Не могу больше

Она была невероятно теплая, его хрупкая Мэри. Настолько теплая, что при первой же встрече Джону вдруг захотелось рассказать ей о том, о чем он ни с кем и никогда больше не говорил. Как будто прорвалась плотина, и его давняя боль ринулась неудержимым потоком. Он говорил, захлебываясь словами, перебивая себя самого, торопясь, словно боялся, что продолжить не хватит сил, и он не скажет самого главного. Все было важно, и не хватило бы жизни, чтобы обо всем рассказать. С каждым словом становилось легче. Вырвавшаяся на свободу боль уже не обжигала, не кромсала кроваво душу. Она просто изливалась из Джона и становилась слабее. Мэри слушала, понимала, и это решило все. * Как и все судьбоносные встречи, их встреча произошла неожиданно. Джон не любил метро. После гибели Шерлока оно его стало пугать. Душная толчея, чужие тела и запахи, гул проходящих поездов вызывали в нем раздражение и нервозность. Но в этот раз его неожиданно туда потянуло. Он стоял посреди снующей толпы, не зная, что он здесь делает. И вдруг кто-то больно наступил ему на ногу, мгновенно вызвав неуправляемое желание убивать. Девушка испуганно извинилась, потрясенная яростью его взгляда. Джону стало ужасно стыдно и отчего-то — весело. Огромные глаза смотрели на него настороженно, с легкой заинтересованностью, и он улыбнулся впервые за долгое время. Улыбка на собственном лице показалось Джону такой неуместной, что он невольно провел ладонью по колючим от вечерней щетины щекам. Ощущение было забытым и непривычным. Девушка не уходила, с любопытством рассматривая мужчину с измученными глазами. Он производил впечатление человека, сокрушенного страшным, незабываемым горем, и неожиданно для себя она спросила: — У вас что-то случилось? Этот простой вопрос вызвал в Джоне тот самый безудержный поток излияний. Вечер они провели вместе. * Впервые рядом с Мэри Джон вспомнил, как давно в его жизни не было секса. Она не относилась к той категории женщин, при одном только взгляде на которых ноет в паху, а по позвоночнику стекают огненные потоки. Джон вдруг подумал, что, пожалуй, в его жизни никогда не было подобных страстей. Желание возникало, сильное, страстное, но безумным назвать его было трудно, и он впервые об этом задумался. Мэри казалась милой, естественной, и Джону очень захотелось ее поцеловать. Он потянулся к ней не столько телом, сколько душой. Их первый поцелуй вместо предвкушаемого огня наполнил его тем долгожданным покоем, на который Джон уже не надеялся. Губы девушки прильнули доверчиво и призывно, и Джон углубил поцелуй… Впервые он целовался на улице, как мальчишка. Ему это очень понравилось, это будоражило и молодило. Надвигающиеся сумерки, яркие фонари — все было необычно, ново и почему-то таинственно. Прикоснувшись к ее нежной груди, Джон почувствовал давно забытое возбуждение. Оно сладко пульсировало внизу живота и разливалось томительными волнами по внутренней стороне бедер, жарко сосредоточившись в промежности. Джон ужаснулся, подумав, что за эти полтора года ни разу не испытал настоящего оргазма. Конечно, время от времени он кончал во сне. Одурманенный снотворным, утром он никогда не помнил своих снов. Оставалось только ощущение чего-то сладкого, запретного и характерные следы на белье. Желание сразу же стало почти нестерпимым. Он не понимал, хочет он Мэри или хочет освобождения от болезненного возбуждения. Девушка сразу почувствовала его нетерпение, и в больших зеленых глазах Джон увидел согласие. В такси он не выпускал ее ладонь из своей руки, и ему безумно хотелось прижать ее к своему мгновенно окаменевшему члену. Мэри сделала это сама — безрассудно, отчаянно смело, и Джон едва не закричал, прижав ладонь еще плотнее, больно вдавив тонкие пальцы в молнию брюк… Оргазм был такой ошеломляющей силы, что Джон не сдержался — охнул, судорожно стиснув колени. — Прости, — прошептал он, боясь поднять на Мэри глаза. — Я... У меня давно никого и не было. И ничего. Мэри молча прижала его пальцы к своим губам, и Джон наконец-то понял, что снова живой. * Привести Мэри к себе в квартиру после пары часов знакомства почему-то казалось абсолютно естественным. Джон вдруг подумал, что их встреча была предрешена и просто ждала своего часа. От этой мысли стало легко и ясно, исчезли границы, и, раздевая девушку, Джон не удивлялся отсутствию неловкости и смущения. Как будто тысячу раз он обнажал ее округлую грудь, целуя шелковистую кожу шеи. Рука скользнула в мягкое тонкое кружево трусиков, и пальцы нетерпеливо погрузились во влажное тепло, вызвав у обоих негромкие стоны. Мэри едва заметно насаживалась на пальцы, углубляя проникновение, и истекала соком, подводя Джона к пиковой точке возбуждения. Ему до дрожи хотелось войти в нее, но эта откровенная ласка была так невероятна и так сладка, что не было сил ее прекратить. Но Мэри и сама уже ждала продолжения, прижимаясь теснее разгоряченным телом, обвивая руками призывно и сильно. Внутри было горячо и тесно, и Джон не мог уже сдерживать нетерпенье. Он двигался в Мэри мощными толчками, упиваясь забытыми ощущениями, пьянея от близости женского тела. Ритмичными рывками девушка приподнималась навстречу, делая проникновение предельно глубоким и добавляя наслаждению дополнительную остроту… …Первый раз Джон заснул без снотворного, чувствуя легкость освобождения. Гибкое горячее тело спящей рядом женщины укутывало расслабленной негой и согревало молодым, щедрым теплом. Одиночество наконец отступило. Но утром Джон проснулся как обычно, только сегодня «Шерлок» почему-то прозвучало вопросом, и впервые за эти невыносимые полтора года Джон не задохнулся, произнося его имя. * Через месяц Мэри стала его женой, и Место незаметно стало домом, куда Джон с удовольствием возвращался. Их жизни переплелись так легко и естественно, что он уже не мог представить, что было как-то иначе. Но Джон никогда не говорил жене о любви. И ни на один день не забывал о Шерлоке. Нет, он уже перестал навязчиво думать о нем, терзаясь воспоминаниями. Как человек не думает о своем сердце, просто зная, что оно есть. Мэри помогла ему вернуться в реальность, и Джон был очень ей благодарен. Он будто впервые оглянулся по сторонам и с удивлением обнаружил, что жизнь не остановилась. Жизнь кипела, наполненная повседневной суетой, и именно этого Джону не хватало все это время. Вокруг были люди, и Джон подумал, что за полтора года ни с кем не сблизился настолько, чтобы это можно было назвать хотя бы приятельством. Он ужаснулся тому, насколько был одинок в своем горе. К дружбе Джон не стремился, но простого человеческого общения ему явно недоставало. Он возвращался к жизни, словно выздоравливая после тяжелой болезни, каждый шаг этого выздоровления давался ему с трудом. В их с Мэри жизни появились Алекс и Грейс, и Джон осознал, что впервые за долгое время в его так ревностно охраняемое пространство вошел человек, которого когда-нибудь он сможет назвать своим другом.