Из Трагедии Измены:
«В наказание за восстание, в каждом из дистриктов Панема юноши и девушки в возрасте от 12 до 18 лет должны явиться для проведения церемонии Жатвы. Выбранные с помощью жребия Трибуты должны быть переданы в Капитолий, где они будут сражаться на арене, пока в живых не останется один победитель. Отныне и впредь это зрелище будет именоваться Голодными Играми».
POV Гарри
Тусклые лучи солнца проникли в дом, скользя по серым стенам. Утро. Сегодня мне не удалось нормально выспаться, в принципе, это обычное дело. Я уже привык возвращаться домой за полночь и просыпаться еще затемно. Моя семья небольшая - мать и сестра. Отца нет и уже давно – трагический случай в шахте. Поэтому роль кормильца семьи взял на себя я, когда мне было тринадцать лет. Самое простое, что я мог тогда сделать – это выменять годовой продовольственный паек на лишний билет с моим именем для участия в Голодных Играх. Так на момент, когда мне было восемнадцать, мое имя было вписано 25 раз, и мне повезло выйти сухим из воды. Сейчас мне двадцать один и Голодные Игры для меня остались несбывшимся ночным кошмаром, за которым я наблюдаю каждый год. Мою сестру Игры тоже не коснулись, чему я очень рад. Так как теперь я не могу обменять свою "удачу" на продовольственный паек, приходится на жизнь зарабатывать по другому - охотой и продажей. Мы живем в Дистрикте 12, в районе прозванном Шлак. Дистрикт 12 – это, можно сказать, дно Панема. Здесь процветают нищенство, голод и грязь. В Шлаке основным занятием является добыча угля. Поэтому я как и большинство мужчин нашего дистрикта, в свои тринадцать спустился в шахту. Проработал я там не долго, мать слишком переживала, после того, как погиб наш отец, она не хотела потерять еще и меня. Тогда я начал охотиться. К слову, охота у нас запрещена, да и места, где можно поохотиться, огорожены высоким забором обвитым колючей проволокой и под напряжением. Но если знать, как все устроено, можно с этим работать. Ток пускают по проводам не каждый день, бывает, что забор неделями может быть абсолютно безопасным, стоит лишь прислушаться и понять, открыта тебе дорога к свободе или нет. Естественно, с подстреленным добром нельзя так просто заявиться в дистрикт и продавать улов налево и направо, можно ненавязчиво задобрить кого нужно. Речь идет о Миротворцах, которых Капитолий приставил к нашему дистрикту, чтобы те следили за порядком и соблюдением установленных норм. В общем, они здесь для того, чтобы сделать и без того ужасную жизнь еще более невыносимой. Здесь месяцами одна добрая половина людей пухнет от голода, другая половина от него умирает. Всем хитростям и премудростям непростого дела охоты обучил меня мой лучший друг – Луи Томлинсон. Он старше меня на два года. Мы с ним знакомы с самого детства. Этот парень стал не просто моим другом, он стал частью нашей семьи. Дело в том, что Луи потерял своих родителей еще в детстве у нас в Шлаке - тогда была эпидемия оспы. Мой отец работал вместе с отцом Луи, и когда беда коснулась семьи Томлинсонов, мой папа не задумываясь, забрал мальчика к нам. Так в моей жизни появился помимо старшей сестры еще и старший брат. Луи работает на шахте, бывает он там неделями пропадает, даже ночевать не приходит, но когда у него появляется свободное время, мы проводим его вместе, и по обыкновению, сбегаем в лес, где можно почувствовать себя свободным. Пускай это обманчивое ощущение, но дорогое. В лесу чувствуешь себя по другому, ощущаешь себя кузнецом своей судьбы, чувствуешь, что ты на все способен и свободен делать все, что только пожелаешь. Сегодня именно тот день, когда у Луи выходной, и мы можем поохотиться. Наша семья живет в маленьком полуразвалившемся доме. Мы конечно пытаемся его как-то преобразить, а точнее сказать, сделать более пригодным к жизни, но это стоит больших трудов. Так как, особыми деньгами мы не располагаем, да и стройматериалами, которые очень кстати бы пригодились – тоже. Я выхожу из своей комнаты и направляюсь в кухню, которая одновременно служит еще и гостиной. Там никого нет, видимо мама и сестра еще спят. Луи тоже нигде не видно, значит, он уже ждет меня на Луговине – заброшенном пустыре, где находится высокий забор, ограждающий наш дистрикт от внешнего мира. Я наспех одеваюсь и выхожу во двор. Мне удается остаться незамеченным, так как наш дом находится практически у окраины дистрикта, несколько шагов - и ты уже на Луговине. Я оказываюсь прав: подходя ближе к забору я вижу Луи. - Ты проспал, - с серьезным видом говорит парень. - Мог бы и разбудить меня, между прочим, - отвечаю я. - Точно, - улыбается друг. - Идем, давай, я хочу вернуться к обеду. Мы пролазим в проделанную дыру в заборе. Уж не знаю, кто ее сделал, но он молодец. Проход сделан мастерски, если о нем не знать, его и не заметишь. Нам повезло однажды его найти. - Смотри, - зовет меня Луи. Я подхожу к другу, парень указывает на рыхлую землю у нас под ногами, там следы животного. - Видишь? Совсем свежие. - Олень? – спрашиваю я. - Думаю да, хотя странно, олени давно так близко не подходили. - Может, повезет подстрелить? - усмехаюсь я. - Ты что, дурень? И куда ты такую тушу потащишь, тем более, сейчас, когда на носу Игры?! Миротворцы с нас три шкуры спустят! – возражает Луи. - По частям, - предлагаю я. - Не сегодня, - отмахивается парень, доставая два лука из укромного места и натягивает тетиву. - Перестань! Миротворцы только за счет нас и живут! - возражаю я. - Да, но ты же знаешь, что сегодня прибывает дополнительный отряд. Им не обязательно знать, как мы здесь выживаем. - Можно другим продать. - Нет, побоятся. Сейчас никто не захочет рисковать. - Ты прав, - соглашаюсь я. – Тогда будем стрелять белок? - Пожалуй, хотя если что крупнее попадется, было бы неплохо. - Олень крупнее, - отвечаю я. - Что-то менее крупное, Гарри. Не выводи меня! - недовольно ворчит Луи. - Да я просто шучу, - отмахиваюсь я. Когда мы возвращаемся домой солнце уже высоко над нами. Наш улов составляют: пять подстреленных белок и два голубя. - Голуби какие-то тощие, - хмурится Луи. - Ты на белок посмотри! – усмехаюсь я. - Да, за такое много не выторгуешь. Ладно, пошли. – Парень машет рукой и я двигаюсь вслед за ним. Через полчаса мы уже в дистрикте. Отыскав Генри, одного из миротворцев, который патрулирует улицы нашего дистрикта, мы отдаем ему двух белок. Не смотря на то, что он подчиняется воле Капитолия и способен на всякое, к нашему счастью, Генри оказался сговорчивым парнем, и взамен на предоставляемое нами мясо он не трогает нашу семью и когда нужно он нас выгораживает. С остальным уловом мы идем на рынок, где надеемся обменять дичь на что-нибудь еще. Так взамен двух голубей мы получаем хлеб, а двух белок нам удается выменять на картошку и пару яблок. Последнюю белку, которая оказалась самой тощей, мы оставляем себе. Дальше мы спешим домой, надеясь обрадовать мать и сестру. - Мам? Джемма? – кричу я с порога, никто не отзывается, меня это тревожит, у Луи тоже обеспокоенный вид. Мы входим в дом, на кухне никого нет, тогда я направляюсь в комнату сестры, тихонько стучусь, мне никто не отвечает, тогда толкнув дверь, я вхожу в комнату. На стуле перед окном сидит мать, спрятав лицо в ладонях, сестра сидит рядом, обнимая мать за плечи, утешая ее, та плачет навзрыд. - Что случилось? – осторожно спрашивает Луи. Джемма обращает на нас свой взгляд, ее глаза опухшие и красные, а выбившиеся из косы пряди волос прилипли к мокрым от слез щекам. - Гарри, - всхлипывает сестра. - Что? Что такое? – я подхожу к сестре и присаживаюсь на корточки рядом с ней. – Что стряслось? - Были изменены правила отбора Трибутов в этом году. - И? – настораживаюсь я. - Теперь на Жатву должны явиться лица от 12 до 21 года включительно. - Ну и ладно! – отмахиваюсь я. Хотя на самом деле, у меня все внутри сжалось и повисло тяжелым камнем, пригвоздившим меня к месту. Дело в том, что в прошлом году на 74 Голодных Играх победили Трибуты из нашего дистрикта, что в принципе невозможно. На протяжении долгих лет, участники из дистрикта 12 погибали одними из первых, а в прошлом году, им удалось выиграть и более того, победу одержал не один Трибут, как это обычно бывает, а двое! Это стало невероятным событием, что сослужило для Шлака злую шутку. Такое поведение – откровенный акт неповиновения, а потому эту проблему обязательно попытаются устранить. Именно поэтому большинство считали, что на 75 Голодных Играх, Квартальной бойне, будут участвовать победители прошлых Голодных Игр, дабы устранить "не угодных" Панему людей. Я сейчас имею в виду Китнисс Эвердин, которая в прошлом году на всю страну заявила о себе и пошатнула нерушимость во власти Капитолия, показав всем, что можно диктовать свои правила игры. Своим неподчинением системе она вселила в людей надежду и дух сопротивления, поговаривают, что уже в некоторых дистриктах начались беспорядки. Случившееся не могло не разозлить президента Сноу. Китнисс Эвердин все сошло с рук, если не считать того, что Игры ни для кого бесследно не проходят и этот ужас останется с ней на всю жизнь. Но все-таки, Китнисс осталась жива, думаю, Сноу этим явно не доволен. Поэтому меня не может не удивлять то, что правила были изменены не в пользу прошлых победителей Игр, а всего лишь в изменении возрастной категории для участников. Чего Сноу этим добивается? - Твое имя вписано 26 раз! – плачет сестра, мать по-прежнему, закрывает лицо руками. - Ну и ладно! Не у меня одного. Все будет нормально, вот увидишь, - стараюсь я успокоить сестру, говоря это как можно спокойнее, твердым голосом. Хотя у самого ком застрял в горле и все тело пробирает дрожь. - Ох, Гарри! – бросается мать мне на шею, орошая мою рубашку слезами.***
День Жатвы
В день Жатвы мы собираемся на главной площади дистрикта, пожалуй, это самое чистое и приятное место в дистрикте 12. На жатву должны явиться все жители дистрикта, иначе – тюрьма или того хуже. Каждый надевает лучшее, что у него есть и идет на площадь в надежде не услышать свое или имя своего родственника. К часу дня я уже готов, выкупан и даже причесан, хотя толку от этого мало, потому что я очень люблю запускать пальцы в пряди волос и откидывать их назад, либо взъерошивать, если нервничаю, а я нервничаю. Белая рубашка и черные брюки идеально выглажены, а старые черные ботинки до блеска начищены. - Я готов, - говорю я как бы между прочим, поскольку время уже поджимает, а моя семья все тянет с выходом из дома. Я стараюсь не смотреть ни на мать, ни на сестру, ни даже на Луи. Потому что стоит мне на них взглянуть, как их глаза наполняются слезами. Честное слово, это начинает раздражать. С увеличением возрастной категории, увеличилось и количество участников в церемонии, а моя семья на отрез отказывается это понимать и вот уже неделю как меня заживо хоронят. Я же настроен более оптимистично и умирать никак не собираюсь. Когда мы приходим на площадь, почти все жители дистрикта 12 уже там. Тех, кому от двенадцати до двадцати одного, группами расставляют по возрасту на огражденных веревками площадках – старших впереди, младших сзади. Родственники выстраиваются по периметру. Время идет, людей все прибывает, на площади становится тесно, душно, одним словом – невыносимо. Рядом стоящие сверстники, обмениваются короткими кивками, многих из них я лично знаю, с кем учились вместе, с кем приходилось вместе работать на шахте. У многих, что естественно, заплаканные лица, но некоторые стоят с откровенным выражением ненависти и полной неприязни. На сцене, перед Домом Правосудия — пять стульев, кафедра и два больших стеклянных шара — для мальчиков и для девочек. Я не отрываясь, смотрю на полоски бумаги в мальчишечьем шаре. На двадцати шести из них неразборчивым почерком написано: «Гарри Стайлс». Два из пяти стульев занимают мэр Андерси, высокий лысеющий господин, и приехавшая из Капитолия Эффи Тринкет, женщина-сопроводитель, ответственная за наш дистрикт — с розовыми волосами, в светло-зеленом костюме и жуткой белозубой улыбкой на лице. Они о чем-то переговариваются, озабоченно поглядывая на пустующие три стула. Странно, я думал, что прошлогодних победителей первыми выпустят на сцену. Гордость как-никак. После того, как часы на ратуше пробивают два часа, мэр выходит к кафедре и начинает свою речь. Все как обычно. История Панема, катастроф и бедствий, которые приключились с нашей страной, и конечно же, упоминает восстание - тот период, который окрестили Темными Временами. Когда тринадцать дистриктов восстали против Капитолия. Мятеж был подавлен в двенадцати дистриктах, а тринадцатый дистрикт был стерт с лица земли. Далее между Капитолием и побежденными дистриктами был заключен договор, который обеспечивал мир в Панеме, этот договор и подарил всем нам Голодные Игры, которые устраивались каждый год, и служили напоминанием и предостережением, чтобы Темные Времена не наступили вновь. Правила Голодных Игр просты: раз в год, каждый из двенадцати дистриктов обязан предоставить для участия в Играх одного парня и одну девушку от 12 до 18 лет, в этом году до 21 года, - трибутов. Двадцать четыре трибута помещаются на огромную арену, которая может представлять собой все что угодно: от пустыни и тропиков до ледяных и голых скал, дабы сразиться не на жизнь, а на смерть. Последний оставшийся в живых, считается победителем Голодных Игр. Голодные Игры – официальный праздник в Панеме, и считается спортивным соревнованием, где дистрикты выступают в качестве соперников.Это сделано специально, дабы унизить еще больше жителей Панема и показать, как велик и всемогущ Капитолий. Далее мэр называет победителей Игр из нашего дистрикта, за 75 лет, их всего четверо, трое живет, но не могу сказать что здравствую по сей день – это Хеймитч Эбернети, и прошлогодние победители – Китнисс Эвердин и Пит Мелларк, сладкая парочка. На самом деле, мало кто верит в их якобы "безумную" любовь. Они то и говорят друг с другом только на людях. При появлении Сойки раздаются оживленные аплодисменты. Дальше, все затихают, за кафедру становится Эффи Тринкет, розовый парик аккуратными пышными локонами обрамляет ее голову, словно венец, платье в тон ее волосам, разными цветами поблескивает на солнце. Итак, пришло время жатвы - пора тянуть жребий. Со словами: «Дамы вперед!», Эффи подходит к девичьему шару и немного помедлив, тянет первую попавшуюся ей бумажку. Подойдя к кафедре женщина, звонки голосом на всю площадь называет имя «жертвы». - Челси Фумеро! На площади стоит звенящая тишина. Никого, кто бы направился в сторону сцены не видно. Некоторые, в страхе, начинают озираться по сторонам. - Челси Фумеро! – повторяет Эффи. – Ну же, девочка, не надо стесняться, подымайся на сцену! Девчонки по-прежнему нигде не видно. Эффи заметно начинает нервничать, потому как, раздражительно смеется и несет какой-то бред. - Челси! Ну, где же ты? Скорее иди к нам! Всем не терпеться на тебя посмотреть! – надрывается мисс Тринкет. Наконец-то, недалеко от того места, где стою я, толпа начинает расступаться, и вперед несмелым шагом выходит девчонка. Я не могу ее разглядеть из-за остальных, только, когда она поднимается на сцену я отчетливо вижу ее. «Нет! Ну, зачем?» Проносится у меня в голове. Я узнаю девчонку, она на год младше меня, мы с ней вместе учились в начальной школе, особо никогда не общались, она немного необычная. Девушка никогда не была особо дружелюбной и предпочитает держаться от всех подальше, она даже мало с кем говорит, только по делу и то, ограничивается несколькими словами. Несмотря на свой возраст, девушка выглядит как подросток лет пятнадцати, очень хрупкого телосложения. Большущие глаза цвета стали на бледном с тонкими чертами лице, по правде сказать, смотрятся очень необычно, диковинно, еще удивительно в ней то, что волосы венчающие ее голову, пепельного цвета. Нет, девушка не седая, это самый настоящий пепельный цвет, такого я больше никогда и ни у кого не видел. В школе детям этого хватило, чтобы назвать ее странной и чокнутой, а мне она нравилась одно время. Хотя я был еще совсем пацан, но что-то в ней было магнетическое, что-то притягивающее. Жребий выпавший на нее, был по истине злой шуткой. Трудно себе представить более неподходящего человека для Голодных Игр, к тому же она единственный ребенок в семье. - Давайте все дружно поприветствуем нового трибута! – активно захлопала Эффи, подавая всем пример должного поведения, но никто не вторил ей. Теперь Эффи Тринкет засеменила в сторону мальчишечьего шара, демонстративно затаив дыхание, она вытаскивает бумажку и направляется к кафедре, чтобы объявить имя трибута среди парней. - Как же это волнующе! – Эффи нервно хихикает, затем во всеуслышание объявляет имя «счастливца». – Гарри Стайлс! У меня все внутри оборвалось. Я был абсолютно уверен, что меня не вытянут. Да мое имя было вписано 26 раз, но, черт возьми, я не один такой, многие были вписаны куда больше раз, чем я. А вытащили мое имя! Почему мое? «О нет! Мама! Она этого не выдержит», проносится у меня в голове. Нужно двигаться к сцене, но я пытаюсь взглядом отыскать своих родных, хочу убедиться, что они держаться. Паника в моей голове мешает мне сосредоточится, ноги налились свинцом и каждый шаг дается мне с большим трудом. Наконец-то я поднимаюсь на сцену. - О! Прекрасно! – вокруг меня кружит мисс Тринкет. – Какой симпатичный юноша! – больше Эффи никого не просит приветствовать новых трибутов, понимая, что это бесполезно. Она хватает меня за руку и ведет к девчонке, - Что же, пожмите друг другу руки! Я невольно отрываю взгляд от толпы, все еще надеясь отыскать там своих близких, но безрезультатно. Теперь я смотрю на девчонку с глазами цвета стали и с таким же цветом волос. Она ниже меня на полторы головы, не меньше, хрупкая испуганная и обреченная, девушка протягивает мне руку. Я легко сжимаю ее в ответ. Мы отступаем друг от друга, повернувшись лицом к толпе. В следующую минуту происходит невероятное – один за другим жители дистрикта подносят к губам три средних пальца левой руки и протягивают их в нашу сторону, этот жест означает признательность и восхищение, им прощаются с теми, кого любят. Наконец-то я нахожу взглядом свою родню в толпе, им удалось протиснуться к самой сцене, мать рыдает на плече у Луи, тот крепко сжимает ее в объятиях, что-то ей нашептывая, сестра смотрит на меня в упор, не моргая. В ее взгляде я читаю что-то осуждающее, враждебное по отношению ко мне. Я не понимаю, чем вызвана такая реакция, я никогда прежде не видел, чтобы сестра так на кого-то смотрела, тем более на меня. Хорошо, если это ко мне не относится, глупо обвинять меня в том, что вытащили именно мое имя. Я никого не просил об этом, и в отличие от первого дистрикта, где участие в Играх считают примером для гордости и подражания, поэтому там так много добровольцев и желающих стать трибутом. Я уж точно, не испытываю подобных чувств. Только теперь, стоя на сцене и окидывая взглядом площадь, я осознаю весь ужас случившегося. Возможно, это последний раз, когда я вижу свою семью. Черт, каковы мои шансы на победу? Один к двадцати четырем. Да уж, многообещающее начало. Эффи Тринкет по-прежнему крутится вокруг меня, я оборачиваюсь на ее голос, сталкиваюсь взглядом с «подругой по несчастью», девушка стоит с удручающим видом, опустив голову. Надеюсь, кто-нибудь из других трибутов убьет ее раньше, чем мне представится такая возможность. Сейчас я уверен, что не убью ее. Но кто знает что будет там на арене? Арена меняет людей. Надеюсь мне удастся сохранить ясный ум и не превратиться в безжалостное животное. Если арена сломит меня, и я каким-то чудом останусь в живых, не думаю, что я прощу себе убийство другого человека. Надеюсь кто-то доберется до девчонки раньше меня.