Бастард

— Скажите, Фрекен Бок, вы любите детей? — Как вам сказать… Безумно! м/ф «Малыш и Карлсон»

                     От многих своих знакомых — ибо друзей я наживаю куда хуже, чем наживаю врагов — я часто слышал о том, как скучают они по школьным годам. Есть для этого чувства даже особое слово: ностальгия. Так вот, я с этой тварью ни разу не встречался. Я вообще не большой любитель оглядываться назад, особенно с целью пустить на рубашку розовые слюни умиления. Пересекаясь со своими бывшими однокашниками и выслушивая их «а помнишь…», нередко приправленное стаканчиком огневиски, я понял только одно — мы, похоже, учились в разных школах. А еще я понял, что люди обладают потрясающей способностью перекраивать свои же воспоминания: почти любая дрянь, полежав в мозгу лет пять-шесть, автоматически превращается в милое приключение. Мой же мозг, очевидно, с самого начала был дефективным, ну, или испортился в процессе эксплуатации. Потому что, например, та история, когда на седьмом, выпускном, курсе я, в компании Чарли Барбака и Стива Скормберри, отмечая феерическую победу факультетской сборной в матче против Гриффиндора, выхлебал почти бутылку контрабандного Огденского, был пойман деканом О’Рейли при попытке штурма женского общежития и едва не отчислен к Мерлину нафиг, до сих пор не вызывает у меня светлых ассоциаций. Как тогда не было смешно, так и сегодня не веселит: папаша Джон в теплом «родственном письме» обещал открутить мне башку голыми руками, как только я вернусь домой, и я, черт возьми, ему поверил, так что все пасхальные каникулы проторчал в школе. Тошнота, двести баллов штрафа, отработки до конца года и нуднейшая нотация от декана на закуску — ничего себе приключение. Скормберри, с которым я виделся в прошлом месяце двадцать четыре года тому вперед, считал иначе, и в его устах все это звучало так романтически прочувствованно, словно на ковер в кабинете О’Рейли во время вышеупомянутой нотации блевал кто-то другой. Если же говорить обо мне, как о студенте в целом, то на факультете я никогда особо не блистал. Локхартовские гены, очевидно, были потрачены не только на внешнее сходство — часть из них воплотилась в весьма условном интересе к книжной науке. Бытует мнение, что Райвенкловцы все сплошь гении учебы и будущие Мастера, как минимум. Вранье. Райвенкловцы бывают всякие — добрые, злые, ленивые, трудоголики, хулиганы, благородные герои и откровенные сволочи. Под бронзовым орлом нас объединяет наличие какого-никакого потенциала, большого количества амбиций, любопытства и любви к знаниям. Не к книгам, а именно к знаниям. А как этот мир познавать, тут каждый решает сам. Вот я, положим, всегда был за эмпирический метод! Так что мой не в меру любопытный нос за семь лет куда только не сунулся, а набитых мной шишек хватит на средних размеров ельник. Причем набитых как себе, так и другим. Впрочем, отъявленным хулиганом, драчуном и скотиной я тоже не был. Мне без труда удавалось учиться на уровне «П» вчера, «Х» сегодня, «Т» завтра и приклеивать зад к библиотечной скамье, доводя результат до совершенства, мне было скучно и лень. В общем, мои школьные годы были временем довольно-таки веселым и интересным. В большинстве случаев. Но обратно в стены alma mater меня никогда не тянуло. И уж точно, даже в кошмарном сне я представить себе не мог, что приду наниматься сюда на работу! Я аппарирую к воротам Хогвартса ровно за двадцать минут до назначенного в приглашении времени: именно столько мне понадобится, чтобы не торопясь добраться до директорского кабинета. В письме, впрочем, сказано, что меня встретят и проводят. Как будто Локхарт — старый хрен в маразме и за десять лет забыл внутреннюю географию замка. Хотя… черт возьми, мы же говорим о Локхарте! Тут и правда лучше подстраховаться. Сегодня тепло, и моросит мелкий дождик, так что громадный замок словно окутан дымкой и кажется еще больше. Я привычно бормочу водооталкивающее заклинание и иду прямо к главным воротам, рассматривая это детище архитекторов древности, не ожидая, впрочем, увидеть что-то для себя новое. Что боевой крепости магов, простоявшей тысячу лет, какие-то жалкие двадцать четыре года? Все те же донжоны с узкими разрезами бойниц, все те же монументальные стены из серого камня…стоп! А это еще что за башня? Правую руку могу дать на отсечение, ее тут не было. Чем больше из водяной мороси проступают очертания замка, тем больше я вижу несоответствий. Нет, например, наружной крытой галереи, в которой нередко устраивали дуэльные спарринги, зато вон с тем мостиком мы явно ни разу не встречались. Мне требуется целых пять минут, чтобы понять, в чем дело. Ну конечно, Дьявол побери! А я уж было забеспокоился, что старый хрен в маразме — это не папаша, а я сам. Но все не так фатально: просто после битвы в 98-м, в которой Хогвартс не слабо потрепали волдемортовцы, в замке пришлось делать капитальный ремонт и, похоже, поврежденные части местами восстановили, местами перестроили, а местами, как с этой башней, не стали заморачиваться. В холле меня действительно уже ждут, и личность провожатого знакома мне даже лучше, чем мне хотелось бы, если честно. — Добрый день, мистер Филч, — я даже не пытаюсь притвориться, будто эта встреча вызывает у меня бурю восторгов. Пусть нынче я не студент, а заведующий хозяйственной частью не такой древний сморчок, каким я видел его в последний раз, десятки неприятных часов, проведенных нами вместе во времена моего ученичества, я еще не забыл. Впрочем, отсутствие счастья явно взаимное: мистер сквиб хмуро зыркает на меня из-под лохматых бровей. — И вам не хворать. Пойдемте, что ли, мистер Локхарт. Это «мистер Локхарт» звучит отчетливо ехидно. Ну да, папаша не так давно закончил школу, чтобы Филч успел его позабыть. А таких, как Аргус Филч несказанно бесят такие, как Гилдерой Локхарт. Впрочем, такие многих бесят. Поймав недобрый взгляд, который завхоз бросает мне за спину, я с любопытством оглядываюсь. А, вот в чем дело! Метко брошенное невербальное «экскуро» душит конфликт в зародыше, и грязные следы, оставленные мной, исчезают. — Прошу прощения. Отвык за десять лет. Уверены, что хотите тащиться наверх? — сухо интересуюсь я, выразительно поглядывая на Филчеву палку. Старик уже сейчас отчетливо хромает. — Я помню, где директорский кабинет, уверяю. А спереть по дороге пару-другую канделябров не лучший способ устроиться на работу, так что за сохранность школьного имущества можете быть спокойны, уважаемый. Завхоз издает некий хриплый звук, в его исполнении означающий смешок. — Ну, коли подсвечникам ничего не грозит, то ступайте сами, — он машет рукой куда-то в сторону лестницы. — Говорят, на проклятое место нацелились? Не боитесь? Прошлого-то нашего метлой в совок сгребать пришлось. — Снимать проклятия — это мой хлеб, мистер Филч, — абсолютно честно говорю я, начиная долгое восхождение наверх. — Справлюсь. Но совок вы все-таки держите под рукой. Знакомые с детства коридоры и переходы встречают меня непривычной тишиной и шорохом дождя за окнами. Таким пустым, без вечно орущих и галдящих учеников, Хогвартс ощущается именно боевой твердыней, а не школой для оравы наделенных магией подростков. Портреты на стенах живут своей жизнью, лишь немногие обращают на меня внимание: иду я почти бесшумно, не желая слушать звук собственных шагов, эхом отражающийся от стен, а серая мантия как нельзя лучше сливается с сумраком. Сдался я тем портретам. У них тут своя тусовка. Даже задумываться не хочу, с какой целью, например, вон тот рыцарь из картины со средневековой гулянкой полез на холст к юным купальщицам. С другой стороны, тут и думать особо не над чем. Каменная горгулья пялится на меня, как всегда, с высокомерной скукой. Нечего, подружка, клюв воротить. Наша с тобой любовь еще впереди, через одиннадцать лет. А пока… — Ромовая баба, — оригинальная у них тут система паролей, однако. Или это зашифрованное послание? Директриса, помнится, все больше на латинские фразы свою обитель паролила: шанс угадать мало отличался от нуля. Только после окончания школы я узнал, что это были термины из курса высшей трансфигурации, о которой студенты, разумеется, ни ухом, ни рылом, в девяти случаях из десяти. Я делаю шаг на первую ступеньку движущейся лестницы и внутренне подбираюсь. Как перед боем, черт побери. Впрочем, в каком-то смысле все это и есть моя, карманная, война. * * * — А, Гилдерой, здравствуй, мой мальчик. Ты удивительно пунктуален. Прошу, присаживайся. Да уж. На карточках от шоколадных лягушек, которые я пытался коллекционировать лет в шесть, Альбус Дамблдор выглядел несколько иначе. И на фронтисписах собственных монографий — тоже. * — Здравствуйте, директор Дамблдор, — я отвешиваю в сторону потенциального работодателя короткий полупоклон и послушно присаживаюсь в кресло по другую сторону массивного письменного стола. — Рад видеть вас в добром здравии. Хотя, признаюсь, Ваше письмо порядком меня удивило. — Почему же? — старик напротив меня чуть заметно улыбается. — Впрочем, прости мою неучтивость, может быть чаю? Ух, ну и усы у него. Да и борода не хуже. И шевелюра. Вот кому надо было свою косметическую линию по уходу за волосами создавать, а не моему папаше. Человеку сто одиннадцать, если я ничего не путаю, а облысением тут и не пахнет. Вот интересно — красит? Белого цвета такой чистоты естественным путем фиг добьешься. — Спасибо, сэр, — можно и чаю, — Дело в том, что я не понимаю, почему вы пригласили именно меня? Не знаю, дошли ли до вас слухи, но со мной недавно произошел несчастный случай, и теперь я мучаюсь от провалов в памяти. Но я почти уверен, что не подавал вам просьбу взять меня на работу. Я прав? — Абсолютно прав, мой мальчик, — директор благожелательно кивает. От него вообще исходит ощущение спокойствия, которое обычно порождает внутренняя уверенность. — Это была моя инициатива. — Вот поэтому я и удивляюсь, — причем искренне, потому что этого выверта папашиной биографии я действительно не понимаю. — Я никогда не был выдающимся учеником, да и опыта работы с детьми у меня, мягко скажем, никакого нет. Я не ученый и не Мастер, я же просто писатель, директор! Так почему я? Не думайте, красоту предложения я, без сомнения, ценю. Должность преподавателя в единственной на всю Британию магической школе — это честь, признание заслуг и прочее. Охотников на такую хватает с избытком. — Ну, Гилдерой, мне кажется, ты несколько идеализируешь, как ты выразился, красоту этого предложения, — Дамблдор делает небольшой глоток из чашки, появившейся перед ним на столе. Я тоже беру свою, и нос мне щекочет запах чабреца. — Ставка Хогвартсского преподавателя ниже, чем гонорар за одну твою книгу, и почета в этой профессии, пожалуй, больше, чем выгоды. К тому же, как ты знаешь, с должностью преподавателя по ЗОТИ у нас всегда проблемы. — Мистер Филч любезно сообщил мне, что прошлого вашего профессора соскребали метлой в совочек, — я усмехаюсь. — Кстати, что с ним стало, если не секрет? Сгорел на работе? — Можно сказать и так, — старик весело смотрит на меня поверх очков пронзительно-голубыми глазами, что я понимаю как «не твоего ума дело». Ну и ладно. — Именно поэтому я решил пригласить тебя. Слава о твоих подвигах гремит по всей Британии, мой мальчик, не удивительно, что и до меня доходят слухи. Вот я и подумал, что ты, учитывая род твоей деятельности, сумеешь многому научить студентов. Так, господин директор, стало быть, решили почесать за ухом всем известное нажористое Локхартовское ЧСВ? ** После такого мой папаша, как пить дать, должен был раздуться от гордости и немедленно согласиться. Что же вам на самом деле от меня надо, вот вопрос на миллион галеонов? Я ведь вам зачем-то, похоже, очень нужен. И если бы Хогвартс не был нужен мне примерно в той же степени, искали бы вы сейчас дурака в другом месте. — Спасибо, сэр, — я вежливо улыбаюсь. — Ваша вера в мои способности очень льстит. Вы думаете, что и от проклятия на должности я, как специалист, тоже сумею избавиться? — Ну, мой мальчик, какое там проклятие, — Дамблдор пренебрежительно взмахивает рукой, — Я бы, скорее, назвал это стечением обстоятельств. Хотя, несомненно, в каждой шутке кроется доля истины. За те годы, что я занимаю директорскую должность, я не раз пытался исследовать этот любопытный феномен, но ничего похожего на проклятие так и не обнаружил. Однако тебе ведь доводилось бороться с куда более темными и древними проклятиями, не так ли, мальчик мой? Старик...впрочем называть сидящего напротив человека стариком почему-то сложно, несмотря на роскошные седины и 1881-й год рождения. Так вот, маг снова смотрит на меня поверх своей чашки с чаем, и я ощущаю, как нагревается амулет у меня на груди. Ах, значит даже так? Директор, а вы знаете, что это считается как минимум жутко не этичным? И зачем это? Хотя...черт, кажется, догадываюсь! — Разумеется! — я напускаю на себя вид самодовольный и важный, видя, как старый маг недоуменно моргает и опускает глаза в стол. Да, под действием амулета в ментальном поле у меня содом. Но спросить меня про дичь, которую увидели, вы все равно не можете. Потому что тогда я задам встречный вопрос: какого докси вы вообще пытались меня читать? Так что давайте дружно сделаем вид, будто вы не лезли ко мне в башку, а я ничего не заметил. — Вот, скажем, в моей книге «Духи на дорогах» описан прекрасный случай, доказывающий, что мне по плечу самые страшные и кошмарные проклятия. В тот год целая деревня... — Вот как раз поэтому, Гилдерой, я и считаю, что на эту должность не подойдет никто, кроме тебя, — мягко, но торопливо прерывает меня директор. Конечно, выслушивать пересказ целого романа в моем вольном изложении удовольствие сомнительное. Впрочем, я тоже блефую — я прочитал только первые 20 страниц. — Разумеется, если ты согласен. — Уверяю вас, директор, я сумею обучить студентов, как никто другой, — еще чуточку самолюбования в улыбку. — И докажу, что все эти байки про проклятия придумали дилетанты, которые просто не смыслят ничего в защите от темных сил. Я продолжаю нести пафосный бред, не скупясь на метафоры и эпитеты. Зачем? Просто директорская попытка почитать мой разум натолкнула меня на некую мысль. Едва ли такой человек как Дамблдор лезет в головы ко всем подряд при первой встрече. Я ни у кого еще не видел настолько проницательного взгляда — свидетельства остро отточенного ума. Не маразматик мой работодатель, одним словом. Да и родился он в прошлом веке, а значит, и воспитывался в духе времени. Тогда вопросам этики уделяли куда большее внимание, чем теперь. Можно, конечно, предположить, что такая мера вызвана жгучим желанием директора проверить, не доверяет ли он детей скрытому маньяку-педофилу. Но тогда логично было бы сказать что-то про учеников — это вызвало бы в голове собеседника нужную ассоциативную цепочку. А он спросил о папашиных подвигах. Какой вывод из этого следует? Лично я думаю, что Дамблдора насторожила моя нелокхартовская сдержанность в обсуждении моих же талантов. И это лучше всего компенсировать. В конце концов, зачем-то же он пригласил именно батюшку, наверняка зная, что он то еще трепло. Выходит, зачем-то ему именно трепло в качестве преподавателя и нужно. Если он убедится, что я на эту роль не подхожу, с контрактом я могу и пролететь. А мне, черт возьми, очень — очень! — нужна эта работа. Когда уровень моего восторга от любимого себя начинает слегка зашкаливать, директор аккуратно прерывает меня заверением, что он впечатлен и лишний раз убедился, что делает правильный выбор. Слава Мерлину! А то я уже понемногу выдыхаться начал. — И что же в таком случае требуется от меня? — я неприлично быстро хлебаю остывший чай, потому что в горле у меня от этих дифирамбов пересохло. — Заключить магический контракт со школой, мой мальчик. — Дамблдор вытаскивает их кипы свитков аккуратный лист пергамента с гербом Хогвартса и через стол протягивает его мне. — Это официальная формулировка. А это список твоих полномочий, прав и обязанностей. Нифига себе! Я с содроганием беру в руки туго скрученный свиток «дополнительного соглашения». Да в нем навскидку футов 5 не меньше! Если это надо немедленно прочесть, я тут заночую. Дамблдор изучающе смотрит на меня сквозь очки и я торопливо тянусь за пером. — Где оставить автограф? Обычно я не подписываю бумаг сходу, но сейчас случай особый. Во-первых, у меня нет выбора — мне нужно в Хогвартс, и совсем не нужно остаться вольным писателем и странствующим героем. В школе Локхарта видели последний раз 10 лет назад, и тут проще скрыть тот факт, что я — не он. За прошедшие с выпуска годы Локхарт мог измениться, и это никого не удивит. Там же, «на воле», у него много знакомых, деловых партнеров, мать с сестрами, загадочный Браен Эдис, который мне регулярно названивает по камину. Я старательно делаю вид, что меня нет дома. Его номер есть в записной книжке отца и идет чуть ли не на первой странице. Лучший друг это или, не дай бог, кто поближе, — общаться с ним мне нельзя. Ну а, во-вторых, есть у меня ощущение, что папаша был не из той породы людей, что «не читая, не подписуют». Так что моя дотошность может вызвать лишние подозрения. Моя подпись на мгновение вспыхивает золотистым цветом — магия засвидетельствовала договор. Еще одно маленькое напоминание о том, что отныне я имею все Локхартовские права, в том числе и на заключение магических контрактов. Подозреваю, что то же самое касается клятв и непреложных обетов. Итак, согласно договору я на год становлюсь преподавателем Школы Чародейства и Волшебства. Со всеми вытекающими последствиями. Салют, цветы, туш. Понятное дело, что ни тем, ни другим, ни третьим это эпическое событие не сопровождается. Правда директор, похоже, решил хоть как-то компенсировать отсутствие фанфар. — Что ж, мой мальчик, разреши тебя поздравить, — он дружелюбно кивает мне, забирая подписанный договор обратно. — Теперь ты часть нашего дружного рабочего коллектива. Надеюсь, тебе у нас понравится. Хогвартс — это своего рода семья, если хочешь. Прости уж мою сентиментальность. Просто большую часть года мы все живем под одной крышей, едим за одним столом и ходим по одним коридорам. В таких условиях учишься воспринимать коллег, как своеобразную родню. Иначе у нас здесь давно началась бы «хижинная лихорадка». — Хижинная лихорадка? В Хогвартсе? — я усмехаюсь. — Директор, в этом замке при желании можно вообще ни с кем не пересекаться. Я еще по временам обучения помню, насколько он огромен. — Даже я за полвека не смог изучить его до конца, — соглашается Дамблдор и, чуть слышно хмыкнув в бороду, добавляет — Скажу больше, мой мальчик, у меня есть ощущение, что время от времени он перестраивает сам себя. Однако, Хогвартс велик, да только преподавательский мир, поверь опыту, тесен. Я задумчиво киваю: в словах директора есть своя неумолимая логика. Ученикам здесь все-таки проще. Они окружены целой толпой сверстников, не только со своего факультета, но и с соседних. А вот преподавателей в школе с нюхлеров нос, так что приходится общаться, считай, с десятком человек. Изо дня в день, год за годом...бррр. — Надеюсь, что сумею влиться в коллектив, — искренне говорю я. Если меня аборигены невзлюбят, мне даже деваться от них в этом замкнутом пространстве будет некуда. — Я не сомневаюсь в твоих способностях, Гилдерой. Но, прости, какой бы приятной ни была наша беседа, не стоит забывать об обязанностях. Бумаги ты подписал, а детали можешь обсудить с моим заместителем. Вот, кстати, и она. Добрый день, Минерва. Я сижу спиной к двери, поэтому, чтобы поздороваться, мне приходится спешно встать. — Здравствуйте, профессор, — я вовремя успеваю схватить себя за язык, удерживая куда более привычное «директор». Минерву Макгонагал я помню именно в этом качестве. И не раз в будущем прошлом встречался с ней в этом самом кабинете. Я уже говорил, что с дисциплиной у меня было так себе? Сейчас она выглядит куда моложе, меньше морщин, и волосы, забранные в аккуратный пучок, еще не полностью поседели. Скорее перец с солью. Но она все также худа и подтянута, а взгляд за стеклами очков все такой же острый и непреклонный. Железная тетка, даром, что Минерва. — Здравствуйте, Гилдерой. Альбус, — легкий наклон головы, сжатые в линию тонкие губы. Ой-ой, похоже она с порога от меня не в восторге. — Минерва, господин Локхарт подписал все бумаги, так что я передаю нашего гостя тебе. Думаю, ты лучше меня справишься с разъяснением более мелких рабочих вопросов. — Разумеется, Альбус,— еще один кивок, адресованный директору, и сдержанное «прошу за мной». Так что мне остается только расшаркаться с Дамблдором и покинуть кабинет следом за моей не слишком любезной провожатой. * * * — Первый педсовет, на котором присутствие всех преподавателей обязательно, будет двадцать восьмого августа, мистер Локхарт. Но я рекомендую вам прибыть в замок немного раньше. Комнаты преподавателя защиты пустуют с июня, так же, как и кабинет. Вам нужно время на то, чтобы расположиться. Мне не составляет большого труда держаться рядом с профессором, хотя шагает та весьма быстро. На меня почти не смотрит, да еще и после каждой произнесенной фразы слегка поджимает губы. Все ясно, кажется, выбором Дамблдора его заместительница, мягко говоря, недовольна. И я даже могу ее понять. — Хорошо, мадам. Только, если можно, зовите меня Гилом. Вот теперь, мне, кажется, удалось завладеть ее вниманием. Косится на меня удивленно и даже слегка сбавляет шаг. — Чем же вам не угодил «мистер Локхарт», позвольте спросить? Неужели это слишком обыденно? — а вот и старый добрый сарказм. — Я младше вас по статусу и положению, но мы теперь коллеги, — я усмехаюсь и пожимаю плечами. — И потом, когда вы так ко мне обращаетесь, я по-прежнему чувствую себя провинившимся студентом. Я думаю, что если каждый раз, когда заместитель директора станет обращаться к преподавателю, тот будет становиться по стойке «смирно» и принимать виноватый вид, могут пойти слухи. — Помнится, вы не так часто давали себе труд принять виноватый вид, — тон по-прежнему холоден, но уголки губ на мгновение дрогнули. — Почему, в таком случае, не по имени? — Терпеть не могу свое имя, — с чувством говорю я, и Макгонагал удивленно приподнимает брови. — Скажите, мадам, вы были бы счастливы, если бы вас звали «Гилдерой»? Да кто вообще может чувствовать себя счастливым, когда его зовут Гилдероем? На секунду я даже забываю, где я и с кем разговариваю. Ну в самом-то деле! Это имя, как мое персональное проклятие, от которого — спасибо матушке — мне не избавиться никакими силами. В прошлой жизни все мои знакомые привыкли к этому и звали меня исключительно Гилом. Да я даже представлялся именно этим именем, если формальности не требовали иного! Хватит с меня и того, что всю дорогу предстоит мириться с «мистером Локхартом». — В школе, если мне не изменяет память, ваше имя вас нисколько не смущало, — бросает моя собеседница, явно впечатленная порывом. — Некоторые вещи, профессор, приходят с возрастом, — бурчу я. — Как и мозги. — Что ж, рада, что эти загадочные вещи к вам все же пришли, — сухой смешок. Ну да, говорим про вещи, а подразумеваем мозги, понятное дело. — Надеюсь, вы не ждете встречной любезности? — Ни в коем случае, мадам. Называть женщину, годящуюся мне в бабушки, Минервой у меня точно пороха не хватит. Мы немного притормаживаем перед массивной дубовой дверью и я оказываюсь, судя по всему, в личном кабинете заместителя директора. Лаконичная обстановка, добротная мебель, море книг и кресла в шотландскую клеточку в сочетании с темно-зеленым ковром на полу. Нынешний декан гриффиндора, как я вижу, не больно-то патриотична в выборе цветов. — Рада, что у вас есть понятия о субординации, — Макгонагал жестом предлагает мне присесть. Что-то мой зад сегодня перемещается по миру исключительно от одного кресла до другого. — Профессор, — решив, что лучше во всем разобраться сразу, я чуть склоняю голову к плечу, глядя на женщину снизу вверх. — Давайте вы выскажете мне все с самого начала. Нам ведь встречаться с вами весь будущий год, и мне чертовски не хочется, чтобы вы всякий раз страдали от разливов желчи. Вы, должно быть, думаете, что я идиот, но, поверьте, это не так. Мне уже не 18, профессор. И за десять лет я успел достаточно вырасти из всей этой подростковой мишуры. Понимаю, вам трудно видеть во мне кого-то, кроме ленивого, сумасбродного и самовлюбленного студента, каким вы меня помните. Но давайте приложим усилия. Мне ведь тоже сложно отделаться от ощущения, что вы вот-вот снимете баллы с Райвенкло. Поначалу она явно не воспринимает мои слова, но к концу монолога слушает уже куда внимательней, и легкое, но перманентное раздражение на ее красивом, несмотря на годы, лице уступает место задумчивости с ноткой кошачьего любопытства. Ага, заинтересовать эту даму мне уже удалось. Теперь надо ухитриться, если не заполучить ее в союзники, то, по крайней мере, не остаться в категории врагов. Она не директор, конечно, но она многое тут решает. — Да, я согласна, — говорит она, наконец, перестав нависать надо мной и усаживаясь за стол. — Мои впечатления о вас, как о студенте, Гил, не самые лучшие. К тому же ваша хм...слава... — Как всегда, сильно преувеличена, — вот с ней игра в придурка точно не даст результата. — Я действительно многое видел, мадам, и мне есть что показать студентам, но эпичность моих «подвигов»...я в первую очередь писатель, профессор. Именно этим я зарабатываю на жизнь. И мои книги должны продаваться, поэтому некая героизация и преувеличение событий здесь простительны, как мне кажется. И потом... — я посылаю собеседнице чуть насмешливую улыбку. — Дамам нравится такой стиль. — Отнюдь не всем, поверьте, — она едва заметно морщится. — Но я поняла вашу точку зрения. Продолжайте. — Спасибо. Если уж на то пошло, я тоже несколько удивлен выбором профессора Дамблдора. На этой должности был бы уместен профессионал с ученой степенью, а не любитель. Однако директор, как мне показалось, из тех людей, которые всегда знают, что делают. Вот только одного он, кажется, не учитывает... — я хмыкаю — Педагогическое образование или опыт у меня отсутствуют напрочь. Мадам, я точно знаю, как завалить упыря, но я понятия не имею, как учить детей. И с упырями мне проще. Поэтому мне нужна ваша помощь. Директор — человек занятой, но если никто не расскажет мне, что я должен делать, — мрачная усмешка, — я буду делать все так, как понял, и это мало кому понравится. — Не буду от вас скрывать, что ваша кандидатура, Гил, не вызывала у меня доверия с самого начала, — поджимая губы, сообщает очевидное Макгонагал. — Я не знаю, как там у вас обстоят дела с упырями, но вы не профессионал. Более того, ЖАБА по профильному предмету вы тоже не сдавали. Так что, простите, но я не думаю, что это была хорошая идея. Тем не менее, вы подписали магический контракт, и значит нам придется сотрудничать как минимум год, как вы знаете, расторгнуть его до истечения срока невозможно. Однако наш разговор вселяет определенные надежды. Я искренне рада, что вы сознаете, насколько некомпетентны в вопросах преподавания и сколькому вам предстоит научиться. И да, я согласна вам помочь, от этого выиграют все. Только не думайте, будто я стану выполнять вашу работу вместо вас. Я киваю, стараясь сдержать удовлетворенную улыбку. Это маленькое поле боя, кажется, осталось за мной. * * * Я возвращаюсь домой чуть ли не сгибаясь под тяжестью стопки макулатуры, которую мне всучила деятельная профессорша. Дьявол побери, если бы я только знал, что на ниве преподавания буйным цветом колосятся побеги бюрократии, я бы сотню раз подумал, прежде чем подписываться на такое. Учебные планы, планы нагрузки на два семестра, рабочие программы, календарно-тематические планы, списки основной и дополнительной литературы...еще какая-то хрень, часть из которой я должен был прочитать, а часть еще и самостоятельно составить. Это если не считать тех самых пяти футов прав и обязанностей, которые весомо оттягивают мой карман, и которые я еще должен внимательно изучить! В общем, я попал. Так что мне постоянно приходится напоминать себе, что у меня все равно не было выбора. Помогает паршиво. За разговорами с Макгонагал и судорожными попытками осмыслить всю глубину задницы, в которую я сам себе выписал вояж, я успел выхлебать две чашки чая, три чашки кофе, стакан тыквенного сока, который терпеть не могу, и прийти в состояние легкой паники. Вот интересно, мой папаша тоже занимался этой херней? Голову на отсечение даю, что он про существование графика консультаций СОВ и ЖАБА даже не слышал. Что не помешало ему целый год получать зарплату и канифолить студентам мозги. Может и мне плюнуть? Контракт обратной силы не имеет, так что могу хоть на голове ходить. Я тоскливо окидываю взглядом письменный стол, на котором высятся бумажные горы еще более впечатляющие, чем в день моего прибытия. Поймав себя на том, что многозначительно посматриваю в сторону камина, в котором весело потрескивает пламя, я упрямо сжимаю зубы и отворачиваюсь. Хрен вам всем. Еще никогда Гил Алиен не драпал от трудностей. Тот случай, когда я с диким гиканьем уносил ноги от сбежавшей из вольера мантикоры не считается. По пути к столу мой взгляд натыкается на свежую стопку конвертов, и я подавляю в себе желание придушить кого-нибудь голыми руками. «Планы, программы, книги, письма поклонников, открытки, чертов свиток в кармане, — в камине вспыхивает зеленое пламя, и я обреченно пополняю список — Мордредом драный Браен». Я подчеркнуто аккуратно сгребаю письма и открытки, медленным, торжественным шагом подхожу к камину и швыряю все это богатство в изумрудный огонь. — Изыди на, — с непередаваемым чувством добавляю я вдогонку и возвращаюсь к столу. Надеюсь, Браена там завалило. Желательно, навсегда. * * * — Что скажешь, Минерва? — Знаете, Альбус, когда я только узнала о вашем решении, я подумала, что вы окончательно сошли с ума. Подпускать к детям этого хвастливого, самодовольного пустозвона и надеяться, что он научит их разбираться в чем-то кроме причесок и фасонов мантий? Немыслимо. Но, похоже, я недооценила вашу дальновидность, каюсь. Он кажется довольно разумным молодым человеком. Почти с порога попросил у меня помощи и вел себя весьма неплохо. Мерлин, мне даже показалось, что он действительно меня слушает! Впервые за семь лет. — Да, очень необычный мальчик...я бы даже сказал крайне интересный. И моя дальновидность, Минерва, здесь не при чем, поверь. Я собирался дать ему шанс, но не ожидал что увижу столь...занимательного юношу. -Что же вас так заинтересовало, Альбус? Людям свойственно меняться, а десять лет — срок не малый. Гил просто вырос. И, Мерлин свидетель, я рада. Это избавит всех нас от головной боли. — Гил? — Он просил обращаться к нему так, и я сочла возможным пойти ему на встречу. Он сказал, что никто не может быть по-настоящему счастлив, если его зовут Гилдерой. — Хм...любопытно. — Альбус? — Нет, Минерва, ничего. Разумеется, ты права. Людям свойственно меняться...ступай к себе, я хочу немного поработать с омутом памяти. Хорошего тебе вечера.