"Ай, то не пыль по лесной дороге стелется,
Ай, не ходи, да беды не трогай, девица."
Голливуд сделан из лжи всех видов. Из иллюзий, припудренных звёздной пылью, и красных ковровых дорожек поверх пепла несбывшихся грёз и несостоявшихся судеб.
Голливуд - продажная женщина, выбравшаяся с грязных улиц на обложки журналов. Яркая, до сумасшествия желанная, но без малейшей разницы пущенная по всем рукам.
Прикоснись к блестящей позолоте - фальшивка испачкает пальцы, а под ней окажется ржавчина порока, коррупции, обмана и несправедливой реальности. А уж если зачепнуть ещё глубже...
Нет, лучше не рушить красивую сказку, какой бы лживой она не была.
"Колдовства не буди,
Отвернись, не гляди..."
Сьюзан прикрывает глаза от яркого света неоновых огней. Ей за считанные дни стала родною тьма, инстинктивно тянущая укрыться в прохладном бархате теней. Только от этого блеска никуда не спрятаться. Он манит, очаровывает, подмигивает вывесками и ослепляет витринами.
Но всё это великолепие - не для неё.
Без гроша в кармане и крыши над головой, осквернённая неизвестным проклятием, брошенная на произвол судьбы, кому она нужна? Мертвенно-холодно тело и жалок вид - не подработать даже проституцией; странный, не человеческой природы голод и что-то загнанно-звериное, неконтролируемое, мечущееся внутри от злости и страха - не принять такой даже саму себя, что уж говорить о других.
Зябкий ветер, пахнущий дождём и асфальтом, треплет тонкое пальтишко. Там, у выхода из притаившейся под мостом сырой темноты, брусчатка тротуара залита искусственным светом. Он не греет и не указывает путь. Он светит не для неё. Но всё же Сью, отчаявшись ждать, робкими шагами подходит к витрине. Ей, едва распустившемуся и безжалостно растоптанному цветку, всё красивое с горечью напоминает о том, как оно хрупко. Но тем не менее - единственное чувство, смутно тлеющее в груди помимо отчаяния, - оно всё ещё завораживает... И роскошь центра ночного города, и проезжающие в дорогих автомобилях посетители светских мероприятий, и скрытые стеклом шедевры ювелирного мастерства: рубиновые розы с тончайшими серебряными шипами, золотые змейки-браслеты, бриллиантовые ожерелья... Не отвести глаз. Тем более ей, которая может обо всём этом только мечтать.
"Лиха не ведала, глаз от беды не прятала -
Быть тебе, девица, нашей, сама виноватая!
Над поляною хмарь,
Там змеиный ждёт царь,
За него ты просватана."
- Не желаете ли что-нибудь примерить?
Девушка вздрагивает и оглядывается через плечо. Как могла она его не заметить? Должно быть, слишком отвлеклась от происходящего вокруг.
- Заходите. - предлагает хозяин. - Предпочитаете серебро или золото?
Она что, похожа на потенциального покупателя? Смешно. И подозрительно.
А у него серебряные прожилки седины в волосах и золотой блеск всезнающих глаз.
А она определённо Сородич, потому что Прорицание никогда не подводило Исаака, и единокровный Тореадор, потому что кто же ещё, как говорил великий писатель, утопая в бездне, засмотрелся бы на звёзды?
"...Да. Решено. Выпишу чеки на лучший бриллиантовый гарнитур, вечерний макияж и велюровое платье." - думает про себя Сьюзан. - "А затем доберусь до Санта-Моники и брошусь с причала."
"Удержи меня,
На шелкову постель уложи меня,
Приласкай меня,
За водой одну не пускай меня."
...Этот офис позади основного помещения она искренне надеялась никогда больше не видеть.
- Вы не представились по прибытии, присвоили несуществующий банковский счёт, намеренно скрывались от моих агентов... - наихудшим, что ожидают увидеть Сородичи Голливуда наряду с арбалетами охотников и встающим солнцем, вероятнее всего, является именно такой взгляд Барона, исподлобья и в упор. - Но прежде чем мои выводы добавят вам ещё более серьёзных проблем, я предпочёл бы узнать о тех, что уже движут вами.
Гостья исследует печальными глазами узоры ковра и рассеянно мнёт успокаивающе-мягкий подол алого велюрового наряда.
Наивная, глупая, отчаявшаяся беспризорная девчонка.
- Молчите? Что ж... Ваши чеки я оплатил сам. И, по традициям анархов, уважаю право не объявлять о присутствии в случае недолгого проезда или личного неуважения.
- Но ведь я даже совсем не знаю вас... - испуганно шепчет Сью. - Хотите знать мои мотивы? Я всего лишь хотела умереть.
- Первое поправимо. - замечает ювелир. - А второе уже свершилось. Так что вам не о чем больше беспокоится, мисс Велюр.
Прозвище ироническое, но не обидное. Почему-то ей хочется улыбнуться в ответ на него.
"Пылью под пологом голос мне полоза слышится,
Полные голода очи золотом в пол-лица,
Он зовёт меня вниз:
"Родная, спустись,
Обниму в тридцать три кольца!"
"Надеюсь, не будешь возражать, если я посвящу тебе ещё одно стихотворение? Вдохновению, как известно, не прикажешь. А я так скучаю. В "Везувии" сегодня одиноко. Хотя посетителей снова полный зал.
С обожанием, VV"
"Очень мило. Кстати, ближе к утру я буду свободен. Можешь зайти. Если хочешь.
И.А., b."
Как всегда, забывает добавить, чтобы оделась поприличнее. А зря, потому что в назначенное время в приёмную заходит живой удар по репутации, обратив внимание всех окрестных прохожих на свои кружевные чулки. Отлично. Сначала недоброжелатели клеветали на связь барона с молодым актёром, а теперь шепчутся, мол-де старый подколодный змей увлёкся этой вертихвосткой.
Абрамсу всё равно. Куда важнее честность перед самим собой, чем мнение папарацци и стервятников Камарильи.
Мисс Вельвет Велюр. Владелица стрип-клуба, обольстительница и роковая женщина. Он-то знает, что глубже похоронена всё та же сентиментальная наивная Сьюзан. Которую так легко ранить одним только этим прошлым именем. Потому что в нём всё - и детские травмы, и разрушенные мечты, и предательство любви, и разочарование в жизни.
- Зачем ты меня приютил? - спрашивает она однажды. - Из жалости?
Тридцать три ответа-отговорки наготове. Он ожидал рано или поздно услышать этот вопрос.
"Не смеши. Какая может быть жалость у детей тьмы?"
"Судьба, должно быть."
"Разве я позволил бы погибнуть такой красоте и таланту?"
"Это часть моей кинопрофессии - помогать грёзам и сказкам осуществляться."
"Считай сиюминутной прихотью."
Тридцать три повода ничего не объяснять.
Красота подопечной кукольно-искусственна, а талант сомнителен - по крайней мере, в области поэзии, если не танца. В судьбу Исаак не верит. А должность продюсера на самом деле более чем прозаична.
Зато где-то в глубинах смертной памяти - серое-серое, совсем как её глаза, небо старой Праги, могилы сына и дочери на заросшем травой кладбище, и бродяга из еврейского гетто, уезжающий на закате с цыганским табором.
Зачем?.. Глупый вопрос.
Удержи меня...
