***
— Мне нужно было идти одной, — говорю я, не отрывая взгляд от горизонта. — Ещё чего, — фыркает Лиза. Непроизвольно, мы шагаем в ногу. Это начинает немного раздражать, и я специально проскакиваю один шаг, сбивая темп. — Мало ли, на что способен этот парень. — Меня Влас не тронет, — заявляю с уверенностью. У него уже был шанс прикончить нас с Беном, но он им не воспользовался. Что может поменяться сейчас? Тем более, когда я несу ему долгожданный артефакт? — Даже если и так, — Лиза останавливается сама и тормозит меня, схватив за край футболки и потянув назад. — Это не для тебя, это для меня, ясно? Я тоже защитница, и не могу сидеть в стороне, пока идёт война. — Это не война, — полувопросительно произношу я. Должно быть, Лиза услышала резко сошедший на неуверенность тон моего голоса — она самодовольно хмыкает, приподнимая подбородок. — Ты не видишь во всём, что происходит, войны лишь потому, что никогда раньше участвовала в них. А мы воюем день и ночь, и каждый раз это выбор, который приходится делать не в лучшую для нас самих сторону.… Тебя просто не успели предупредить. Лиза закатывает рукава своей клетчатой хлопковой рубашки и тычет пальцем в левую руку. Символы клятвы поблёскивают в сером свете солнца. — Знаешь, что это? — спрашивает она тоном, которым обычно поучают маленьких детей. — Клятва, — произношу я. Ответ-то правильный, но она явно не к нему меня подводит. — Это ответственность за чужие жизни. Я киваю. Лиза качает головой. Она не верит, что я поняла смысл её слов. — Ты когда-нибудь спасала чью-то жизнь? — спрашиваю я чуть погодя, когда мы возобновляем движение и, согласно карте на моём нарукавнике, находимся уже почти рядом с тем местом, на которое Влас дал мне ориентир. — Да. — И каково это? Лиза касается пистолета, висящего в кобуре на поясе. — Если ты хочешь знать, чувствовала ли я себя героем, то нет. Это наша работа, не более того. И кстати, мы, кажется, пришли. Лиза кивает на что-то впереди. Мы подходим к самому краю холма, дальше — спуск к низине и строение из камней, напоминающее Стоунхендж. — Странное место, — произносит Лиза. Прищурившись, она оглядывает горизонт. — Вроде, никого. Спускаемся. — Погоди, — я выставляю руку в сторону, и Лиза животом упирается в неё. — Мне Бен показал одну полезную функцию. Поднимаю предплечье с нарукавником параллельно земле. Нажимаю необходимую комбинацию кнопок, и, когда на экране выскакивает окно, предлагающее мне провести сканирование или поиск, я выбираю первое. Из ребра нарукавника выстреливают три коротких красных луча. Пройдя необходимое расстояние, они разливаются по окрестности тонкой волной, а затем возвращаются обратно в панель. — Смотри, — говорю я, когда на экране появляется картинка местности в виде сетчатой разметки. — Какое-то пятно за камнями. — Сгусток энергии, — поясняет Лиза. — Похоже, портал. Будто поняв, что его вычислили, из-за самой широкой каменной плиты выходит Влас. Мы с Лизой переглядываемся и одновременно пускаемся вниз по холму. Приблизившись к Власу, я замечаю, как он осунулся с нашей последней (и первой, по совместительству) встречи. Хочу спросить, хорошо ли Влас себя чувствует, но он опережает меня, интересуясь о Нитях. — Как договаривались, — я вытаскиваю из кармана заветную катушку, но протягивать её Власу пока не спешу. Замечая это, Влас хмурит густые и чёрные, под стать шрамам, брови. — В чём дело? — спрашивает он сухо. Но как-то нервно, словно кто-то держит его за горло. — Слава? — зовёт Лиза. Она стоит позади, и я спиной чувствую исходящие от неё волны напряжения. — Влас, ты в порядке? — спрашиваю я. Подхожу чуть ближе, выставляя кулак, сжимающий катушку, перед собой. Но лишь использую этот жест как предлог, чтобы мельком коснуться его руки. Как я и думала, кожа не только белая, но и холодная, словно лёд, а ещё сухая, под стать пергаменту. Влас качает головой из стороны в сторону. Прикладывает пальцы к вискам, закрывает глаза. Несмотря на явное отсутствие напряжения в мышцах, вены на его руках вздуваются и пульсируют. Их чёрный цвет пугает не меньше, чем всё остальное. Я оборачиваюсь на Лизу через плечо. Та пожимает плечами, а через мгновение уже поднимает пистолет и целится перед собой. Не успеваю удивиться, как понимаю: не в меня, а мимо. Во Власа. Когда я снова обращаю на него внимание, сразу замечаю, в чём дело. Его шрамы принялись «гулять» по всему телу, меняя расположение в порядке хаоса. Зрелище не из приятных. С трудом, я подавляю тошноту. — Что с ним происходит? — спрашиваю у Лизы. — Понятия не имею, — отвечает она. Равняется со мной. Перехватывает пистолет одной рукой, когда второй крепко сжимает меня чуть выше локтя и тянет назад. — Мы своё дело сделали. Пошли, пора возвращаться. — Погоди, — я накрываю её ладонь своей и слегка сжимаю пальцы, давая Лизе понять, что всё нормально. Влас начинает приходить в себя. Мне кажется, его щёки чуть розовеют. — Я не смог его остановить, — шепчет он, открывая глаза. Голубые и чистые. Глаза жертвы. — Я сказал, что они невиновны, что все уже получили своё за смерть Евы, но он.… Своих детей у Христофа не было, а потому гибриды для него — родная кровь. — О чём ты говоришь? — Вам нужно бежать отсюда как можно дальше, — не замечая никого вокруг, тараторит Влас. Он весь дрожит. От такого зрелища у меня встаёт ком в горле. — Хоть кто-то должен спастись.… Хоть кто-то… Я протягиваю ему ладонь, и в этот раз он хватается за неё, да так сильно, что я охаю. Его дрожь передаётся мне: рука до самого плеча идёт ходуном. — Скажи всем, что мне очень жаль… — умоляет он. Из последних сил борется, и эта внутренняя битва даётся ему с невероятным трудом. В промежутках между предложениями, он что-то беззвучно шепчет. Кому — я догадываюсь. — Я не хотел никого… Они были моими друзьями.… И Виола… Она такая хорошая, а я врал ей… Влас обрывает сам себя. Секунда — как резкий удар током, — и вот передо мной снова бледный, но уверенно стоящий на ногах темноволосый юноша, глаза которого заволокло едва заметной пеленой. Он отбрасывает мою руку и произносит, едва размыкая губы: — Спасибо, что выполнила своё обещание. Сжав катушку в кулаке и бросив на меня последний взгляд, полный чего-то, что мне не удаётся опознать, Влас исчезает за каменной плитой. Когда я кидаюсь за ним, то ни портала, ни Власа уже не нахожу. — Как думаешь, что он имел в виду? — спрашиваю я Лизу. Испуг на её лице становится мне ответом. — У меня на нарукавнике четыре сигнала «SOS»: два от Рэма, один от Вани и один от Марка, — произносит она, отрывая взгляд от экрана. «Хоть кто-то должен спастись.… Хоть кто-то…» — Нам срочно нужно возвращаться! — восклицаю я. Лиза кивает: — Откроем портал. Она подлетает к камням и прикладывает ладонь к одному из них, растопыривая пальцы. Символы клятвы вспыхивают, как десяток маленьких бенгальских огней, пуская магическую энергию по венам Лизы. Когда она доходит до кончиков пальцев, под ладонью начинает появляться нечто, напоминающее горящую лужицу. Она растёт всё больше, пока не доходит до границ камня. Тогда её цвет меняется с оранжевого на бледно-серый, а сама поверхность твердеет, превращаясь в… дверь с круглой ручкой. — Быстрее, — бросает Лиза мне через плечо. — И держи оружие наготове. Что-то мне подсказывает, что сейчас мы ступим далеко не на мирные земли…***
Шаг за дверь. Мы оказываемся в доме, где давеча ужинали. Закрыв за нами портал, Лиза берёт в каждую руку по пистолету, снимает оба с предохранителей. За всё время она ни на день с ними не расставалась, а ещё ни разу не снимала обмундирование. Я же наоборот, сегодня впервые выгляжу так, как должен выглядеть защитник на задании. В ботинке, где ногам сейчас словно в сауне, спрятано по маленькому ножу из серебра, обсидиана и охлаждённого железа, за спиной старый товарищ меч, к которому я уже привыкла. На поясе, прицепленная к ремню, весит трезубчатая дубинка. — Слышишь? — спрашивает Лиза, поднимая дуло пистолета вверх. И гадать не надо, она говорит о криках с улицы. О тех самых, услышав которые судорога пробирает до холодного пота. Я подбородком киваю в сторону выхода. Больше не проронив ни слова, мы делаем пару шагов спокойно, затем пускаемся бегом. Лиза не разменивается на то, чтобы остановиться и открыть дверь, воспользовавшись ручкой: она выносит её плечом. Суматоха, хаос и паника захватили когда-то спокойное горное поселение. Едва я спускаюсь с крыльца, как под ноги мне бросается нечто, обуглившееся до черноты. Настоящее мясо с характерным запахом, который бьёт в нос. Я складываюсь пополам, но меня не выворачивает. Лишь короткие спазмы скручивают желудок. Когда это проходит, я выпрямляюсь, вытаскиваю меч из крепления за спиной. Лиза права: мы все несём ответственность за чужие жизни — это цена, которую платим за возможность быть редкими посвящёнными среди тысячи смотрящих, но не видящих сути. Меч легко ложится в руке. Когда я прокручиваю его, он не пытается выскользнуть. Я ещё не профи, но уже и не новичок. Я защитница. Бегу, пытаясь разобрать среди поднятой в воздух пыли, кто враг, а кому просто не посчастливилось здесь находиться. Вижу химеру со странно вывернутыми коленями и хвостом, рассекающим всё вокруг себя со звуком кожаной и смертоносной плети. В паре метров от неё точно такая же, буквально идентичная химера, кромсает зубами уже не пытающегося сопротивляться феникса. Одна из химер — пустышка. Не сводя взгляд с выбранной цели, я устремляюсь вперёд. Успеваю рубануть мечом чью-то когтистую руку раньше, чем она царапает моё плечо, и проткнуть насквозь тело, уже почти мёртвое, но всё ещё пытающееся откусить лакомый кусочек от Лукаса. В благодарность мне поступает короткий кивок. Лукас без оружия. Глупый феникс, ведь он погибнет, если не будет сопротивляться всеми возможными способами! Пользуясь тем, что пока некому на меня нападать, приседаю и вытаскиваю из сапога нож. Протягиваю его Лукасу рукояткой вперёд. Он смотрит на него горящими от ненависти и естественного огня глазами. — Бери, говорю! — кричу я. Раньше, чем Лукас принимает нож, я втыкаю его в землю у его ног, а сама вновь возвращаюсь к битве, завидев Бена. Рассекая воздух мачете, он прорезает туловище вымотавшей его химеры поперёк, и пока её тело буквально взрывается фонтаном крови, он успевает выставить руку и отрубить голову другой. Но в этот раз лезвие мачете лишь проходит сквозь шею, как если бы это была сделанная из мягкого пластилина кукла, мираж или… — Пустышка! Это пустышка, Бен! Уничтожить её можно только с помощью живой энергии, механические повреждения ей не страшны. — В СТОРОНУ! — раздаётся не крик, приказ, причём такой, которому невозможно не подчиниться. Это Татьяна. Она выстреливает из арбалета стрелами, наконечники которых блестят голубым и зелёным. Я хочу выкрикнуть, что против пустышек это не поможет, когда что-то сильное и горячее укрывает меня, заставляя пригнуться. Но я всё ещё могу следить за пустышкой. И вижу, как наконечники, касаясь её, таят, покрывая начинающее издавать странное шипение тело тонкой дымкой. Хлопок, и пустышки и след простыл. Укрывающим меня оказывается Лукас. Когда он позволяет мне встать, отодвигаясь, я замечаю в его руке свой нож и не могу не улыбнуться. — Ты взял его, — констатирую я. Раньше, чем Лукас отвечает, его лицо каменеет, а в следующее мгновение голова соскальзывает с шеи и падает на землю, как мяч, выпавший из рук ребёнка. Я вскрикиваю. Эдгар, появившийся из ниоткуда, скалится. В его руках кусок арматуры с острыми рваными краями. Я пячусь назад, борясь с желанием крепко зажмуриться и прогнать страшную картину как мимолётное сновидение. Врезаюсь в кого-то, чьи тонкие пальцы обхватывают меня за плечи и разворачивают к себе лицом. Я едва не вскидываю перед собой меч, но вовремя понимаю, что это Лия. — В чём дело? — спрашивает она. В её глазах застывшими слезами отражается испуг. — Я думала, вы должны были отнести Власу Нити! — Так и есть, — отвечаю я. — В одном из поселений здесь убили сестру Эдгара Еву — второго гибрида. Христофу они были как дети, и её потеря… — Он так мстит? Я киваю. — Да, только сейчас это уже неважно. Нужно уходить! Хватаю Лию за шкирку и прижимаю к себе, когда мимо пролетает блестящая стрела. Тут же раздаётся виноватое: «Извините!» от Бена. — Спасибо, — произносит Лия, тяжело выдыхая. — Чуть не задело… Эдзе сказал, что сможет защитить подвал в случае попытки зачистки поселения, но вы трое должны быть с ним, и… Лия вдруг замолкает. Её глаза широко распахиваются. — В чём… Не успеваю договорить, потому что сама нахожу причину. Рваная дыра в её животе. Кровь толчками окрашивает ткань жёлтой футболки. Каждая пульсация отдаётся в моём теле нестерпимо болезненной схваткой. Нет. Этого не может быть... Не в состоянии справиться с увиденным, опускаюсь на колени и тяну за собой Лию. Её голова бесконтрольно болтается на шее, когда я встряхиваю её за плечи, пожалуй, сильнее, чем это необходимо. — Лия! Лия, посмотри на меня! Она не реагирует на мои слова. Я до острой боли прикусываю губу. — Не страшно, — произношу на выдохе. Одной рукой продолжаю держать Лию за плечо, а вторую прижимаю к ране на животе в попытке остановить кровь. Золото глаз Лии тускнеет до цвета старых газетных страниц. — Ерунда. Сейчас мы пойдём в дом, и Ваня быстро тебя подлатает, слышишь? Лия не отвечает. Наклоняюсь совсем близко и крепко обнимаю подругу. Целую в висок. Чувствую, как мокрая от крови футболка липнет к моей одежде, и вместе с этим что-то тёмное зарождается внутри моего тела, подобно паразитирующему вирусу. От Лии пахнет цитрусами. Куда бы она ни шла, при ней всегда есть крохотная резная бутылочка с любимыми духами. — Умоляю тебя, не умирай, — шепчу я. Темнота давит на лёгкие, заставляя повысить голос и выбросить её наружу вместе с криком: — НЕ СМЕЙ УМИРАТЬ! ЛИЯ! НЕ БРОСАЙ МЕНЯ, ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА! Прижимаю Лию к себе так сильно, насколько это вообще возможно. Вокруг разворачивается бойня, но меня это совершенно не волнует. Химера, которая сделала это, сейчас наверняка где-то рядом, ждёт, чтобы покончить и со мной, но мне плевать. Та, чья сохранность должна была быть моим приоритетом, мертва; та, кто рискнула всем, отправившись по моей первой же просьбе в чужие земли, мертва; та, кто снова заставила меня поверить в дружбу, мертва. Темнота сменяется болью, от которой ломит каждую косточку. Кто-то кричит… Голос знаком. Кажется, когда-то он принадлежал мне… Воротник собственной кофты, как тугая петля на шее покойника, сильно впивается в горло, но в лёгких и так уже нет воздуха. Чужие руки пытаются поднять меня на ноги и оттащить от Лии, но я лишь сильнее прижимаюсь к бездыханному телу подруги, впиваясь ногтями в её кожу. — Я не уйду без неё! — кричу тому, чьего лица не вижу. Мужчина, женщина, пусть даже химера — мне всё равно. Сейчас никакая сила не заставит меня бросить Лию, и пусть все планы по спасению мира летят в тартарары. Мой собственный мир уже рухнул. Мне больше не за что бороться. — Ну же! — причитает кто-то у меня над ухом. Голос этого человека тонет среди гула, криков и звуков пропущенных ударов. Я прижимаюсь щекой к холодной щеке Лии. Дайте мне любую возможность вернуть её, вдохнуть в неё жизнь, и я воспользуюсь ею, даже если для этого нужно будет склонить на колени каждого на поле боя, заставив их захлёбываться собственной кровью! — Слава, если сейчас мы не уйдём, всё будет кончено! Руки отпускают меня, позволяя с новой силой обнять Лию. Передо мной на корточки опускается Бен. Его лицо покрыто кровью и землёй, глаза, будто пеленой, заволокло слезами. — Я не брошу её, — говорю я. Бен качает головой. Резкий выпад в сторону, и вот как подкошенная к земле летит химера, из головы которой торчит стрела. Бен успевает выдернуть её прежде, чем химера, оказываясь пустышкой, с хлопком исчезает,. — Знаю, — говорит Бен. — А я не могу бросить тебя… — он запинается, прослеживает взглядом что-то позади меня. Стрела, только что побывавший в черепе химеры, пролетает над моей макушкой. — Ты не забыла, что мы вроде как мир спасаем? Твоя была идея! Я отрицательно качаю головой. Тогда он встаёт, исчезая из поля моей видимости. А уже через секунду сильные руки снова хватают меня за корпус, образуя кольцо, и резко поднимают на ноги. От неожиданности я забываю про сопротивление. И только когда руки начинают тащить меня прочь от Лии, я вою: — НЕТ! Внутренности превращаются в месиво. Я толкаюсь и пинаюсь. Кулаки попадают по твёрдому как камень телу, которое отзывается недовольным фырчаньем. — ОСТАВЬ МЕНЯ! Лия была верной и преданной мне до любого, даже малейшего этому проявления. Единственной её ложью за всё время стала принадлежность к тогда ещё закрытому для меня миру, и то лишь потому, что она боялась потерять меня. Мы давали клятву, что до последнего будем лучшими друзьями. И она первая её нарушила, умерев. А причина — я. Это я убила её. Это я во всём виновата. — Прости меня… Висну на чужих руках, словно тряпичная кукла. У меня отобрали груз, который я несла на своих плечах сотни километров к ряду. — Держу тебя, — произносит кто-то с надрывом. — Держу. Я с трудом, но поднимаю голову. Всё тот же Бен. Его волосы сбились в блондинистый колтун, а кровь, которой покрыты щёки, похоже, принадлежит кому-то другому. — Она мертва, — шепчу я. — Лия мертва… — Да, — не размениваясь на сантименты, подтверждает Бен. — Но это не значит, что тебе дозволено сдаваться. В попытке вернуть контроль над собственным телом, я выпрямляю спину и твёрдо упираюсь ногами в землю. Кажется, стою. Бен продолжает придерживать меня, хотя хватка вокруг рёбер немного ослабляется. — Идти сможешь? — спрашивает он. Кажется, я киваю. Всё ещё не до конца понимаю, что делает моя ватная голова. — Придётся бежать. Нина уже на месте. Как только мы попадём в подвал, Эдзе усилит барьер, распространяя его на всё помещение, чтобы… Знакомый голос выкрикивает моё имя, и это отрезвляет не хуже крепкой пощёчины. Верчусь на месте и наконец нахожу Ваню. Он бежит нам навстречу. Не знаю, где он прятался всё это время, но на его одежде нет и капли крови. Однако, и сам он без оружия, лишь зачем-то прижимает к груди очередную глупую книжку. Я вспоминаю про дубинку на поясе. Быстро хватаюсь за неё, рывком снимаю с ремня и активирую трезубец поворотом рукоятки. Кто-то в чёрном балахоне толкает Ваню и вместе с ним валится на землю. В воздух взмывает что-то острое и блестящее. Не успеваю никак среагировать, отвлекаясь на движение с другой от себя стороны. Получаю тяжёлый удар в живот, от которого падаю на спину. Это становится последней каплей, подводящей чертой, перевесом на чашах… Я уже не смогу подняться. У напавшей на меня химеры за спиной раскрываются широкие чёрные крылья. Всё, на что меня хватает, это протянуть руку ей навстречу. Вот она я — забирай. Моё сердце, мою душу, мою жизнь. С меня хватит. Лия ушла, но в этот раз я не собираюсь отпускать своего друга одного в путешествие на тот свет. Химера впивается в мою руку когтями. Из мелких ран вместе с кровью сочиться зелёная жидкость. Я кричу. От боли мутнеет перед глазами. Крылья химеры дрожат чёрным расплывчатым пятном, когда она делает первый взмах с явным намерением либо оторвать мне руку, либо поднять меня в воздух… … но вместо этого сама кубарем валится назад, сбитая чем-то большим и очень быстрым. Моя рука горит огнём. Сквозь слёзы я гляжу на запястье и вижу, что на нём не достаёт знатного куска кожи. Кричать уже нет сил, но я продолжаю; боль настолько невыносима, что, кажется, замолчи я лишь на секунду, она возьмёт верх над всем телом. Агония внутри, перемалывающая каждый нерв и каждую косточку души, ничуть ей не уступает. Не знаю, как, но я умудряюсь поднять корпус. Прижимая к груди раненую руку, перебираюсь на колени, затем окончательно встаю на ноги, покачиваясь. Бен снова тут как тут, готовый любой ценой затащить меня в этот чёртов подвал. Он перекидывает мою здоровую руку себе через шею. А я прищуриваюсь, смаргивая слёзы и пытаясь разглядеть своего спасителя. Он всё ещё терзает химеру, ловко орудуя собственными руками, разрывающими плоть со страшным чавканьем. Весь его позвоночник ходит ходуном. Это уже не человек, но ещё не зверь. Одежда трескается, кожа покрывается густым серебристым мехом. Руки превращаюсь в лапы. Лицо — в морду. Я вспоминаю статного и одним своим видом вызывающего во мне восторг вперемешку со страхом Вуди, но одно дело глядеть на оборотня, которого я никогда не видела, а другое — смотреть на то, как им становится кто-то, кого я знаю. Это настолько же прекрасно, насколько устрашающе. — Ваня… Когда оборотень поднимает на меня глаза, от человеческого лица остаётся лишь нос и подбородок. — Бегите! — издаёт он рык, в котором всё ещё прослеживаются знакомые нотки. Это становится последней каплей. Сознание перестаёт мне подчиняться, и всё вокруг начинает происходить словно в замедленной съёмке. Я гляжу на свою руку как на произведение инопланетного искусства: она отбрасывает странные тени на землю и меняет форму в зависимости от того, каким глазом на неё смотреть, а какой держать закрытым. Лия и Лукас мертвы. Ваня обратился в лиса. Всё вокруг покрывает красное полотно крови, стекающееся к моим ногам зигзагообразными ручьями. Чужие кости без плоти на земле складываются в слова, и я читаю вслух: «Все, кого ты любишь, рано или поздно умрут. Те, кому не чуждо оружие, станут подношением огню войны и превратятся в пепел. Те, кто прячется от всех, включая самих себя, канут в пустоте подобно пыли. Никого не останется. Никого, кроме тебя. Одна посреди поля из пепла и пыли». Это не может быть правдой. Ну конечно же! Я просто сплю. Это сон. Сейчас проснусь, и всё будет хорошо.***
— Попробуйте ещё раз. Она должна быть в сознании, чтобы всё сработало. Щелчок по носу. Я распахиваю глаза и подскакиваю. Сразу впечатываюсь во что-то лбом, да так, что звёзды начинают плясать перед глазами. — Осторожно, — сухие, но тёплые руки берут моё лицо, пальцы нежно гладят по щекам. Когда зрение приходит в норму, я вижу веснушчатое лицо Кирилла. Он улыбается мне, но мои мышцы словно сотканы из металла. Я не могу управлять ими, не могу заставить себя показать Кириллу, что я в порядке; а ведь именно это он в немом жесте пытается у меня выведать. — Она разбила мне губу? — причитает Бен. Он мельтешит за спиной Кирилла, прижимая кулак ко рту. — Посмотрите кто-нибудь, кровь идёт? — Рось, ты как? — спрашивает Кирилл, заглядывая мне в глаза. — Это я Бена ударила, когда вставала? — хриплю в ответ. Горло саднит так, как если бы я ела гвозди. — Да. — Значит, уже лучше. Кирилл снова улыбается, но я не верю губам, уголки которых направлены вниз. Сколько бы лет и километров нас не разделяло, он всегда знал лучше всех вокруг, что творилось у меня на душе. Так и сейчас Кирилл читает меня, как раскрытую книгу. И он видит, что её страницы порваны и испачканы в крови и слезах. Кирилл помогает мне подняться на ноги. Мы в подвале, и тут до странности тихо: ни посторонних шумов, ни, уж тем более, криков с улицы. Моя раненая рука перевязана, и её боль сейчас сменилась ненавязчивым жжением. Помимо меня, Кирилла и Бена в подвале Эдзе, Нина и Лиса. Взгляда последней я старательно избегаю. — У вас же есть план? — спрашивает Эдзе. Он протягивает Кириллу мой отрезок Нитей Времени. Кирилл завязывает их у меня на запястье. — Конечно, — отвечает Бен. — Именно сейчас мы его и выполняем. — Нет, я о том плане, где вы точно знаете, как остановите Христофа, не навредив ходу истории. Настолько я понял из ваших разговоров, именно это — ваша главная цель. — А-а-а, этот план… Бен косится на меня. Я едва соображаю, а он ждёт, что я возьму ответственность на себя? — Значит, так далеко вы ещё не думали, — раньше всех нас Эдзе сам отвечает на свой вопрос. Я скребу ногтями по коже, пытаясь стереть кровь, принадлежащую Лие. Но она ещё глубже проникает в мои поры, и это сводит меня с ума. — У нас была идея найти Авеля и рассказать ему всё, — подаёт голос Нина. — Объяснить, что стоит последить за Христофом. — Только вы про одно важное звено не забывайте, — подмечает Эдзе. — Про самого Христофа. Может, Авель и поможет вам, вот только Христоф навряд ли будет действовать по тому же сценарию. — Эдзе замолкает. Устало выдыхает, прикладывает пальцы к переносице, словно пытается побороть головную боль. — Вы так и не поняли, что ни прошлое, ни будущее вам уже не спасти? Всё, на что вы теперь способны — это задать истории верное направление и не допустить ошибок, которые могут повлечь за собой что-то фатальное. Эдзе прав, даже я это понимаю. Мы хотели не дать Христофу довести дело до конца, но совсем позабыли про то, что существуют люди, учащиеся на своих ошибках. И Христоф, заплативший за второй шанс сполна, наверняка один из них. Нина и Бен идут к кругам из костей и занимают каждый своё место. Один остаётся для меня. Но я делаю несколько маленьких шагов к выходу из подвала. Могу легко сейчас побежать наверх, и, если повезёт, меня даже не успеют поймать раньше, чем я окажусь снаружи. А там нырнуть в дерущуюся толпу — и дело с концом. Лишь бы только ещё раз увидеть Лию… — Рося? Я оборачиваюсь. Кирилл подходит ближе и берёт меня за руку. — Она мертва, — произношу я. — Лия мертва. — Перевожу взгляд на Лису. — И Лукас тоже. Похоже, для Лисы это новость. Она поджимает губы, скрывая дрожь подбородка, но её глаза сразу становятся влажными. Когда по щеке пускается первая слеза, я продолжаю: — Не такого решения мы искали. Дёргаю руку на себя, но Кириллову хватку не так просто ослабить. — Подумай о тех жизнях, что вы спасёте, — произносит он мягко. — А что насчёт тех, которые мы погубим? — не унимаюсь я. Даже считай сейчас Кирилл меня неправой, едва ли у него хватит смелости сказать мне это в лицо. Все, кому удавалось пробиться через бетонные стены к моему сердцу, знают, что оно сделано из хрусталя. — Я в тебя верю, — Кирилл зажимает обе мои ладони между своими. — Ты всегда стремишься поступать правильно… — Слыхал, куда ведёт дорожка, выстеленная благими намерениями? — не церемонясь, перебивает Бен. Скрестив руки на груди, он смотрит на нас с Кириллом с нескрываемым раздражением. — А ты слыхал, на что способны фейри? — Кирилл высвобождает одну свою руку и, поднимая её, перебирает воздух пальцами. Кирилл не причинит вреда понапрасну — он совсем не такой, какими были его родители. И Бен как-то чувствует это, потому что лишь закатывает глаза на пустую угрозу. — Обещай мне, что найдёшь Лию, когда всё кончится, — говорю я, наклоняясь к лицу Кирилла. — Похорони её. — Понял, — отзывается Кирилл. Я обнимаю его. Он целует меня в щёку. Я будто уже переместилась в прошлое, но лишь на пяток лет, в тот самый волшебный возраст, где кроме меня, Кирилла и бесконечных летних дней, которые мы проводили вместе, от подъёма и до ужина, больше ничего не существует. Нехотя, отстраняюсь от Кирилла и иду к пустому кругу из костей. Перешагиваю границы, встаю в середину. Подвал наполняется знакомым свечением. Наша кровь на костях испаряется густой красной дымкой, поднимающейся в воздух и стеной отгораживающей меня от остальной части помещения. Очень хочется спать. Что-то режет запястье, и я опускаю взгляд вниз. Нити Времени, сужаясь, обхватывают мою кисть тугим кольцом. Эта боль — лишь очередной экземпляр в моей коллекции. Скоро она совсем перестанет иметь для меня значение, став частью сущности. Спросите меня, из чего я сделана, и я отвечу: из сожалений, из любви, которую временами так тяжело было дарить, и из звериной доли нестерпимой боли. Я закрываю глаза. Темнота вокруг сгущается.***
В комнате, где я просыпаюсь, темно, и лишь свет луны, попадая внутрь через незашторенное окно, помогает мне разглядеть интерьер. Пытаюсь приподняться на локтях, но путаюсь в какой-то ткани. Её здесь слишком много, она душит меня. Ещё несколько секунд яростного сопротивления, и я мешком падаю вниз, больно ударяясь спиной. Издаю глухой стон. Зато теперь мне легче выбраться из тканевых оков. Встаю и вижу, что свалилась я с большой кровати, запутавшись в простынях. — У тебя всё в порядке? — спрашивает голос за дверью. Я подхожу к ней вплотную. Моя ладонь замирает над ручкой. Тот, кто стоит с противоположной стороны двери, первым её открывает. Удар приходится по лбу, да такой сильный, что я падаю назад. В помещение проникает тёплый свет от подсвечника чудаковатой формы, который в руках держит замерший на входе мужчина. — Сильно ударилась? — спрашивает он, приседая передо мной на корточки. Я вижу его впервые, но он.… То, как он глядит на меня из-под густой рыжей чёлки и как молча протягивает руку, помогая встать, говорит мне о наших близких отношениях. И вдруг в голове всплывает имя: Васюша. Именно Васюша, не Вася и даже не Василий, хотя мужчине передо мной на вид лет тридцать. Его отец — ведьмак, а мать — фейри. Поэтому у Васи такие необычные глаза фиолетового цвета. Он страж. Я вижу это по клятве, которая в тусклом свете наливается серебром. Он миротворец. — Нет, — наконец выдаю я, качая головой. С плеча что-то спадает. Я касаюсь головы, провожу пальцами по волосам. Они заплетены в длинную косу. — Я слышал грохот, — говорит Вася. Свободной рукой он касается моего лица и поворачивает на себя, внимательно разглядывая последствия столкновения с дверью. Так я замечаю белые полосы шрамов на его собственной правой щеке. Когда-то давно раны были настолько глубоки, что сейчас шрамы образуют ровные впадины, напоминающие вырытые каналы. — Смотришь на меня так странно, — протягивает Вася. — Сестра, тебе нездоровится? — Кошмар приснился, — бормочу я. Вася кивает, словно это уже не первый раз. — Пойдём. Нужно что-то сделать с твоим лбом. Я вспоминаю про удар, и боль возвращается. Вася тащит меня в ванную комнату, где подводит к умывальнику. Ставит подсвечник на его край, освещая висящее рядом зеркало. Пока он включает воду и смачивает полотенце, я смотрю на своё отражение. Маленький аккуратный нос со вздёрнутым кончиком. Брови дугой, отчего глаза кажутся большими и выразительными. Тонкие губы. Скулы будто специально выделены с помощью румян, хотя я чувствую, что на моём лице нет и грамма косметики. Опускаю взгляд на свои руки. Даже они другие: на них нет ни моих аккуратных ногтей, ни моих ран от привычки кусать кожу. Эти пальцы короче, грубее. На этих пальцах есть мозоли и порезы. Пальцы воина. Пальцы защитницы, владеющей оружием в совершенстве. — Аполлинария, — чужое имя само слетает с языка. Вася рядом хмыкает. Он приподнимает мою голову за подбородок и осторожно трёт ссадину влажным углом полотенца. — Хорошо, что ты помнишь своё имя, — мягко произносит он. — Значит, не сильно ударилась. Нет, моё имя — Слава. Слава Романова. Но лицо, которое смотрит на меня из зеркала, не принадлежит мне. Это лицо незнакомки.