***
После ужина мы все выходим на улицу. Устраиваемся на крыльце, на открытой веранде, на земле. Лиса и Лукас на скорую руку сооружают костёр, создавая огонь в центре сложенной из камней восьмиконечной звезды. Саша приносит укулеле; как он сам говорит, пока настраивает инструмент — это единственная нужная вещь, которую для него передали из штаба. — А я так надеялся, что хотя бы тут отдохну от этого бренчания! — бурчит Бен. Разместившись на самой нижней ступеньке крыльца, он вытянул ноги вперёд и приложился головой к деревянной перекладине. Кепка сползла ему на лоб, и её козырёк теперь отбрасывает тенью скрывают его глаза. — Я специально не доставал её, настаивая твоё ожидание как хороший коньяк, — подаёт голос Саша. На секунду он поднимает глаза к небу и прикрывает их, словно вспомнив о чём-то приятном. — Блин, сейчас бы коньячок! — Ага, под шашлычок, — поддакивает Бен. — Я вам дам коньячок! — раздаётся недовольный голос Татьяны. Она сидит в соседнем доме на втором этаже, но окно в комнате открыто нараспашку, а потому ей не составляет труда нас контролировать. — Никакого алкоголя в мою смену! — Мы просто шутим! — кричит Саша в ответ. Когда наши взгляды пересекаются, он игриво подмигивает мне, ставя под сомнение своё предыдущее утверждение. Я касаюсь бедра, нащупывая карман и Нити Времени в нём через ткань штанов. Спрятала их после экстренного собрания, где мы уже официально объявили ребятам и кураторам о нашем плане. Не помню, сколько из них было за, а сколько против. Все голоса в одну секунду потонули в общем гуле, сбежать от которого мне удалось, лишь ретировавшись из комнаты. — Ты бы отдала их Эдзе, — говорит Ваня. Он примащивается рядом и вторит моей позе: локти кладёт на перекладину веранды, а спину на неё облокачивает. — Он сказал, пока они ему не нужны, — произношу я, опуская взгляд на топорщащийся карман. — Как думаешь, стоит ему доверять? Странный он какой-то… — Заметил, как он отгоняет от себя что-то невидимое? — Вот и я о том же, — поддакивает Ваня. — Невидимое. Ведь Эдзе не только видит призраков, но и может использовать их энергию. И это его движение, — Ваня машет рукой перед лицом, изображая движения мага, — вдвойне меня смущает, когда я об этом вспоминаю. Все голоса вмиг стихают, стоит только среди них тонкими мелодиями вспыхнуть музыке укулеле. Раньше никогда не слышала ничего подобного. Пытаюсь провести параллель с балалайкой или гитарой, но ни тот инструмент, ни другой никогда не вызывали у меня мурашки. Мелодия кажется отдалённо знакомой, но каждый раз, когда я почти понимаю, где могла раньше её слышать, заветное воспоминание ускользает. Бен подтягивает ноги к груди и с глухим стоном прячет лицо в сложенных на коленях руках. Нина, сидящая на ступеньку выше рядом с Лисой, покачивает головой в такт мелодии. Марк, разместившийся на треножной табуретке, которую ему из дома вынес Лукас, сначала поднимает взгляд на Лию, стоящую по его левое плечо с хмурым лицом и скрещенными на груди руками, а затем в лёгком движении роняет голову ей на бедро, прислоняясь. Лиза перекидывает руку через Рэмову голову. Они расположились ближе всего к костру. Его огни пляшут в их глазах цветными бликами. Рэм наклоняется и целует Лизу в лоб, и на это короткое мгновение лицо девушки меняется до неузнаваемости. Я не вижу непробиваемую стену; я вижу душу, влюблённую без оглядки. В стороне от всех стоят пираты. Филира выписывает руками в воздухе своеобразные, под стать мелодии, движения, едва ли напоминающие танец в привычном для меня смысле. Гло сидит у неё в ногах, прикрыв глаза и откинувшись на камень. Север смотрит куда-то вдаль, показательно всех игнорируя. Он до последнего не хотел присоединяться к нам в этом импровизированном уличном вечере. Если бы не Кирилл, умудрившийся уверить его в пользе прогулок перед сном, он бы точно не сдался. Хотя, что-то мне подсказывает, что дело далеко не в оздоровлении... Мой взгляд встречается с Кирилловым. Вернувшийся с того света друг улыбается мне и касается пальцами медальона, висящего на шее. Непроизвольно, я тянусь к своему. Все кусочки души только-только встали воедино: мои лучшие друзья живы, я наконец встретилась с отцом, отношения с близнецом моего приёмного брата уже не походят на натянутую до предела струну — и теперь её снова придётся делить на части в попытке, как бы парадоксально это не звучало, сохранить её целостность. Если в прошлом изменится хоть одна деталь, я разом могу лишиться всего, что мне дорого. Жизнь превратиться в иную реальность, где для меня прежней попросту не будет места. Даже во время панических атак мне не было страшно настолько, что сбивается дыхание, во рту ощущается привкус металла, а живот делает попытки извергнуть любую пищу или жидкость вперемешку с желчью. Я едва стою на ногах; едва понимаю, что творится вокруг. Смаргиваю пятна, появившиеся перед глазами от долгого смотрения на костёр, и перевожу взгляд на Ваню. Если бы Даня был рядом, он бы меня обнял, он бы попытался успокоить, сделать всё, что в его силах, чтобы мне стало легче. Он бы меня никуда не пустил. — Что? — спрашивает Ваня, не поворачивая головы. Разумеется, заметил, что я таращусь на него. Как же иначе. — Ничего, — произношу я. — Просто… Мы правда собираемся отправиться в прошлое? — Волнуешься? — Я в ужасе, — срывается с языка раньше, чем я успеваю подумать. Многое сейчас держится лишь на том, что всем видом я показываю уверенность в собственной идее. И неосторожно сказанное слово может запросто всё испортить. — Да, я тоже, — неожиданно говорит Ваня. Он поворачивает лицо на меня и глядит поверх стёкол очков. Спустя секунды вместо кофейных радужек вспыхивают тёмно-оранжевые. Завораживающее зрелище. — Что ж, приятно знать, что не я одна такая трусиха. В уголках губ Вани скрывается улыбка. Быстрым движением руки он поправляет очки, возвращая их на законное место. — Могу кое-что спросить? Раньше, кажется, это был мой коронный вопрос, не его. — Конечно, — киваю я. — Даниил, — произносит он. У меня внутри всё скручивается. — Он… ну, мы… Ваня силится подобрать правильные слова, но всё, что у него выходит: это отрывки местоимений и сбивчивое «э-э-э». Но, мне кажется, я знаю, о чём он хочет спросить. — Вы во многом схожи — произношу я. — Например, в привычке закусывать щёку или активно жестикулировать левой рукой при разговоре. Из-за этого первое время я, глядя на тебя, видела брата, по которому безумно скучала, а сейчас… Я знаю, что ты — не он. Чётко вижу эту разницу. И даже не в очках дело, просто вы очень разные, хоть внешне — копия друг друга. Это словно… не знаю, как объяснить… — Две стороны одной медали? — предполагает Ваня. Тихо кашляет, прочищая горло. Саша тут же сверкает глазами в его сторону, мол: «Как посмел портить мою мелодию? Не умер бы, чуток потерпев!». На это Ваня отвечает ему приподнятыми бровями и лёгким прищуром. Однажды, сидя за книжкой, я сказала Дане, что сломаю ему пальцы, если он не перестанет барабанить ими по столешнице. Тогда он одарил меня тем же взглядом, полным усталости и легкого пренебрежения. Две стороны одной медали. Лучше и не скажешь. — Теперь моя очередь, — говорю я. Саша, снова услышав нас, громко вздыхает. Не хочу мешать остальным наслаждаться его музыкой, а потому наклоняюсь ближе к Ваниному лицу. От него пахнет пылью — запахом, которым пропитался каждый из нас за время нахождения в Огненных землях. — Теперь я спрошу, — полувопросительно шепчу я. Ваня коротко кивает. — Что у тебя с Леной? — Мы друзья…. если ты об этом. А если не об этом, то тогда я не понял вопроса. Я хмыкаю. Когда Ваня волнуется, он напоминает щенка, едва отлученного от матери и теперь не знающего, куда ему приткнуться. — Вы, вроде, очень близки. — Мы лучшие друзья. — Ну я так и подумала. Враньё. Ведь я помню: и тот взгляд, когда он увидел Лену, лежащую едва ли в сознании после встречи с фейри, и тон его голоса, когда он спросил, сколько раз ещё должен её спасать, и радость от её выздоровления, и перепалки, заканчивающиеся виноватыми взглядами обоих в экраны своих наладонников, и излишне долгие пожелания спокойной ночи, и… не знаю, почему, но я заметила. И сделала выводы, в которых сейчас уверена как никогда. — Знаешь, о чём я думаю? — я толкаю Ваню плечом. Вроде не сильно, но от неожиданности Ваня покачивается и на долгую секунду теряет равновесие. — Когда всё это кончится, можно устроить что-то вроде семейного ужина. Вы с Дмитрием придёте к нам домой. Я познакомлю тебя с мамой! Что-то мне подсказывает, ты ей понравишься. Она всегда хотела, чтобы её дети были самыми умными… Даня ещё куда ни шло, а от меня в этом плане совсем никакого толку! — Слав, — произносит Ваня. Обычно после моего имени, сказанного таким тоном, не следует ничего, что бы могло мне понравиться. — Ты, вроде, хорошая, и возможно Даниил с вами очень счастлив, а Дмитрий только и делает, что спит и видит, как снова сможет назвать свою бывшую жену любимой, но.… Это не добрая голливудская комедия, где в конце все счастливы, благодаря наплевательскому отношению к логике и сюжету. Это жизнь. — Выпячивая грудь вперёд, словно каждый следующий вдох ему даётся тяжелее предыдущего, Ваня делает паузу, в течение которой я слышу, как Саша заводит новую песню. — У нас ничего не получится. Семья — это… — Не надо, — обрываю Ваню я. И с чего вдруг решила, что он переменил своё мнение? То, что несколькими минутами назад он был ко мне добр, не значит ровным счётом ничего! — Ты не обязан ничего объяснять… Кажется, Ваня что-то произносит, но я уже не слышу, стремительно направляясь к двери и исчезая в доме. Пытаюсь заставить себя остановиться и подумать. На что я обижаюсь? На то, что у Вани есть своё, отличное от моих розовых мечтаний, мнение? Но ноги сами ведут меня прочь. Влетаю в дальнюю комнату, хлопаю дверью…. … И подскакиваю на месте, когда вижу Эдзе, удивлённо вскинувшего брови и замершего с какой-то деревянной посудой в руках. — Впрочем, — произносит он, осматривая меня с ног до головы. Взгляд его цепляется за карман моих штанов, в котором лежат Нити. — Ты как раз вовремя. Молча вытаскиваю Нити и протягиваю Эдзе. Он выставляет посудину, которой оказывается неглубокая щербатая чаша, и подбородком указывает мне, чтобы я положила их на дно. Сейчас там что-то чёрное и крупное, напоминающее камни, плавает в золотисто-зелёной жидкости, мутной, как болотная жижа, и пахнущей в чём-то похожем на ихтиоловую мазь. — Ты не захочешь знать, что это, — произносит мужчина раньше, чем я открываю рот, чтобы спросить. Поджимаю губы и киваю. За последнее время я привыкла играть по чужим правилам. — Значит, всё почти готово? — предполагаю я. Эдзе отворачивается к столу. Телосложением он ни в чём не уступает своему сыну; мышцы обоих высечены из мрамора. Только Лукас носит свободную одежду, прячась за разлетающимися рукавами и широкими штанами, а Эдзе наоборот облачает своё тело в то, что будет подчёркивать каждый его идеальный изгиб. — Почти, — повторяет Эдзе. — Ненавижу это слово. Почти — это недостаточно. Лучше уделить своему делу чуть больше времени, чтобы оно вышло полностью, чем пытаться работать с огрызками. Вместо ответа я обхожу стол и присаживаюсь на кровать. Воздух в комнате пропитан чем-то инородным. Не представляю, как сегодня нам удастся уснуть, если к ночи это не выветрится. — Откуда тут взялся стол? — спрашиваю я. Треугольный и высокий, как барная стойка; как раз подходящий размер для того, чтобы Эдзе колдовал над ним, не горбясь. Столешница чёрная, в отличие от красных тонких ножек, и покрыта причудливыми узорами. Несмотря на небольшой размер, стол умещает на себе много разных предметов: здесь и деревянные чаши разных размеров, включая самую большую, в которой бултыхаются Нити, и ступа, и какие-то травы в баночках, и кости (по размеру маленькие; интересно, человеческие?), и синие свечи, напоминающие восковые карандаши для рисования, и перья чёрной птицы. А главным венцом всего этого магического беспорядка является маленькая, но распухшая от вложений и страниц книга в коричневой плотной обложке. — Это книга магии? Эдзе поднимает на меня многозначительный взгляд. — Кто я, по-твоему, лесная волшебница? — едва размыкая губы, произносит он. — Это гримуар. Серьёзный учебник, а не детские почеркушки. — Я просто спросила. — А я просто ответил. Если бы я не знала, что Эдзе — отец Лукаса, подумала бы, что он родственник Бена. — Как вы переместите нас, если в то время мы ещё не были рождены? — Я свяжу вас с вашей кровью, — теперь уже не отрывая взгляда от своих дел, отвечает Эдзе. — Влас вернёт Христофа в его тело, я же вас — в тела ваших предков. Для этого придётся буквально поменять вас местами во времени. Это ещё опаснее, чем обычное путешествие в прошлое, потому что всегда есть вариант ошибки и того, что вы застрянете там навсегда без возможности вернуться обратно после обрыва Нитей. Всё, на что меня хватает — это поднять в воздух оттопыренный в кулаке большой палец и произнести: — Круто. — Это ещё не всё, — тем же будничным тоном продолжает Эдзе. — Ребята из прошлого попадут сюда, в ваши тела. Их надо будет оградить, чтобы они не нанесли вред ни себе, ни окружающим. — И как вы это сделаете? Эдзе хмыкает. Моё сомнение в его способностях явно только веселит мага. — Как, ты говоришь, тебя зовут? — вдруг спрашивает он. — Слава. — Вот что, Слава. Скажи Лукасу, что мне нужно ещё одно помещение: большое и скрытое от посторонних глаз. — Тюрьма сойдёт? — прикидываю я, вспоминая место, где первое время содержали пиратов. — Точнее, не тюрьма, а подвал. — Отлично, — кивает Эдзе. Несмотря на наш диалог, мы друг на друга не смотрим. Эдзе увлечён своей работой, и я его работой тоже. — Это человеческие кости? — спрашиваю я, когда Эдзе берёт одну, кладёт в деревянную посуду и, ловко орудуя толкушкой, превращает её в порошок. — Как твои друзья тебя терпят? — поднимая на меня глаза, спрашивает он. — Столько вопросов, и ни одного собственного ответа. — Это называется «любознательность», — вставая на собственную защиту, я выпрямляю спину, чтобы казаться более уверенной. — А мне казалось, что глупость. — Чтоб вы знали, это я предложила переместиться в прошлое, чтобы остановить Христофа. Платина в глазах Эдзе темнеет на пару тонов. — И ты правда предполагаешь, что эта идея хороша? — А разве нет? — я встаю с кровати. — Остановить Христофа… — Нет, — обрывает Эдзе. Его рука на мгновение вздымает в воздух, будто он хочет бросить в меня то, что сейчас сжимает в кулаке. — Я имею в виду, неужели вы так уверены, что останавливать его вообще необходимо? — Вы сами сказали, что Христоф сейчас зол, как чёрт, и ждать от него можно чего угодно. Эдзе качает головой. Ещё одна прядь волос падает ему на лоб. — Дело не в этом. Да, Христоф хочет изменить прошлое, но ради чего? — я почти отвечаю на этот вопрос, когда Эдзе делает это сам: — Чтобы спасти человечество, дать ему шанс на жизнь в более выгодном положении. Преподнести вам господство на блюдечке, если хочешь. А вы вместо этого намерены остановить его. И почему? В этот раз я молчу, но и Эдзе тоже. Мы смотрим друг на друга некоторое время, в течение которого я отчётливо чувствую на коже холодок. В голову приходит мысль о могильном дыхании, и от этого становится не по себе. — Вы хотите спасти своё настоящее. Тех, кто вам дорог. Это благородно, но как-то эгоистично, не находишь? — Но естественный ход… — Если бы ты знала, сколько раз за всю историю этот самый естественный ход вещей нарушали, ты бы не стала использовать его, как аргумент. Не знаю, умён ли Эдзе настолько, насколько пытается казаться, но его слова имеют вес даже на слух, без доказательств. Поэтому я лишь киваю и, недолго думая, выхожу из комнаты, чтобы сказать Лукасу про просьбу его отца. Сказать Лукасу… сказать. Может, поэтому меня как мячик для пинг-понга и кидает из одной стороны в другую, что ни с кем до сих пор не поделилась своими переживаниями? Одно дело раз упомянуть об испуге и перевести всё в шутку, а другое — поговорить по душам... Здесь оба моих лучших друга. И я точно знаю, что и Лия, и Кирилл обязательно меня выслушают. Но всё же думаю о Бене, который вместо того, чтобы оказать поддержку, на откровение отвечает тем же: то ли чтобы говорящему было не так уж неловко (что не очень в его стиле), то ли потому, что поделиться переживаниями первым у него попросту не хватает смелости.***
Уже на следующий день после полудня Эдзе созывает нас в отведённый ему подвал. Как только оказываюсь внутри, сразу вижу изменения, которые он привнёс в местный интерьер. В центре появились три круга, края которых обозначены мелом и воткнутыми в определённые точки костями — по пять на каждый круг. — Это ещё что за чёрт? — спрашивает Бен, едва все успевают переварить увиденное. — Ловушки, которые не дадут прибывшим из прошлого набедокурить здесь, в будущем, — спокойно отвечает Эдзе. — Только они ещё не готовы. Эдзе осматривает нас, пока молча стирает с рук следы мела. — Нужно наше участие? — первым догадывается Ваня. — Можно и так сказать. Вы уже определились, кто именно отправится в прошлое? — Доброволец, — декларирую я, поднимая руку. — Отлично, — кивает Эдзе. Не успеваю сообразить, как в его руках сверкает что-то блестящее. В ту же секунду чувствую сначала сильную хватку холодных пальцев на своём запястье, а затем острую и дикую до брызнувших слёз боль в ладони. Сложно прикинуть, насколько глубок порез, но кровь почти сразу начинает орошать пол подо мной. — Какого чёрта! — взвизгиваю я. Эдзе, не давая опомниться, свободной от кинжала рукой хватает меня за шкирку и тянет к ловушке. Никто не пытается мне помочь. Я хочу глянуть на ребят, но не могу извернуться. Опустив меня на колени, Эдзе вытягивает мою порезанную руку и капает кровью на кости. Свечение, которое они начинают излучать, когда с губ мага срывается первое слово на неизвестном мне языке, напоминает отражённый от зеркальной поверхности солнечный свет. Оно настолько ярко бьёт в глаза, что приходиться зажмуриться. — А теперь выпей это, — вместо того, чтобы помочь подняться, Эдзе сначала тормошит меня, призывая открыть глаза, а затем опускается рядом на одно колено и протягивает маленькую чёрную рюмку, сделанную из камня. — Сначала порезали, теперь отравить решили? — Я бы не стал ждать столько времени, чтобы тебя убить. Делать нечего. Я принимаю рюмку и быстро опрокидываю жидкость внутрь. Она вязкая и солёная, словно кровь. — Зачем это? — Залечить твою руку и активировать чары. Я гляжу на ладонь. Порез медленно затягивается. — Почему нельзя было сделать это нежнее? Или вы думали, я откажусь? — Нет, — Эдзе качает головой. — Это просто мой метод работы. К тому же, должен же я был проверить защитные чары. Он оборачивается на стоящих в стороне ребят. Они потерянно озираются по сторонам и, кажется, совсем нас не замечают. — Они… — За барьером, — отвечает Эдзе, обрывая меня. Выравнивается сам и всё-таки протягивает мне руку, помогая встать. — Видишь? Он подбородком указывает вперёд. Прищурившись, я различаю тонкое, как проволока, и подвешенное в метре над полом нечто воздушное и блестящее, напоминающее сбитую в облако пыль. — Они нас не видят? — Для них мы исчезли, когда пересекли линию чар. — Но почему они не проходят дальше? — Почему же, смотри. Вытянув руки перед собой, с непонятной смесью испуга и удивления, ребята перебирают ногами, словно идут, но при этом стоят на месте. Со стороны смотрится крайне забавно, и я даже позволяю себе пропустить смешок. — Они думают, что помещение пусто? — Да. — Даже не слышат нас? — Нет. Я удовлетворённо хмыкаю. Мы с Эдзе подходим к линии чар. Медленно делаю шаг, и в том месте, где она соприкасается с телом, нить рвётся. — Вот она! — восклицает Ваня. — Это что за фокусы? — гаркает Бен. Его руки дёргаются, то ли чтобы толкнуть меня, то ли… не знаю, обнять? — Защитные чары, — объясняю я. — Круто, да? — А с рукой чего? — Нина хватает моё запястье и разглядывает рану на ладони, успевшую превратиться в дугообразную розовую полосу. — Следующий, — не отвечая ни на чьи вопросы, говорит Эдзе. Ему глубоко параллельно и на возмущённые возгласы ребят, и на то, что теперь они смотрят на него с недоверием. — Ну, кто из вас вместе со Славой планирует отправиться в прошлое? Нужны ещё двое. Но учтите, вы будете связаны. Поэтому лучше те, чья голова не забита всякого рода переживаниями. — В смысле, связаны? — спрашиваю я. — А раньше нельзя было предупредить? Эдзе смеряет меня вопросительным взглядом. Удивление превращает платину его радужек в серость тумана. — Вы переместитесь в чужие тела. Благодаря связи, вы будете видеть друг друга такими, какие вы есть сейчас, — Эдзе небрежно машет рукой перед лицами ребят. — Пока другие будут видеть вас теми, другими. — А причём тут переживания? — При том, что вы будете связаны в прямом смысле. Будете чувствовать настроение и эмоции друг друга, пусть и лишь фоном. — И зачем это? — Вы отправляетесь в прошлое, не забыли? На это требуется не только сильная магия, но и большой объём энергии и крови. Забери я это лишь у одного из вас, он бы помер на месте. А мне удалось распределить всё так, чтобы можно безопасно задействовать троих. Я гляжу на Эдзе снизу вверх. Стоя так близко, впервые понимаю, как он на самом деле высок: разница между нами, должно быть, три головы, не меньше. — Есть храбрецы? — Ой, короче, — Бен делает шаг вперёд. — Не ссыте, я снова всех спасу. Он протягивает Эдзе руку. Секунду спустя они исчезают за чарами защиты. — Третьим кто будет? — спрашиваю я. — Звучит так, словно намечается оргия, — прыскает Нина. — Я точно знаю, кто не будет, — подаёт голос Саша. — Это я. Вы уж без обид. — Ну, и не Марк, — сообщает Рэм. Его голос непривычно тих. — Я пойду. Рэм не успевает и шагу сделать, как Лиза, стоящая рядом, цепкой хваткой дёргает его за кофту, собирая ткань в кулаке — Нет! — Лиз, этот подонок разбил сердце моей сестре, я должен... — Без меня не пойдёшь, — категорично заявляет девушка. — Как хочешь. Не пущу. Рэм дёргается, но Лиза оказывается сильнее. Тогда он обречённо роняет голову назад, тяжело вздыхает и кончает с попытками. Я уже пролила кровь, Бен сейчас занимается тем же самым. Осталось только одно вакантное место, и если ни Рэм, ни Лиза его не займут, то... — Ладно, — нехотя протягивает Нина. — Что бы вы без меня делали? Она закатывает рукава рубашки, по покрою очень похожей на мужскую; штаб передал нам достаточно одежды, а она всё продолжает таскать её у местных. — Уверена? — спрашивает Ваня. Сам он будто на распутье. Возможно, он бы предложил свою кандидатуру, если бы в итоге все отказались, но сейчас добровольцем оказалась Нина, а потому ему бы выдохнуть.… Но вместо этого Ваня явно напряжён. — Конечно, — Нина стряхивает с рубашки невидимые пылинки. — Я рождена, чтобы делать невероятно глупые и отчаянные вещи. В смысле, открытая лесбиянка в стране, где к этому относятся с отвращением — мне уже бояться нечего! Вернувшись в зону видимости вместе с посеревшим в лице Бене, Эдзе забирает Нину и снова исчезает. — Ненормальный какой-то, — ворчит Бен, оглядываясь через плечо. Только вот там ничего нет. Защитные чары всё скрыли. — Поливал моей кровью кости на полу до тех пор, пока у меня двоиться не начало перед глазами! Когда возвращается Нина, она некоторое время растеряно глядит на свою порезанную ладонь, словно сама не своя. Хочу спросить, что её так беспокоит, но меня отвлекает Эдзе, снова начавший отмахиваться от чего-то. — Вы в порядке? — интересуюсь я, когда мы выходим сначала в дом, затем на улицу. Эдзе поправляет ворот плаща. Погода тёплая, если не жаркая, а он в чёрной коже. Одно слово — странный. Эдзе опускает на меня прищуренный взгляд. — Смерть, — роняет он спокойно, словно продекламировал мне ни что иное, как курс доллара. — Что, простите? — я даже головой трясу; мало ли, показалось. Но вопреки моим надеждам, Эдзе с каменным лицом повторяет то же слово. А мгновение спустя поясняет: — Здесь очень сильно пахнет смертью.***
Чтобы остаться с Беном наедине, приходится обманом вытаскивать его на улицу, да ещё и врать с три короба, рассыпаясь в комплиментах о том, какой он хороший защитник, и сколькому он может меня научить. — Ну ясен пень, — довольно хмыкает Бен, кажется, не замечая абсолютно никакой подставы. Он выносит на улицу целую коробку с оружием. Отходим недалеко от дома, где он ставит её себе в ноги и вытаскивает первое, что попадается под руку (а точнее, так и норовит вывалиться на землю): ружьё. — Ремингтон 870, — сообщает Бен. — Стреляет картечью. Обычно используем против оборотней. Но это игрушки для больших мальчиков, тебе больше подойдёт водный пистолет… — Очень смешно, — фыркаю я, упирая руки в бока. Затем вспоминаю, для чего на самом деле вытащила Бена на улицу, и на выдохе произношу: — Вообще-то, я хотела с тобой поговорить. Бен на мои слова внимания не обращает. Зарылся в коробке с оружием чуть ли не по самые плечи, что-то старательно выискивая. Я решаю продолжить: — На самом деле не нравится мне всё это. Раньше я думала, что план сносный, но сейчас.… Не поторопились ли мы? Может, стоило копнуть чуть глубже, и тогда нашёлся бы способ остановить Власа сейчас, а не Христофа в прошлом? Просто есть сомнения… — Я издаю нервный смешок. — Если что-то пойдёт не так, теперь это будет моя вина. — Чего? — Бен выныривает из коробки. Его брови вскинуты, в глазах застыл немой вопрос. К откровениям такого рода он явно готов не был. — Ты нахрена мне всё это рассказываешь? — Я так больше не могу, — опускаю взгляд на розовую полосу на руке — всё, что осталось от раны, нанесённой Эдзе. Не разбираюсь в хиромантии, но Ваня сказал, что порез был проведён точно по линии жизни. — Нужно с кем-то поделиться… — Не знаю, заметила ли ты, но я не лучший психолог. — Знаю, — обрываю его я. — Знаю. Именно поэтому и рассказываю всё тебе. Бен выпрямляется. В одной его руке зажат нож, а в другой — короткая металлическая палка с заострённым концом. В какой-то момент мне кажется, что Бен собрался убить меня на месте, да и дело с концом, но вместо этого он протягивает мне палку, успевая перевернуть её рукояткой вперёд. — Держи, — говорит он. — Складная металлическая дубинка с наконечником, который… — Бен замолкает, ожидая, когда я приму оружие. Кладёт нож обратно в коробку, подходит ближе и указывает на ручку, — … который, если её повернуть, становится трезубцем. Я поворачиваю ручку, раздаётся щелчок. Наконечник троится, распуская заострённые лепестки подобно смертоносному цветку. — Недурно, — присвистываю я. — А ещё удобнее, чем бегать по горам с мечом, изображая из себя короля Артура. — Ага, — я выставляю руку с дубинкой вперёд. — А так я похожа на папашу Ариэль. Бен прыскает. Замечаю, как он мельком оглядывается по сторонам, пока вновь возвращается к поиску чего-то в коробке. — Итак, — протягивает он нехотя. Морщит нос и кусает нижнюю губу, будто только что получил лёгкий удар в живот. — Ты хотела о чём-то там поговорить. — Уверен, что не начнёшь биться в конвульсиях? — Нет, не уверен, — Бен качает головой. — Но что-то мне подсказывает, тебя это всё равно не остановит. Когда он снова поднимает на меня глаза, я вижу медленно исчезающую с губ улыбку и сдвинутые к переносице брови: — У тебя лицо такое же, какое было тогда на крыше, — говорит он. — А мы сейчас на земле стоим. Всё так плохо, что ли? Окей.… Давай, рассказывай.