Мы с тобой обязательно встретимся

— Не надейся, твой товарищ тебе не поможет, — сообщил Тетсуя, пристёгивая левое запястье Сунако ремнями. Охотница, бросившая неизвестно который взгляд на дверь, вздрогнула. Сил, чтобы сопротивляться у неё не было, их едва хватало на то, чтобы оставаться в сознании. — Товарищ? — переспросила она. — Да, тот забавный мальчишка, что увивается за тобой. Он даже пытался тебе помочь пару раз, но ты почему-то его игнорировала. «Он может видеть Кёхея?» — впервые в жизни Сунако стало так тошно, что свело живот, а колени затряслись. — Я вижу его. Впрочем, как и тех девиц, что стали отличным материалом для моих работ. Меня они не беспокоят, а вот Субару, видя их, дёргается, как эпилептик. Так забавно, — мужчина рассмеялся. Смех его отразился от стен и умножился. В горле у Сунако пересохло, и она гулко сглотнула. Место, в которое её принёс скульптор, походило на лабораторию на дому: непроницаемая занавеска у противоположной стены, операционный стол, лампы, этажерка с инструментами и запах лекарств, от которого охотнице хотелось чихнуть. — Ты всех здесь убивал? — спросила она, чувствуя, как вокруг одной из ног змеёй обвивается кожаный ремень. Тишина пугала, парализовала конечности, вызывала панику и желание закричать от бессилия. Уж лучше звук его отвратительного голоса. — Ты первая. — Звучит как комплимент. — Это и в самом деле так. Субару ведь рассказал тебе, что первые уже были мертвы. А всех прочих я травил, отрезал голову, а тело сжигал. Урны с их прахом закопаны в саду, правда, я уже и сам не найду место, где это сделал, — закончив привязывать жертву, мужчина отошёл на несколько шагов, любуясь результатами своих трудов. — Знаешь, я во время ритуалов был сам не свой, двигался словно во сне, а потом с трудом мог вспомнить, что же на самом деле произошло. Во мне будто живёт кто-то другой, там, где-то в глубине, сидит, притаившись, как паук в засаде, и только и ждёт момента, чтобы проявить себя. Когда он вырывается, я исчезаю, а потом, придя в себя, любуюсь на очередной шедевр, — Тетсуя прошёл за ширму и принялся греметь чем-то металлическим. Голос его доносился приглушенно. — Я слышал, что гениальные люди часто страдают душевным расстройством. И, узнав о своей шизофрении, я обрадовался: гениальность и меня не обошла стороной. Я бы никогда тобой не заинтересовался, если бы не голос внутри. Он помог мне найти твои координаты, он же подсказал, что делать, и он уговорил Субару рассказать тебе обо всём. Мой друг, кстати, ни слова не солгал, всё, как есть, выложил, надеюсь, это тебя порадует. «А призрак и здесь был прав…» — сокрушенно продумала Сунако, косясь на дверь. Никого. Неужели обиделся? — Он не придёт, — уверенно повторил Тетсуя. — А, если попытается, мои собачки объяснят ему, что не стоит беспокоить их хозяина, когда он работает. «Если скульптор натравил на Кёхея ину-гами, он просто сожжёт их, наплевав на мои запреты. Призрак наверняка побоится остаться здесь навсегда», — поняв это, Сунако приободрилась и даже почувствовала прилив сил, но мужчина, будто прочитав её мысли, добавил: — Они не сгорят. Я обработал их противопожарной смесью. Из-за этого у них, скорее всего, потом вылезет шерсть, но от огня она их защитит. Это конец. Кёхей ни за что не догадается целиться им в морду, чтобы ослепить или отбить нюх. Если её действительно принесут в жертву, как и предыдущих девушек, бес, вселившийся в Тетсую, станет ещё могущественнее. И неизвестно, что тогда будет, и сможет ли его кто-либо остановить. — Хм… — многозначительно выдал скульптор, сняв с шеи охотницы шарф и отбросив его в сторону. — Вижу, желающие тебе смерти, выстраиваются в очередь… — Ага. А потом занимают её повторно, на том свете, чтобы, когда я наконец умру, мне отомстить. — Тогда тебе только на руку, что твоя неприкаянная душа, останется на земле. То-то твои недруги будут скрипеть зубами. Казалось, его ничто не проймёт. Сунако, чувствуя, что постепенно начинает приходить в себя, попыталась проверить, насколько крепки ремни. Острые края больно впились в тело, и охотница сжала зубы, чтобы не зашипеть от боли. Кожу на левом запястье защекотала струйка крови… Ей нужна всего лишь щепотка специально приготовленной для подобных случаев травяной смеси, и тогда проблема будет лишена. Почему у Сунако нет способности двигать предметы? И где вообще носит этот несносный призрак?! Тетсуя вернулся к распятой на столе девушке и с интересом на неё посмотрел. — Вообще, полагается тебя раздеть, но не буду. Твоё платье идеально подходящего цвета, — он провёл пальцем вдоль запачканного кровью запястья и попробовал на вкус. — Ммм… как сладко… Следя за мужчиной, Сунако гадала, а не опоздали ли они. Возможно, этого человека уже не спасти, он полностью во власти захватившего его духа, и теперь, даже если им удастся изгнать беса, от скульптора останется лишь пустая оболочка. Мало радостная перспектива. Не стоит просто лежать и ждать, пока придёт помощь, тем более что её появление сомнительно. Кёхей вполне мог сдаться и пустить всё на самотёк. Ей нужно выбираться отсюда самостоятельно. Охотница покосилась на свои руки, для этого пришлось до боли вывернуть шею, но и тогда она с трудом смогла разглядеть свои запястья — слишком высоко заведены. Но если ещё немного пошевелить кистью, раны, оставляемые на коже, станут шире, а кровотечение — сильнее. Получится ли, используя кровь как смазку, освободить конечности? Страха не было. Сунако вернула себе утраченное на несколько мгновений присутствие духа и теперь холодно прикидывала варианты. Всё, чем она рискует, это навсегда лишиться возможности шевелить рукой, если неосторожно дёрнется и перережет сухожилия. Но, если её убьют, руки ей больше никогда не понадобятся. Из-за ширмы снова послышался звон и грохот: скульптор что-то искал. Да сколько он ещё будет копаться и медлить?! — Может, хватит уже тянуть? — Голос дрожал, и охотница надеялась, что Тестуя спишет это на то, что она боится. Он бы ошибся: Накахара чувствовала лёгкое возбуждение и, возможно, даже предвкушение, но была совершенно спокойна. Тёмные ритуалы всегда её завораживали, являлась ли она их непосредственной участницей или выступала лишь безмолвной зрительницей. Из-за этого даже её наставник когда-то считал её странной. Причиной же дрожи в голосе являлась крайняя сосредоточенность девушки на попытках высвободить запястья. Пока что они не приносили плодов, и это заставляло Сунако, морщась от боли и неприятного ощущения стекающей по коже крови, удваивать усилия. — Да вот никак не могу определиться… — Тетсуя появился перед ней внезапно, и охотница вздрогнула. Она опасалась, что скульптор может заметить её суету и насторожиться. — Как считаешь, мне сделать это безболезненно и быстро или позволить тебе как следует насладиться процессом? — Что угодно, лишь бы поскорее. — Тогда сначала перережу тебе горло. В руке, затянутой в белую хирургическую перчатку — Тетсуя тщательно подготовился к церемонии, даже медицинский халат надел, — блеснуло лезвие ножа. Сунако судорожно дёрнула руками, едва не взвыв от боли от впившихся в израненную кожу ремней, но высвободиться так и не смогла. Для того чтобы использовать духовную силу, ей необходима или пентаграмма, или телесный контакт. Сейчас, в таком положении, у охотницы не было шансов. И всё равно она начала бубнить под нос какое-то заклинание. Оно не помогло бы ей освободиться, оно не позволило бы ей отбросить противника или обездвижить его, но должно было придать ей на короткое время сил, достаточных, чтобы ещё раз попытаться освободиться. Внезапно из-за двери донёсся горестный вой, от которого у охотницы похолодело в животе. Тетсуя замер с занесённым над ней ножом, будто игрушка, у которой кончился завод. Это явно был чей-то предсмертный вопль. Кёхею всё же удалось расправиться с одной из адских псин. — Мои собачки… — всхлипнул он, готовый горько зарыдать. — Похоже, твой призрак всё же сумел их достать. Весьма похвально. Что ж, когда я закончу с тобой, мы с ним очень мило побеседуем. Сунако снова дернулась, но поняла, что, если попытается высвободиться, лишится кожи на руках. Это будет гораздо больнее, чем сунуть пальцы в огонь. Возможно, какое-то время она вообще ничего не сможет делать израненной кистью… Размышляя об этом, охотница медлила. Над её головой снова занесли нож. Последние звуки заклинания растаяли в воздухе, и мышцы налились силой. А, ладно, чёрт с ней, с рукой! Воинственно закричав, Сунако рванула левую руку, оставляя клочья кожи и кусочки плоти, как обрывки ненужной уже перчатки. Ничего, не жалко, через пару недель всё заживёт. Перед глазами всё поплыло, но силуэт опешившего на пару мгновений скульптора, она разглядеть смогла. Его замешательство было охотнице на руку — этого хватило, чтобы ударом в живот, заставить его скорчиться и уронить оружие. Сама Сунако вытащила спрятанный на бедре кинжал и полоснула им по ремням, освобождаясь окончательно. Тетсуя здорово просчитался, когда не стал её обыскивать и оставил при ней даже сумочку на тонкой позолоченной цепочке, переброшенной через плечо. Впрочем, лиши он охотницу оружия, её это не смогло бы остановить: она была настолько взвинчена, возбуждена и полна гнева на противника и собственную чрезмерную самоуверенность, что готова была вцепиться зубами в горло врага. Сунако как раз сгруппировалась, чтобы спрыгнуть на пол, когда дверь в лабораторию наконец с грохотом распахнулась. — А вот и я! — радостно провозгласил Кёхей. Эффектного появления героя не получилось: Сунако почти справилась и без него. Призрак сложил руки на груди и нахмурился: откуда столько крови? Потом он повнимательнее рассмотрел напряжённую спину охотницы, сидевшей на столе, её чуть отставленную вперёд левую руку, страшно израненную и кровоточащую, скульптора, пытающегося подняться на ноги и потирающего оцарапанную во время падения щёку и понял, что, пока его не было, здесь произошло кое-что интересное. Надо будет подробнее расспросить на этот счёт Накахару, когда они выберутся. Когда один из демонических псов уснул, Кёхей испытал соблазн попробовать вселиться в его тело, но потерпел неудачу. То ли потому что рядом не было Сунако, своим недоверием провоцировавшей его что-то доказывать, то ли потому что собака относилась к немёртвым, то ли просто потому, что человеческой душе в псовом теле не место, Кёхей после нескольких бесплотных попыток вынужден был сдаться и отлететь чуть назад. Нужно было постараться придумать что-нибудь ещё. Пару раз он попытался исчезнуть, пройти сквозь стену, чтобы выбраться в другую комнату, а оттуда — добраться до лаборатории, где этот помешанный держал Накахару, но, услышав предупреждающий рык, понял, что на него нападут раньше, чем он успеет хотя бы подумать и подобном. Кёхей почувствовал, что начинает бояться собак. А потом он неожиданно понял, что не один в этом коридоре. Нет, раньше ему тоже составляли компанию псы Тетсуи, но с ними призрак по определению не мог установить контакт. Любая попытка была чревата болезненным укусом, который долго отказывался заживать. А на этот раз Кёхей ощутил присутствие чего-то родственного, мирного, хорошо к нему расположенного. Сразу стало спокойно, как будто его похлопал по плечу лучший друг. Обернувшись, призрак увидел тех, из-за кого они с Сунако сюда пришли. Двенадцать белёсых силуэтов. У них не было тела, только изредка мелькали тонкие руки, испуганные лица, узкие плечи или даже угадывалась линия бедра. Девушки пытались что-то сказать Кёхею, но голоса у них не было, мимику невозможно было разглядеть, а пассы руками — уловить, поэтому он не понимал. Они были словно слепец и немой, повстречавшиеся на узком мосту и пытающиеся выяснить, кто должен уступить дорогу. Этим бедняжкам никогда не удалось бы дать ему то, из-за чего он цеплялся за мир живых. А вот их Сунако вполне могла наградить покоем. Собственное бессилие и никчёмность злили так, что хотелось ударить в стену кулаком. Но у Кёхея больше не было кулаков, настоящих, человеческих, наливающихся тяжестью, точно созревший плод, когда хочется приложить ими зарвавшегося наглеца, чувствующих сладкую боль, заставляющую кровь бурлить от восторга осознания собственной мощи. То, во что он превратился, было не способно на полноценную драку. И иногда, как, например, сейчас, это угнетало. Очень нескоро призраку всё-таки удалось понять, что ему хотели сообщить тени несчастных. Это было так просто, лежало на поверхности, и он мог бы и сам догадаться, но был настолько поглощён мыслями о собственном бессилии, что ненадолго даже забыл о том, что Сунако всё ещё нуждается в его помощи. — Иди сюда, песья морда… — ласково позвал Кёхей, формируя в ладони огонёк размером с яблоко. Адский пёс, остававшийся бодрствовать, лениво зевнул и внимательно следил за поднимающимся к самому потолку Кёхеем. Он был спокоен и расслаблен: призрак достаточно напуган, чтобы больше не делать глупостей. Пары укусов ему должно быть достаточно. А Кёхей между тем, кому-то кивнув, направился вперёд, в сторону двери, за которую его так упрямо не пускали. Пёс заворчал, поднимаясь на лапы, и приготовился к прыжку. Эти упрямые призраки такие глупые!.. — Вооот, хорошая псинка, давай, прыгай… Долго просить животное не пришлось. Когти клацнули по дереву, сдирая краску и оставляя борозды, а бело-сизое лохматое тело уже взвилось в воздух. Лязгнули зубы, смыкаясь на запястье призрака, заглатывая руку с намерением её отгрызть, но Кёхей против обыкновения не вскрикнул, не отскочил, а просунул кисть глубже в глотку животного. От клыков на коже оставались борозды, но призрак это не останавливало. В какой-то момент он снова кивнул сам себе, а потом раскрыл сжатую в кулак руку. Пёс вспыхнул ярче сверхновой, пронзительно завизжал и, разжав зубы, упал на пол быстро догорающей грудой костей. Через пару минут от него не осталось даже пепла. Со вторым молодой человек поступил быстрее, просто дохнув пламенем ему в морду. Животное ослепло, потеряло нюх и, жалобно завывая, принялось тыкаться в стены. Добивать его Кёхей не стал. В воздухе густо и тяжёло пахло палёной шерстью и горелым деревом — чудо ещё, что деревянный пол не вспыхнул, как хворост. Кёхей, чувствуя себя героем и даже едва заметно выпятив грудь, отбросил дверь внутрь. Она каким-то чудом удержалась на петлях и с грохотом врезалась в стену. По полу бусинами раскатилась штукатурка. Позже выяснилось, что торжественное и долгожданное появление Кёхея на деле оказалось не таким уж торжественным и долгожданным. Его это огорчило, но вид живой-здоровой Сунако обрадовал и даже заставил улыбнуться. — Накахара, у тебя что, традиция такая, вечно калечиться? — вместо приветствия спросил призрак. Охотнице его вопрос явно пришёлся не по душе. Она зло глянула на напарника и покрепче перехватила оружие. Скульптор медленно поднимался, лицо его, и до этого имевшее мало сходства с человеческим, медленно менялось. Нет, рога у Тетсуи не выросли, но клыки заметно удлинились, а глаза загорелись красным. — Ты можешь мне хотя бы раз помочь, не задавать глупых вопросов, а просто удерживать его какое-то время? — обратилась Сунако к Кёхею. — Сколько? — уточнил он, прикидывая, что можно предпринять в данной ситуации. — Сколько получится. Но мне нужно не меньше десяти минут. — Так мало? — Поверь, тебе это покажется вечностью. Он не стал спорить. Сорвав с петель занавеску, Кёхей запеленал в неё скульптора, и тот, не в силах устоять на ногах, упал на колени, глухо зарычав. Ткань затрещала, когда он забился в ней, и призрак завертел головой в поисках чего-то более серьёзного. — Он должен быть в сознании! — закричала охотница, когда Кёхей попытался приложить Тетсую металлическим подносом по голове. Сама Сунако что-то быстро-быстро читала, хриплым гортанным голосом, и на молитву это уж точно не походило. Вот она ненадолго замолкла, чтобы полоснуть по ладони ритуальным кинжалом. Подойдя к беснующемуся скульптору, она поднесла к его лбу запястье, и несколько капель её посеребрённой крови с шипением, будто кислота, впитались в кожу мужчины, оставляя сочащиеся сукровицей язвы. Если бы на охотнице был чёрный балахон вместо платья, Кёхей начал бы сомневаться, какой из участников разворачивающегося перед ним представления, жертва. Сейчас, с развевающимися вокруг головы волосами и горящим взглядом, бормочущая какую-то бессмыслицу Сунако была больше похожа на ведьму, чем скульптор — на одержимого. Ткань, хрустнув на прощание, клочьями разлетелась в стороны, и Тетсуя набросился на девушку. Он вцепился руками ей в шею, и Сунако, ненадолго замолкнув, бросила ему в лицо щепоть каких-то трав. Скульптор закашлялся, из глаз полились слёзы, Кёхей взмахнул рукой, отбрасывая мужчину к стене. Чтение заклинания возобновилось. Кёхей ожидал, что Тетсую будет трясти, словно в припадке, на губах выступит пена, глаза — выкатятся из орбит, а сам он будет всячески демонстрировать своё негодование и нежелание становиться участником ритуала изгнания. В действительности всё оказалось гораздо проще и менее зрелищно. Скульптор сопротивлялся, но использовал для этого исключительно физическую силу, как будто кроме неё у него не было другого оружия. Он, прижатый к стене по воле Кёхея, трепыхался, как жук на иголке, и тянул к Сунако руки. Его рычание изредка сбивалось на визг, лицо выражало невыносимую муку, в уголках губ пузырилась кровь. Почему-то скульптора было даже жаль. Он пал жертвой собственного тщеславия и теперь вполне мог потерять себя навсегда. Но охотница была неумолима. Она читала и читала заклинание, время от времени овевая мужчину травами, отчего он дёргался, выгибал тело дугой и снова бессильно приваливался к стене. Наблюдая за этим, Кёхей понял, что никогда не сможет заниматься тем же, чем и она, с таким же хладнокровием и отстранённой сосредоточенностью. Либо Накахара потрясающе сильная женщина, либо такая же сумасшедшая, как и мужчина, душу которого она сейчас пыталась спасти. Всё закончилось внезапно. Тетсуя захрипел, воздел руки к потолку, выкрикнул что-то на непонятном языке, а затем обмяк. Из его носа и рта пошла кровь. Сунако бессильно упала, гулко стукнувшись об пол коленями. Она была бледна, даже губы побелели, а фиалковые глаза казались огромными. Кёхей, поёжившись, отвернулся. В моменты, когда охотница колдовала, призрак её побаивался. После долгих попыток нащупать пульс дрожащими от утомления пальцами Накахара всё же выяснила, что скульптор жив. «Возможно, он будет не в себе, — добавила она. — Поэтому нам лучше уйти». Когда Кёхей взбунтовался против того, чтобы оставить беспомощного человека умирать в подвале, она парировала, что у этого беспомощного есть друг, который во всём ему помогал, а значит, обязательно прибежит проверить, как там дела с последней скульптурой. За судьбу скульптора охотница не переживала: с такими, как он, редко случается что-то действительно непоправимое. Покидая мастерскую, она прихватила с собой головы всех двенадцати гениальных скульптур. Это был акт чудовищного вандализма, но бедных девушек полагалось похоронить надлежащим образом, чтобы они наконец успокоились. Помочь с этим ритуалом Кёхей вызвался сам. Охотницу это удивило, но она промолчала. Он так и не рассказал ей, чем занимался, находясь под охраной собак, и как догадался, что их шерсть защищена от пламени, а тело — нет. Их отношения снова были натянуты до предела, и вот-вот готова была разразиться очередная война. Израненная рука медленно заживала, и Накахара на все предложения Кёхея показаться врачу упорно отвечала отказом. Как он себе представлял её попытки оправдаться падением с лестницы или ушибом, когда у неё начнут выяснять происхождение её травм? Сообщений о новых заданиях больше не было. То ли Сунако таким образом решили наказать, то ли был дефицит девушек-призраков на рынке немёртвых, то ли ещё что. В любом случае охотнице оставалось только слоняться из угла в угол и изнывать от скуки. Для неё ждать всегда было слишком мучительно. Очередной поход на кладбище, она знала, ничего не даст. Тогда охотница планировала, что это даст возможность убедить Кёхея, что человек, о котором он грезил, существовал ещё при его жизни, но всё закончилось провалом и очередной ссорой. За два месяца, прошедшие с момента их с Кёхеем сделки, Сунако начала даже привыкать к тому, что не проходит и четверти часа, как разгневанный призрак посылает в неё какой-нибудь увесистый предмет, а сама она идёт на кухню — готовить что-нибудь вкусное. Кёхея всегда выводила из себя неспособность поглощать пищу. Последние дни Сунако почти не разговаривала с призраком, но не потому, что злилась на него. Пусть Кёхей и бывал временами невыносим, зла охотница на него не держала. Причиной была она сама. Тогда, находясь в лаборатории, охотница до последнего ждала, что он придет, а, когда призрак явился, испытала странное облегчение и удовлетворение, но не подала виду. Ей нравилось его общество, он был первым, кому Сунако могла доверить свою спину, и в трудную минуту она ждала от него помощи… Но Накахара скорее отрежет себе язык, чем признается в этом. У них оставался всего месяц отпущенного срока. И никакой надежды на то, что они успеют исполнить поручение Ранмару. Но почему-то Сунако это совсем не беспокоило. Иногда ей казалось, останься Кёхей её напарником навсегда, она была бы только рада.