Грешники.

Здесь шумно. Слишком шумно. Можно убавить этот звук черт возьми? Моя бледная рука тянется к крану с холодной водой и открывает его, покрутив пару раз. Ледяная вода рушится на мое тело, заставив почувствовать легкую судорогу. Перед глазами появляется розовый цвет, который, то сгущается, а то вовсе пропадает. Я глупо улыбаюсь и эта улыбка застывает до того момента, пока я не чувствую на себе пронзительный взгляд, от которого в левом плече начинает неприятно колоть. Обернувшись, останавливаюсь на застывшем парне в дверях. Два карих глаза широко распахнуты, а рот сжался в тонкую линию. На голове беспорядок, белые локоны спутаны друг с другом и рассеянны по разным сторонам, будто он ерошил их от гнева. Он стоит в одних джинсах, спущенных настолько, что видна дорожка волос, ведущая от пупка до начала мужского достоинства. Мои щеки начинает резко печь, когда я прихожу в себя и осознаю, что происходит. — Проваливай! — рычу я, срывая с крючка полотенце и обертывая его вокруг себя. Блондин хитро ухмыляется и на его правой щеке образовывается ямочка. — Джас! Что ты делаешь? — мой голос срывается. — Тсс, — он прислоняет к губам указательный палец, заставляя меня заткнуться. Джастин хватает меня за руку и вытягивает её к себе. Вот же дерьмо! На моей руке два явных следа, от недавно сделанных уколов. — Ты опять за свое сестренка, — шикает он и отпускает меня. Его это до жути раздражает, и я прекрасно знаю об этом, но ничего не могу изменить. К счастью, я ещё не увязла в этом по уши, как мои старые друзья, ведь половина из них гниют в сырой земле. — Дикая , — шепчет хрипловатый голос с примесью стали, — Если хочешь подохнуть, только скажи, я все устрою. В голову дает и мне хочется смеяться, что я и делаю. Хохочу во весь голос, как больная и подавленная психопатка. Все вокруг становится фиолетовым, после красным, зеленым, желтым и так сменяя все цвета радуги. Потеряв равновесие, лечу вниз, шлепаясь на плитку и разбивая губу. Больно. Подношу к лицу руку и вытираю кровь, продолжая заливаться нездоровым смехом. — Чокнутая, — ворчит братишка, поднимая меня с прохладного пола. Я отталкиваю его и утыкаюсь спиной в стену, сползая по ней вниз. Трясущимися длинными пальцами щупаю разбитую нижнюю губу и хмурюсь, когда её пронзает словно иголкой. Хлопаю пару раз себя по лицу и запускаю руки во влажные локоны, массируя кожу головы. В глазах все ещё размывается силуэт брата, отчего я хихикаю. Он даже не подозревает, как мне было хорошо, пару часов назад, когда я делала очередной укол, и происходило чудо. Да, ему и не понять этого. Слишком уж правильный. Мамочка постаралась. — Завязывай в гляделки играть. — буркнула я себе под нос. Он поднял меня на руки. Как обычно. Без слов. А надо ли что-то добавить? Молча донес до моей спальни и уложил на кровать, срывая полотенце и откидывая его в сторону, после чего накрыв теплым одеялом. Все просто. — Спи. Потом поговорим. — ушел. Я благодарна ему за то, что моя мать ничего не знает и надеюсь, что никогда не узнает. Почему? Нет, я не боюсь её, многие боятся, а я нет. Она не должна знать, что я сдалась, сломалась и упала. Я хочу, чтобы она думала, что я все ещё уверенно стою на своих двух ногах. В глазах своей матери каждая дочь или же сын обязаны оставаться сильными. Но мне жаль, что я не справилась с этой задачей. Мне правда, жаль. Меня преследуют взволнованные возгласы и крики, возможно, мне послышалось, но кажется, что я услышала рыдание женщины сквозь всю эту суматоху. Мимо меня на высокой скорости пролетает скорая помощь, а следом за ней и полиция, создавая ещё больший шум. На миг что-то внутри меня вздрагивает и неведомая сила заставляет меня сорваться с крыльца, на котором я умиротворенно сидела пару секунд назад и пойти туда, где уже скопилось немало народу. Дойдя до толпы, я вежливо прошу каждого человека перед собой отойти в сторону и прохожу все дальше, пока не утыкаюсь в какого-то мужчину, преграждающего мне путь. Поднимаю взгляд и отхожу от него в сторону, пытаясь что-либо разглядеть. Когда я вижу знакомую спину, одежду и прическу, то со страхом замираю на месте. Нет. Мама сидит на тротуаре и прикрывает свое лицо руками, запачканными в крови. Она плачет. Остальное происходит, как в замедленной съемке. Я срываюсь с места и несусь к плачущей женщине, отталкивая её от тела, и падаю на колени, сдирая с них ткань джинсов. Нет, нет, нет. Это невозможно. Только не так. Открываю рот, чтобы закричать, но наружу выходит лишь хрип, словно я онемела. Пелена слез на моих глазах затуманивает мой взор, и я просто начинаю рыдать навзрыд, когда меня хватают чужие руки и отводят в сторону. Я сопротивляюсь, пытаюсь вырваться, но в меня что-то вкалывают, и через какое-то время в глазах темнеет, заставляя меня безысходно погрузиться в глубокий сон.