот видишь — ничего мне не будет! — Яра откинулась на спинку и, болтая ножками в воздухе, заинтересованно оглядела Осененного. — Расскажешь, как на лов сходили? На мой первый Батя вот такого сохатого порвал! Ух, здоровой был! А я еще его загонять стала, он как на дыбы станет! А Светочу не верь — я его первая заприметила! Я! Можешь у Бати спросить — первая!       Тайль безуспешно пытался вклиниться, но каждый раз захлопывал рот, озадаченно кивая в ответ. Только что и оставалось — кивать! На любой его звук приходилось по два слова тараторки, дорвавшейся, наконец, до благодарного, а главное! — молчаливого слушателя.       Яра вскочила с места и рыжим шебутным вихрем пронеслась по каморке, заглядывая во все щели, куда пролезал ее любопытный носик. Не забывала она и про Тайля, в конце каждого круга засыпая того новыми вопросами, пока тот ошарашенно моргал и понемногу отползал к выходу. — А эта, что в светелке Умилы и Тверда дрыхла — сестра твоя, да? Я так и знала: пахнет, прямо как ты! Ух и странная! Забилась в угол, как мышь, и сидит. Чего только там забыла? Полати-то рядом, накрытые, ложись да грейся! Я хотела помочь, но она молчит. Уж и так, и этак к ней, чуть ли не на голове прыгала — молчит! Еще и лицо закрывает, отворачивается! У, хухря! Сама человеком пахнет, а от меня морду воротит? А чего — я ж только спросить хотела, откуда ее притащили! Эх, надо было вчера в воду залезть, глядишь, тады не уснула бы, сама все увидела!       Как только речь зашла о Раде, Тайль внутренне сжался и приготовился отражать новые волны боли, но, видимо, Благии услышали его мольбы. За ночь Буйство крови притихло и при упоминании сестры не стало мучить его. Мальчик шумно выдохнул и облегченно прислонился к дверному косяку, до которого уже успел доползти, пока спасался от лившихся в уши трескотни и звонких восклицаний Яры.       Видно, что-то в нем изменилось, потому как девчушка вдруг остановилась и настороженно всмотрелась в его лицо. — Ты чего?       Тайль пожал плечами. Как объяснить ей то, чего он сам и до конца не понимал? Увиденное в мыслях Льдана оказалось слишком сложным для него, чтобы сразу выразить словами. Раньше он и слов-то таких не знал! Зов, Буйство крови, заветы предков, какие-то чары на крови ушедших — попробуй разбери, что есть что! Понимать-то, может, он и понимал, а вот выразить на словах совсем иной разговор.       Вопреки его ожиданиям, в этот раз молчание Яру не удовлетворило. Она подозрительно нахмурилась и неожиданно рванулась к выходу, хлопнув дверью прямо перед его носом. Стукнула захлопывающуюся щеколда и испуганный девчачий голос прошептал с обратной стороны узницы: — Ты же не будешь кидаться?       Тайль, еще ошарашенный такой переменой настроения, озадаченно спросил с пола: — Я? С чего бы? — Ты так смотрел… Меня здесь не было! Ты обещал!       Яра торопливо отпрянула и, судя по скрипу ступеней, побежала на первый ярус. В Клети вновь воцарилась тишина.       Мальчик озадаченно почесал макушку. Смотрел не так? А как надо было? Ох уж эти девчонки! Думай теперь, чего ей не понравилось!       Рысенок уже было решил перелезть с холодного пола обратно на лавку, когда услышал очередной скрип половиц и размеренную мужскую поступь. Тайль поспешно вскочил на ноги и покорно опустил голову, став ровно по среди узницы. Сам не понимая как, но он точно знал, кто следующий из стаи решил его навестить.       Щеколда отворилась и в Клеть заглянул Вожак. Совсем не так, как Яра до него — робко, готовясь в любой момент захлопнуть дверь, а вполне спокойно и деловито. Он стал напротив Тайля и оглядел его с ног до головы, в конце позволив себе удовлетворенную улыбку. — Надеюсь, выспался?       Вопрос прозвучал вполне мирно, и Тайль позволил себе чуть расслабить плечи. Он-то уже думал, что отец как-то узнал о Яре и спешно выдумывал что-нибудь стоящее в ее оправдание. К счастью, Льдан, видимо, ничего не подозревал, и мальчик рискнул поднять опущенный к полу взгляд.       Отец стоял напротив него и по-прежнему улыбался. За ночь щетина на его лице успела заметно подрасти, став небольшой окладистой светловолосой бородкой, и теперь он, в простой рабочей рубахе и сетчатых подвязанных на поясе веревкой портах, здорово смахивал на дядьку Ильда. Такой же сильный и надежный, будто бы знающий все на свете. — Не знаю, — буркнул мальчик, спешно запихивая выкидывая из головы некстати вылезшие и принесшие с собой душевную боль воспоминания. — Вроде только лег и сразу проснулся.  — Значит выспался! — рассудил Льдан, подавая Тайлю знак следовать за собой. — Хорошо. Думал, Яра тебя слишком рано подняла. — Я сам… — Тайль было заметался, но Льдан прервал его со смешком. — Вас только глухой не слышал. Как только всю хату не перебудили! — отец приглашающе махнул рукой и отступил на шаг в сторону, распахнув настежь тяжелую дубовую дверь. — Ступай за мной.       Тайль выбрался из узницы и покорно поплелся следом за ним, заинтересованно поглядывая по сторонам. Вчера ему, оглушенному ненавистью к стае и саможалением к себе, было не до того, но сейчас он волей-неволей подмечал детали, сравнивая про себя свой прошлый дом с теремом рысиной стаи.       Клеть у ведущей на второй ярус лестницы была практически незаметна, спрятавшись в дальнем углу небольшой полумрачной комнатки, разительно отличавшейся от того, что Тайль видел внизу. Начать с того, что из ее дальняя стена хоть и сохранила вид дерева, но выпуклой не была, выточенная из сердцевины ствола, она отделяла большую часть второго яруса, деля его пополам. Крайние проходы по дальним углам скрывались за плотными шерстяными накидками. Но самой странной оказалась выточенная из дуба смолисто-темная дверь между ними, отчетливо выделяющаяся на фоне стен.       Тайль ощутил замешательство и не вполне объяснимый страх. Привыкнув к родному просторному дому, где можно было с печи видеть то, что творилось у самой дельней стены, Осененный ощутимо растерялся. Он зябко передернулся и втянул голову в плечи — стены Логова давили на него, словно живые. А просмоленная дверь, мягкий запах которой приятно щекотал его чуткий рысиный нюх, притягивала и одновременно пугала своей чуждостью.       Но странности на том не закончились! Обильную часть места вдоль стен занимали резные рукодельные ящики, вытянутые в длину и укрытые мягкими на вид накидками из разноцветной звериной шерсти. Почти все они были идеально прибраны, и лишь несколько хранили на себе следы недавнего пребывания людей: из-под смятых и скомканных тканей выглядывали уголки добротных соломенных тюфяков, достаточно больших, чтобы на них мог вытянуться во весь рост взрослый человек. От тех, что у стены, чувствовался отчетливый запах братьев, другие хранили следы Никии, Тверда и Умилы. — Для чего они? — спросил донельзя удивленный Тайль. В его бывшем доме в Вестимцах все спали на лавках и полатях, а детям дозволялось ютиться на печи. Его мать и родители Рады не хотели, чтобы они застудились от ночного хлада.       Льдан остановился на полушаге и проследил его взгляд. — Здесь мы отдыхаем в людской личине. Иногда и в звериной, если становится зябко. Место рядом с тобой раньше Тверд занимал, но теперь они с Умилой перебрались в меньшую светлицу, подальше от чужих глаз. Это вон тот угол, со стороны стены на делянку. Если они оба в логове, то детям туда нельзя, — отец усмехнулся, заметив его недоуменный вопрошающий взгляд. — Не бери в голову, рано тебе еще! Идем. — А ты тоже здесь спишь? — Бывает, что и здесь. «Не спрашивай о подобном остальных,» — донеслось до Тайля мысленное предостережение Вожака: «Рыси без Дара редко спят по ночам, из-за Зова. В основном во второй половине дня и изредка утром, после лова. И нам не нравится, когда лишний раз об этом напоминают». «Почему?» «А кому понравится, когда начинают тыкать носом в его увечье? Наш род не гордится тем, что приносит с собой Ночь».       Отец обогнул занимавшие посеред комнаты заваленные пряжей и резными игрушечными поделками столы, оставлявшие узкий проход между спальными местами. Тайля, у которого сроду не было ничего подобного неудержимо потянуло к этим чудесам, некоторые из которых были настолько похожими на настоящих зверей, что казались живыми.       Кого здесь только не было! И раскрывшие челюсти в угрожающем оскале волки, припавшие на передние лапы, и встопорщившие резную извилистую шерстку на хребте; величественные олени с точеными копытцами, украшенные ветвистыми рогами на умных симпатичных мордочках; громадные по сравнению остальными фигурками косматые медведи, внушающие уважение своей неукротимой мощью, которых мастер запечатлел поднятыми на задние лапы с угрожающе поднятыми над головой передними; юркие лисы и свирепого вида дикие кошки, размерами не уступающими волкам. И, разумеется, множество рысей самых разных форм! Как и прочие фигурки зверей, они были наполнены жизнью. Одни гнались за добычей и в прыжке выпускали когти, другие притаились на ветке или припали к деревянным подставкам, как на лове. Еще больше просто сидели или свернулась уютным клубком, или потешно умывались, навеки застряв дотошно вырезанным язычком в пушистом частично прилизанном боку. Тайль весело хмыкнул, по достоинству оценив царственную небрежность, с которой резные фигурки кошек поглядывали на него, наводя чистоту. — Нравится? — улыбнулся Льдан       Тайль поднял на него сияющие глаза: — Очень! Кто их сделал? — По большей части Вожак положивший начало Логову. Усом звали. Он любил возиться с деревом, и моего отца Витора обучил. А тот потом и мне показал. Вон, крайние волки — его работа. Остальные мои. — Можно?.. — робко спросил Тайль, потянувшись к крайней поделке, изображающей олениху, пришедшую на водопой у речки.       Льдан мягко отказал и подтянул его за плечо, уводя от стола к двери из темного просмоленного дерева. — Позже. Пойдем, еще успеешь с Ярой наиграться.       Тайль пугливо отпрянул. — А что там? — Угол Вожака. Никия называет его покойчиком, на манер Охотников из Цитадели. Издевается, думаю. Она была против, когда Ус с Витором его сделали. Одно баловство, сказала. Чувствуешь запах? — Да, как от елки! — Верно. Дерево изнутри пропитано смолой с малой толикой березового дегтя, да еще и резами сковано, чтобы на весь дом не несло. Они же помогают приглушать Дар, — отец предупредил следующий вопрос, легонько подтолкнув его в спину и заставив войти внутрь. — Деготь вытапливается огнем из коры. Когда-нибудь я покажу как. — А зачем Угол нужен? — Довольно вопросов! — Льдан настойчиво усадил мальчика на небольшую скамейку у входа. — Сиди тут и жди, мы сейчас подойдем. «Мы?»       Не успел Тайль открыть рта, как дверь хлопнула, и он остался в одиночестве, запертый в узкой вытянутой комнатушке, едва ли больше Клети, в которой ему довелось провести ночь. Убранство тут, правда, было уже побогаче: рядом со скамейкой, где его оставил отец, вдоль стены вытянулся крепкий стол, на котором зелеными огоньками светились несколько лучин. Они давали ровно столько света, чтобы можно было видеть не напрягая глаз. Здесь же лежали несколько полосок бересты с непонятными рунами, а также заостренные тонкие стержни для письма, костяного цвета.       «Мудрено!» — подивился Тайль, рассматривая один из них и в который раз ощущая вину за свое невежество. Ходящие, как выходило, поумнее иных людей оказались. В его прошлой жизни в Вестимцах едва ли сыскался хоть кто-нибудь, разумеющий грамоту. Даже староста — и тот за писарем слал, чтобы весточки из Цитадели прочесть.       В дальнем углу виднелась скрывающаяся в тенях труба дымохода, и жар от нее понемногу горячил стоячий воздух. Вскоре Тайль ощутил стекающий по спине ручеек пота и поспешно расшнуровал ворот рубахи. Тут пришлась кстати глиняная крынка с водой, которую он обнаружил после того как окончательно отсидел причинное место и решил последовать примеру Яры, вдоль и поперек излазив Угол Вожака. Осененный успел вполовину опустошить ее и, осмелев, заинтересованно вертел в руках палочки для письма, когда дверь распахнулась, и в комнату вместе с порывом свежего воздуха зашел Льдан. Он тащил за руку вяло сопротивляющуюся Раду, и вид его выражал мрачную решимость.       Увидев сестру, Тайль округлил глаза и, едва не крича от ужаса, отбежал к дымоходу, подальше от выхода. Покойчик вдруг стал сжиматься, и стены, словно живые, нависли над ним со всех сторон. Осененный ощутил прилив иссушающего жара, отчасти связанного с горячей печной трубой, к которой он в страхе прижался спиной. — Успокойся, — приказал Льдан, силком усаживая покорную и вялую, как после долгих рыданий, Раду на его место и закрывая за собой дверь.       В покойчике тут же потемнело, и Тайль едва удержал жалобный скулеж. Меньше всего ему хотелось оставаться запертым наедине с сестрой. Уж лучше к Диким! Или ночь в чаще провести! Что угодно, только не с ней рядом!       Готовясь к очередной схватке с Зовом, напрягшись до боли в костях, рысенок услышал строгий голос отца, гулкий из-за звона в ушах. — Не валяй дурака! Разве не чуешь? Здесь должно быть легче терпеть Буйство крови. Кончай дрожать и посмотри!       Ослушаться Вожака Тайль не посмел и неуверенно приоткрыл один глаз, коротко глянув в сторону повесившей голову сестры и тут же снова зажмурившись в ожидании неминуемого наказания. Но боль так и не пришла, ни через минуту, ни через две.       Мальчик неуверенно выпрямился и непонимающе взглянул на отца, удивленно раскрыв рот. «Почему…?» — Потому что слушать надо было, а не на игрушки пялиться! Твой Дар здесь приглушен, а вместе с ним и Зов к родичам. Чувствуешь — дышать тяжело?       Тайль неуверенно кивнул, утерев со лба выступивший пот. По лицу отца невозможно было понять, какого ответа тот ждет. — Это оттого, что часть тебя сейчас заперта. Звериная часть. Если зайдешь внутрь человеком — им и выйдешь. Обернуться в Углу не получиться ни у кого из стаи. — Даже у тебя? — недоверчиво спросил мальчик. — Даже у меня. Сядь, — Льдан указал на грубо сколоченный табурет, стоящий у стола против того края, где свернулась клубком уткнувшаяся себе в коленки Рада. — Не перебивай и слушай.       Он подождал, пока Тайль выполнит его наказ и стал между ними, облокотившись на столешницу. Едва мужчина заговорил, Рада чуть слегка распрямилась, внимательно слушая, но посмотреть ни на него, ни на брата так и не решилась. Ее узкие девичьи плечи дрожали мелкой тряской, но сухой воздух уже подсушил мокрое от рыданий личико. — Следующие месяцы, раз или два в день, ты будешь приходить сюда и беседовать с сестрой, — твердо начал Льдан. — Рада будет рассказывать о вашем доме и о вашей прошлой жизни. Вообще обо всем, что придет ей в голову! Для нас главное — ее голос. Поначалу твоей работой будет слушать и подавлять рысьи инстинкты. Позже попробуем тоже самое, но ты будешь сидеть с ней бок о бок и поддерживать разговор. На первое время достаточно и этого. «Я не смогу! Ты же знаешь — мне больно!» «Никаких возражений, Тайль! Я предупреждал, что будет нелегко».       Тайль не хотел сдаваться, но разум Вожака сковался неприступным монолитом, не пропускавшим его, и мальчик разочарованно насупился. Пришлось слушать дальше. — Никто из племени до нас не творил ничего подобного. Обычно с Осененными поступали как со мной — ждали положенное время, пока разум не возьмет верх, а затем постепенно заново приучали к людскому духу и учили охотиться. Но у нас нет столько времени. И, боюсь, с прошлой ночи его стало еще меньше.       Вожак перевел дух. — Если все получится, ты, сын, станешь первым, кто сможет пересилить наше проклятье.       Тайль непонимающе смотрел на него. Он не понял и половины из того, что пытался втолковать Вожак, но самое главное уловил: ему придется оставаться наедине с Радой и мучиться, изо дня в день сражаясь со своим вторым обличьем — лесным котом, ежеминутно рвущимся на волю. — Я не хочу, — упрямо насупился мальчик, попытавшись встать и улизнуть в сторону выхода. — Сядь!       Кулак Вожака гулко треснул о столешницу, заставив бересту и костяные писала подпрыгнуть от удара. Рада тонко вскрикнула, а Тайль, не успевший сделать и шага, торопливо плюхнулся обратно и покорно склонился перед разгневанным отцом. Ему достало ума понять, что сейчас лучше делать, что велено, иначе можно и хорошую трепку получить. Яра, помнится, однажды предупреждала его не перечить отцу. Тайль решил впредь почаще прислушиваться к ее советам.       С минуту Льдан молча стоял на своем месте, выдерживая томительную паузу, затем отвернулся от него и обратился к дрожащей на уголке скамейки Раде: — Прошу. Мы слушаем. — Я не знаю что… — Начни с малого. Вспомни какую-нибудь небылицу, сказку. Кто из семьи рассказывал вам сказки по вечерам? — Мама. И Дед Вышец. «Когда приезжал обратно. И ты каждый раз сидела подле него, раскрыв рот, как птенец — вдруг вспомнил Тайль.- Ближе всех нас. И не капельки не боялась его историй, в отличии от меня. Как же давно это было! Или мне это приснилось? Не знаю. Поди теперь разбери». — Вот и поведай нам, что вспомнишь! Интересно, что старики рассказывают своим детям перед сном.       Льдан отошел от стола и присел у стены прямо на пол. Оттуда он кивком подал знак робеющей девушке и, по-прежнему молча, уставился на него.       Тайль сделал вид, что глубоко раскаивается в своем неповиновении, а сам незаметно перевел дух — кажется, не злится! Глядишь, сегодня и пронесет. А к вечеру, авось, и вовсе забудет! Хорошо бы.       Осененный втайне побаивался Вожака, когда тот становился таким, как сейчас — холодным и чересчур спокойным. Больше даже, чем Тверд и братья вместе взятые! От тех хотя бы видно было, чего ждать. Но пристальное внимание Льдана, за которым могло скрываться что угодно, от любопытства до гнева, волновало мальчика куда сильнее гулкого баса Тверда и едких подколок Сполоха и Светоча.       Именно поэтому он сдержал зубной скрип и заставил себя молчать, слушая сестру. С каждым ее словом звериный Зов отзывался тянущей болью в той частью груди, где белой искрой пылала жила его Дара. Тайль старался не поднимать на нее глаз и попытался отрешиться от происходящего, потерявшись в изучении древесного узора на стене напротив, но безжалостный голос Рады настигал его со всех сторон. Куда бы он ни посмотрел, в каких бы деталях не попытался спастись. В маленькой комнате, под суровым прищуром светлых отражающих блики лучины глаз Вожака, от сестры некуда было спрятаться.       Тайль старался не вслушиваться в рассказываемую ею историю, которую не единожды слышал вместе с сестрами и братом при свете очага. Как и дед Вышец, Рада начала сказку с мрачного описания забытых времен, когда на месте Злого моря вздымались мертвые пески, а день длился много дольше нынешнего. «Она говорит о веках Ушедших — прародителей истоков Дара и языка, — донеслась до Тайля мысль отца. — Не думал, что кроме нашего племени еще кто-то помнит о них».       А они и не помнили, с внезапной ясностью понял Тайль. А то что помнили, переврали на свой лад.       Против воли ему вспомнилась эта сказка. В ней говорилось о расколотом на части небосводе и солнце закрытым черным оком, погрузившим мир во мрак на долгие-долгие годы. И о великих бедах, обрушившихся на людских предков, часть которых защитили Благии, прежде чем оставить мир и вознестись к звездам. После их ухода, рассказывала Рада, тьма поднялась с колен и обрушилась на живых своими детьми — Ходящими в ночи. Они стали их наказанием за маловерие. С тех пор каждый живущий восславлял Благих, именуемых у других Хранителями, в надежде, что те вернутся и избавят людской род от напастей ночи. «Все враки и придумки трусов, — подтвердил Льдан, пронесшись где-то внутри Тайля приглушенным из-за мук Зова эхом. — Не настигали людей никакие бедствия и несчастья. И не было никакого расколотого неба и длинных дней. Люди со страху такого наплели, что и сами теперь не поймут, где правда, а где ложь». «Так что же было?» «Никто из ныне живущих не знает. Но наше племя и некоторые из Вожаков медведей рассказывали об Ушедших, первых своего рода сумевших подчинить Дар и в гордыне воцарившихся над своими живыми собратьями. Их царствие длилось многие поколения, пока однажды они просто не исчезли, оставив после себя знание языка, способного обуздать силу Осененных. Увы, сейчас от их наследия почти ничего не осталось, кроме полуразваленных руин да десятка заклинаний известным в Цитадели. Ус говорил, нынешние Охотники только и могут, что наузы плести, да круги затворять. Мы, рыси, умеем поболее них, хотя языком не владеем, только рунами. Я научу тебя им, в свое время». — …а потом с очередной Ночью пришли Ходящие, за которыми по пятам следовала смерть, — продолжала Рада, слегка осмелев от звучания собственного голоса. — Тем немногим, кому удалось уцелеть, помогали первые обережники, которых наставляли сами Благии. Они же заложили Цитадель и стали нести свет Дара и знания тем людям, что смогли выжить. — Не правда! — неожиданно для самого себя выпалил Тайль.       Рада прервалась и ошарашено уставилась на него, позабыв о стеснении и страхе. — Ч-что?       Желание вцепиться когтями ей в горло он ощутил даже сквозь все слои чужого Дара, окутывающие угол Вожака. Ее пристальное внимание резануло по нему не хуже остро отточенного клинка меча обережника. Тайля скрутила новая волна Зова, и он до звона в ушах стиснул зубы, резко повернувшись спиной к сестре и Вожаку. «Не слушать! Отвернуться. Забыть. Нас здесь нет — это всего лишь сон». — Тайль сказал — не правда.       Отец привстал, готовый в случае надобности броситься ему наперерез, и обеспокоенно спросил: — Плохо?       Мальчик замедленно кивнул, с трудом удержавшись от недостойного жалобного всхлипа. Грудь болела так, словно ее проткнули раскаленным прутом и завязали вокруг легких огненной полосой. — Руку дай.       Льдан подтянул его запястье ко рту и слегка прикусил острыми клыками мягкую кожу на внутренней стороне ладони. Тайль поморщился от боли, но стерпел, когда выступила кровь. — Отпусти дар. Дай ему литься сквозь рану. «Я не знаю как». — Знаешь. Ты уже это делал, Тайль, и не раз. Тогда в лесу, прежде чем загрыз кровососа, и когда кормился в свой первый день в стае. Перестань думать и сосредоточься. Ну же!       Капля крови сорвалась с ладони Осененного и полетела вниз. Кап. Его первое обращение, встреча с стаей. Вторая капля. Запах сестры, сводящий с ума и мешающий думать. Кап. Лицо матери, искаженное страданием. «Не слушать. Хватит боли. Не хочу!» «Прислушайся к себе. Не противься».       Следующая капля упала, окутанная зеленоватым сиянием Дара. Тайль не столько увидел, чем почувствовал ее и в тот же миг ощутил облегчение. Зов стихал, и он, приободренный, сумел заставить себя взглянуть на сестру.       Рада по-прежнему сидела на своем месте и не сводила с него испуганных глаз. Ей страшно, понял Тайль. Ничуть не меньше, чем ему самому! И ко всему прочему жарко. По личику сестры бежали капли пота, а приоткрытые губы сипло втягивали душный воздух. Единственная, кто у него осталась. Последняя из рода. Неужели он сможет причинить ей вред?       Мальчик поднял руку и уже сам, не давая себе возможности колебаться, вцепился клыками в ладонь. Руда, осененная Даром, потекла кровавым сияющим ручейком ему на рубаху. Та быстро намокла и прилипла к животу, но он даже не ощутил этого, едва не валясь в беспамятство от накатившей пьянящей слабости и тишины на месте ушедшего Зова. — Довольно, — чуть погодя произнес Льдан, удерживающий его за плечи на своем месте. — Теперь затвори рану. Повторяй за мной.       Наставляемый мысленным шепотом отца, Тайль накрыл рану второй рукой и прервал поток льющемуся Дару, мысленным усилием заставив концы рассеченной кожи затянуться прямо на глазах у ошарашено распахнувшей рот Рады. — Покажи.       Вожак внимательно осмотрел чистую гладкую кожу на месте рваной раны, оставшийся после зубов Тайля, и удовлетворенно хмыкнул. — На сегодня закончим. Рада! Пойдешь со мной к Умиле, остаток дня будешь помогать ей и Никии по хозяйству. Тайль. Ты будешь ждать меня снаружи.       Льдан распахнул дверь и внутрь рванулся поток свежего лесного воздуха — кто-то открыл ставни в светлицах. Тайль ощутил себя прыгнувшим в сугроб снега после раскаленной парилки в бане. Как хорошо! Он и не догадывался, насколько упрел в этой душной пыточной.       Рада издала блаженный вздох и первой ринулась на волю. Правда, далеко ей убежать не удалось: она услышала оклик Льдана и замерла напротив лестницы, покорно опустив плечи. — Займись чем-нибудь, пока меня не будет, — наказал Льдан, ободряюще потрепав Тайля по макушке. — И если Яра что будет спрашивать, можешь рассказать. Так или иначе узнает, егоза.       Льдан увел вниз беспомощно оглянувшуюся на него сестру, и Тайль остался предоставлен самому себе. С минуту он постоял на пороге, втайне опасаясь, что за пределами Угла Вожака звериный Зов начнет с новой силой терзать его. К счастью Благии решили, что его мучений на сегодня достаточно и, когда мальчик сделал первый робкий шажок, рысь не стала рваться на волю.       Тайль уже было начал улыбаться, готовый чуть ли не закричать от неимоверного облегчения, но вдруг вспомнил недавние слова отца и вновь поник духом. «Следующие месяцы, раз или два в день, ты будешь приходить сюда…»       Неужели ему придется бороться с этой напастью так долго?       Из соседней светлицы раздался грохот и оттуда с громким хохотом вывалился переодетый в очередную смену чистой одежи Светоч. Тем не менее, с тех пор как Тайль виделся с ним в последний раз, он уже успел изгваздать рукава и руки в какой-то грязи, а на животе виднелись грязные пятна с налипшей ряской. Принюхавшись, мальчик узнал запах мокрой речной глины из ручья у охранного круга.       Светоч на ходу заискивающе подмигнул ему и сломя голову ринулся к лестнице, сшибая по ходу столы и сопровождая демоническим хохотом стук падающих на пол деревянных поделок лесных зверей. Почти в этот же миг следом, завывая как взбесившийся мул, вылетел Сполох, очищающий на ходу заляпанное вязкой грязью лицо и производя в два раза больше разрушительных бедствий, чем его брат.       Когда он проламывался мимо, Тайль по наитию удержал его за рукав и потянул назад. Сполох едва не кувыркнулся через голову от неожиданного рывка и зло зашипел на него, пытаясь вырваться. — А ну пусти, сопля! Получить хочешь? — Ты его уже не догонишь. — Тебе откуда знать? А, чтоб тебя! — разочарованно простонал Сполох, провожая мстительным взглядом победно ухмыляющуюся голову пакостника-брата, скрывшуюся в лестничной дыре, ведущей на нижний ярус дома. — Ну держись, сам напросился! — Извини. Мне просто очень спросить нужно: ты когда-нибудь был там? — В Углу-то? — удивился Сполох, сообразив, куда указывает Тайль. — Да нет, мне-то зачем? А что?       Мальчик принял отсутствующий вид, на деле внутренне сжавшись и приготовившись ловить каждое слово. — Просто любопытно. — Так поди к кому другому да разузнай! А мне еще надо кое-кому в рыло двинуть!       Сполох попытался было вырваться, но Тайль держал крепко, сам дивясь своей настойчивости и нежданной силе, которой раньше в себе не замечал. Что ему стоит спросить у отца, когда тот вернется? Всего-то и сделать — подождать, пока тот поднимется с первого яруса Логова. И все же, нечто подсказывало ему, что от Льдана он получит иной ответ, нежели от одного из братьев, которые точно не станут жалеть его из-за младых лет.       Услышав приглушенное рысье рычание Сполоха, Тайль разжал пальцы и виновато опустил голову. Пусть думает, что он раскаивается.       Ходящий попыхтел для виду, выдал пару замысловатых ругательств относительно обнаглевшей мелюзги, путающейся под ногами, и окончательно смирился с исчезновением брата. Которого, ясное дело, уже и след простыл. — С тебя причитается, постреленок! Нет, ты представляешь? Так хорошо дремал, и нате — полный рот земли напихал! Я уж думал он позабыл, холера мстительная, сколько лет ведь минуло! — Сполох с размаху плюхнулся на ближайшее жалобно скрипнувшее ложе и стянул через голову рубаху. — Дык, чего Угол-то? — Зачем он нужен? — А чего, Льдана стесняешься спросить? Ладно, не сопи, как девка на выданье! Осененные там сидят, когда на лов нельзя уйти. Им же раз в луну за кровью к людям надо, а выбраться не всегда выходит. Бывает, охотники выходы из леса перекроют — носа не высунешь, чтоб Даром промеж ушей не засветили. А по зиме так совсем тяжко: людишки ж без шерсти, попрячутся в свои норы за чертой и делай что хочешь! Хоть сам себя грызи! Вот Льдан с Умилой свой Дар и глушат, чтоб не озвереть. А до них Витор… — Сполох вдруг прервался и с тревогой посмотрел на окаменевшее личико новообращенного. — Ты чего? «Ничего», — подумал Тайль, отшатнувшись от парня, как от огня и незряче двинувшись к лестнице. Просто он думал, что когда смирит свою рысиную личину, его страдания прекратятся. Но у него совершенно вылетела из головы простая истина, известная каждому ребенку, только научившемуся говорить. Ходящие в Ночи едят людскую плоть и пьют их кровь. И как бы он не старался, ему не освободиться от звериного Зова. Никогда. — Тайль, Тайль!       Яра, рыжим вихрем несущаяся вверх по ступеням, резко остановилась и пунцово покраснела, едва не угодив макушкой ему в живот. Впрочем, ее смущения хватило ненадолго. Уже миг спустя она завалила его ворохом вопросов и, не думая ждать ответа, потащила его за собой показывать игрушки, сделанные Льданом. Тайль покорно, как собачка на веревочке, потащился следом, едва успевая переставлять ноги. На его губах заиграла улыбка.       Может быть, ему и придется пить людскую кровь, но бездушным зверем он не станет. По крайней мере один его друг об этом позаботится.