Все счастливые семьи похожи друг на друга, но каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. © Лев Толстой «Анна Каренина».
Армин всегда казался мне забавным. За ним было очень интересно наблюдать исподтишка, а потом хитро улыбаться, когда он ловил мой взгляд, вздрагивал и смешно краснел. А когда мы всей компанией играли в прятки, он частенько не мог сдержать смеха от волнения и тихонько хихикал в своём убежище, поэтому рассекретить его было проще пареной репы — достаточно лишь внимательно прислушаться. Так было всегда. Наверное, именно поэтому я так привыкла к его мягкому и доброму характеру, что для меня становились настоящей неожиданностью ситуации, когда он вдруг начинал спорить со мной или обижался на меня за что-то. А было, за что. Ляпнуть что-нибудь сгоряча или в шутку и не заметить, что человек расстроился — это моё вечное проклятье, не понимаю, как мои друзья до сих пор меня терпят, вот правда. Но тогда я не задумывалась над этим. Я просто снова улыбалась, глядя на его забавно насупившееся лицо, и спешила извиниться за свой косяк. Неприятно ведь, когда на тебя кто-то обижается. А уж если это Армин, то тем более. Но не до шуток мне стало в тот момент, когда мой тихий и скромный лучший друг решил идти в армию. Армин. В армию. Удивилась ли я? Да я была в ужасе! «Служить во благо человечества, посвятить свою жизнь борьбе с титанами и возрождению людского рода». Выдержка из солдатской присяги. Если попросите, я её хоть всю целиком наизусть процитирую, зря, что ли, зубрила две ночи подряд? Ведь что ни говори, а когда все твои друзья решают рискнуть жизнями, чтобы помочь человечеству в борьбе с титанами, в одиночку оставаться в стороне — просто глупо. Да я и не считала себя трусихой никогда, поэтому тоже понадеялась на авось и написала это злосчастное заявление на поступление в сто четвёртый курсантский набор. Терять всё равно было уже нечего... Но я и представить себе не могла, что Армин тоже решится на это! Конечно, я не стала препятствовать ему и слёзно просить не подвергать себя такому риску, такое для меня было просто непозволительно, — я лишь спросила, точно ли он уверен в своём решении. Один раз спросила. И один раз Армин твёрдо дал мне понять, что останется непреклонен; и мне, глядя на его нахмуренные брови и крепко сжатые губы, пришлось уступить. Но уступить — не значит сдаться. Поэтому сейчас остаётся только жмуриться от палящего прямо в глаза солнца, передёргивать плечами, на которых висит новенькая кожаная куртка, и испепелять недовольным взглядом шкафообразного лысого мужчину, поливающего грязью моего лучшего друга. Впрочем, дальше яростных гляделок я зайти всё равно не смогу. Дисциплина, чтоб её. Кит Шадис, командир южного подразделения сто четвёртого рекрутского набора, внушал серьёзные опасения одним только своим видом. Мужик страшный, действительно страшный, что ни говори, причём по всем параметрам: глаза звериные, с тёмными кругами, лицо жёсткое, будто из целикового камня выточенное, сам ростом под потолок, а голос аж до костей пробирает... В общем, на ближайшие три года в инструкторы нам попался суровый и повидавший виды вояка, который, ко всему вышеперечисленному, ещё и бывший главком разведкорпуса. Довольно подозрительная и таинственная личность: взять хотя бы то, что он самовольно покинул свой пост, передав его талантливому преемнику и приняв должность инструктора в кадетском училище, и мотивы этого поступка до сих пор в народе обсуждаются. Может, он просто не выдержал давления со стороны правительства; а ещё поговаривают, что он и среди собственных солдат не пользовался особым уважением. В любом случае, страдать от этого теперь будем мы. — Третья шеренга, кру-угом! — скомандовал Шадис, схватил Армина прямо за затылок и, повернув его на сто восемьдесят градусов, направился устраивать головомойку остальным рекрутам. Третий ряд одновременно повернулся лицами к четвёртому. Я высунула из-за спины ладонь с поднятым большим пальцем и незаметно подмигнула Армину, мол, молодец, так держать. Тот в ответ слабо улыбнулся и кивнул, возвращаясь в строевую стойку. Инструктор тем временем принялся песочить четвёртую шеренгу, и я с тревогой наблюдала за тем, как он постепенно приближается ко мне. Мимо некоторых ребят он проходил молча — очевидно потому, что они и так много пережили во время нападения гигантов и дополнительная закалка характера перед началом тяжёлых тренировок им уже не нужна. В числе пропущенных были в основном беженцы с территории Марии, в особенности из моей родной Шиганшины. Поэтому, если логически подумать, то он и меня пропустить должен: мне два года назад тоже здорово досталось. Я потупила хмурый взгляд в землю, пожалев, что вообще вспомнила об этом, но внезапный толчок локтем в левый бок заставил меня удивлённо поднять голову. Наглецом оказалась Андрэ, которая в ответ на мой взгляд лишь лукаво улыбнулась и подмигнула мне — совсем как я недавно Армину, а затем снова посерьёзнела и отвернулась от меня. И я поняла, почему, когда справа вдруг угрожающе выросла длинная чёрная тень инструктора. Вот же ж блин. — Ты, насекомое! Какого хрена глазеешь по сторонам? Кто такая и откуда вылезла?! — гаркнул Шадис, едва не напрыгнув на меня и заслонив своей лысиной солнце. Я вздрогнула, выпрямила спину и отсалютовала, ударив кулаком туда, где сумасшедше быстро колотилось сердце. — Елена Лихтерманн, из Шиганшины, сэр! — Из Шиганшины, говоришь? — пророкотал он, нависнув надо мной тёмной скалой и заставив буквально врасти в землю. — И каким же ветром тебя сюда занесло, насекомое? Ты думаешь, поля сами себя пахать и засеивать будут, а? Отвечай, Лихтерманн! Дело плохо. Я почувствовала, как к горлу подкатывает неконтролируемая паника. Все слова, которые я мысленно репетировала, пока он муштровал остальных, очень вовремя вылетели из головы. Так, ладно, спокойно! Убивать меня он, по крайней мере, не собирается, так что берём себя в руки и включаем импровизацию. Вдох-выдох. Крепче прижав кулак к груди, я выкрикнула прямо ему в лицо: — Я хочу стать достойным солдатом, сэр! Хочу узнать, откуда пришли гиганты, изучить их природу и отомстить им за всё, что они сделали с человечеством, сэр! Горы, слепящее солнце, толпа новобранцев, лицо Шадиса в нескольких сантиметрах — всё это унеслось куда-то прочь с лёгким порывом ветра. Перед глазами снова вспыхнул рыжий свет закатного солнца, скрывшийся за огромной головой поднявшегося над нашим домом гиганта, держащего в руке моего отца. Я снова валяюсь на пыльной дороге, держась за вывихнутую ногу, вижу, как распахивается дверь и из дома выбегает мама с протянутыми ко мне руками. Пространство сотрясается от моего нечеловеческого крика, когда она оказывается зажата во втором кулаке. Всё мутнеет, кто-то резко подхватывает меня на руки и уносит прочь, а из-за дома поднимаются плотные клубы белого дыма... Сморгнув, чтобы отогнать навязчивое видение, я заглянула инструктору в глаза, но не увидела там абсолютно ничего. Ничего, кроме звенящей пустоты, которую можно найти только в глазах разведчика, похоронившего десятки своих товарищей по оружию. Сколько эмоций, сколько отчаяния я вложила в свои слова, — однако на него они не произвели ровно никакого впечатления. Страшно думать, что когда-нибудь и мои глаза станут такими же: не выражающими ничего, кроме вечной усталости и потухшей ненависти ко всему титаньему роду. Страшно думать, что может сотворить со мной разведкорпус. Воцарившаяся вокруг тишина прервалась так же внезапно, как и появилась. — Ты сама-то слышишь себя, тупица? — вкрадчиво спросил он. Медленно, словно насмехаясь надо мной. Сердце испуганно дрогнуло. — Неужто ты думаешь, что такой жалкий отброс, как ты, сможет что-то сделать? Нет, не сможет! Ты сдохнешь в пасти первого же попавшегося гиганта, потому что им всем насрать на твои наивные возвышенные цели! Никому не нужны твои стремления, уяснила, мелкая тля? Каждым своим словом он будто вышибал из меня всю мою решимость, все мои надежды и намерения, которые я накапливала и собирала внутри себя перед тем, как идти сюда. Я вдруг на самом деле ощутила себя бесполезной крошечной букашкой, которая лишь мечется в разные стороны под ногами целой толпы безмозглых великанов и не может ничего исправить, а все мои планы внезапно показались до ужаса глупыми и наивными. Боже, да ведь он прав — ну какой из меня к чёрту солдат? Да я ни в жизнь не смогу угнаться за своими друзьями! Может, и вправду будет лучше... — Никак нет. Я не отступлюсь, сэр. Слова сорвались с губ против моей воли. Пытаясь сохранить этот мимолётный, но такой необходимый момент уверенности, я сжала кулаки, задрала голову выше и бесстрашно посмотрела прямо в лицо Шадису. Пару секунд он не двигался, а затем медленно, почти со скрипом выпрямился, окидывая меня равнодушным взглядом. Я внутренне подобралась, словно ожидала, что он меня ударит. — Какая трогательная уверенность, — хмыкнул он. — Спешу напомнить, что ты не на курорте: здесь из вашего стада тупых ягнят будут жёсткими способами делать настоящих солдат. Посмотрим, как скоро ты взвоешь от такой жизни и отправишься обратно пасти коров, Лихтерманн. От того, каким тоном он произнёс мою фамилию, у меня душа в пятки ушла, но Шадис быстро забыл о моём существовании и двинулся дальше по ряду. Едва он скрылся из поля моего зрения, я шумно выдохнула сквозь зубы, убрала кулак с груди и мрачно упёрлась взглядом в землю, разглядывая носки новеньких сапог. Откуда-то в теле появилась странная слабость, будто я не с инструктором минуту разговаривала, а пробежала километр. И чего я так испугалась? Он же, по сути, ничего страшного не сделал, а ноги едва пополам в коленях не сложились. Тьфу ты, аж перед самой собой стыдно. Блин, если бы знала, что попаду в лапы к этому изуверу, и носа бы в армию не сунула! Теперь целых три года придётся его терпеть, а красующаяся на вершине высокого забора по всему периметру корпуса колючая проволока красноречиво продемонстрировала мне, что никуда я теперь отсюда не денусь. Поздно отступать. Я тяжело вздохнула. Надеюсь, он не настолько злопамятен, чтобы ужесточать мне тренировки, дабы посмотреть, «как скоро я выдохнусь». Не дождётся. Нет, я прекрасно знаю, на что иду, и понимаю, что жалеть меня и делать поблажки здесь никто не будет. Я знаю, что будет тяжело. Но жизнь в вечной нищете и вечном страхе меня достала ещё сильнее. Подняла хмуро голову и тут же встретилась с понимающим взглядом. Армин ободряюще улыбнулся мне и едва заметно кивнул, и я действительно начала потихоньку успокаиваться: огонь ярости в груди погас, и разломать в щепки что-нибудь (или кого-нибудь) расхотелось, поэтому я глубоко вздохнула и гордо выпрямила спину, широко улыбнувшись самой себе. Ничего, прорвёмся, мы и не через такое проходили. Всё у меня получится. Однако вскоре пришлось разорвать этот успокаивающий зрительный контакт и исполнить команду Шадиса — всей четвёртой шеренге повернуться кругом. Раздражённо сдув мешающую чёлку с глаз, я перевела ошарашенный взгляд на инструктора, который схватил какого-то бритого низкорослого парнишку прямо за голову и поднял его над землёй на приличное расстояние. Да он же её оторвёт сейчас, изверг! Приглядевшись, я увидела, что несчастный умудрился отдать честь не правой, а левой рукой, и сразу всё поняла. Бедняга, наверное, разволновался при виде движущегося на него, как гора на муравья, Шадиса и всё напутал. Глядя на эту картину и не зная, смеяться или сочувствовать, я невольно подумала, что ещё легко отделалась. По крайней мере, этого парня инструктор теперь точно запомнит. Снова вздохнув, я устремила усталый взгляд в небо. Огромные рваные облака, подгоняемые лёгким ветерком, медленно и лениво плыли на юг — на заброшенные территории стены Мария. На чужие территории. Даже звучит странно. Столько времени прошло, но до сих пор как-то дико осознавать, что всего два года назад там обитали люди: работали, возделывали поля, вели хозяйство, растили детей. Что эти земли принадлежали нам. А теперь по этим землям топчутся огромные ноги тысяч титанов, а мы, в принципе, занимаемся тем же самым, но только потому, что выбора у нас нет. Либо работаешь, либо умираешь. Такие дела. Точнее, занимались — до тех пор, пока не пришли сюда. Помню, как год назад Эрен заявил, что собирается на военные сборы, и как мы вчетвером единогласно решили идти в армию вместе. Нам всем надоела такая никчёмная жизнь, и, как бы глупо это ни звучало из уст одиннадцатилетних детей, мы хотели сражаться. Катастрофа, прогремевшая двенадцатого июля восемьсот сорок пятого года, оставила свой кровавый след в наших сердцах. Увидев, как гиганты разрушают наш родной город, как они с жадностью едят людей, с которыми мы ещё вчера здоровались на улицах, как они лишают нас семей, мы поняли, насколько слабы. Не только мы, а весь людской род в целом. Именно поэтому мы, четверо лучших друзей детства, сейчас стоим в рядах новоиспечённых курсантов и ждём, когда из нас начнут делать настоящих солдат, которые всегда будут готовы встать на защиту своей родины и которые смогут заставить человечество наконец подняться с колен и дать отпор титанам спустя целую сотню лет жестокого гнёта. Мы сами хотим стать сильнее. Именно поэтому мы здесь. Ой. Видимо, размышляя о том, зачем же я сюда пришла и каково моё призвание в этом мире, я невольно скорчила слишком страшную мину: парень напротив как-то странно на меня посмотрел. Неловко улыбнувшись краешком рта, я поспешила отвести взгляд, и он как-то сам собой опять упал на Шадиса как на самый примечательный элемент в толпе рекрутов. Инструктор, похоже, времени зря не терял и уже нашёл себе новую жертву в лице девчонки, внаглую уплетающей варёную картошку прямо в строю, перед его носом. У меня вытянулось лицо. Ну, дела. Кажется, этот год будет богатым на всяких чудиков... и не могу сказать, что это плохо. Возможно, и моё место среди них. — И куда только нас с тобой занесло, — тихо вздохнула Андрэ, наблюдая за этой странной сценой, а потом устало возвела глаза к небу. И я не могла не согласиться с ней. Ну что ж, Елена, добро пожаловать в курсантский набор номер сто четыре. Начинать новую жизнь — только с размахом!***
— Фух, ну наконец-то! Я облегчённо выдохнула, опёршись на косяк сруба, в который только что прибежала, и заглянула в дверной проём. Внутри небольшого бревенчатого здания располагалось то, что я тщетно пыталась отыскать последние минут пятнадцать из-за того, что с непривычки заблудилась на новом месте жития, а именно — столовая. Тусклый желтоватый свет от масляных ламп под потолком и сальных свечей на столе, деревянные столы и скамейки, в воздухе плотный запах нехитрой овощной баланды и хлеба... Ну прям романтика. Проскользнув взглядом по кучке оживлённо галдящих новобранцев у центрального стола и заметив в правом углу столовой знакомую рыжую макушку, я подбежала к ней и плюхнулась на свободный угол лавки, прямо напротив Андрэ. — Ты где так долго была? — поинтересовалась она, строго посмотрев на меня. Оценив моё взвинченное и запыхавшееся состояние, она спросила ещё строже: — И что с тобой случилось? Я виновато улыбнулась и пожала плечами. Ну не рассказывать же ей о том, что я умудрилась заблудиться в четырёх стенах собственной казармы? Верно, зачем рассказывать, если она поняла всё с первого взгляда, укоризненно покачала головой и с улыбкой щёлкнула меня по лбу. Впрочем, как и всегда. Андрэ — моя старшая сестра. Вообще-то родители подарили ей очень редкое и красивое имя — Андриана, но она почему-то категорически запрещает всем обращаться к ней так и просит использовать краткую форму, и даже меня это правило не обошло стороной. Она на три года старше меня (сейчас ей пятнадцать) и на данный момент осталась моим единственным родственником, и я по праву могу называть её лучшей сестрой во всём мире. Андрэ достаточно спокойная и серьёзная, иногда слишком строгая, но вместе с этим удивительно добрая и понимающая. После трагедии восемьсот сорок пятого года она изо всех сил заботилась обо мне, не жалея себя, поэтому уже в таком раннем возрасте заменила мне и маму, и папу, и всех других возможных родственников. Тётя, сестра нашего отца, говорила, что я — его настоящая копия, причём как внешне, так и по характеру. Андрэ же очень похожа на нашу маму. Мы так сильно с ней отличаемся, что с первого взгляда нас сёстрами вряд ли назовешь. У меня, например, волосы тёмные и вечно встрёпанные, не укладывающиеся ни в одну нормальную причёску; лицо веснушчатое и круглое, как блин. А вот у Андрэ — мягкие и послушные рыжие локоны, красивый овал лица и ни одного намёка на веснушки, несмотря на цвет волос. Длинную чёлку держит на затылке стальной узорчатый гребень, уже очень старый и потемневший от времени, но он достался моей сестре на память от матери, поэтому она очень бережёт его и хранит, как зеницу ока. На самом деле, у нашей семьи немного сложная история. Своих родных родителей я совсем не помню, но по рассказам знаю, что они были очень бедны. У нас даже на кусок хлеба денег с трудом хватало. Чтобы хоть как-то наладить ситуацию и свести концы с концами, мать с отцом влезли в жуткие долги, которые со временем так накрутились по счётчику, что они оказались просто не в состоянии их отдать, за что и поплатились жизнями. Нас с сестрой хотели забрать в качестве платы, потому что больше и забирать-то нечего было, однако каким-то чудом нас спасли. Но после того страшного случая я неизвестным образом забыла всё. Маму, папу, возможных друзей, и Андрэ тоже. Помнится, доктор, который лечил меня, говорил, что основной причиной моей амнезии являлся банальный удар по затылку тупым тяжёлым предметом, причём удар такой силы, что череп от него едва в крошку не раздробился. Однако имел место также и второй удар, но другой — шоковый; и нанесён он был не по телу, а непосредственно по памяти, поэтому оказался намного серьёзней первого. Как мне объяснили, иногда мозг после сильного потрясения не может справиться с некоторыми воспоминаниями без ущерба для психики и просто блокирует их. У детей такое бывает. Но в моём случае вышел явный перебор: теперь я себя до шести лет вообще не помню; и то, что целый кусок детства просто выпал у меня из жизни — очень неприятно и... жутко. Каким человеком я была? Может, я росла какой-нибудь маленькой капризной стервозой и даже этого не знаю! Как проходила моя жизнь? Было ли в ней что-то важное для меня нынешней? Вопросов куча, ответов — ноль. Так и живу с этим уже почти семь лет. Отвратительное чувство неполноценности, знаете ли. Сразу после произошедших событий нас взяла под опеку семья Фраймерри — дядя Иен и тётя Джоди, которой мой отец приходился братом. Они не могли иметь своих детей, поэтому всю любовь отдавали нам с Андрэ, как родным дочерям. И я отвечала им такой же горячей и искренней любовью, как к настоящим родителям, и, к их радости, даже называла их мамой и папой. И сейчас, когда погружаюсь иногда в воспоминания о тех временах, обращаюсь так только к ним. И это неспроста. После своей амнезии мне пришлось заново привыкать к окружающему миру, и они сделали всё, чтобы я перенесла этот период как можно легче. Нет, я не забыла, как ходить, разговаривать, есть с ложки или завязывать шнурки; но пропажа целых шести лет жизни просто не могла пройти бесследно. Поэтому я росла ребёнком замкнутым и очень необщительным. Я не боялась людей — скорее, я просто в них не нуждалась: меня вполне устраивала компания приёмных родителей и сестры, а друзей мне в первое время отлично заменяли хранящиеся в библиотеке дяди книги. Наша семья, сплочённая общим горем, жила счастливо. И если бы не тот проклятый день два года назад... Я крепко стиснула зубы. Если бы не тот проклятый июльский день, у нас бы сейчас было место, куда мы могли бы вернуться. Место, где бы нас всегда ждали — хоть зимой, хоть летом; где нас принимали со всеми нашими недостатками и ошибками. Место, которое мы называли своим домом. Колокольчик на двери, воздушные занавески, тёплые объятия дяди и нежные руки тёти. Манная каша с вареньем на завтрак. Ароматная жимолость прямо через дорогу. Шелест старых страниц и шёпот таинственных историй. Звонкий смех друзей за окном. Вот и всё, что осталось от этого места. Жаль, что оно сохранилось только в моих воспоминаниях, худых, как решето. И жаль, что теперь нас некому ждать. Теперь друг у друга есть только мы. Мы пережили так много событий — и хороших, и плохих; мы прошли через кучу испытаний только потому, что были вместе. И пусть я очень часто бываю капризной и слабой, Андрэ всегда приходит мне на помощь и возвращает веру в себя, когда даже мои друзья не в силах этого сделать. Она действительно удивительный человек. И поэтому я так люблю её. — Я потом всё расскажу, честно, — клятвенно заверила я сестру, примирительно выставив ладони перед собой. Андрэ лишь укоризненно и как-то по-матерински покачала головой. — Я ничего интересного не пропустила? С наслаждением я запихнула в рот полную ложку супа, который сестра догадалась принести, пока я одиноко скиталась по территории корпуса в поисках столовой. Из-за того, что у меня весь день маковой росинки во рту не было, эта жиденькая баланда показалась мне амброзией. — Да не особо, — пожала она плечами, отпив из кружки пресного компота и облизнувшись, и покосилась за свою спину. — Разве что у нас, похоже, появилась первая знаменитость. Я проследила за её взглядом и увидела Эрена, которого сначала не заметила — он был со всех сторон окружён той самой толпой любопытно гогочущих рекрутов, наперебой заваливающих его вопросами о дне прорыва внешней стены. Я недовольно нахмурилась. Пронюхали, значит. Исподлобья зыркнув на них, желая испепелить всю толпу одним взглядом, я уткнулась в тарелку. Нашли, о чём спрашивать, бестактные идиоты. Нет, я понимаю: интересно же поразговаривать с человеком, который своими глазами видел страшнейшую за сто четыре года катастрофу, но ради приличия-то хотя бы можно придержать язык? Мы все бы предпочли забыть об этом, и я сейчас не преувеличиваю. Да, прошло два года, но увидеть такое собственными глазами в десятилетнем возрасте и не тронуться умом — не у каждого бы получилось. Наверное, именно поэтому я стала испытывать глупую скрытую неприязнь к людям, в жизни не видевшим гигантов. Даже, скорее, зависть. Удивительно, что эти воспоминания мой мозг стирать отказался, хотя теперь это было бы очень кстати. — Слушай, а как тогда выглядит обычный гигант? — вдруг спросил кто-то. Я тут же гневно вскинула голову. Эрен неожиданно вздрогнул, выронил ложку и зажал руками рот. В столовой повисла тишина. Так, всё, хватит с меня. — Заканчивайте уже. — Меня оглушил собственный же голос, который прозвучал слишком резко. Большая часть рекрутов удивлённо вытаращилась на меня, в то время как я встала с лавки, сурово скрестила руки на груди и твёрдой походкой направилась к центральному столу. — Прекратите давить на человека, ему и без вас тошно, неужели не видите? — Э-э... Да мы же просто спросили, — робко пробормотал бритый под единичку паренёк, которому Шадис на построении едва не оторвал голову. Я переместила на него сердитый взгляд. — Просто спросили они. Лучше молча радуйтесь, что вам не довелось оказаться на его месте, этого будет достаточно. И думайте в следующий раз, прежде чем спрашивать о таких вещах, ладно? Не всем хочется вспоминать об этом. На вытянувшихся лицах кадетов застыли растерянность и стыд. Я уже повернулась к Эрену, намереваясь спросить, всё ли в порядке, но тот сам со мной заговорил. — Елена, перестань, — сказал он, слабо улыбнувшись, но я углядела маленькую морщинку между его бровей. Эрен был недоволен. Не понравилось, что я решила ему помочь и влезла в разговор? Вот же вредина, а. — Всё нормально. Я... просто подавился, ничего такого. Ага, подавился он. Воспоминаниями. Незаметно хмыкнув, я с улыбкой кивнула и поспешила свалить в туман, а точнее — обратно за стол к сестре, чувствуя на себе удивлённые и заинтересованные взгляды будущих сокурсников. Уши очень некстати вспыхнули жарким огнём. Ух и учудила я в самом начале обучения, аж сама от себя такого не ожидала! — Ну и что это было? — спокойно вопросила Андрэ, едва я плюхнулась на скамью. — На тебя это не похоже. Я уже хотела идти тебя обратно тащить. — Да брось, всё в порядке. Это мы так познакомились, — улыбнулась я, почесав кончик носа, и отхлебнула из кружки компот. — Держу пари, многие из них пришли сюда только для поддержания статуса и даже не собираются драться с титанами. Наивно надеются, что смогут попасть в топ-десять лучших курсантов и махнуть в безопасные войска полиции. Не люблю таких. — Ты слишком много общаешься с Эреном, — вздохнула сестра. — Дам тебе небольшой совет: не суди людей по себе, Елена. Не все здесь такие бесстрашные как ты. Я подняла на неё взгляд из-за кружки. — Например, ты? — Например, я. Остаток ужина прошёл уже не так интересно. Особо шустрые ребята спешили сдавать грязную посуду и потихоньку выходили из столовой. Мы с Андрэ сидели до самого конца, болтая о всякой житейской ерунде. Эрен, мой вспыльчивый товарищ, времени зря не терял и умудрился чуть не начать потасовку с каким-то парнем без-пяти-минут-полицейским, гордящимся своим реалистичным взглядом на жизнь. Короче, ничего нового. Наконец с улицы раздался громкий звон колокола, оповещающий об окончании ужина, и Андрэ тут же смылась куда-то в неизвестном направлении, попросив меня захватить её тарелку. Я уже привыкла к её дурной привычке вечно где-то пропадать, но в подробности никогда не вдавалась, следуя нашему негласному правилу «рассказывай только если хочешь»; поэтому молча сгребла всю посуду на принесённый заранее поднос и, грациозно петляя между столами, потащила его на стойку. Но даже в этой простейшей задаче я умудрилась нажить себе приключений на задницу! Только краем уха успела уловить чей-то приближающийся хохот: «Давай наперегонки до казарм!», — и в тот же миг меня сшибли с ног вместе с нагруженным подносом. В полёте я успела мысленно предать анафеме весь мир и того, кто надоумил меня переться в эту проклятую армию, а потом моя спина довольно болезненно поцеловалась с деревянным полом. Вся посуда, на секунду зависнув в воздухе, со звяканьем грохнулась всей грудой прямо на меня, а виновник, судя по звукам, нагло скрылся с места преступления вместо того, чтобы помочь мне подняться. Бежит, наверное, наперегонки до казарм, придурок. А я лежу, ругаюсь и чувствую, как по руке стекают остатки супа. Отличное начало новой жизни, твою мать. — Эй, ты в порядке? — услышала я вдруг и, прошипев что-то от боли, открыла зажмуренные глаза. Надо мной нависло обеспокоенное, чуть вытянутое мальчишеское лицо с часто хлопающими карими глазами и россыпью веснушек на щеках. А, помню такого. На построении заявил, что хочет посвятить свою жизнь служению в королевской гвардии, и недавно был одним из тех, кто донимал Эрена расспросами. Не самая приятная встреча вдвойне. Я удивлённо моргнула, коротко мотнула головой, убирая волосы с лица, и, кряхтя, принялась подниматься. — Уф... Да, вроде, всё нормально... Спасибо. Пока я пыталась встать и стряхнуть попавшие на одежду остатки еды, он, к моему удивлению, помог мне собрать посуду с пола и даже вызвался донести её до стойки, после чего я разом забыла про все подозрения на его счёт и захотела от души поклониться ему в ноги. Отмена тревоги, хороший парень. — Меня зовут Елена, — представилась я, улыбнувшись, и уже собралась было протянуть ему ладонь для приветствия, но вовремя вспомнила, что его руки заняты моей посудой. Мой спаситель улыбнулся в ответ: — Марко. Будем знакомы. Я улыбнулась ещё шире и радостно кивнула. Вот и первый товарищ. А начало новой жизни-то действительно отличное.