Не могу больше

Этот день был наполнен особенным смыслом и особенной радостью. Подобного воодушевления Джон не помнил. Так было только тогда, в те далекие времена… Нет, не надо об этом. Больше не надо… Даже женившись на Мэри и узнав недоступное ранее удовольствие проснуться рядом с теплым, тесно прильнувшим телом, до которого очень легко дотянуться и провести ладонью по ровно вздымающейся груди, услышать спокойное биение сердца и облегченно вздохнуть: не один, — даже тогда Джон не строил планов на будущее. Он просто жил, наслаждаясь самой возможностью чувствовать что-то ещё, кроме отчаяния и боли. Теперь, впервые за долгое время, он впустил в свое сердце надежду. Это было так ново и так прекрасно, что весь день с его губ не сходила улыбка, и даже не покидающее чувство вины перед Шерлоком не смогло омрачить его радужного настроения. Он энергично передвигался по зданию клиники, шутил с больными и персоналом, звонил Мэри безо всякой на то причины и улыбался, слыша в её голосе счастливые нотки. «Я куплю ей сегодня цветы. Много цветов. А Шерлок…» Джон продолжал улыбаться. Впервые он позволил чувствам, тщательно замурованным в тайниках своего сердца, излиться открыто и свободно: самоотверженная привязанность к Шерлоку, счастье иметь рядом такого друга, восхищение и преклонение, преданность и верность до конца. Всего было так много, и всё это всегда принадлежало Шерлоку. Шерлок был его жизнью, что уж теперь скрывать, тем более от себя самого. У Джона не было человека ближе, чем он, и потеря столь неразрывной связи неизбежно вызвала ту страшную ломку, которая подвела его к самому краю. И если бы не Мэри… Сейчас, когда Джону впервые за долгое время хотелось жить, он понимал, от чего уберегла его встреча с Мэри. Он не пережил бы своей потери. Нет. Время почему-то не лечило раны, напротив — с каждым днем они становились глубже и болели сильнее. Сегодня Джон дышал полной грудью, сегодня он искрился радостью и разговаривал с Шерлоком, как с живым. И впервые это было легко. «Шерлок, ты бы порадовался вместе со мной, ты был бы доволен моим выбором. Я знаю. Мэри… Она настоящее сокровище. Я её очень…» О н замер, напряженно прислушиваясь к себе. Любил ли он Мэри? Наверное, да. Джон ни разу не испытывал чувства, лишающего способности трезво мыслить. Всепоглощающего. Ему не с чем было сравнить то, что согревало сердце, когда он смотрел на нежно улыбающуюся жену. Да, конечно, это любовь. Конечно. «Глупые мысли. Неуместные сомнения. Ах, Шерлок… Ты бы сразу всё понял!» Джон рассмеялся, представив, как обращается к нему за советом. Представил Шерлока, его недоуменный взгляд, его скептически изогнутую бровь. О чем ты, Джон? Что ты хочешь услышать? Я ничего не смыслю в любви. Джон моргнул, и щеку обожгло неожиданной влагой. Именно в этот момент, ни минутой позже, раздался звонок. Звонили очень настойчиво, но охваченный внезапной иррациональной паникой, Джон боялся ответить. Страх пронзал до холодных мурашек, делая тело слабым и уязвимым. Его тихое «слушаю» прозвучало вымученно и хрипло. Мгновенно увлажнились ладони, едва удерживая выскальзывающий из рук телефон. — Здравствуйте, Джон. Неожиданно стало темно, и Джон с усилием тряхнул головой, пытаясь отогнать накрывающий мрак. Он сразу её узнал, но всё же для чего-то спросил: — Кто это? — Молли. Вы меня не узнали? — Узнал. Они замолчали. Долгая пауза вытягивала из Джона последние силы. Он не понимал, почему так глупо напуган, но дрожь усиливалась с каждой минутой. Этот звонок из прошлого в одно мгновенье перечеркнул настоящее. Старательно выстроенные стены рухнули. Вернулась боль, и оказалось, что её не стало меньше. Самообман — штука хорошая, но хрупкая, как первый осенний ледок. Бесспорно, Молли хотела сказать что-то важное, но нерешительно медлила, и от этого Джона начало по-настоящему лихорадить. — Мне необходимо поговорить с вами, Джон. Снова потемнело в глазах, и Джон сжал телефон так сильно, что на ладонях выступили багровые полосы. — Я не вижусь ни с кем после того, как… Одним словом, я вряд ли смогу. — Джон, это важно, поверьте. Вы должны меня выслушать, потому что… время пришло. Время пришло? Для чего? Тошнотворная муть сдавила горло, не позволяя задать простые вопросы, словно услышав на них ответ, Джон не сможет справиться с тем, что его ожидает. Слова выплеснулись вместе с этой мутью, но легче не стало: — Хорошо. Где мы встретимся? — Где вам удобно. — Только не у вас. Я не… — Конечно, Джон. Я же сказала, где вам удобно. — Тогда в Квин-сквере. В шесть. В шесть. Джон вдруг подумал, что сегодня, в шесть часов вечера, его жизнь изменится навсегда. *** Он предупредил жену, что задержится, ничего не сказав ей о предстоящей встрече. — Джон, что случилось? Видит бог, он старался как мог не выдать голосом своего волнения, и даже пытался улыбаться. Но Мэри чутко уловила и дрожь, и нервные спазмы горла. — Ты болен? — Всё в порядке, любимая. Впервые Джон назвал её так и почему-то испугался собственных слов. Как будто только что он перешагнул черту, переходить за которую было ещё не время. Мэри прерывисто вздохнула и тихо попросила: — Не задерживайся надолго, я… так соскучилась по тебе, Джон. * В парке было многолюдно. Наступающий вечер обещал быть безветренным и теплым. В такой вечер хорошо неспешно прогуливаться, вдыхая пряный запах опадающей листвы и последних осенних цветов, и ни о чем не думать. Просто существовать. Джон любил осень. Она редко навевала на него тоску. Особенно после того, как в его жизни появился Шерлок. Когда Шерлока не стало, Джон прихода осени не заметил, как не замечал ничего вокруг. Это была первая осень, которой он мог бы по-настоящему насладиться. Молли изменилась за это время, став интереснее, ярче. Она похудела, и эта неожиданно благородная худоба придала ей утонченности и изящества. Исчезла суетливая угловатость движений, а взгляд перестал быть мечущимся и смущенным. Волнистые волосы живописно рассыпались по спине, и их медовый отлив вызвал в Джоне неожиданное желание медленно провести по ним ладонью, вдохнуть их сладкий аромат. Молли казалась… очень родной. «А ведь она была в Шерлока влюблена», — внезапно подумал он и вспомнил свою неуместно ревнивую реакцию на это открытие тогда, в той жизни… Смешно. Какая же его охватила тоска! Их с Шерлоком прошлое: небольшая гостиная на Бейкер-стрит и слабое мерцание камина; ссоры и вечные пререкания друг с другом; зимние вечера, зачастую молчаливые, но неизменно уютные, когда не нужны слова, когда хорошо и так; ночная тишина квартиры; заспанный Шерлок, лениво пьющий на кухне утренний кофе, — обрушилось на него и сразу затмило собою всё. Развернуться и немедленно уйти. Всё его существо сейчас требовало именно этого. Не надо было соглашаться на встречу, не надо было видеть изменившуюся, но тем не менее ту самую Молли. Уйти. Пока не поздно. Пока боль скрутила не слишком сильно. Уйти. Но он подошел к сидящей на скамейке девушке и поздоровался. Она вскочила порывисто и немного испуганно, словно не ожидала его увидеть. Или уже не надеялась. — Джон… — Я опоздал? — Кажется, нет… Не знаю. Я не следила за временем. — Замечательно выглядите. — Спасибо. Прогуляемся? Или… — Останемся здесь. У меня был не очень спокойный день. — Конечно. Они присели на скамью и натянуто замолчали. Никто из них не начинал разговора первым, и с каждой минутой неловкая пауза становилась длиннее. Джон смущенно кашлянул, и Молли сразу же встрепенулась, повернувшись к нему всем корпусом. — Я слышала, вы женились? Поздравляю. — Кто вам это сказал? — удивился Джон и сразу же понял, как странно выглядит его удивление. В конце концов, они на одной планете. Это он, Джон, всё это время пребывал в своем, обособленном мире, куда никого из прошлого не допускал. А все остальные продолжали жить, общаться, делиться новостями. Джон вздохнул и слегка улыбнулся. — Глупо звучит. — Мне рассказал об этом Грег… Инспектор Лестрейд. — Молли тоже улыбнулась и, кажется, ей стало немного легче. — Вы счастливы, Джон? Почему-то этот вопрос застал Джона врасплох. Он пришел сюда не за этим. Кроме того, в словах Молли он уловил скрытый, но услышанный им подтекст. Упрекнула? Но почему? За что? — Молли… — Джон не стал отвечать и переменил тему: — Вы пригласили меня для разговора. О чем? — О, простите, — вспыхнула Молли и нервно поправила волосы. — Я так растеряна… Она открыла и снова закрыла сумочку и неожиданно сказала: — Вас не было на похоронах. Какого черта?! Джону стало трудно дышать. — Я был болен. — Унизительное чувство, что приходится оправдывать свою невменяемость в те страшные дни, полоснуло резко и больно. — Вы же всё знаете. — Господи, Джон, — Молли испуганно вскинула на него глаза, — вы неправильно меня поняли! Видимо, мои слова прозвучали упреком. Я бываю порой так нелепа. Простите. Она достала из сумки носовой платок и крепко зажала его в побелевшем от напряжения кулачке, словно этот маленький, тонкий клочок батиста сможет помочь ей наконец произнести то, ради чего она и пришла в этот сквер. Сердце Джона дрогнуло от жалости, и он решил ей помочь. — Молли, вы хотите рассказать мне о… его смерти? Девушка заметно вздрогнула и отрицательно качнула головой. — Нет. Я хочу рассказать вам о его жизни. Джону показалось, что он ослышался. — О его жизни? — удивленно переспросил он. — О чем это вы? Неужели вы полагаете, что можете знать о его жизни больше, чем я? Он вдруг почувствовал легкую злость. Как будто право знать Шерлока лучше, чем кто бы то ни было, у него сейчас безжалостно отнимали, лишая заслуженной привилегии быть ему самым близким человеком на свете. — Это я жил с ним под одной крышей! — горячился он, но Молли его перебила. — Он пришел ко мне в тот ужасный вечер… — начала она после короткого вздоха. Джон слушал тихий монотонный голос и ничего не понимал. Слова отскакивали от его сознания, как горошины от стены. Он заворожено смотрел на медленно шевелящиеся губы девушки, тщетно пытаясь вникнуть в суть и смысл того, что они произносили. Молли рассказывала подробно и долго, и с каждой минутой Джону становилось всё труднее, всё невозможнее дышать полной грудью, видеть её лицо, слышать звуки окружающего его мира. Захотелось немедленно встать и уйти. Убежать, спрятаться от собственного тупого непонимания, от охватившего тело жара, от струящегося по спине пота, уже насквозь пропитавшего рубашку. Хотелось увидеть Мэри, прижаться к ней и плакать долго и горько, пока не растает в груди ледяной, обжигающий холодом ком. Он резко поднялся, прервав Молли на полуслове. Эту муку невозможно терпеть! Вязкая каша слов, складывающихся в предложения и фразы, истязала его отказывающееся что-либо воспринимать сознание. «Потом… Потом… В следующий раз. Я всё равно ни черта, ни дьявола не понимаю!» — Мне пора. Было очень приятно встретиться с вами, Молли. Надеюсь… — Джон! От её отчаянного крика сердце испуганно сжалось. — Вы совсем не хотите видеть его? «Господи, помоги мне понять, что происходит! Помоги! Пожалуйста, господь милосердный…» — Кого? — Шерлока… Шерлока, Джон. Он жив.