Сумасшедшая из Нью-Йорка

Райан, Райан, во что же ты снова вляпалась? Я с ужасом представляла свою дальнейшую судьбу. Мне было страшно. Десятки трупов плавали в воде перед моим носом, Беллами валялся рядом на берегу с химическим ожогом. Джон стоял с автоматом наготове, озираясь по сторонам, Октавия пыталась помочь брату, а Линкольн наскоро смешивал какие-то травы и масла из своей сумки. А посреди всей этой феерии была я - сидела на берегу без штанов, спиной к происходящему. Не лучший день для моих трусишек с Бэтменом. Крики и стоны позади не дают окончательно отключиться, и я снимаю рюкзак, достаю из кармана свой почти севший айфон и нахожу самую подходящую к случаю, на мой взгляд, песню. В боковом кармане отыскивается пачка сигарет "для плохих дней", и я с удовольствием достаю для себя одну. Стараясь не смотреть на мертвые тела, я устремляю свой взгляд на деревья вдалеке, увеличиваю громкость на полную, вставляю наушники и наслаждаюсь успокаивающими звуками гитары. Незажженная сигарета в зубах и любимая песня отца понемногу успокаивают, и я начинаю забывать о картине за спиной, вспоминая вместо этого, как папа напевал, готовя блинчики на кухне, вспоминаю, как мама подпевала ему, пока еще была жива. Прикрыв глаза, я тихо мурлычу "Дикую штучку", пытаюсь вспомнить запах сахарного сиропа и свежей выпечки, но в ноздри крепко въелись пары щелочи, поднимающиеся от воды. Щелочь... Да, неприятно обжечься щелочью, но не смертельно. Щелочь.... В голове проясняется, и я наконец соображаю. Щелочь! - Стой! - я резко поворачиваюсь, сдергивая наушники. Линкольн уже приготовил "лекарство", и мне приходится силой оттолкнуть его руку, не давая навредить еще больше. Липкое, душистое масло проливается и исчезает между камнями. ЯЯ облегченно вздыхаю. - Ты спятила?! Что ты делаешь?! - Октавия хватает меня за ворот, сильно встряхивая. А она сильная. - Это ожог от щелочи: польешь его маслом, и твой брат останется без руки, - мой голос на удивление спокоен, и она отпускает меня, позволяя опуститься к Беллами. Я встаю на колени рядом с корчащимся от боли Кудряшкой, и на этот раз мне не хочется шутить. Все предплечье и кисть обожжены, кое-где на коже виднеются крупные и мелкие волдыри, наполненные мутноватой жидкостью, всю руку покрывает длинный рыхлый белый струп. Я понимаю, что щелочь нужно скорее смыть, иначе у нас будет ожог третьей или, чего хуже, четвертой степени. - Вода. Нужна вода, - я кричу, оглядываясь по сторонам. - Вот, все что есть. Две полупустые бутылки и овечий мешок. Что ж, когда Арчи обжег руку на уроке химии, ее минут двадцать держали под струей воды. - Этого мало. Я откручиваю крышку и лью воду, пытаясь как можно аккуратнее смыть щелочь. - Нужно еще! Думай, Карамелька, ты же тут типа местный! - Первая бутылка заканчивается, пока Беллами все так же корчится на земле, сжимая зубы от боли. - В десяти минутах отсюда есть чистая вода, - он подхватывает Кудряшку под руки, закидывая на спину, дает знак Октавии собрать вещи и устремляется к деревьям. - Джон, вещи! - я натягиваю ботинки, бросаясь следом за ними. Странное чувство вины не дает остаться равнодушной. Гребаные камни мешают нормально передвигаться, ноги то и дело выскакивают из обуви и я останавливаюсь завязать шнурки, замечая, как Линкольн скрывается в зарослях. Руки трясутся, но я продолжаю возиться, пока не выходит. Я на удивление быстро достигаю деревьев, пытаясь понять, в какую сторону бежать, замираю ненадолго, глубоко вдыхая влажный густой воздух, задерживаю дыхание и слышу хруст веток и тяжелую поступь впереди. Бросаюсь следом - Линкольн бежит слишком быстро для человека со здоровым мужиком на плечах - но я догоняю. Начинаю задыхаться от слишком быстрого бега, оборачиваясь назад, вижу, как Октавия и Джон уже догоняют нас. Я спотыкаюсь о корень и валюсь на землю, вскакиваю на ноги и продолжаю бежать. Лес расступается перед двухметровым водопадом с неглубоким бассейном, и я облегченно вздыхаю. Карамелька прыгает в воду, поднося Беллами ближе к прохладному потоку. Я прыгаю следом, оказываясь почти по пояс в ледяной воде. Святое дерьмо, как же холодно! Ноги и руки мигом деревенеют, но я иду дальше и встаю рядом с ними: колючая стена воды обрушивается мне на голову, когда я наклоняюсь, закрывая ожог Беллами, холодные струи стекают по моим рукам, аккуратно смывая щелочь с его раны. Я стою, опустив голову вниз. Я стараюсь не думать ни о чем. Сквозь водный поток ничего не видно и не слышно, от ледяной воды мое тело коченеет, руки трясутся, и я стараюсь расслабить мышцы, прощаясь с последним теплом. Спустя пятнадцать минут или около того дрожь сходит на нет - это значит, что температура тела понизилась до тридцати градусов. Я стараюсь не думать об этом - нужно подождать еще чуть-чуть, и можно выбираться на берег. "Гипотермия" только звучит страшно, но на деле работает не быстро - еще есть время, пока мои вдохи не станут реже. Когда кричат с берега, мне уже не холодно. Беллами еще в сознании, и Линкольн с моей помощью вытаскивает его на берег. Брата Октавии сотрясает мелкая дрожь, но он только сильнее сжимает зубы, шипя от боли. Октавия, к счастью, уже развела несколько костров, а Джон, тоже к счастью, помогает мне не упасть. Я пытаюсь вспомнить, что делать дальше - с того печального эксперимента в школе прошло почти десять лет. Кажется, кислоту нужно чем-то нейтрализовать. Но чем? - Нужен уксус, - язык слушается с трудом, и на этот раз я стараюсь говорить меньше обычного. - Уксус? - Карамелька явно не понял меня. - Нужно что-то кислое. Кислота. Я устало смотрю прямо на него, и вдруг ощущаю нарастающую дрожь во всем теле: мой организм пытается снова согреться, и это хорошо. - Лимон. Может, есть сок лимона? Он роется в своем мешке дольше, чем хотелось бы, доставая две стеклянные бутылочки. - Вот это кислое. – Я подношу первую бутылочку к носу, и, к моей удаче, она оказывается доверху наполненной уксусом. Беллами все так же мычит и сжимает зубы, пока я с трудом готовлю слабый раствор уксусной кислоты. От холода руки трясутся, а мышцы сводит. Я подношу бутылку ближе к ране, собираясь аккуратно нейтрализовать щелочь. Рука Беллами сжимается на моем предплечье: ему так же холодно, как и мне, и он явно не может доверить мне свое лечение. - Да-да, я все знаю. Я чокнутая, ты мне не доверяешь. – Он не отпускает, продолжая смотреть в упор. – Но я могу спасти твою руку. Он тихо стонет, но все же ослабляет хватку. Через полчаса его рука обработана уксусным раствором и покрыта заживляющей мазью из закромов Карамельки, а сам Беллами беспокойно спит, охраняемый пристальным взглядом сестры. Я поднимаюсь на ноги - моя одежда все еще влажная и липнет к коже. На лес медленно опускаются сумерки, и мне становится еще холоднее. Я подбираю свой рюкзак, принесенный Джоном, и бреду к деревьям. Думаю, мне стоит остаться одной. Влажный тяжелый воздух наполняет легкие, и мне становится совсем уж невыносимо. Пройдя еще немного, я падаю на колени, опираясь на шершавый ствол ближайшего дерева. Меня тошнит: мы далеко от того щелочного озера, заполненного трупами, но запах я не смогу забыть никогда. Я закрываю глаза, пытаясь успокоиться, но меня тошнит снова, голова начинает гудеть, тело все еще трясет от холода, и в этот раз, как назло, нет дождя, который помог бы мне скрыть нарастающую истерику. Я валюсь набок, подпирая дерево спиной, мне страшно и так тяжело дышать. Почему мне снова так тяжело дышать? Мое тело чувствует период послабления, поэтому спустя десять минут я ощущаю усталость, рыдания сменяются короткими всхлипами, и я вспоминаю, что мокрую одежду нужно сменить. Мои вещи, пролежавшие сутки в рюкзаке, почти просохли, но отдают затхлым запахом, от которого есть риск снова заблевать ближайший куст. Мне, однако, слишком холодно, и я стараюсь об этом не думать, натягивая теплую толстовку вместо свитера. Покончив с переодеванием, я снова оказываюсь на земле и радуюсь, что отошла недалеко: в этом месте слишком быстро темнеет, а так я хотя бы слышу шум воды в отдалении. Сегодняшний день подходит к концу, и мне стоило бы снова оценить ситуацию. - Ты в порядке? – Джон подходит слишком тихо, хотя я сомневаюсь, что хоть что-то бы сейчас услышала. - Не считая массового убийства и физических увечий? Ему не смешно, мне тоже. - Да, не считая этого. Я не отвечаю. Пожав плечами, продолжаю смотреть перед собой. – Ты сидишь тут довольно давно. - Что это все такое, Джон? Что это за место? Пусть я поддамся всеобщему сумасшествию, но так принять всю эту херню, думаю, будет легче. - Это Земля сто лет спустя, теперь люди живут по таким законам. Он садится рядом, запрокидывая голову. - Но это же бредятина какая-то. Я не могу здесь быть, это что, какая-то из множеств альтернативных реальностей? Та, в которой был взрыв? Но это не объясняет путешествия во времени! Путешествия во времени иррациональны и полностью опровергнуты! В это поверят только фанаты «Доктора Кто»! – я начинаю кричать, размахивая руками. – А я, знаешь ли, не фанат! – я вскакиваю на ноги, продолжая свой монолог. – Нет, нет... Должно быть логическое объяснение! Это актеры! Они не умерли, просто это часть плана по сведению меня с ума! Совершенно точно, какой-то псих запер нас всех тут и теперь ставит эксперимент! Типа, как в «Пиле» или в «Бегущем в лабиринте». Какие-то гребаные «Голодные игры»! Это же просто чушь! Нет! Не то! Это «Шоу Трумана»! - я на миг замолкаю, от постоянного потока мыслей начинает кружиться голова. – Тогда вы все актеры! Вы все актеры и вы просто притворяетесь! Не подходи ко мне! Я хочу уйти! Отпустите меня! Когда мой крик становится опасным, Джон поднимается и крепко обхватывает меня руками, не давая возможности барахтаться. Я пытаюсь вырваться, но сопротивляться нет сил, поэтому, побрыкавшись еще несколько минут, я успокаиваюсь, продолжая беззвучно лить слезы, уткнувшись ему в плечо. Вокруг становится совсем темно, когда я снова слышу его голос. - Я не знаю, чем тебе помочь, Райан. Не могу отправить тебя домой. И сказать, что все будет хорошо, тоже не могу. - Знаешь, утешитель из тебя так себе. Я стараюсь не двигаться, ведь, несмотря ни на что, Джон очень теплый. - Я не закончил, - он тихо хмыкает, но продолжает. - Но могу пообещать, что не стану тебе врать. - Что ж, не так уж и плохо, – я отступаю назад, растирая остатки слез по щекам. – Вполне возможно, что я просто умерла и вся эта хренотень - разновидность моего личного ада. - Кто знает... Ты достаточно чокнутая, чтобы заработать шизофрению, – он помогает мне отыскать все мокрые вещи и подает мой рюкзак. – Вполне возможно, что ты сейчас в белой комнате и просто говоришь сама с собой. Может, я просто плод твоего воображения, а? - Ну не знаю… - я останавливаюсь рядом с ним и пристально разглядываю, медленно постукивая указательным пальцем по подбородку. – Думаю, моей фантазии хватило бы на кого-нибудь посимпатичнее. Райана Гослинга, к примеру. Джон возмущенно фыркает, и я, пользуясь моментом, быстро скрываюсь в кустах, откуда доносится шум водопада. - Эй, чем я плох? Я что, недостаточно хорош для твоей фантазии?! – он картинно прикладывает руку к груди, хватаясь за сердце, пока я пробираюсь сквозь темноту, стараясь не зацепиться за корни деревьев и не разбить себе нос. - Ну, как знать, но, будь ты моей фантазией, ты определенно был бы повыше. В этот момент он так сильно напоминает мне Арчи, что, выйдя на берег, я ощущаю себя намного лучше и даже могу почувствовать небольшую долю спокойствия. Что же, я, как и думала, ушла не далеко: каких-то десять минут, и передо мной снова появился водопад и каменистый берег. От костров, разведенных Октавией, остался только один, на котором как раз в это время Карамелька поджаривал что-то недавно убитое, но от этого не менее аппетитное. Когда я с полуулыбкой вывалилась из кустов, два озадаченных взгляда обратились ко мне. Никто не попытался со мной заговорить, но и глаз с меня не сводили: вероятно, они тоже решили, что я спятила - после такого-то концерта. - Как он? – пройдя мимо здоровяка, я присела рядом с Октавией, наблюдая, как она приложила руку ко лбу брата. - Еще пять минут назад я была счастлива, что он наконец согрелся и уснул. Но теперь... – она берет меня за запястье и прикладывает мою ладонь рядом. – У него ведь жар, так? - Если ты решила, что я доктор, то спешу тебя огорчить. Холодный порыв ветра заставляет меня поежиться. – Но, думаю, ты права - у него небольшой жар. Хотя, как это можно определить рукой? Никогда не понимала этой фигни. Типа кладешь одну руку себе на лоб, а другую на лоб больного и оцениваешь разницу, – для наглядности я даже продемонстрировала. – Ну так нифига же не понятно. Даже так не понятно, – я вспомнила, как мама в детстве касалась губами моего лба, когда я жаловалась на плохое самочувствие. – И даже если предположить… - Райан, – мой бессвязный поток речи был прерван возмущенным шепотом Покахонтас. - Прости, – я снова поднялась, и, заметив усталость и беспокойство во взгляде, решила, что на сегодня моих шуточек достаточно. – У него химический ожог - думаю, небольшое отклонение температуры вполне нормально. - Спасибо, – она кладет свою руку поверх моей. Кивнув в ответ, я точно знаю, за что она благодарна. - Ну так? – Октавия вопросительно смотрит, когда я, наконец, озвучиваю мысли. – Что сегодня на ужин?