How I met your Father

У каждого из них был свой любимый вид заданий. Габи обожает преследования, погони и гонки на выживание. Ожидаемо? Ожидаемо! При любой удобной возможности Габи садится за руль, копается в двигателе и фотографируется с машинами. Это ее хобби. Все вышеперечисленное и последнее в отдельности. „Если я не могу оставить эту машину себе, то у меня хотя бы будет фотография “, — объявляет девушка всякий раз, когда ей приходится заставлять Илью или Наполеона (а то и их обоих) фотографировать ее. И если Американец снисходительно улыбается, молча берет фотоаппарат и подсказывает, как Габи лучше встать и поднять голову, то с Ильей все сложнее. Ожидаемо? Ожидаемо! Сначала русский хмурится, потом закатывает глаза. Или наоборот. Сначала закатывает глаза, цокает языком, а потом хмурится. Суть от этого не меняется. Когда Наполеон смотрит на нее через объектив, Габи не стесняется в позах. Девушка соблазнительно выгибает спину, кокетливо наклоняет голову, томно прикрывает веки и прикусывает дужку очков. „Еще чуть-чуть и ты будешь лучше, чем девчонки из pin-up“, — как бы между прочим, но со знанием дела комментирует Соло. Габи улыбается. Наполеон ухмыляется. Илья хмурится. Когда Илья направляет на нее объектив… Габи стоит как вкопанная. Мало того, что ей не хочется позировать под жгучим взглядом Курякина, ей хочется еще больше одеться… прикрыться. Как будто она стоит перед ним в чем мать родила. Такие вот у него «пронзительные ясные очи„… Тяжелый „Зенит“, чертежи которого еще не попали на заводы СССР, похож на мыльницу в его больших руках. Напряжение воздуха повышается вольт на 200. Надо ли говорить, что оно исходит от русского… Иногда девушке кажется, что еще немного и он загорится как лампочка Ильича. От такого каламбура Габи не может не засмеяться и зарабатывает неодобрительный взгляд своего „фотографа“. Она стоит прямо, почти не улыбается и всегда не знает, куда деть руки. В карманы? „Некрасиво!“ — рявкает Илья. На капот машины? „Машина — не предмет мебели! Ты еще сядь на неё сверху!“ — бухтит русский. „Если бы меня снимал Соло, может бы и села!“ — отвечает девушка так, чтобы Илья ее слышал. В конце концов, ее руки безжизненно свисают по бокам. „Отлично!“ — одобряет Курякин. Почему пошловатый взгляд Наполеона не смущает её так, как проницательный, холодный взгляд Ильи? — Похоже, как будто меня расстреливают… Кто знает… Наполеон предпочитает миссии по… внедрению. Внедрение в организации, общества, высший свет… „Особенно в кого-то…“ — едкий комментарий Ильи не заставляет себя долго ждать. Как бы там ни было… У американца прирожденный дар втираться в доверие, быть 'своим парнем' в любой компании, быть 'всеобщим любимчиком'. Наполеону нравится при любом удобном случае одевать дорогой, сшитый на заказ костюм, пить коллекционные вина за просто так, бесить мужчин, флиртовать с женщинами и по пути собирать урожай из ювелирных изделий. „Больше всего ты любишь, когда эти внедрения завершаются тем, что кто-то снимает с тебя этот дорогой, пошитый на заказ костюм“, — дружески, с ноткой пикантности, добавляет Габи. Девушка тоже любит выходы в свет и поддерживает Соло в его увлечении. Это тешит ее самолюбие. Простая девчонка-механик из Восточного Берлина посещает великосветские приёмы, где за ней влачатся мужчины и сгорают от зависти женщины. Илья ничего не имеет против 'внедрения' как такового. Ведь это основа основ шпионажа любой сильной и уважающей себя страны. Особенно такой страны, как СССР, чьи традиции шпионажа уходят корнями во времена Ивана Грозного. Но… его напрягали светские приемы. Что тут скрывать? Если раньше все дело было в … его физических особенностях… Ну, неужели кто-то из его конторы мог рассчитывать на то, что с 'почти 2 метрами роста' можно слиться с толпой и не выделяться? Видимо да… „Кто же вам виноват, товарищ Курякин, что вы такой дылдой вымахали? Видимо потолки в хоромах вашего батюшки-предателя позволяли?“ Ну… возможно, Илья немножко не так запомнил слова одного из чиновников в Ведомстве… Но тот имел ввиду именно это. Не важно, кто был виноват… ГосСпортКомитет! Рыбий жир, который запихивали в Илью все детство! Наследственность! Да хоть ЖЭК № 2! Не важно! Факт был налицо. Илья привлекал внимание. И как бы сильно он не хмурился, как бы изощренно не прятался по углам, как бы сильно он не хотел провалиться под землю… Все равно находился кто-то, кто подходил и заговаривал с ним. Под 'кто-то' чаще всего имелась ввиду стайка женщин, которые окружали несчастного Русского. И теперь уже с него хотели стащить 'абсурдно огромный’, по их мнению, пиджак. В общем и целом подобные мероприятия не тешили Илью. Ожидаемо? Ожидаемо. Какие же задания любил лучший агент КГБ? Те задания, за которые другие брались неохотно. Сбор информации, круглосуточная слежка, установка средств для слежения за объектами. Оставаться за кулисами, следить за действиями из тени, поджидать действия ничего не подозревающей жертвы. И только при очень… очень большой необходимости выходить на сцену и заканчивать партию. Он же гроссмейстер, черт побери! Он умеет просчитывать ходы, предугадывать действия, предотвращать несчастья. Ну… если до этого ему удавалось совладать со своим гневом. Однако мы не скажем всей правды, если не упомянем еще один вид заданий. Илья обожает работать под прикрытием. Особенно… если работает в паре с Габи. Играть роль женатой пары, влюбленных, молодоженов, любовников… Пускай на месяц, пускай на неделю, пускай на день. Пожить чужой жизнью. Пускай, как только они остаются одни за закрытой дверью маски их ролей исчезают. Пожить нормальной жизнью. Пускай потом ему будет больно… опять. Оба его напарника сразу замечают его рвения и самоотдачу во время таких операций. Наполеон думает, что Курякин склонен к мазохизму. Габи соглашается. Илья молчит. В этот раз задание больше всего приходится по вкусу Соло. Они во Франции. В Париже. 1965 год. Март. — По видимому кто-то решил мне сделать подарок на день рождения, — говорит Американец, смотря по сторонам. Они в Лувре. — Я думаю, ты преувеличиваешь заботу некоторых известных личностей о твоей персоне, — также оглядываясь по сторонам, говорит Габи. — А я думаю, каждый из нас знает, что это место просто ждало меня все эти столетия. Маленькое уточнение. В недоступных для посторонних подвалах Лувра. Это был их путь отступления. В том случае, если они не успеют собрать всю информацию и добыть документы до конца рабочего дня и охрана запрет двери до утра. Могло показаться, что кое-кто из этой троицы специально задержался. Мы не будем тыкать пальцами… — Это все из-за тебя, Наполеон! — с досадой в голосе громко шепчет Габи. — Что именно? Будь добра, уточни. — Я порвала чулок! — отвечает девушка и показывает до неприличия заметную стрелку. — Не наговаривай, Габи, — усмехаясь говорит Соло. — Твоей ноги я не касался, и если уж совсем откровенно, — насмехающейся взгляд сверху вниз, — Рваные чулки… не мой стиль. -Если бы ты не расхаживал по музею как у себя дома, мы бы успели до закрытия и нам бы не пришлось пробираться по подвалам сквозь эти баррикады из ящиков, — сердито поясняет Теллер. Наполеон не оборачивается. Габи ругается. Илья молча берет её на руки и следует за напарником. Ожидаемо? Ожидаемо… В подвалах Лувра холодно, но совсем не сыро. Тусклый свет от ламп едва освещает им путь. Видно, что проводка старая и электрики не удосужились даже спрятать провода. И все заставлено деревянными ящиками и укрыто посеревшими простынями. Американец считает своим долгом осмотреть 'скрытые в этих темных подвалах' предметы искусства. Другими словами –порыться в реликвиях. Он похож на ребенка в кондитерской, чьи глаза разбегаются от бесконечного выбора. — Раньше здесь наверняка была тюрьма, — поясняет искусствовед-по-призванию своим друзьям. — Я имею в виду этот подвал. Хотя я могу и ошибаться. Ведь в Лувре в разное время размещались королевская казна, тюрьма и арсенал. У Наполеона включается режим экскурсовода, и он вкратце рассказывает историю дворца, перечисляет исторические события, рассказывает пикантные подробности из жизни королей и придворной знати (куда ж без этого?) У него в руках фонарик и он подсвечивает то одну, то другую коробку и читает надписи на них. От одних он морщится и проходит мимо, у других он задерживается, а в третьи — зарывается с головой. Между тем Илья маневрирует между ящиками и свисающими с потолка лампами. Он мало обращает внимание на зацепки на своих брюках или как пару раз лампа сбивала его кепку на бок. — И я почти уверен, что на каком-нибудь повороте есть выход в Парижские катакомбы. Но это уже для другой экскурсии. Чем меньше встречается ящиков на пути, чем шире становится проход, тем крепче держит Илья девушку в своих руках и тем больше ерзает Габи в его объятиях. — Уже можешь отпустить меня, — говорит она тихо, ее левая рука упирается ему в грудь. Илья смотрит на нее и как будто не понимает, что она ему говорит. В полумраке этого подвала ее глаза стали совсем черными. Такими… глубокими и… — Отпусти. … беспощадными. Русский ставит ее на пол, и девушка отходит от него на несколько шагов и останавливается прямо под лампой. Курякин, чтобы чем-то занять себя, достает из кармана карту с планом их отступления. И делает то, что умеет лучше всего —, а именно, изучает клочок бумаги с умным лицом и делает вид, что все в порядке. В таком состоянии их замечает Наполеон. В недоумении он переводит взгляд с Ильи на Габи. „Что? Очередная мышь непонимания пробежала между ними? — задается вопросом Соло и закатывает глаза, — Скорее мышь сексуального напряжения“. Он пожимает плечами и продолжает рыскать по ящикам, стаскивает пыльные покрывала со скульптур и пребывать в поистине детском возбуждении. Малышу Наполеону кажется, что он забрался на склад игрушек Санты Клауса, на склад с подарками для богатеньких мальчиков и девочек, которые перекочевали из списка „Непослушных детей“ в списки криминальных хроник. И Наполеон Соло будет отличным эльфом, который доставит все эти 'подарки' адресатам. За чисто символическую плату. — Положи, что взял, на место. — непреклонно говорит Илья. Рука Наполеона застывает над вазой, которую он хотел рассмотреть поближе. Черт! Не так уж и часто Илье удается поймать его с поличным. Габи ухмыляется, предвкушая сцену, а Соло закатывает глаза и поворачивается к Русскому лицом. — Что я мог, по-твоему, утащить? Римскую скульптуру? Картину Караваджо? — с поднятыми вверх руками играет оскорбленную невинность брюнет. Но Курякина этим не пробьёшь. Блондин скрещивает руки на груди и выжидающе смотрит на Американца. Тот вздыхает, приглаживает волосы с драматичной обреченностью и нехотя достает награбленное добро. Три портрета. Миниатюрных. Илья и Габи обмениваются вопросительными взглядами. Две папиросницы. Серебряные. У Курякина глаза по 5 копеек: „Это еще не все?“ 5 фигурок Будды. Фарфоровых. Теллер кривит рот в изумлении: „Ты лучше спроси, где он все это прятал?“ — Это все! — объявляет брюнет и обтряхивает руки. — Теперь ты доволен? А, Большевик? Блондин напоследок смотрит на Габи: „Ковбой издевается?“ Илья одним взглядом указывает на ремень Соло, точнее на то, что ниже ремня. Соло озадаченно смотрит на своего партнера… по организации, и уголки его губ подрагивают в едва сдерживаемой ухмылке. Русский это замечает и морщится. — Я не собираюсь снимать брюки! — открыто смеясь, заявляет Соло. — Как бы ты не хмурился и не надувал губы! — Не льсти себе, — без тени юмора отвечает Илья. — Я совсем не это имел ввиду. — А что же тогда ты… имел? У Курякина вспыхивают щеки. Ожидаемо? Ожидаемо. Габи думает, что эти их перепалки никогда не приедятся. Как может наскучить ангельское выражение лица Наполеона, когда он делает двусмысленные комментарии и всякий раз заставляет Илью краснеть, то ли от злости, то ли от смущения. Наполеону никогда это не надоест. Габи от этого никогда не устанет. А Илья уже устал и ему уже надоело. — У тебя что-то в кармане, ковбой, — на последних крупицах спокойствия говорит Курякин, — Или от такого количества предметов искусства ты перевозбудился? От спонтанного выпада Русского Габи хохочет во весь голос. Соло опускает взгляд и таки да, там что-то выпирает. — Он просто рад тебя видеть! — сквозь смех предлагает самое логичное объяснение девушка, и ее звонкий смех отражается от стен подвала. Наполеон достает из левого кармана брюк пистолет. — Это русский 7-линейный кавалерийский солдатский пистолет времен Наполеоновских войн, — поясняет брюнет и демонстративно показывает его сначала Габи, потом и Курякину. Если Илья уже видел подобные пистолеты в учебниках, музеях и на картинах в Эрмитаже, то в глазах девушки он похож на кусок обработанной древесины с дулом и курком. Она думает, что им легче разбить противнику голову, чем пристрелить. — И, между прочим! Я собирался его продать антиквару из Петербурга, — Соло машет пистолетом перед лицом Курякина, как будто это погремушка. — А из-за тебя, Большевик, коллекции советских антикваров не будут полны. Левая бровь Русского изогнута в удивлении. — Прозвучало так, словно ты костьми ляжешь за советское антикварное дело. — О! Не переживай! — угодливо улыбаясь парирует Соло, — я ложусь... если дело того стоит. У Ильи начинает дергаться палец на правой руке, раздуваются ноздри и расширяются зрачки. — Положи пистолет, где взял, и пошли, — заканчивает разговор Русский и складывает руки на груди. Американец несколько расстроен, что в этот раз не удалось вывести Большевика из себя. Он цокает языком и закатывает глаза. — Не бросай! — предупреждает Илья и вытягивает руку, предугадав движение Соло. — Аккуратно положи! Наполеон скептически смотрит на Курякина, а потом на пистолет: — Этому пистолету больше 100 лет, он уже заржавел и отсырел. — Нет, — русский перебивает его, — Даже палка 'раз в год стреляет', а уж тем более палка, которая раньше стреляла. — Опять ты со своими пословицами, — невесело отвечает брюнет и качает головой. — Я говорю тебе это как профессионал. Этот пистолет не выстрелит. Илья делает шаг в сторону Наполеона и не замечает пистолета, который тот держит на уровне их лиц. — Он. Может. Выстрелить. — чеканя каждое слово, вполголоса говорит Илья, - Я. Говорю. Тебе. Как. Русский. Наполеон едва наклонил голову и Габи поняла. У Наполеона загорелись глаза и Илья узнал этот взгляд. — Соло… — предупреждающе начинает девушка. — Нет! — кричит блондин. Курякин и Теллер одновременно кинулись к американцу. — Не будь ребенком! Пистолет выпал из его руки и… — Ты нас подставляешь! … с характерным звуком ударился о деревянный ящик. Все трое задерживают дыхание. Проходит 10 секунд. Выстрела не последовало. — Фух… Черт, Наполеон! — Я же говорил. — Идиот… Все трое заговаривают одновременно. Прошло 5 секунд. Пистолет выстрелил. Ожидаемо? Ожидаемо. — А! — Черт! — Твою мать! Заорали они втроем. Маленькое ядрышко срикошетило от одной стены и полетело в другую. Соло падает на пол, прикрывая голову. Пуля отскакивает от потолка и летит дальше по непредсказуемой траектории. Илья хватает миниатюрную Габи и закрывает ее собой, прижимая ее голову к своей груди. Спустя минуту становится ясно, что пуля наверняка нашла свою цель. — Что это, черт побери, было? — вставая на ноги, задает риторический вопрос Наполеон. — Это Тульский Императорский оружейный завод! — гордо отзывается Илья, — „Все для фронта, все для победы“. — Чертовы русские… Курякин помогает подняться Габи. Делает он это несколько нескладно и несуразно, одновременно придерживая ее за локоть одной рукой, а другой — пытаясь поправить ее спутавшеюся прическу и отряхнуть ее платье и колени. Его большие руки натыкаются на ее собственные, а длинные пальцы путаются в залакированных прядях. И это только еще больше раздражает девушку. — Ich kann mich selbst behandeln! — недовольно шипит Габи, переходя на родной язык. Мужчина отпускает ее и делает шаг назад. Он опускает глаза и его руки сжимаются в кулаки. Как бы правильно выразиться? Как точно сказать, не вдаваясь в долгие, утомительные описания? Как передать выражение его лица? На него было больно смотреть. „Я сама справлюсь!“ — сказала Габи. А ему и не нужно было это говорить. Илья и так это знал. Еще он прекрасно знает, что Теллер переходит на родной немецкий в двух случаях. Либо когда она безумно чему-то рада, либо когда ее доводят до белого каления. Он просто хотел помочь. — Пойдемте! — говорит девушка, приведя себя в более или менее пристойный вид, — Я думаю, мы достаточно задержались. Она многозначительно смотрит сначала на одного, потом на другого, разворачивается и идет дальше по коридору. Однако и через 4 метра… она все еще не слышит их шагов. — Я сказала, пошли! — не оборачиваясь, повышает голос девушка, — Вы можете побуравить друг друга глазами и в номере! Илья прищуривается и обвиняюще смотрит на Соло. Естественно, это все из-за него! Из-за его бредовых комментариев, и неизлечимой клептомании, и эгоистичной вредности, и… Соло одним взглядом пропускает Курякина вперед. Блондин без слов отворачивается и направляется за девушкой. Им осталось всего три пролета. Далее следуя указаниям на карте, вверх по лестнице, которая должна была вывести в подвал ближайшего кафе на улице Риволи. Все просто. Да не тут-то было! Курякин резко остановился, медленно повернул голову и выжидающе посмотрел на Американца. — Что? Что еще? — Ты был слишком сговорчив… — аккуратно замечает Илья. — У тебя еще что-то есть… Наполеон драматично возводит глаза к небу: — Не будь параноиком, Большевик! Я все отдал! Русский смеряет его недоверчивым, косым взглядом: — Я так не думаю. — Не веришь? Тогда обыщи меня! — говорит Наполеон с самодовольной ухмылкой. К удивлению Американца, Илья делает именно это. Он делает шаг в сторону Соло и с кислой миной садится на корточки.  — Оставь, Илья, — в голосе Габи сквозит усталость, — Даже если он что-то стащил… Не похоже, что Лувр это заметит или обеднеет. Курякин продолжает методично хлопать брюнета по ногам, а тот с пассивным интересом наблюдет за происходящим. — Ну-ну, Габи, — почти с покровительствующим и заботливым тоном говорит Наполеон. — Чем бы дитя ни тешилось! Он лениво отмечает, что светлая голова напарника как раз находится на уровне его ремня… И если Наполеон решит… шутки ради… едва податься вперед и сделать нехитрое движение бедрами, то… То он заедет Ильей бляхой своего ремня по лбу. Инстинкт самосохранения вовремя подает голос в сознании Наполеона и он решает не… подносить своё достоинство так близко к человеку, чьё чувство юмора развито хуже, чем самоконтроль. — Ты что же хочешь найти еще один ствол? — как бы между прочим, интересуется Соло и возвращается на протоптанную дорожку их словесных перестрелок. — Так у меня с ним все в порядке. Уверен, что и у тебя такой же. Илья выпрямляется и свирепо смотрит на брюнета. Их лица близко. Беззаботное выражение на лице Американца до крайности бесит Русского. До зубного скрежета. — Если ты в очередной раз пытаешься развеять мои сомнения и доказать мне наличие оного, ковбой… — нехарактерно растягивая слова, отвечает Илья. — То спешу тебя обрадовать… То, как ты браво отстреливаешься, слышно во всем отеле. — Завидовать — очень некрасиво и некультурно. — Было бы чему! — Мальчики! — обращает на себя внимание Габи и хлопает в ладоши. — Давайте вы повыясняете отношения и померяетесь пистолетиками в номере, а?! Она в который раз пытается вытащить их всех троих из этого подвала. Конечно, у них нет особой причины для спешки, кроме той, что они шпионы и им необходимо укрыться в гостинице, надев личину добропорядочных граждан. Но эти два дурака ведут себя так, как будто у них куча времени и им не нужно докладывать Уэйверли всю добытую информацию. — А это что? — спрашивает Курякин, одновременно удивляясь и радуясь своей находке. Наполеон даже не почувствовал, как Илья ловко достал из кармана его жилета спрятанную вещь. „Похоже, мое тлетворное влияние пагубно сказывается на нашем Пионере…“ — думает Соло, смотря на золотое кольцо, которое Русский держит перед его лицом и самодовольно улыбается. Американец резким движением хватает его за запястье. Еще через мгновение Курякин перехватывает левую руку брюнета. Вот так они и стоят. Сверлят друг друга взглядом и соревнуются в неком подобии армрестлинга. Соло не ослабевает хватки. Курякин не разжимает пальцы. Как это всегда бывает, оба мужчины слишком сконцентрированы друг на друге и не замечают малышку Габи. Девушка с легкостью выхватывает кольцо прямо из-под их носов. Ожидаемо? Ожидаемо. -Габи, отдай! — не сводя глаз с Ильи, сквозь сжатые зубы, говорит Соло. — Я просто посмотрю… — делая большие паузы между словами, успокаивает брюнета девушка. Она не торопясь подходит к лампе и рассматривает изделие. Теллер не антиквар, и тем более не ювелир, и узнать ценность этого кольца по одному взгляду он не может. Но… — Это же обручальное кольцо! — в искреннем изумлении объявляет она. — Неужели ты собрался делать кому-то предложение? Габи наклоняет голову набок и с любопытством поглядывает то на кольцо, то на Соло: — Неужели, Илье? — Габи! — кричит Курякин и бросает на нее оскорбленный взгляд. — Ну я же просил! Я же просил прекратить эти абсурдные издевательства! Из-за того что Русский отвлекается, Наполеон наконец разрывает хватку. У обоих болят и чешутся руки. — Ну, все! — полушепотом начинает Габи. — Вы добились своего! Из-за ее красноречивого взгляда мужчины замолкают и прислушиваются. Да, так и есть. Кто-то еще спустился в подвалы в эту прекрасную мартовскую ночь. — Наверняка охрана, — шепчет Наполеон. „Какая теперь разница! Хоть жандармы!“ — одним взглядом кричит Габи. — „Я же говорила! Я же просила“. На этот раз они без промедления и лишних слов доходят до места указанного на карте, находят потайной ход, бесхитростно спрятанный за висящим гобеленом, и подымаются по каменной лестнице. Темно, проход узкий, потолок низкий и подъем довольно крутой. Если Наполеону приходится ссутулиться и беречь голову, что уж говорить о нашем Русском. Илья сгибается в три погибели и взбегает через три ступеньки за раз. Несмотря на сбитые колени и короткое платье, Габи первая достигает вершины. Как и обещано в плане, их ждет открытая дверь. План отступления приведен на оценку „пять“. Ну или как будет указано в отчете Габи - на „три с минусом“. — Ну, не будь такой букой Габи, — говорит Наполеон и любя приобнимает её за плечи. Они на улице Риволи. Ночь. Понедельник. Прошло 5 минут с того момента, как они оказались на поверхности. Они все еще искоса поглядывают на здание Лувра, ожидая увидеть какой-нибудь признак того, что их присутствие было замечено. Но, к счастью, в окнах темно и сирены молчат. На карте со схемой их отступления была приписка: «Если мой скромный план сработал, то будьте душками и пойдите вверх по улице Ешель и на проспекте Опера, в кондитерской „Ладури“ купите мне макарон. P.S. И мистер Уэйверли просит лимонный торт. Берегите себя! К.М.» Илья идет впереди, так как в этот раз именно его очередь покупать сладости для их общего начальника Уэйверли и его секретарши. — Ты только подумай, — мечтательно смотря по сторонам, продолжает Американец, — какие истории ты сможешь рассказывать своим внукам. Девушка аккуратно сбросила с себя его руку: — О чем ты говоришь? Какие внуки? — девушка кажется вздрагивает от одной мысли. — тут детей не предвидится в ближайшие лет 10! Её тон ясно дает понять, что с ней не стоит обсуждать эту тему. Но брюнет как будто не видит этого. — Только не говори, что у нашего общего знакомого совсем нет шансов затащить тебя в постель? Прямолинейность Наполеона всегда граничила с грубостью. Ожидаемо? Ожидаемо. — При чём тут это? — спрашивает девушка и выглядит почти обиженной. — Эх, Габи… — Соло улыбается и целует поцарапанные костяшки ее левой руки. — Мы знаем друг друга уже пару лет… — Один год и 10 месяцев, — отвечает девушка и берет Соло под руку. Она отворачивается и надеется, что парижская ночь скроет её румянец. — Тем более… — мужчина делает вид, что не замечает, как его перебили, и продолжает, — Таких как ты, Габи… очень мало. Но они мне встречались. — Кто бы сомневался! — фыркает девушка. — Ты не хочешь замуж, — брюнет говорит это тоном доктора, который ставит смертельный диагноз. — Тебя всю жизнь окружали… мягкие мужчины. Ты привыкла все вывозить на себе и решать свои проблемы и считать что муж — это обуза. Девушка не может не улыбнуться правильности его рассуждений. — Такие как ты выходят замуж в двух случаях… Во-первых, по необходимости. На ее вопросительный взгляд следует его быстрый ответ: — Например, по залету. Ты или прижмешь виновника, или найдешь папочку получше. Габи не смотрит на него. Правда глаза колет? Илья скрывается за дверью кондитерской. Они останавливаются у витрины соседнего от „Ладури“ магазина. Возможно… — А второй случай? Наполеон ухмыляется: — По большой глупости. — Поясни. — Когда влюбишься без памяти. Последняя причина отражается на лице Габи усталой улыбкой. Наполеон объяснил все так просто и понятно. Без лести и высокопарных слов. А еще говорят, что женская душа — потемки. — Насколько я могу судить… — между тем продолжает мужчина. — У вас с Ильей не случилось "без памяти„… Он поглядывает на девушку. В свете витрины ее кожа кажется бархатной и на тон темнее. Он осторожно выбирает слова: — А значит, нашему Большевику остается лишь затащить тебя в постель… — Соло морщит лоб так, словно он что-то прикидывает в уме. — Беря во внимание, как хорошо он стреляет… — Пожалуйста… Не продолжай… — девушка морщится. Наполеон смотрит на нее несколько удивленно… пренебрежительно и продолжает: — Не хочешь маленькую копию Ильи… Что ж, имеешь полное право. Мы все свободные люди, — брюнет поправляет волосы, глядя на свое отражение в витрине. — Но наш Большевик с удовольствием женится на тебе. Ну знаешь… Спасет твою честь. Весь движимый его рыцарским моральным долгом и собачьей любовью к тебе. Ожидаемо? Ой, как ожидаемо! Габи не хочет этого слушать. Она вздыхает и отворачивается от Соло, который так легко заставил ее чувствовать себя последней гадиной, которая мучает его лучшего друга. — Ох… Чуть не забыл! — обращает на себя внимание Американец и берет ее правую руку. — Вернешь мне кольцо? Он подчеркнуто небрежно теребит кольцо на ее указательном пальце. Девушка удивленно смотрит на их руки. Рука у Наполеона легкая, большая (не такая большая как у Ильи) и белее, чем у самой Габи. Соло снимает кольцо с её указательного пальца, куда девушка одела его в спешке. Делает он это невесомо и мягко. Она чувствует, как метал соскальзывает по ее коже… Она чувствует, потому что смотрит… Иначе… она уверена… Она бы и не знала, что произошло. Когда кольцо оказывается на ладони у Наполеона и он отпускает её руку, девушка неожиданно сжимает его пальцы. Хорошо, что Илья еще в магазине и не видит, как они смотрят друг на друга. Это к лучшему! Да, ситуация немножечко компрометирующая. Но в их взглядах нет ничего такого, что могло бы намекать на… что бы то ни было. — А если я не залечу и не влюблюсь? — с наигранной опаской в голосе спрашивает Габи. — Не переживай! — смеясь отвечает Наполеон. — У тебя всегда будет один запасной вариант. — Хм… Раньше ты говорил, что я могу рассчитывать и на тебя тоже, — быстро парирует девушка и с вызовом глядит на мужчину. — Что-то изменилось? Наполеон вздыхает и отворачивается от нее, но девушка встает у него на пути: — Так что-то изменилось? Мужчина берет её лицо в свои ладони, и она не может не заметить, как же приятно от него пахнет. Гвоздика, мирра, мускатный орех. — Что бы не случилось… Мое отношение к тебе, Габриэлла Софи Теллер, никогда не изменится. - Так кому хотел подарить кольцо Наполеон? — спрашивает девочка четырех лет. — Это не важно! — перебивает мальчик лет шести. — Агентам удалось раскрыть контрабандистов и спасти картину Дюрера? — Дети… — обращает на себя внимание женщина и хлопает в ладоши. — Давайте вы уже заснете. — Ну, мам! — кричат они одновременно. Дети спят на двухъярусных кроватях в одной детской комнате. Но пока их мама рассказывает им сказку на ночь, они вдвоем лежат на нижней. — У мамы болит горло. Женщина берет сына на руки и помогает ему забраться на верхнюю кровать. — Мама! — Да? — А русский пистолет действительно выстрелил? — спрашивает мальчик. — Конечно. Младшая девочка остается на нижней и рассаживает мягкие игрушки в одном известном ей порядке. — Мама? — Да? — А Габи понравилось кольцо? — спрашивает девочка. — О! Оно было очень красивое! Золотое с бриллиантами и изумрудами. И принадлежало русской императрице. — Правда? — Правда. Женщина убирает темные волосы с лица девочки. — Мам! — Да? — А что было дальше? — Вы еще маленькие. — Нуууу! — Больше никаких вопросов! — женщина встает и ловит взгляд сына. — Мама устала. — Eine kleine Frage. — Все „маленькие вопросы“ будут завтра. Мама рассказывала сказку до 10 вечера, как и обещала, — немного охрипшим голосом продолжает женщина. — Мама выполняет все соглашения и обещания. Мальчик поворачивается на правый бок и упорно пытается не заснуть, а его сестра говорит: — Mutti, du bist die beste… Женщина устало улыбается. Очень приятно быть „лучшей мамой“. Она целует их, шепчет „Gute Nacht…“ и оставляет гореть ночничок в детской. Она идет по коридору второго этажа. С фотографий на стенах на нее глядят знакомые лица. — Что же было дальше? — Наполеон настроен серьёзно, — как бы между прочим говорит Габи и начинает разговор. Просто потому что ей чисто по-женски хотелось поделится этим… секретиком. И как её вообще взяли в шпионы? — О чем ты? — спрашивает Илья. Они одни. Габи просто хотела прогуляться. А Илья отдал всю кондитерку Наполеону и последовал за ней. Она просто хотела подышать свежим воздухом и… подумать. — О кольце… — издалека начинает девушка и суёт руки в карманы пальто. — Он будет делать предложение. Вот. Она сказала эти слова. Вслух. Еще одной живой душе. Возможно теперь ей будет легче поверить в это. Илья скептически смотрит на Габи. — Я не шучу, — она делает два шага и кладет руку на каменные перила. — Все очень даже серьёзно. — Если так, — блондин останавливается позади нее и смотрит на соседний берег Сены, — то нужно порадоваться за него, и… Габи фыркает. Ей совсем не смешно. — И пожалеть эту сердобольную женщину, — он кладет руки ей на плечи, — которая должна быть полной дурочкой, чтобы принять его предложение. Огромные ладони Ильи едва сжимают её плечи в ожидании, когда же она расслабится. Девушка даже не мечтает об этом. Она думает о том, что Русский слишком близко. Она думает об обручальном кольце с изумрудами в кармане Наполеона. Она чувствует, как Илья делает недостающие полшага и уже вплотную стоит у нее за спиной. Она чувствует, что это плохо кончится. Наполеон Соло решил жениться… Ожидаемо? Не ожидаемо.