Ходящие в Ночи. Осененный.

Первые шаги из леса рыси делали неуверенно, будто с головой ныряя в студеную воду. Вожак и его кошка уже ждали их в поле, подавая пример, но рыси не спешили показываться из-за спасительной чащобной тени. Сначала к освещенной солнцем опушке вышли коты – главы семейств и самые старшие из выводка. Кто-то расхрабрился, пристукнув лапой по полоске света на земле, но тут же отскочил, перепугав порскнувших по веткам детенышей. Страх пред гневом жгучего небесного Ока оказался слишком силен даже для них. По знаку Льдана бочком жмущаяся к нему Рада перекинулась и сделала шаг навстречу стае. – Не бойтесь! Видите? Совсем не больно. Рыси заворчали. Многие так и не открыли глаз. Но когда на свет выпрыгнул упрямо оскалившийся Тверд, нерешительно потянулись следом. – Смелее, – подбадривала Умила, чуть ли не за уши вытягивая на свет протестующее шипящую Весну. – Ступайте, ну же. Недалеко от нее в звериной личине возился Тайль, подталкивая лбом самых боязливых рысят. Благодаря ему Яра, Велька и Слав уже вовсю гонялись друг за дружкой на лугу за лесной опушкой, оглашая окрестности восторженными воплями и криками. Оставшиеся рысята еще жались к родичам, но уже с любопытством поглядывали на резвящихся приятелей. Им тоже стало интересно, как это: играть, и вдруг днем! – Что ж это? – ни к кому не обращаясь, спросил Льдан. Все больше рысей выходило на свет. Кто человеком, кто зверем, но все постепенно открывали глаза, недоверчиво вглядываясь в чистое дневное небо. Никто из них не кричал и не выл от боли. – Льдан, – Умила за шкирку подтащила к Вожаку упирающуюся Весну и устало выдохнула. – Глянь. Ни слезинки не проронила! – Вижу, – кивнул Льдан, аккуратно тронув морду сощурившейся пятнистой кошки, так и не решившейся приоткрыть глаза. – А Велет что? – Уперся, патлатый. Его Тверд на свет тащит. И еще… Льдан, я попробовала снова с Радимом и Славом – обоих вывернуло. Только рысями могут пить, но без охоты, будто вовсе руды Осененной не жаждут. Что за напасть с ними творится? Льдан нахмурился, помогая встать на ноги перекинувшейся Весне. Он не мог найти объяснения ни тому, ни другому. – Не с ними одними. Мы тоже. – Что?! – А ты не чуешь? – Ничего я не… ох. – То-то и оно. Ничего. Зов не тянет нас больше ни к родне, ни к людям. – Хранители пресвятые! – Да. Сначала подумал мстится с перепугу. Или блажь от жары нашла. А потом прислушался, поверил. Даже с Тайля оберег Дара снял. – И? – Сама гляди. Вон носится за Ярой, токма за ушами свистит. А вчера бы уже изник прочь, едва волю почуяв. – Я не понимаю… – Льдан! – к ним подбежали Тверд с Велетом, а за ними еще несколько мужиков, кто успел освоиться на свету. – Как такое возможно? И не больно совсем! – Собирайте стаю, – вместо ответа велел Льдан. Лицо его, как всегда, выражало спокойствие, но более опытная в общении с ним Умила видела, что Вожак встревожен и взволнован не менее своих родичей. – Выдвигаемся немедля. – Но как же мы?.. – Бегом. Солнце больше не слепит, а раз так, неча время впусте тратить. Уж не знаю, что за невидаль с нами приключилась, но дольше ждать нельзя. Довольно с нас напастей на один день. – Диво дивное, – Тверд поднялся с колен и обнял зардевшуюся Умилу. Грудь его вздымалась так высоко, что казалось вот-вот прорвет трещащую по швам рубаху. – Этак, если по́ светлу гнать, к вечерней заре в медвежьей Древопуще будем. – Не спеши, – осадил его Велет, и обратился к Вожаку, кивнув на резвящихся детей. – Как с детьми быть, Льдан? Время подошло, а крови никто не просил. Мы еще потянем день-два, а они хилые совсем. Не осилят большой перегон на пустой живот. Ходящие, кто слышал его, тут же требовательно уставились на Вожака, но тот уже знал, как успокоить старших и занять молодняк. – Крови не хотят – пусть, но от парного мяса не откажутся. Да и остальные тоже. Вон у Тверда в брюхе дюже урчит. Как только всех птах в округе не распугал? – Дык, потерплю, чай не сахарный. Не растаю, – Тверд смущенно похлопал громадной ручищей по мускулистому прессу, выточенному годами тяжелого труда на благо стаи. Звук получился, будто стучали по дереву. – Свежее мясо, теплое, или с дымком на костре? – с улыбкой поддел его Льдан. – Не откажешься? «Ур-р», – еще громче отозвалось брюхо Тверда под смех остальных. Сковавшее стаю напряжение понемногу отпускало, задвигаемое в тень лесной чащи гнетом привычных забот и хлопот. – То-то же. Умила вот тоже облизывается. Думает, не заметили. Вожак весело рассмеялся, и его смех подхватили остальные. Смущенная Умила прижалась к своему суженному, спрятав лицо у него на груди. – Ну, ежели так, – Велет неуверенно почесал макушку и глянул на робко улыбающуюся Весну, присевшую на колени и недоверчиво гладившую лепестки полевых цветов. В солнечном свете они играли совершенно иными красками, нежели ночью. Яркими, сочными. И куда более живыми. – Авось и впрямь дотянем. Льдан ободряюще хлопнул его по плечу и распрямился, становясь вновь серьезным и суровым, каким его привыкли видеть со времен исхода из земель Логова. – Все, хватит языком чесать! Я окрест реки оленьи следы заприметил. Стадо голов на шесть-семь. Загоним парочку и подкрепимся впрок перед уходом. Прежде чем кто-то успел вклиниться, Льдан возвысил голос, привлекая внимание стаи. Его услышали и стали подходить ближе, жаждая узнать, как быть дальше. – Все поняли? Два оборота на лов вам! Кто не успеет брюхо набить – пеняйте на себя. Ждать отстающих не станем, будете по запаху нагонять. – Да, Вожак, – раздался нестройный хор голосов. – Выдвигаемся после полудня и дальше побежим без роздыху до самой Древопущи. Детей, если кто дорогу не сдюжит, на спинах потащим. Все, ступайте. – Круто взял, – слегка ошалело буркнул Велет, когда Льдан удалился и увел за собой на лов Тайля и еще несколько рысят, постарше. – Потянем ли сразу такой путь? Днем допрежь никто не выходил, мало ли... – А ты чего, уже и хвост поджал? – язвительно вклинилась Рада, бесцеремонно протискиваясь сквозь жавшихся друг к другу рысей, все еще опасающихся смотреть вверх на солнечные просветы меж древесных ветвей. Велета перекосило от подобной наглости той, кто ему в дочери годилась, но язык попридержал, сдержался. Со скорой на расправу и ярой в перепалке кошкой Вожака мало кто рисковал связываться. Особенно сейчас, когда со стаей приключилось невесть что. – Ты бы поговорила с Льданом, – мягко попросила Весна, с улыбкой прижимая к груди только что сорванный букет полевых цветов. – Нам бы свыкнуться хоть денек. Такое счастье – видеть! Ее поддержал согласный гул стаи, не спешащей разбредаться по своим делам. Рада нахмурилась, уперла кулаки в бока и… нехотя согласилась. – Спрошу. А пока вы за ма́лыми приглядите. Много воли получили, и сразу. Как бы не натворили чего. – А и впрямь, – тут же засуетилась Умила, скинув оцепенение и вспомнив о своих обязанностях в стае. – Радим, ты куда смотришь? Ладка твоя уже на верхушку сосны забралась, того гляди свалится, морда любопытная. А вы что стоите, уши развесили? Не слышали, чего Вожак велел? Олени сами себя не загонят!

***

Вопреки всем увещеваниям Рады обождать с перегоном стаи к Древопуще, Льдан остался непреклонен. Хотя и не отказал себе в удовольствии повалять молодую кошку в высокой луговой траве подальше от рысят, с урчанием вгрызавшихся в бок свежепойманной дичи. Тайль то и дело косился в их сторону, испытывая смешанные чувства. Сестра, проходя мимо, как-то странно на него посмотрела. И на сей раз, к безмерному удивлению Тайля, не было в ее взоре привычной вражды или презрения. Только прежняя уже почти позабытая теплота и… вина? «Нежто вспомнила все, как Яра?» – стукнулась в голову робкая мысль, объятая слабым теплом давно отринутой надежды. И тут же пропала, стоило Тайлю решительно тряхнуть головой, прогоняя ее и вгрызаясь в нежное парное мясо на шейке оленя. Плевать. Обида на сестру, с Лебяжьих Переходов шарахавшейся от него, как от скаженного, не желала так просто отпускать Тайля. Не счесть, сколько раз он извинялся, в ответ получая все то же презрение и пренебрежение от той, кто должна была быть роднее всех прочих в стае. Вот и охладел, а когда приступы усилились, вовсе затаил ответную злобу. Рада была единственной в стае, кого не волновало плачевное состояние юного Осененного. Более того, кошка не стеснялась открыто заявлять, что лучше бы Вожак по-тихому придавил обузу где-нибудь в чаще, облегчив жизнь стае и ей в частности. – Р-р-р! «Ты чего?» Тайль раздраженно дернул лопатками, отзываясь на встревоженное послание Яры. Или Златы? Теперь уж сам Каженник не разберет, как величать тех, кто вновь обрел утерянную память людской жизни. Будто помимо того забот не хватало. «Ничего. Ешь». Подруга горделиво фыркнула и вновь взгрызлась в оленью требуху, потеснив Слава, в одну наглую морду уминавшего сладкую оленью печень. По наказу Льдана рысята торопились насытиться впрок, зная, что бежать предстоит до исходя дня без единой остановки. И, хотя многие не понимали причин, воспротивиться слову первого в стае никто не смел. Как и должно в порядочное стае, слово Вожака – закон! И не им, толком жизни не нюхавшим, его обсуждать. Наконец, когда все насытились, Льдан повел стаю за собой. Неспеша. Теперь, когда животы оттягивала приятная тяжесть, бежать стало намного сложнее, но мало-помалу, сонливость ушла, уступив место любопытству и новым впечатлениям. Тайль не отставал от друзей, активно крутя головой по сторонам и с жадностью впитывая в себя бодрящий ветер свободы. Ранее казавшийся крошечным мир вдруг явил свои истинные размеры, поражая широкими привольями и девственной красотой нетронутой человеком природы. Глухие чащобы близ пограничных весей постепенно сменились редкозалесенным холмогорьем, испещренным целой паутиной мелких горных речушек. И чем дальше на юг, тем чаще встречались множество мелких озерец, поросших высоким камышом, скрывающим тропки непуганого дикого зверя. Чуткий нос Осененного улавливал целые сонмы запахов, говорящих, что здешние места уже давно не знали жуткой воли Ходящих в Ночи. Упырям, волколакам и кровососам попросту негде было укрыться от жгучего взора солнечного Ока, заставлявшего коротать день во мраке лесных чащоб или под землей. А если бы и было – все одно ловить тут нечего. Когда разум застилает нестерпимая жажда людской крови, одним мясом дичи сыт не будешь. Там уж волей-неволей, но пойдешь туда, куда тянет Зов, еще недавно довлеющий над каждым, единожды обращенным ужасом Ночи. Оттого и столь ощутима разница меж тем, что «было» и «стало». В здешних местах, не знавших горестей прошлого мира… веяло покоем. И еще чем-то неуловимым, чего Тайль в угоду малых лет еще мало понимал, но уже примечал в старших, глядя на их прищуренные глаза и слыша гулкий стук возбужденных сердец. То одна, то другая семейные пары отлучались в сторону под молчаливое согласие Вожака. А когда возвращались, светились таким счастьем и жаждой жизни, что поневоле вводили в смущение младших. Яра так и вовсе, казалось, пылала от кисточек на ушах до кончика хвоста, вяло огрызаясь на подначки подружек, то и дело бросающих на нее с Тайлем красноречивые взгляды. «Дурехи пустолобые, – фыркал им в ответ рысенок, с задранным носом подражая привычно невозмутимому отцу, бегущему во главе стаи. – Под лапы лучше б смотрели! Репей из шерсти сами выгрызать будете? Опять мамкам хлопот из-за вас». Увы, его слова вызывали лишь еще больше веселья, вынудив Тайля ускориться и вырваться вперед к отцу, пока голова не начала пухнуть от смеха и подначек расшалившихся друзей. «Что, проходу не дают?» – со скрытой усмешкой спросил Льдан, заметив рядом с собой промелькнувший серебристый росчерк. «Ну их. Один бабский треп на уме, – недовольно буркнул Тайль, пряднув кисточками ушей и первым вскакивая на кряжистый ствол ветровального дерева, где стая собралась для пересечения неширокой, но полноводной речки. – Могу я?..» «Только осторожно. И когтями крепче держись». «Льдан?», – насторожилась Умила, вставая рядом с Вожаком и наблюдая за серебристым рысенком, споро перебирающимся по стволу дерева на ту сторону под восхищенным взглядами рысят и напряженными взрослыми. «Он справится». Шаг. Еще один. Шатающийся над бурлящей водой ствол казался слабой опорой, но Тайль упрямо лез вперед, пока не спрыгнул на ту сторону под слитный облегченный вздох стаи. Обернувшись в людскую личину, он с призывной улыбкой помахал им, приглашая переправляться следом. «Я следующая!» Льдан только вздохнул, не успев даже рта открыть, как рыжая бестия метнулась по проторенной дорожке и с азартным рычанием покарабкалась на ту сторону. Вот ведь вошь неуемная! Никакой управы на нее нет. Хотя, справедливости ради, после того, как себя вспомнила, вроде поспокойней стала. Или это с иным связано?.. – Куда?! Остальные с родичами! – крикнул Льдан, поднимаясь на ноги человеком и успевая осадить остальных излишне ретивых детей. – Поочередно и неспеша. Смеличи, потом Звеновы и Осмировы. Пошли. Вместе с Умилой и под контролем Дара стая успешно перебралась по поваленному стволу дерева на противоположный берег. Где уже их ждали Тайль и пара мужчин во главе с Твердом, вернувшихся с осмотра пути впереди. Рыси выглядели напряженными, тогда как избранник Умилы спокойным и собранным. По крайней мере внешне. Чутьем Льдан уловил его тревогу и поспешил отвести в сторону, чтобы не пугать дурными вестями остальную стаю. – Говори. – Бер. Крупный, одиночка. – Далеко? – Если сделаем крюк к западу, пройдем его угодья стороной. Но там… – Знаю. Руины Ушедших. Мужчины замолчали и, не сговариваясь, посмотрели на далекую темную полосу у границ горизонта. Случайный порыв ветра взлохматил волосы одного и ознобом прошелся по спине второго, заставив сцепить зубы и сжать кулаки. Руины Ушедших. Запретное место, куда Поконом и предками был закрыт вход еще со дня Великого Исхода, когда память о древней эпохе еще не успела покрыться пылью забвения. Ныне лишь немногие семьи, подобно рысям хранящим заветы племени, помнят отголоски страха, связанного с ним. Пусть и не ведая его истинной причины. – Другого пути нет? – Только если возвращаться. – Или… мы может пройти напрямик, – поиграл желваками Льдан. – Через угодья бера. Тверд с сомнением покачал головой и, поймав тревожный взгляд Умилы, издали наблюдавшей за их разговором, тепло улыбнулся ей. – Они не изгоняют своих просто так. Ты знаешь, кого мы можем встретить. – А что еще остается? Тайль не в том состоянии, чтобы тащить его в руины Ушедших. – Всегда можно вернуться… – И потерять еще день? У него нет столько времени. Тверд кивнул и двинулся к стае, следуя молчаливому приказу Льдана, сцепившему руки на груди и повернувшемуся в сторону речного русла, петлями уходящего к югу в сторону не столь отдаленного редколесья. «Отец». Не опуская глаз, мужчина протянул вниз руку и потрепал по загривку серебристого рысенка, прижавшегося к его бедру. Тайля сотрясала мелкая дрожь, рождавшаяся в груди с ярко пульсирующей искрой Дара. – Потерпи, сын. Осталось недолго. «Больно… кажется, снова начинается». Льдан молча подхватил Тайля на руки и окутался зеленой дымкой обращения, встав уже крупной рысью с палевой шерстью и обмякшим телом рысенка на плечах. «Умила, за мной». Льдан побежал, и вместе с ним снялась с места остальная стая. Больше никто не отвлекался и не пытался уходить с тропы, проложенной им через угодья бера. Незримое присутствие Хозяина здешних земель ощущалась в каждой травинке, в каждом дуновении ветра и плеске журчащей воды в речке. Нельзя было просто так входить в его владения, не испросив разрешения, но сделанного не воротить. Осталось только бежать вперед, что есть мочи и надеяться на милость Хранителей, вернувших обреченным память и подарившим шанс на новую жизнь. Дар, волнами расходящийся от Вожака, подхватила Умила, накрывая незримым куполом стаю и скрывая ярящуюся искру Тайля, обмякшим воротником свисшего с шеи отца. Рысенок мелко дрожал, сражаясь с взбунтовавшимся нутром, но его силы были на исходе. Он уже не осознавал, где находится и куда его несут. Все чувства сжались в одну точку – дикую испепеляющую боль в груди, завладевшую всеми мыслями и вырывающуюся из груди жалобным слабым мяуканьем. «Держись, сын! Держись!!!» Льдан. Отец. Ощутив прилив сил, Тайль все же сумел удержаться на грани беспамятства, дождавшись мига, когда бесконечная тряска завершилась, и мир вокруг пронзил Зов отца. Сильный, громкий. Тайль не понимал, кого тот звал и зачем, но всей шкурой ощущал касание чужого дара, проникающего в самую суть. Испепеляющего. Дарующего покой… – Не спи! Яра, помоги! – Я здесь! – Как он, Льдан? Да что ж это?... – Не лезьте! Умила – свет. Еще ближе. Ну же, родной, дыши! – Дыши! – Дыши… – Тайль! – Тайль!!! – Да чтоб… не могу. Нет сил. Помогите! Я знаю, вы тут! Спасите… Темнота. Вдох. Первый и самый жадный, заставившей расправиться легкие и зайтись в диком выворачивающим наизнанку кашле. Тайль откинулся на спину, чувствуя, как его поддерживают за плечи чьи-то заботливые нежные руки. А когда с трудом продрал слипшиеся от слез глаза, все еще тяжело дыша от пережитого кошмара, увидел над собой темное полотно неба. И лица. Зареванные женские и хмурые с поджатые губами мужские, с тревогой следящие за каждым его движением. – Братик, Тайль! – Тайль! Чего он молчит, бабушка?! – Оттого и молчит, что сказать ничего не даете. Разойдитесь, дайте ему вздохнуть. – У-у! – И неча скалится мне тут, треска малолетняя! У самой еще молоко на губах не обсохло, а все туда же. Тьху. Вон лучше воды подай, да холстину чистую… «Чистую», – эхом отозвалось в гудящей голове мальчика, силящейся вспомнить, кто эти люди вокруг о отчего столпились вокруг него. Как назло, память не спешила отзываться, но постепенно начали всплывать события. Имена. – Р-рада? – Благие Пресвятые, очнулся! Очнулся! Радостный гомон прошелся меж людьми, столпившимися вокруг лежащего под корнями могучего дуба рысенка. Всего бледного, в насквозь промокшей потом рубахе, но живого. Во многом благодаря тому, кто сейчас стоял чуть поодаль напротив повесившего голову Вожака и суровым басом распинал его, подобно дитю неразумному. – Совсем умом оскудели кошки драные! Почто бера кличете? Не абы кем, предками завещано вам, дурням! Топтыгиным звать, косолапым! Медведем, вестимо. Ладно, Мох услыхал – молодой, в силу покуда не вошел. А если б старый Гром пришел? Дурни, как есть! – Не серчай, ведун. Не мог я иначе. – Не мог он… А сына своего почто измучил? Всю жилу ему изодрал, нелюдь! – Иначе не дошли бы. Сам же видел, каков он. – Видел. Уж не чаял на своем веку двуединого встретить. Что? Не смотри так, Вожак, и без тебя Покон ведаю. – Так?.. – Не сдюжит он. Волком бы еще вытянул, а рысь… тут иной подход надобен. – Так научи. Кроме тебя некому. – Вот же свалились мне на голову… – Спасибо, ведун. Век не забуду. – Что мне слова твои, рысь? Службу сослужишь, когда сын второй лик примет. – Какую службу? – Проклятый науз больше не властен над племенем, и старые тропы снова открыты. То, что вы здесь, а не в брюхе Грома, тому подтверждение. Мир меняется, и нам пора выйти на свет, если не хотим повторить путь предков. – Люди? – Отрадно, что Витор приучил тебя думать головой. Люди, чтоб им Каженник снился. – Но что они могут? Веси обескровлены. Пусть Ночь более не властна над нами, годы пройдут, прежде чем Цитадель воспрянет и наведет порядок. – А что потом, думал? Человек всегда хочет бо́льшего. Ушедшие не запечатали свое наследие. В их руины вхож всякий, кто знает, где искать. Коль скоро Цитадель прознает, какие тайны пылятся прямо под ее носом? – Но Покон велит… – Всего лишь предостережение тем, кто помнит. Я уже стар, Льдан, и не хочу ничего, кроме теплого очага под боком. Но есть другие. И их дети, что придут после. Какой мир мы оставим им, если не сбережем то немногое, что не забрала Ночь? – Тебе нужно убеждать не меня, ведун. А остальных, когда начнут шептаться о рысях, преступивших Покон. Я и без того изрядно нашумел своим Зовом. – Как начнут, так и перестанут. Они тоже понимают, что сделанного не воротишь, и прежней жизни уже не будет. На какое-то время Вожаки рысей и медведей замолчали, после чего единодушно повернулись к рысенку, вокруг которого все еще хлопотала знахарка медведей. Закрывший глаза Тайль уже дышал намного легче, хотя отголоски его дара все еще бередили окружение, порождая пугающий скрип в глубине чащи и разбиваясь о стены охранной черты, опоясывающей лесную опушку. – Наговор помогает. Как только уснет, Ведна отнесет его в Древопущу. – А что с моей стаей? Нам дозволено остаться? – Ты сам отмерил вашу долю, когда привел сына ко мне. Пока двуединый не примет свой дар, путь назад вам закрыт. – И как долго? – Зависит только от него.