Ползёт

Я в детстве спрятался в шкафу А шкаф стоял в таком углу Что безобразная луна Его лизала из окна. Я ненавижу свет луны Когда двенадцать бьют часы И по стене такое вот Ползет, ползет, ползет

- Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать, - сказал Вадик и развернулся. Глеба он заметил сразу: тот спрятался в их общей комнате между швейной машинкой, на которой стояла елка, и шкафом у окна. Вадим долго ходил по квартире, заглядывая в углы и под кровати, иначе играть с трехлетним братиком было совсем скучно. Гулять не выпускали: за окном стоял трескучий мороз - конец декабря выдался особенно суровым. - Глебушка, ты где, - тянул он нараспев. Родители с умилением смотрели на него, улыбались и снова обращали внимание к телевизору. Глеб подглядывал за братом из укрытия и радовался: умный, взрослый Вадик до сих пор не обнаружил его! Швейная машинка появилась в квартире совсем недавно. Умерла двоюродная бабушка, а мама зачем-то решила забрать ее старый “Подольск” с ножным приводом - рассчитывала научиться шить. Машинку поставили в комнате сыновей, прикрыли скатертью, сверху водрузили новогоднюю елку. Позади Глеба находился старый шкаф, спрятаться внутрь которого малыш пока не догадывался. Между ним и углом было небольшое пространство. Глеб снова выглянул наружу (Вадик бродил по коридору, бормоча его имя), потоптался на месте, заглянул за шкаф. Там, в узком пространстве между углом комнаты и боковой стенкой, находилось нечто. Ребенок замер и прищурился. Угол казался пустым, но Глеб не сомневался, что оттуда на него смотрит что-то небольшого размера и очень пугающее. Мальчик долго всматривался, пытаясь понять, что это, наклонился, вытянул голову вперед. Он все еще ничего не видел, но страх стал намного сильнее. Глеб отвернулся, но испуг не уходил. Нечто из угла сидело прямо за его спиной и это не давало покоя. Глеб выбежал из своего укрытия и бросился в комнату родителей. Вадик, оказывается, его больше не искал, а пристроился с папой и мамой смотреть телевизор. Глеб не обиделся. Залез к отцу на колени и вскоре задремал. Жизнь шла своим чередом, только маленький Глебушка отчего-то стал бояться темного угла возле шкафа. Вадик высмеивал его и демонстративно забирался туда, дразня - ты так не можешь. Глебушка обижался, сердился, и однажды желание доказать свою смелость взяло верх: он встал в угол и победно уставился на брата. - Кстати, представляешь, - сказал тот как бы между прочим, - Сегодня ночью я проснулся и увидел черта. Он скакал посреди комнаты, как кенгуру, а потом упрыгал за шкаф. Четырехлетний Глеб пулей выскочил из угла и унесся в комнату родителей. Однако через час он подробно расспросил брата о внешнем виде черта, нарисовал его на альбомном листке в фас и в профиль и приклеил на стену. Родителям это не понравилось, они велели Вадику не издеваться над младшим, который и так обладал слишком развитым воображением, рисунок со стены оторвали. Глебушка стал протестовать. - Успокойся, - шепнул Вадик ему на ухо, - Будешь его рисовать - он еще раз придет. Глеб смотрел на него круглыми голубыми глазами, полными любопытства и ужаса. Воображение у мальчика действительно было очень развито. На ночь мать читала ему сказки Гофмана, Ремизова, Погорельского, которые тот слушал, замерев, чтобы не пропустить ни единого слова. Вадим демонстративно затыкал уши папиными наушниками. Истории эти навевали на него тоску, казались душными, скучными и совсем не детскими. Но малыш их слушал, раскрыв рот; пообещать перед сном сказку - лучший способ уговорить Глеба бросить игры и идти в кровать. Глеб подскакивал и визжал, если Вадим подкрадывался к нему сзади, верил каждому его слову, собирал красивые стекляшки и говорил, что нашел их в подземном городе, куда ведет тоннель из подвала дома. И год за годом отказывался подходить к углу за шкафом, хотя Вадиму давно надоело подкалывать его. Швейную машинку покойной бабушки кому-то отдали - мама так и не начала шить. А угол стало хорошо видно из любой точки комнаты. Когда гасили свет, младший брат забирался в кровать к старшему, и шептал, что вместе не так страшно. Вадим ждал, пока Глеб уснет, потом выбирался и ложился на его кровать. Так повторялось почти каждую ночь. Встревоженные родители начали давать Глебу перед сном настойку пустырника - это немного помогло. Лишь когда младший стал ходить в школу, он осмелел настолько, что мог сам забраться в страшный угол и недолго постоять там, как когда-то брат. “Молодец”, - снисходительно хвалил его Вадик подростковым басом. Но глаза мальчика были полны страха. Однажды Вадим допоздна репетировал с приятелем Сашей из старших классов и остался у него ночевать. Глеб не спал до рассвета, валяясь в кровати с книжкой. Утром встать в школу он не смог, мать очень ругалась. В другой раз, когда Вадика не было дома и Глеб в час ночи не думал выключать свет, отец просто выкрутил лампочку в комнате сыновей. “Нет!” - крикнул десятилетний Глеб, хватая его за руки, но Рудольф Петрович был неумолим. Глеб уселся с книжкой в коридоре. Отец дал ему подзатыльник - совсем легкий, а Глеб разрыдался. Мать вступилась за него, родители крупно поссорились. Через год, когда Вадим уехал поступать в Свердловск, отец ушел из семьи. Мать переселилась в комнату сыновей, Глебу (и приезжающему на каникулы Вадиму) отдала свою. Там не было никаких страшных углов и сон младшего стал почти спокойным. *** - Глеб, интеллект у вас точно в порядке, - сказала врач, глядя на 25-летнего Самойлова строгим взглядом поверх очков, - И вообще, вы на редкость интересная, необычная личность. Неординарного человека сразу видно. Глеб натянуто улыбнулся, но взгляд его стал внимательным и настороженным. Речь психиатра звучала слишком вкрадчивой, чересчур располагающей к откровенности. - Как вы считаете, есть у вас какие-то тайные таланты, которые отличают вас от других людей? Может, вы умеете видеть что-то, чего обычно люди не видят? Глеб выдохнул и откинулся на спинку кресла. Он понял, куда клонит врач - его интеллект действительно был в порядке. Рассказывать про свои эзотерические опыты и потусторонние страхи он не собирался. Депрессии и панические атаки - ерунда по сравнению с диагнозом шизофрении, которым его легко могли припечатать после таких разговоров. К врачу уговорил пойти Вадим. Однажды, во время очередного гастрольного тура он вернулся в их общий с Глебом номер и обнаружил брата в ванной. Умывальник и пол были залиты кровью, бегущей из вскрытой вены. - Блядь, Глеб! - заревел старший брат и начал вытаскивать ремень из своих брюк, чтобы использовать его как жгут. - Эй-эй, спокойно, - замахал неповрежденной рукой младший, - Без паники, это не то, что ты думаешь. - Чего не то?! - воскликнул Вадим, тыча в него импровизированным жгутом, - Дай сюда руку, псих! Я же тебя люблю, мама же тебя любит, руку давай! - Ты сам псих, говорю - не то! - огрызнулся в ответ Глеб и потерял сознание. - Сашкаааа! - закричал Вадим, после того как перетянул руку брата и вытащил его из ванной в комнату дешевой гостиницы. Он вломился в номер клавишника, проорал, что Глеб пытался покончить с собой, что он уже позвонил на ресепшен, но что делать до прибытия скорой? Саша был почти дипломированным медиком, и Вадим вцепился в него, как утопающий в спасательный круг. Когда они вбежали в номер братьев, Глеб уже пришел в себя. Кровь еще продолжала слабо сочиться из дырки на сгибе локтя. Он был неестественно бледен и обескуражен. Козлов уложил его обратно на пол, ноги задрал на кровать. Выбросил жгут, оторвал кусок простыни и крепко перевязал рану. Взял с полки сахар, кинул кучу кубиков в стакан и заскочил в ванную, чтоб набрать горячей воды. Вернулся, оставляя кровавые следы на полу, приподнял голову Глеба и заставил выпить горячей сладкой воды. - Все будет хорошо, - бормотал Вадим, сидя рядом с братом. - Я. Не. Хотел. Покончить. С собой, - с запинкой, но настойчиво заявил Глеб. - Но зачем... - Чтобы снизить давление. - Чего? - изумился Саша. Уже после, когда приехала и уехала скорая, так и не забрав сопротивляющегося Глеба; когда проблемы с администрацией отеля были улажены, а ванная - отмыта, согруппникам удалось добиться рассказа о произошедшем. По словам Глеба, на него накатила волна бесконтрольной паники, сердце стало биться с предельной скоростью, в ушах звенело, а голова грозила взорваться. Он решил, что если не сделает сейчас ничего, его хватит удар - инфаркт или инсульт, или что там еще бывает. В этот момент он вспомнил о старинном методе - кровопускании - и решил воспользоваться им, чтобы понизить давление и замедлить безумное биение сердца. Саша прокомментировал, что на самом деле, наверняка, и сердце и давление были в норме, а ощущения приступа, накатившее на Глеба, лишь иллюзией, шуткой его собственного мозга. В общем, Глеб воспользовался для лечения маникюрными ножницами. Вид крови отвлек его, стало легче, и Самойлов решил, что метод помог. Он как раз думал, не пора ли остановиться и зажать рану, когда появился Вадим и поднял шум. Вечерний концерт Глеб отыграл вяло, сидя, по старой привычке, на стуле. После возвращения из тура Вадим отвел его к психиатру. Глеб вернулся с рецептом на антидепрессанты и нейролептики. Последние врач велела пить, начиная с четверти таблетки и постепенно повышая дозу. Но таблетка была маленький, казалась совершенно безобидной и Глеб легкомысленно закинул ее себе в рот целиком. Следующие сутки он провел в кровати, то дергаясь и подвывая, то забываясь глубоким, тяжелым сном. Таня, как и Вадим, бросилась к Козлову. Участники “Агаты” были друг другу соседями, потому что недавно переехали с семьями из Екатеринбурга и арендовали апартаменты в одном из подмосковных пансионатов. Саша посмотрел на инструкцию к таблеткам, посоветовал напоить Глеба крепким кофе и дать проспаться. Больше Глеб эти лекарства не трогал. Антидепрессанты он некоторое время пил, но никакого эффекта от них не заметил. “Опиум” продолжал греметь над страной. Девчонки бросались под ноги музыкантам с признаниями в вечной любви. Телефон разрывался, не умолкая. Жен осыпали проклятиями и даже угрозами. На стенах подъезда писали признания ножами и кровью. Восторженные статьи в прессе перемежались жестокой критикой, нацеленной не только на музыку, но и на самих исполнителей. И “русские The Cure” и “уральские валенки” не звучало комплиментом. Ураган не всегда доброй славы почти сбил с ног Вадима, но кое-как он устоял - помогали опыт, воля и амбиции. Глеб - чувствительный, мнительный и тревожный - к шквалу истерического внимания оказался не готов. Приступ, который впервые произошел в гостинице, врач назвал гипертоническим кризом. Глеб не мог предсказать, когда кошмар настигнет его снова и заранее этого боялся. Снизить тревогу помогал алкоголь. В поглощении спиртных напитков Вадим и Саша от него не отставали. На гастролях график был плотный, часто приходилось выступать два вечера подряд, а спать - в автобусах сидя. Утром музыканты встречались с газетчиками, отвечали на однотипные вопросы, ели что придется или не ели вовсе. В провинции хорошей аппаратуры не было, с собой возили не всю, и Вадим, закончивший радиофак, сам ползал по сцене, подключал провода, проверял звук и потом, едва передохнув, выходил под свет софитов и крики пьяной толпы. Они с Глебом шатались от духоты и обливались потом, и тоже пили до и после выступлений, сначала - чтобы выжать из себя больше сил, потом - чтобы справиться со стрессом. Нагрузка во время гастролей доводила всех до предела возможностей. Вскоре к привычному разнообразию алкоголя Козлов решил добавить достижения медицины и купил несколько пачек ноотропов. - Че это? - с сомнением спросил Вадим, - Будет штырить, как Глебсона тогда? - Да не, - мягко улыбнулся Саша, - Это легонький стимулятор, чтоб мозги четче работали. Максимум - трахаться сильней потянет. - Прикол, - сказал Вадим и забрал себе одну упаковку. Глеб проснулся среди ночи и не мог сказать, что именно разбудило его. Ощущение чужого, враждебного присутствия было четким, как в детстве. Взгляд Глеба оказался прикован к пустому гостиничному подоконнику. “Это кажется, - пробормотал он, снова ложась в кровать, - Просто кажется, я ж не маленький”. Круглая луна опять светила сквозь стекло. Она тревожила, потому что в Асбесте именно в периоды полнолуния страхи мучили его сильнее всего. “Все кажется”, снова сказал Глеб вслух и, будто возражение, с подоконника раздался тихий, едва слышимый шелест, а следом - будто легкий топот, или потрескивание в углу за телевизором. - Бляяя, - прорыдал Глеб и в мгновение ока оказался возле выключателя. Тусклый свет дешевой лампочки сделал нахождение в комнате немного терпимее. Он лег в кровать, накрылся одеялом с головой, потом откинул его. Не хватало еще, чтобы это, чем бы оно ни было, подкралось к нему, пока он его не видит. Спать хотелось невыносимо. Прошлую ночь они провели в автобусе, и половину этой ночи Глеб мечтал, что будет отсыпаться на нормальной кровати. Но сейчас ощущение чего-то постороннего, невидимого, но реального не давало ему покоя. Каждые несколько минут Глеб открывал глаза и быстро осматривал комнату. Подоконник ему все еще не нравился, и угол за телевизором тоже доставлял беспокойство. - Господи, иже еси на небеси, - забормотал Глеб, - Эээ... Спаси и помилуй. Спаси и помилуй, спаси и помилуй... Но от заклинаний в комнате становилось еще страшнее. Злой на самого себя, задерганный, измученный, Глеб поднялся с кровати, оделся и вышел из номера. Прошел немного по коридору, остановился перед комнатой Вадима. Постоял, колеблясь, потом постучал и вошел. - Ты один? - негромко спросил он, всматриваясь в темноту. - А? Че? - брат резко сел в кровати и опознал силуэт младшего на фоне открытой двери, - Че случилось? - Подвинься. Нервы пиздец сдают, - сказал Глеб, закрыл дверь и, не дожидаясь ответа, забрался в кровать Вадима. Вадим шумно выдохнул и повернулся к нему спиной. Глеб наконец погрузился в столь желанный сон. Перед тем как уснуть он с благодарностью прижал ладонь к спине брата. Кто еще мог бы принять его в идиотской ситуации, когда он, кажется, сходит с ума? ...От ноотропов действительно невыносимо хотелось секса, куда сильнее обычного; но Саша обещал, что через несколько дней это пройдет. Пока шел лишь третий день, и начался он во сне со сладчайшего возбуждения, от которого сводило тело. Еще в дремоте Вадим чувствовал, что не один в кровати. Он был стопроцентно убежден, что как только проснется, набросится на лежащую рядом девушку и засадит ей, не дав и глаза открыть. Однако вместо девушки оказался спящий Глеб, и Вадим уставился на него с удивлением, злостью и разочарованием. Вскоре он вспомнил, что младший приперся к нему ночью, что вроде его что-то напугало, ну и ладно, ложись. А теперь Вадим из-за постороннего в постели не мог даже помочь себе рукой. Пока он думал, идти ли в душевую, чтобы заняться собой, или подождать немного и поискать хорошенькую поклонницу, или и то и другое, он успел снова задремать. Во сне ему пришла в голову прекрасная мысль - устроить с братом взаимную мастурбацию. Прекрасной эта мысль была, разумеется, только во сне - как часто бывает с вещами, наяву нелепыми, невозможными и негодными. Вадим снова проснулся; возбуждение разрывало его на части. Впоследствии он не мог вспомнить, о чем думал и как рассуждал в то утро, когда стал осторожно гладить пальцами губы спящего Глеба. Они были немного шершавые на ощупь, слегка покусанные, но теплые и довольно красивые. Под веками Вадима полыхали картинки: эти губы и его член. Вадим изумлялся, как подобное могло прийти ему в голову; как эта мысль вообще могла родиться. Но отрицать нельзя: она родилась и будоражила Вадима своей необычайной порочностью. Он осторожно отодвинул одеяло и убедился, что утренняя эрекция Глеба на месте. “Значит, тоже может хотеть, как я, - пронеслось в голове, - А вдруг Сашка еще и ему таблеток подкинул?”. Глеб стал просыпаться, а Вадим протянул руку, сжал в кулаке его член и одновременно поцеловал в губы. Он чуть-чуть приоткрыл один глаз, чтобы убедиться, что глаза Глеба широко открыты. Брат не отвечал, но и не сопротивлялся, лишь дышал тяжело и глубоко. Сложно было сказать, скован ли он шоком, или еще толком не проснулся, или не против происходящего, или все вместе. Сначала Глеб было отстранился, потом замер, закрыл глаза, приоткрыл губы и облизал их, и совсем немного, едва-едва толкнулся вперед, в ладонь Вадима. Тот накрыл их обоих одеялом с головой, чтобы случайно не встречаться взглядом. Направил руку Глеба к своему члену и некоторое время они медленно гладили друг друга. Глеб не оттолкнул его в ужасе и земля под ними не провалилась - и движения Вадима стали увереннее, резче, дыхание сбилось и под пальцами обоих заскользили капельки влаги. Страстное желание секса превратилось в стремление отдавать, доставлять удовольствие. Вадим опустился ниже и взял в рот член Глеба. Старался не думать о происходящем вовсе, старался не анализировать ничего, отключить совесть - в делах любовных она всегда только мешает. Глеб тихо застонал. Вадим сконцентрировался на том, чтобы сделать ему еще приятнее. Почувствовав, что оргазм Глеба близок, Вадим вдруг подумал, что, излившись, брат тотчас же придет в себя, включит тормоза и тогда ему самому финала не видать. Поэтому он остановился, подполз под одеялом ближе к лицу Глеба и прошептал “Сделай мне, потом я”. Глеб без колебаний скользнул вниз. Вадим дугой выгнулся от восторга - да, вот оно! Вот чего ему так хотелось! И еще! Он обхватил Глеба за затылок и уже не просто принимал его ласки, но сам двигался энергично, толкаясь глубоко в горло. Глеб, наверно, опешил от такого напора и уступил инициативу: просто сомкнул вокруг члена губы, позволяя Вадиму трахать себя. Потом замычал недовольно, когда брат кончил и продолжал удерживать его голову, желая, чтобы Глеб проглотил сперму. Младшему это явно не понравилось, он отпихнул брата и стал отплевываться, а Вадим без передышки поменялся с ним местами и снова стал отсасывать - глубоко и быстро. Глеб, по его примеру, принялся двигать бедрами навстречу, хотя и не так резко, как брат. Вадим собирался показать ему, какого финала он хотел, но почувствовав биение пульса и странный вкус спермы на языке, тоже отодвинулся и сплюнул. Было тихо. Ни один, ни второй не спешили выбраться из-под одеяла и лежали, просто переводя дыхание. Но в укрытии было душно и жарко, и вскоре Глеб, приподняв край одеяла, с наслаждением глотнул воздуха. - Бля, - сказал он неловко. Помолчали. - Говорил мне Шурик, от этих колес очень секса хочется, - натянуто произнес Вадим. - Тебе всегда секса хочется, - ответил Глеб. - Тебе тоже. - Всем хочется. - Ладно, бывает, - подвел итог Вадим. Глеб фыркнул и выбрался из кровати. - А поцеловать на прощание? - спросил Вадим, чтобы юмором окончательно разрядить атмосферу. Глеб вытер рукой губы и щеки, на которых еще остались липкие следы, криво усмехнулся и покинул номер. Вадим некоторое время лежал, чувствуя себя очень неловко, потом махнул рукой: “Да насрать!” и, выкинув из головы лишние мысли, отправился в душ, насвистывая что-то. Этот случай сильно впечатлил Глеба, но не стал для него ни травмой, ни потрясением. Он с веселым удивлением размышлял, до каких странных вещей докатились они с Вадиком и о том, считаются ли они теперь гомосексуалистами. В упрощенном видении Глеба этот тип людей делился на манерных геев из светских тусовок и загадочные фигуры из литературоведческих книг, окутанные флером тайны, порока и позора. Однако случай с Вадиком был больше похож на то, что, по слухам, регулярно происходило в армии или даже в летних лагерях для подростков, и потому, наверно, не считался. Номер Глеба при свете дня выглядел вполне заурядно: в меру тоскливо, в меру скучно. Все воспоминания о ночи и страхе были вытеснены утренним приключением. Глеб забрался в душ, продолжая размышлять о сексе и пороках и о том, как все происходит между “настоящими” гомосексуалистами. Он провел скользкой от мыла рукой между ягодиц и обнаружил, что в такое прикосновение действительно может быть приятным. Некоторое время гладил себя, затем попытался толкнуть палец глубже, совсем немного - на одну фалангу. Это оказалось неожиданно больно, Глеб скривился, тряхнул головой, отгоняя наваждение, последний раз ополоснулся водой и вышел из душа. День прошел как обычно: два интервью для местных газет, литры шампанского, концерт во Дворце Спорта. Кроме этого - не заметная постороннему глазу легкая неловкость между Глебом и Вадимом. Только к ночи младший Самойлов понял, что было хуже всего в произошедшем: теперь он не сможет просто так прийти в кровать к брату, если страхи вернутся. ...Попробовать кокаин, о котором они столько раз пели со сцены, было интересно всем музыкантам, кроме Саши. - Ты такой скучный! - махнул рукой кто-то из- компании. Саша молча потянулся за очередной бутылкой Bear Beer. Самойловы оценили порошок с энтузиазмом: “Вот чего нам не хватало, когда мы дохли от усталости на гастролях”. - Как рукой усталость снимет! - уверял тур-менеджер, - Щас я анекдот расскажу! Звонит бизнесмен корешу: что делаешь? - Работаю! Звонит позже: что делаешь? - Работаю! Потом еще: что делаешь? - Кокс нюхаю! - По работе или так? Толпа расхохоталась. - Сашка, твои ноотропы рядом не валялись! - радовался Вадим. - Еще бы, - согласился Козлов. - Интересно, тоже на еблю пропрет? Вадим с Глебом синхронно посмотрели друг на друга и снова покатились со смеху. - Кто о чем, а Вадик про еблю, - сказал Козлов. Веселье продолжалось. Уже на рассвете, когда толпа частично разошлась, а Сашка на диване видел десятый сон, Самойловы одновременно выбрались на балкон, чтобы покурить на свежем воздухе и проследить воспаленными глазами за восходом солнца. - Чего, понравился кокос? - спросил Вадим. - То, что надо, - согласился Глеб. - Ты не пьешь даже. Всегда как свинья, а щас почти трезвый. - На себя глянь, свинья, - ответил Глеб и ткнул брата в бок, - Я ж не просто так пью. - А зачем пьешь? - без интереса спросил Вадим. - Как тебе сказать... - задумчиво ответил Глеб, свешиваясь с балкона. Вадим вдруг вспомнил странные выходки брата с кровопусканием и не только, и потянул его за футболку подальше от перил. - Пойдем, - деловито сказал Глеб и увел Вадима в квартиру. Они прошли через комнату со спящими и не спящими людьми и вышли в коридор. Он оканчивался темным тупиком, где вместо кладовки были свалены коробки и старые вещи. Глеб подошел к тупику вплотную и остановился. - Чувствуешь что-нить? - спросил он у Вадима, кивая на темный завал чужих вещей. - В смысле? - не понял Вадим. - Чувствуешь, там что-то есть? - Глеб, ты ебанулся со своим Кастанедой, - сказал Вадим, делая шаг назад. - При чем тут Кастанеда! - рассердился младший брат, - Просто стой и слушай. Ты не увидишь это просто так. Ты может услышишь это, или почувствуешь, или краем глаза что-то промелькнет. Вадим таращился в темноту коробок и хлама, но не представлял, что должен там почувствовать. - Ну, может быть, - сказал он наконец, чтобы что-то сказать, - Не исключено. - Вот, ты это видишь, даже ты это видишь, а я все время думаю, что я ненормальный, - обрадовался Глеб, - Приходится пить, иначе не заснешь. Ну а сегодня мы и спать не собирались, верно? Дома такого нет и Танька под боком. А в туре если накроет... Не могу же я все время к тебе приходить. Вадим молча и внимательно посмотрел на него. Оба вспоминали случай, когда Глеб все-таки пришел. - Да можешь, почему нет. Вообще без базара, - сказал Вадим, нарушив молчание, - Нормально, по-братски. Глеб покачал головой, наклонился к нему и мягко поцеловал, поддавшись сентиментальности, воспоминаниям и растормаживающему эффекту кокаина. Вадим осторожно ответил. Кто-то вышел в коридор. - Ооо, девки, хватайте мужиков... - раздался пьяный голос, - Глянь что творят. Утро плавно перетекало в день. Казалось, что совсем недавно кокаин был лечебным средством: именно для работы, а не для развлечения. Концерты под ним “Агата” давала сногсшибательные. Чтобы не мучить носы, они разводили порошок в полторашке с лимонадом и просто пили его прямо на сцене, наряду с обычной водой. Иногда пускали недопитую бутылку в зал, чтобы порадовать фанатов. Но еще приятнее было с помощью кокаина расслабляться. Когда знаешь, что работа закончена, что после марафона на пару-тройку суток ты вволю отоспишься, а до того - обо всем поговоришь с любимыми друзьями, несколько раз трахнешь любимую жену, напишешь десяток черновиков к будущим любимым песням, прикрутишь новые полки в коридоре. Сашка пил по-черному, Глеб в основном нюхал, Вадим совмещал и то и другое. Его семейная жизнь давно трещала по швам и закончилась предсказуемо: жена ушла, забрав дочь. Он впал в прострацию, замкнулся в себе и старался лишний раз не выходить из дома. Глеб почти полностью перешел к ночному бодрствованию, проводя время на квартирниках, рейвах и в светских клубах. Он уверял всех, что никогда в жизни не высыпался так сладко, как теперь, когда стал спать днем. Лето располагало к подобному образу жизни, но ближе к ноябрю от него стали шарахаться даже родные. Страх потерять семью, как брат, заставил Глеба взять себя в руки. - Мелатонин вырабатывается в эпифизе, - говорил Саша, - Под действием солнечного света. Недостаток мелатонина ведет к снижению выработки серотонина в гипофизе и как следствие к депрессиям. Поэтому спать надо ночью, а не днем. Глеб поднял на него красные, опухшие глаза: - Хорош ругаться, я понял. Он не ложился весь день, чтобы как следует измотать себя. Заснуть удалось около трех часов ночи. Сон был не крепкий, тягостный. Иногда Глеб открывал глаза, смотрел в потолок, слушал дыхание Тани под боком и снова погружался в дремоту. Он встал, побродил по комнате, выглянул наружу и удивился, что входная дверь теперь находится в другом конце коридора, а сам коридор стал в два раза больше. Глеб понял, что находится во сне. Он прошел на кухню - раковина, как и наяву, была завалена немытой посудой. Из-под батареи, мерцая мелкими глазками, за ним следило нечто. Глеб заметил этот взгляд, отшатнулся и быстро выскочил, точнее, телепортировался обратно в комнату. Нечто молнией метнулось за ним и исчезло под кроватью. Глеб проснулся. Левая рука его свешивалась с постели почти до самого пола. Он в ужасе отдернул ее и стал ждать рассвета. - ...Просто боюсь темноты. Не знаю, почему. Это иррациональный страх. Врач прописал таблетки, строгий режим дня и отпуск. Глеб начал с таблеток, жена подыскала путевку в Египет, а потом позвонили с лейбла и сообщили, что даты новых выступлений согласованы, половина гонораров перечислена и переезды оплачены. Глеб подумал, что должен найти что-то другое, что вернет ему сон и спасет от пугающих видений. Вскоре “другое” нашло их с Вадимом само. У героиновых торчков могут родиться здоровые дети? Этот вопрос доводил Таню до истерик. - Поеду рожать в Свердловск! - кричала она, - А ты тут сдохни, сдохни! Потом оба плакали, и в Екатеринбург Таня не уехала - наоборот, к ней прилетела мама, а Глеб временно перебрался в квартиру к Вадиму. Такой расклад всех устроил. Малыш родился здоровым, несмотря на вредные привычки отца, которым тот предавался теперь беспрепятственно на пару с братом. Это было странное и страшное время, похожее на душный сон среди причудливых, ядовитых цветов. Никогда прежде между братьями не было такого доверия и близости. Периоды работы, концертов и поездок сменялись периодами застоя и отдыха, когда они сутками не выходили из квартиры, погруженные в сны, дурман и любовь друг к другу. Секс для них теперь был чем-то естественным и само собой разумеющимся, хотя и очень редким. Когда они только начинали свои эксперименты с героином, женам и подругам досталось немало бессонных страстных ночей. Теперь, когда эпизоды почти превратились в систему, секс оказался не так уж нужен. Достаточно было лежать рядом с кем-то, держась за руки и наслаждаться полетом, единением и нежностью. Этим “кем-то” они стали друг для друга - не из-за любви, а просто потому что оказались рядом в совершенно одинаковом положении. Любовь родилась и окутала их уже потом - проросла через общую беду и кайф и осталась, возвышаясь над радостями и горестями. Будто они десять лет шли, преодолевая препятствия, взрослея, набирая жизненный опыт - чтобы наконец достичь точки, где пересекутся равными друг другу. Красивый, умный, одаренный Вадим и маленький Глебушка, который всю жизнь тянулся за старшим братом, но так его и не догнал, зато стал кем-то большим, стал собой. Уникальным, противоречивым и невероятно талантливым, веселым и искренним, хоть и не слишком счастливым. Теперь они были равноценны, честны и открыты и могли отдать должное друг другу без ревности, со спокойным принятием и взаимным уважением. Они ставили друг другу уколы, и в самом этом процессе было больше страсти и экстаза, чем во время секса. Вадим гладил руки Глеба с исступленной нежностью, стоя перед ним на коленях, целовал невесомо и влажно, сплетал пальцы с пальцами, а Глеб проводил ладонью по его губам, по закрытым векам под каскадом волос, по беззащитной шее. Потом Вадим вводил брату иглу и ловил его, медленно оседающего от неги в его объятия, укладывал на кровать и слушал, как одно на двоих стучит их сердце. - Что это? - спрашивал он, следя взглядом за скользящими тенями, с отстраненным любопытством смотрящими в их окно. - Не бойся, - отвечал Глеб, - Они не причинят нам вреда. Просто заглянули на огонек... Даже сны и видения теперь были на двоих. И чтобы оказаться внутри друг друга, им не нужно было физическое проникновение, не нужно было даже делать лишних движений. Каждый мог мысленно перенестись в чужое тело и ощущать его как свое, пока закрыты были глаза. А потом это ушло.