туда ты придешь или поздно, или никогда
Ветер забрёл в долину семимильными шагами, улёгся на поляну у подножия снежной горы, распугав бабочек, и задремал на нагретых солнцем камнях. Тихий голос реки превратился в колыбельную. Тень от горы — в одеяло. А из снов его вышла, несмело и осторожно, как любое дитя ветра в первые дни своей жизни, весна. Она торопилась покрыть зеленью весь мир, от края до края, насколько хватит сил. Бежала вперёд, забиралась в пещеры и гнёзда, будила спящих, выла в трубах и раскачивала деревья и развешенное на верёвках бельё. Заблудилась в бамбуковых лесах Светоземья, освободила принцессу из стебля и спросила у той дорогу. Очутилась на берегу Говорливой реки и выучила её язык. А среди белых идолов Жэнь остановилась, чтобы послушать, о чём говорят люди. Они сидели полукругом, в тени улыбающихся идолов и глядели на остывающие угли кострища. Ветер уже улёгся в спячку, но вечерами здесь было прохладно. Чья-нибудь невестка помогала с костром, а его пламя неизменно привлекало детей, как мошек к фонарю. Их гоняли за дровами и хворостом, и те разбегались в разные стороны, вереща, чтобы потом вернуться с полными руками поленьев. Весна спряталась в выемке каменного уха Матери Жэнь — здесь было лучше слышно — и затаилась. Новорождённые времена года больше всего на свете любили сказки. Ше Лань Яо опаздывала, но со стороны казалось, что она наслаждается долгожданным приходом весны. Клюка, чёрная, изукрашенная именами опиравшихся на неё предков, часто замирала в грязи на тропе, а её владелица устремляла взгляд на покрытые туманом горы. В тот момент в голове её царили вовсе не покой и не мысли о красоте окружающего мира: Лань Яо прикидывала, видна ли отсюда гора, на которой раскинулись Сады Жёлтого Императора, и мечтала о том дне, когда её старший сын вернётся оттуда с полным мешком золотых яблок. Он поклялся не возвращаться, пока не отыщет их, и сдерживал своё слово уже полгода. Летом, если он не нарушит клятвы, Ше Лань Яо пошлёт в Сады среднего сына. Этот оболтус тоже неженатый, а золотые яблоки на дороге не валяются. Про запас у неё была и младшая дочь, но её всё-таки хотелось оставить при себе. Да и не женское это дело, ноги стаптывать. Ше Лань кивнула сама себе и продолжила путь. Яблоки яблоками, да только, судя по последним слухам, стоило подумать о вещах более живых. Земля в долине полнилась слухами, и те прорастали поначалу мелкой травой, а потом очень быстро становились раскидистыми вишнями с полными ягод ветвями. Ше Лань Яо любила собирать эти вишни так же, как и все остальные старики в деревне. Её встретили недовольным ворчанием и шумом: Старуха Соль бросила в костёр непрогоревшую головёшку, и в воздух поднялись тучи пепла. Пинг Сии закашлялся, Мастер Ли прикрыл рукой глаза, а Шао Вэй продолжил как ни в чём не бывало расчёсывать свою длинную бороду. Ше Лань Яо облокотила клюку на монолит Матери Жэнь и уселась в её тени. — Ты поздно, глины кусок, — проскрипел Пинг Сии, заодно перемолов пепел, оставшийся на зубах. — Герой не приходит поздно, — отозвалась Лань, поправляя подол своего одеяния, чтобы не запачкался — Потому-то вовремя тут и была только я, — хохотнула Старуха Соль и вытянула костлявые ноги, словно пытаясь поймать уходящее тепло. Мастер Ли покачал головой. Острые словечки превращались в ритуал, а ритуалы важны едва ли не так же сильно, как и длина тени от белых идолов. Шао Вэй вдруг довольно цокнул зубами: видимо, закончил наводить красоту. С тех пор, как племянница подарила ему черепаховый гребень, ни на миг с ним не расставался. — Всякая змея будет у костра первой, — парировала Ше Лань Яо, но беззлобно, по привычке. Мысли её всё ещё большей частью занимало золото яблок из Садов Императора. К слову, о нём. — Слышали, что говорят об императоре? Собравшиеся притихли. Лань Яо мысленно ухмыльнулась и пожалела, что не захватила с собой курительную трубку, в которой было так удобно прятать улыбки. Об императорах, своих ли, чужих ли, небесных или подземных, слушать все любили. — Слыхом ни слыхивали ни о каких императорах, Лань, — первой отмерла, конечно, Старуха Соль. Она всегда следовала своему прозвищу и разбавляла разговоры до того, как его участники начинали закипать. А иногда и наоборот, только поддавала жару и горечи. Шао хохотнул и тут же принялся снова водить своим драгоценным гребнем по бороде. — У морского царя целая партия претендентов на руку его дочери, восемь крепких парней. Впрочем, ей-то всё равно, рук на всех хватит, — проговорил мастер Ли. — Увидят её без вуали и унесутся прочь, — пробурчал Пинг Сии. — Зато руки на месте останутся, — Соль загребла рукой горсть пепла и принялась пересыпать его из ладони в ладонь. — Очередной Царь Земли объявился. Чёрный и грузный. — И что с ним? — А и то. Змеи Повелителя Севера раздавили, даже особо не напрягаясь. — Ох уж мне эти Повелители. Только наказать бы кого. На себя бы посмотрели, — Шао Вэй махнул рукой в сторону высящихся на юге гор. — Поостерёгся бы со словами, Шао, — сказала Лань. — Нынче Повелители в самой своей силе. И детей у них так много, что можно послать одного и ради неуклюже оброненного слова. — В тени белых идолов говорю, что хочется, — заявил Вэй, но поутих и снова обратил всё внимание на черепаховый гребень. Прибежал целый выводок мальчишек, голопузых, с красными повязками на головах, у предводителя — щель меж передними зубами. — Бабушка Соль, мы дрова принесли! — объявил он во всеуслышание, а потом осёкся, увидев в кругу мастера Ли. Родители предупреждали молодёжь, что не стоило его беспокоить. — Тащите сюда, — старуха кивнула куда-то справа от себя, так, что седая грива её распущенных волос зацепилась за клюку Ше Лань Яо. Обе предпочли сделать вид, что не заметили подобного недоразумения, а один из мальчишек молча отцепил запутавшуюся прядь. — Жёлтый Император объявил награду за цилиня*, — важно заявил Шао Вэй, продолжая чесать бороду. — Эка невидаль! — хмыкнула Ше Лань Яо. Баек про цилиней в последнее время столько появилось, что впору было есть их вместо рисовой запеканки. — Но на этот раз за какого-то определённого. Говорят, выкрал его любимую дочь. — Уже то похвально, что он дочерей всех в лицо знает. Дети не спешили уходить: устроились в стороне от идолов, так, чтобы не попадать в их удлиняющиеся тени. Ведь всякий знает, насколько они бывают голодные. — Что за цилини? — один из мальчишек пихнул локтем своего атамана. — Тише ты, Цзы. Это звери такие. — Какие звери? — не унимался пацан. — Чудесные, — просвистел предводитель. Благодаря щели меж зубов, он всегда разговаривал с присвистом, и это ввергало малышню в дикий восторг. Потому его и выбрали атаманом, а вовсе не из-за того, что он на прошлой неделе поколотил прежнего. — Какие-такие чудесные? Чем чудесные? — А ну цыц! — рявкнула Старуха Соль, и стайка детишек тут же поднялась с места и переместилась подальше. Только одна небольшая фигурка осталась: она сидела у самой кромки одной из теней, обхватив руками колени. — Так вот. Император. Тот, что поближе, — пришло время делиться припасённым на сладкое секретом, и Ше Лань Яо довольно ухмыльнулась. — Неужто вон тот? — охнула Соль, махнув в сторону притихшего атамана. Дети зашуршали и засмеялись. — Где это видано, чтоб император не разговаривал, а свистел? Мальчишка уткнулся взглядом в землю. Вот ведь не повезло. Как бы теперь завтра же не оказаться без атаманской повязки: у мелкого народа разговор короткий. Взрослых они старались не слушать, но верили им безоговорочно, так что шипящие слова не помогут ему сохранить трон. — Император Поднебесной, — уточнила Лань. — Ищет бессмертие. — А солнце встаёт на востоке и заходит на западе, — фыркнула Старуха Соль. — Ищет бессмертие в Садах Жёлтого Императора. Разослал во все концы своих лучших воинов. — И что, дошли они до Садов? — мастер Ли придвинулся поближе к заново разгорающемуся костру. Ше Лань Яо многозначительно промолчала и потянулась за клюкой. Самое время эффектно подняться и заковылять домой. — Как бы войны не случилось, — Шао Вэй отложил в сторону подарок племянницы и задумчиво почесал бороду, которая тут же спуталась снова. — Кто бы дурь из императорской головы выбил, — совсем тихо прошелестел Пинг Сии. Никогда толком не узнаешь, рядом ли Императорские Уши. — Вот, значит, зачем Белый Охотник ищет фэнхуанов**. Ше Лань Яо, которая уже почти вышла за пределы круга, замерла. На лице её промелькнула досада, смешанная с любопытством, но тени белых идолов их удачно скрыли. Она медленно развернулась, раскрыла рот... И из темноты вдруг раздался звонкий голос: — Что за Белый Охотник? Старуха Соль довольно потянулась, хрустнула костьми и подмигнула девочке, сидевшей ближе всех. — Белый Охотник служит императору. Выходец из богатой земли, мигом влился в императорский двор и теперь путешествует по стране тайно, — выпалила Ше Лань Яо на одном дыхании, усаживаясь обратно. Выдумывать слухи — не порок. На то они и слухи, что проверить не всегда выходит, а слушать всегда приятно. — Я слышал, что при дворе ему не понравилось, и сам он из народа простого, потому сбежал, не оставив следа, и теперь любой, даже тот, кто посмотрит ему прямо в лицо, тут же об этом забудет. — Чёрный Ван с рынка рассказывал, что видел его и запомнил. А Белый он из-за одежды. — Да какой охотник станет путешествовать в белом? Ещё и весной? — Знамо какой. Лучший в своём деле. — Тогда стоило назвать его Серым. — Или Бурым. — Или Грязным. — Или дураком, — заключил Пинг Сии. — А мы... — начал несмело атаман мальчишек. — Мы слышали! Тоже! Мастер Ли жестом показал пацану, чтобы тот подошёл к костру, и тот пулей пробежал мимо теней, чтобы не задели. — Мы слышали, — просвистел мелкий император. — Будто видели на старой дороге человека в белом. Сам Ийи видел, а ему уже тринадцать, он не соврёт. — Это тот что ли Ийи, который у меня спёр веер и обменял на паршивую козу? — сощурилась Соль. — Другой... Наверное, — потупился атаман. — И что же, совсем белый? Ни пятнышка грязи? — Ни пятнышка, — подтвердил мальчишка. — Как бы к нам не заглянул, — заключил Пинг. — Делать у нас нечего. В народе Жэнь фэнхуанов нет. Да и вообще волшебной крови ни капли. Старуха Соль выкатила ногой одну из горящих полешек и устроила её рядом. Дым путался в её седых волосах, а, освободившись, устремлялся вверх, к тому месту, где пряталась любопытная весна. Она оттолкнулась от Матери Жэнь и понеслась над землёй быстрее прежнего. Слушать сказки — совсем не то же самое, что видеть их воочию. Дороги вились под ней тонкими лентами, кое-где совсем заросшими травой, кое-где вымощенными красной черепицей, а кое-где сверкающими, как зеркальная сталь. Весна засмотрелась на отражения восходящих звёзд и чуть не врезалась в один из воздушных кораблей, которые вечерними рейсами летали в Шань-Сан, столицу Поднебесной. У этого алела на бортах роспись, ограждающая от ночных духов, а на тонкой сфере, наполненной горячим воздухом, вились полукругами драконы-луны, зелёные и белые, в тон времени года. Весна не удержалась: заглянула в окна, поглазела на набившихся внутрь людей, подумала, что не прочь была бы поносить шелка, а потом понеслась дальше, мигом забыв о дорогих тканях и глупых суевериях. В самом деле, от чего могут защитить начертанные дрожащей рукой слова, кривоватые, совсем не вдумчивые, сделанные наспех? В каждом мазке краски чувствовалась только жажда золота. Тёмные поля начинали зеленеть, внизу проносились одинокие огни и грозди светильников, призванные побеждать тьму, а весна высматривала белое, но видела только снег в оврагах, развешанные во дворах простыни и худые бока коров, которые ещё не успели покрыться коркой грязи. Ничего похожего на силуэт человека, охотившегося за бессмертием. Она встретила несколько сотканных из воздуха лунов, настоящих, не тех, что люди малевали на бумаге, ткани и полотнах своих снов; пошелестела листьями яблонь в Саду Императора; потревожила Беззвучный Колокол, который должен был прозвонить перед самым концом света; послушала песнопения в Храме Белого Тигра, а после — в Сливовой Роще, где жили достигшие просветления; поспала немного в шёлковых одеяниях императрицы, краем глаза увидела цилиня с тусклой чешуёй, дрожавшего во сне — может, того самого, что выкрал императорскую дочь. Весна вернулась к белым идолам Жэнь под утро, когда от костра остались только серые блестящие угли, а тени вытянулись в сторону обрыва, став совсем неопасными для местной ребятни. Старуха Соль сопела, облокотившись на Матерь Жэнь, но когда дочь ветра спряталась в тени идола, сопение прекратилось. — Ну здравствуй, дочка, — старуха потянулась, хрустнув костьми, а весна испуганно замерла. — Здравствуй, Соль, — раздалось откуда-то снизу, за кругом слухов. Весна выглянула из-за статуи лёгким бризом и увидела девчонку из ватаги Красных Повязок. Её тёмные волосы падали на лицо, и невозможно было его рассмотреть. Весна пролетела совсем близко — люди не видят её, было ведь сказано, что нет никакого волшебства в крови народа Жэнь — и откинула грязные пряди назад. На левой стороне лба девочки алела корка ожога — она поспешно зачесала волосы обратно, чтоб не показывать миру свои шрамы. Может, из-за них её выбрали бы новым атаманом, но ей совсем не было это нужно. — Никакого уважения, — Старуха Соль покачала головой, сделав вид, что не заметила, как девчонка приглаживает волосы. — Кто бы говорил, — пробурчала она в ответ, и старуха тут же захохотала. — И то верно. Что тебе, молодой, нужно от меня, никчёмной и старой? Девочка покосилась на тень от идола, которая подползла к её ногам, и подошла к кострищу поближе: в самом центре их почти никогда не было. — Расскажи мне про фэнхуанов и охотников. Ты ведь, как всегда, знаешь больше всех? Не то что эта Лань, или Мастер Ли, который только и делает, что молчит? Старуха Соль поймала её взгляд — тёмный и совсем не детский, какой был у неё почти всегда — и поводила плечами. Камень, из которого выточили когда-то белых идолов, привезли сюда из Садов Жёлтого Императора, в те незапамятные времена, когда все границы были открыты, а дураки ещё не превратились в хитрых и злобных охотников за наживой — и от него до сих пор пахло осенними листьями. Да и спину его шершавая поверхность грела лучше всякого костра. Соль кивнула в сторону Сестры Хуань, соседки Матери Жэнь, но девчонка опустилась у кострища, чуть ли не в самый пепел. Что ж, дело её. Старуха Соль начала говорить, и её слушали двое — внимательно, затаив дыхание, как и следует впитывать утренние сказки. Фэнхуаны брали своё начало среди многочисленных потомков Ди-Цзюня, Повелителя Востока. Было у него десять сыновей-солнц, которые по очереди выходили на небосклон и освещали Поднебесную. Долгие годы соблюдали они порядок, пока однажды не поссорились и не вызвали Великую Засуху. Тогда Ди-Цзюнь разгневался и отправил восьмерых своих сыновей по восьми сторонам света, одного оставил при себе, чтоб продолжал светить, а ещё одного, зачинщика, запер в подземелье. Вернулись восемь сыновей его с великими дарами, с новой мудростью и с целым шлейфом приключений, о которых не терпелось им рассказать. А некоторые ещё и невест по пути нашли. Вот от них-то и пошёл род фэнхуанов, божественных птиц, в чьих душах горело солнечное пламя. Они были похожи на птиц. Иногда — на ласточек, иногда — на павлинов. Могли притвориться кустом, или облаком, или призраком. И, конечно, как и любой ребёнок Неба, иногда они походили на людей. Увидевший полёт фэнхуана обретал покой. Завладевший его пером — счастье. А сердцем — верного друга. Но сердца у фэнхуанов были пламенными камнями, быстро загорались и быстро потухали. Ветра в крови у фэнхуанов было больше, чем солнца, потому и считались они такими неуловимыми. Говорили, что император Шань-ди дружил с фэнхуаном, и Поднебесная Цинь-Ю процветала, пока продолжалась эта дружба. Но стоило ей закончиться, как империя пришла в упадок. Говорили, что мудрец Лао однажды испил крови фэнхуана, и с тех пор бродит по земле бесчисленные годы, не изменяясь в лице и в ясности ума. Говорили, что ветра из-под крыльев фэнхуана способны донести до самого края времён, где можно обрести смысл и найти себя такого, каким всегда хотел быть. А ещё говорили, что охотники за фэнхуанами долго не жили. Кроме Лао, который и охотником-то толком не был: только вовремя успел подбежать к истекающей кровью птице, издыхающей от чужих когтей. Много их было: тех, у кого в сердцах проросло отчаяние, кто не мог представить Вселенную без себя самого в ней, кто пытался спасти любимых, кто хотел победить врагов. Все они смотрели на небо в ожидании падающей звезды, все держали наготове луки. Кое-кто поднимался в небеса сам, на ходулях, самодельных крыльях или даже умудрялся оседлать луна, но никто и никогда не был близок к фэнхуанам так, как император Шань-ди. Шань-ди не был охотником. Он был справедливым правителем, который вовсе не желал восседать на трон. Он был тем, на кого в первые годы правления обрушилось столько ужасов, что любой бы на его месте задумался о побеге или начал умолять небеса о помощи. Шань-ди не сделал ни того, ни другого, и тогда небеса помогли ему сами, призвав на помощь случайности, которые в Поднебесной никогда не бывали случайностями. Один из сотен внуков Ди-цзюня повадился летать в императорский сад и подворовывать там фрукты: очень уж они ему нравились, несовершенные, выращенные руками смертных, не покрытые золотом, без драгоценных камней вместо ядрышек. Так и познакомился Шань-ди с божественным вестником: среди фруктовых деревьев, в час печали, и с тех пор Поднебесная начала процветать. Поговаривали, что фэнхуан подарил императору колокольчик, звук которого мог слышать лишь он один, и этим звоном Шань-ди и возвещал о своей просьбе. Никто толком не знал, что пошло не так. На юге твердят, что фэнхуан тот сошёл с ума и сжёг дворец со всеми приближёнными ко двору. На севере уверяют, что это боги покарали императора, который, получив поддержку, вдруг сам возомнил себя богом, а небожители этого не терпят. В сердце нынешней Империи, подальше от тех мест, где когда-то стоял дворец Шань-ди, бытует легенда о том, что императора, его жену и всех чиновников в языках пламени забрали прямиком в Нефритовый сад, где они до сих пор живы, молоды и прекрасны. Может, потому Охотников за всеми, в ком течёт волшебная кровь, и называют иногда “шанями”, словно где-то есть у них свой орден, словно они прячутся под городами и в небесах, и до сих пор ищут бессмертия для себя и для императоров. — Стало быть, и этот Белый Охотник ищет бессмертия? — пока слушала, девчонка водила указательным пальцем по пеплу, вырисовывая что-то так тщательно, словно это были защитные руны. — Это только самому Белому Охотнику и известно, — Старуха Соль погладила выступающие костяшки на правой руке и зевнула. Пора уже сворачиваться, да поспать, чтобы снова оказаться у идолов первой. — А что Ван говорит? Чёрный Ван был кузнецом и одним из двоюродных внуков Старухи Соль. Он был известен всей округе — он и его болтливый язык. — Ван пьёт, а потом говорит. Он на дороге однажды самого Жёлтого Императора увидел. После пары бутылок. Тот де шёл с вязанкой хвороста и пел песенку о Просветлённых из Лиу. Иди отдохни, пока солнце не встало. Но девочка ещё какое-то время сидела, обхватив руками колени и глядя на заснеженные шапки гор. Во взгляде её плескалась тоска, и дочь ветра, на неё глядя, чуть не пролилась первым весенним дождём. Она вскочила с места с первыми лучами солнца, брызнувшими из-за гор, и побежала в сторону реки, туда, где мальчишки обычно ловили рыбу — только пятки засверкали. Весна помчалась в другую сторону, туда, где спал её отец, чтобы поделиться историями, что поведал ей мир, и по пути подняла в воздух столб пепла, сметя с кострища нарисованные детской рукой распахнутые крылья.***
Ше Лань Яо сидела у окна. Она всегда чувствовала, когда что-то должно было произойти — тем более что-то такое, что могло бы изменить её жизнь. Или хотя бы дать повод для сплетен. Сразу после рассвета по дороге прокатила расписанная тележка Шао Вэя, гружённая садовыми инструментами и многочисленными гребнями. Обычно старик не выезжал на рынок раньше обеда — ждал, когда наиболее респектабельные покупатели подтянутся — а тут на тебе, ни свет, ни заря. Ше Лань Яо раскрыла было рот, но потом передумала и молча наблюдала за тем, как Шао Вэй спешит, как увязает его тележка в грязи, и как он изо всех сил пытается вытянуть её обратно. Он продолжил путь красным и запыхавшимся, а борода его совсем свалялась. А он даже не остановился, чтобы расчесать её — и это было для Лань Яо самым тревожным знаком. Чуть позже прошлёпал по той же дороге Пинг Сии. Он то и дело оглядывался, а потом снял обувь и припустил по грязи босиком — и это при том, что кое-где в ближайших оврагах лежал ещё снег. За плечами у Пинга висела котомка, и на ней Лань не без удивления разглядела парочку защитных рун. Это на вещах такого скептичного Сии-то! Ше Лань Яо не удивилась, когда к обеду за поворотом показался Мастер Ли. Он пришёл в тень идолов Жэнь так давно, что даже Старуха Соль не помнила настоящего цвета его волос. И никто не помнил. Даже он сам. Он был мудрым и потому страшным: от него предостерегали детей, взрослые старались не встречаться с ним взглядом, а старики не обращались к нему напрямую — кроме Соль и самой Лань Яо, у которой наглости хватило бы на всех жителей Поднебесной и, может, на парочку небожителей тоже. Яо подпёрла рукам подбородок и выхватила из рукава веер. Дома было жарко даже с открытым окном. В доме Яо всегда было чересчур жарко. Мастер Ли, в отличие от остальных, не спешил. Чеканил шаг, кажется, даже считал их про себя, и сам повернулся так, чтобы столкнуться с Ше Лань Яо взглядом. — Добрый день, госпожа Яо! — крикнул он, а потом посмотрел под ноги и сделал ещё пару шагов. — Добрый, Мастер Ли! — ответила она, помахивая веером, на котором собственноручно нарисовала парочку райских птиц. — Спешите на рынок? Мастер Ли жил тем, что вырезал из дерева ставни и двери, столы и стулья, да и вообще всё то, что можно было продать. Все его подмастерья научились у него искусству молчать, а с резьбой по дереву у них так и не сложилось. Примерно раз в месяц Мастер Ли отправлялся в столицу, но не доходил до неё и забредал в город, выросший из пепла: там когда-то стоял дворец Шань-ди, если он в самом деле существовал. — Ухожу в город. Не вернусь до зимы. Ше Лань Яо только хмыкнула. Ей вдруг отчаянно захотелось выпить. Или хотя бы прогуляться вместе с Мастером Ли. Потому что если из-под тени идолов Жэнь сбегают те, в которых, конечно, “нет ни капли волшебной крови”, то впору и самой задуматься о переезде. Возвращаться в сады императора катастрофически не хотелось: Лань Яо потому и отправила туда своих сыновей, якобы за яблочками. Бреши, если они не затягиваются сами собой, нужно заполнять, и раз уж госпожа Яо с супругом покинула свой столетний пост стража императорских яблонь, то сыновьям там может даже понравиться. Всем поначалу нравится в садах Хуань-ди. Вечером Ше Лань Яо пришла к идолам Жэнь, как приходила до этого почти каждый день, кроме праздничных и тех, в которые чувствовала себя неважно. В самом деле, если вдруг на лице проступили чешуйки, да так, что не спрячешь, лучше перележать дома и на люди не показываться. Старуха Соль уже сидела у загорающегося костра. Как и всегда. Таковы уж духи земли — лишь бы посидеть на одном месте, а если там тепло, то и ещё дольше, чем планировал до этого. — Никак проросла уже корнями до самого дна земли? — вместо приветствия проговорила Лань и опустилась в тени Сестры Хуань. Старуха Соль рассмеялась, хрипло и протяжно, так, что Ше Лань Яо поняла, что попала пальцем в небо. — И давно это с тобой случилось? — Достаточно давно для того, чтобы слышать все камни в округе. Знаешь, что они говорят? Лань прислушалась. Идолы Жэнь мерно гудели. — Волшебная кровь бежит отсюда подальше. Я не слышу, как следует, землю, но уж чужой побег может рассказать о многом. — Ну, убегут они сейчас, — Соль покачала головой. — Так напорются в другом месте. Всю жизнь не побегаешь — мигом разум потеряешь. — И я так подумала. Да и не пристало нам, северным, бегать, — Лань Яо хлопнула Соль по спрятанному под волосами панцирю, выступавшему из лопаток, и высунула раздвоенный язык. Змеи и черепахи всегда держались вместе. — И после этого я ещё удивляюсь, почему это ты всегда змеёй меня называешь. Ше Лань Яо пожала плечами — вернее, одним плечом, левое у неё с утра жутко разнылось. — Они и так слепые, как мыши. Могла бы шипеть и плеваться ядом — небось, и ухом бы не повели. Затрещали поленья в костре. Искры понеслись ввысь и закружились в руках весеннего ветра. Весна, конечно, уже была здесь, над головами идолов, навострившая прозрачные уши и готовая ловить новые истории. — Он идёт. Лёгким шагом, едва его слышу. Неотвратимый, как стариковый кашель. — И что же, дадим ему бой? — Ше Лань Яо положила чёрную клюку на землю и с наслаждением вытянула ноги. — Иной ответ и давать стыдно. Лань Яо, облачённая в чешую, которая была крепче зубов луна, обернулась вокруг костра. Старуха Соль хрустнула каменными пальцами и рывком отсоединила панцирь от белого идола. Ноги её всё ещё чувствовали зов земли, движение её пластов и шорох дорог. Весна поднялась повыше и зацепилась тонкими руками за голову Старца Фэна. Маленькая девочка из ватаги Красных Повязок затаилась в тени Сестры Хуань. Белый Охотник вынырнул из-за остова Матери Жэнь. Он двигался быстро — почти так же быстро, как Чёрная Змея Лань. Он ступал тихо — почти так же тихо, как Старая Черепаха Соль. В его руках сверкали когти — в них отражалось пламя костра и уходящий свет дня. Он не сказал ни слова — мелькнул белой тенью к костру и поднял в воздух тучи пепла. А после ударил. Лань клацнула тонкими зубами, оторвав только кусок белой туники. Соль удивительно быстро завалилась набок, попытавшись зажать нападавшего между камнями и своим панцирем. Охотник был слишком ловок. Они закружились в схватке, которая если и походила на танец, то только на танец демонов перед концом света. Этот охотник действительно был с ног до головы закутан в белое: очень пыльное белое, повидавшее все дороги Поднебесной. И охотился он, видимо, не только за фэнхуанами. Значит, снова наступило то беспокойное время, когда небожителям нужно оглядываться почаще и бежать с насиженных мест, чтобы не расстаться с жизнью. Змея и Черепаха когда-то были великими воинами: в паре могли победить если не цилиня, то уж сотню солдат точно. Но возраст берёт своё даже у тех, в чьих жилах течёт не совсем обычная кровь. В сумерках промелькнула между белыми идолами ещё одна тень. На зубах у Старухи Соль скрипел песок, и она никак не могла понять, была ли это пыль, поднятая в схватке, или её собственная кристаллическая кровь. Она попыталась дотянуться до земли и перевернуться, но руки её не слушались, а ног она не чувствовала вовсе. Ей помогли. Холод коснулся запястья, Соль инстинктивно сжала пальцы и оказалась на четвереньках, выплёвывая изо рта белые сверкающие песчинки — всё-таки кровь. Она повернула голову: сквозь взъерошенные волосы мало что можно было разглядеть, только фигуру, высокую и юркую, сродни Лани. Ещё одна Змея? Белая, в тон идолам, как давно ушедший в землю муж Ше Лани Яо. Тело Чёрной Змеи рухнуло совсем рядом с дрожащими морщинистыми руками Соль, которая опиралась на землю и впервые за долгое время не слышала ни чужих шагов, ни вечного движения донной тверди. Глаза Лань горели чем-то почти забытым, то ли яростью, то ли упоением битвы: наверное, её кровь сейчас пела, как певчая птичка в императорской клетке. Юна Жэнь, девчонка из банды Красных Повязок, которая так и не стала их предводительницей, почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом. Охотник в белом заметил её, и она никак не могла отвести взгляд от его глаз, сверкающих в наступающей темноте, как смертоносные звёзды. Он оказался рядом с ней в мгновение ока: Юна почувствовала, как её рывком вытаскивают из тени и услышала вскрики Старухи Соль и этой противной Ше Лань Яо, которая оказалась самой настоящей Змеёй, вовсе не метафорической, как её называли за глаза. А потом ей стало очень холодно. Так холодно, как не бывало никогда в жизни.***
Его называли Кайто, Белым Охотником, и поначалу имя резало слух, никак не желало уложиться на предназначенное ему место. А потом вдруг прижилось, как любая история, о которой говорят с соседями, которую пересказывают друзьям в кабаках или детям на строгих собраниях, куда взрослым вход воспрещён. В этих краях было много охотников: и самых обычных, приносящих домой уток и оленей, и более жадных, охочих до чужого богатства, и тех, кто ищет что-то только внутри себя и чаще всего находит покой. Он слышал Песнь об Охотнике Крови, в одиночку вступившем в схватку с божествами Нефритовой горы и добившемся того, чтобы они признали его, как одного из своих. Никто не мог сказать наверняка, вправду ли был тот охотник божеством, но любой старательно выводил слова песни, и её подхватывали, как болезнь. Где-то на западе, говорили, искал славы Золотой Охотник: он собирал старую чешую бескрылых драконов и делал из неё самые удивительные вещи. Охотник за Миром бегал за феями чтобы спросить у них, в чём смысл жизни. Осёдлый Охотник посылал других охотников за тем, о чём его просили простые люди, и отдавал им часть прибыли. Был ещё когда-то Император-Охотник, чёрствый и злобный, давивший змей и пинавший черепах в знак неуважения к Повелителю Севера. Его, говорят, утащил в царство смерти сам Байху, который был дружен с Повелителем Севера и всеми его черепахами, и всеми его змеями. Белый Охотник, говорили люди, охотится, потому что забыл, что можно жить иначе. Есть проклятые люди, которые не могут ни секунды стоять на месте, всё подавай им дорогу, бесконечную, в самый горизонт. Так почему бы не быть такому охотнику? Белый Охотник настигает жертву по ночам и для неё он становится Белой Смертью. О приближении его возвещает холод, пронизывающий не просто до костей, а до самой души, до потаённых желаний сердца. Белый Охотник хочет жить вечно, чтобы вечно сеять смерть, вечно охотиться и вечно оставаться частью ночи. Иногда Кайто сидел у постоялого двора с кружкой горячего чая в руках, смотрел на звёзды и думал, насколько влияет легенда на человека? Какой силой обладают слова тех, кто уверен в своей правоте? Что, если однажды он и в самом деле обнаружит себя крадущимся в ночи по чужим огородам и не вспомнит, зачем отправился в путь? Такие мысли всегда его забавляли. Забыть? Как будто сны ему позволят. Полюбить запах чужой крови? Как будто ему позволит собственное сердце. И он допивал чай, расплачивался вырученными за изгнание мелких бесов и призраков деньгами и уходил искать ветра. В конце концов, если ты очутился в стране, откуда берут начало все сказки на свете, только они и могут по-настоящему помочь. И что, как не путешествие, позволяет найти самого себя? Кайто медленно выдохнул и сбросил с пальцев ледяные когти: они водяным дождём осыпались на землю. Охотники за волшебной кровью встречались на его пути всё чаще и чаще, носили в качестве оружия когти и во всём старались походить на “Белого Охотника” — и это, конечно, не было случайностью. В этой земле вообще не бывает случайностей. Черепаха и Змея сидели в тени самого высокого идола, поддерживая друг друга под локоть: на коже одной кое-где проступала окровавленная чешуя, вторая изредка выкашливала искрящийся в свете взошедшей луны песок. Не считая этого — целые и невредимые. Может быть, чуть менее испуганные, чем можно было от них ожидать. Белый Охотник проверил пульс второго, с ног до головы закутанного в светлые тряпки — неужели так верил слухам? — и опустился на корточки перед застывшей на месте девочкой. — Ты как? На её лице красовался застарелый шрам: Кайто подавил желание положить руку ей на плечо, чтобы не напугать ещё больше, и безуспешно попытался отвести взгляд от ожога. Шевельнулись его покрытые туманом воспоминания — нужно было подумать о шрамах перед сном. Может, тогда сны принесут ему ещё больше прошлого. — Ты Белый Охотник. — Так называют меня, — согласился он, выпрямляясь и закидывая за спину длинные, заплетённые в косу волосы. — Ты в самом деле белый, — девчонка бесцеремонно указала на его волосы. — И коса белая, и кожа белая, а одежда — нет. — Кто же ходит по здешним дорогам в белом? Девочка хмыкнула. — Кроме дураков, конечно... — Кайто чуть склонил голову набок и обратился к старушкам. — Есть в вашей деревне место для ночлега? Ше Лань Яо раскрыла рот и зашипела, словно на секунду забыла, как должна звучать человеческая речь. Старуха Соль пришла ей на помощь. Так в деревне у белых идолов Жэнь появилось два охотника: одного утром отправили в тюремной повозке в город, а второй с первыми лучами солнца ушёл на запад, оставляя на дороге морозный след. Вечером Старуха Соль и Ше Лань, воины повелителя севера, когда-то могучие, а теперь почти посредственные, сидели у печки в доме Яо и спорили о том, был ли этот Белый Охотник кем-то из войска Сюань-У, вспомнившего о Чёрной Змее и Солёной Черепахе, или человеком, запершим в своих пальцах лёд. Сошлись они в одном: сомнительные слухи они больше никогда в жизни не будут распространять.***
Девчонка увязалась за ним следом. Думала, конечно, что он не видит её, крадущуюся в тенях. Наверное, считала, что идолы Жэнь пожрали её тень, и теперь она невидима и неслышима. Но Кайто её слышал. На границе земель Жэнь с землёй Цинь он сказал в пустоту: — Думаю, дальше тебе идти не стоит. Юна выпала из тени, из-под покровительства дара Жэнь, и подбежала к ногам Охотника. Посмотрела вверх, так смело и открыто, что Кайто чуть не отступил на шаг. Он уже долгое время ни перед кем не отступал. Вблизи она рассматривала его бесцеремонно и пристально: обвела взглядом тёмные бинты на руках, свободного покроя рубашку, свободные же штаны и самую простую обувь, всё совсем не белое; заглянула за спину и посмотрела на стянутые в пучок волосы, такие длинные, что вились хвостом до самых колен. — Ты не такой, каким я тебя представляла, — заключила девчонка. — Слухи на то и слухи, — ответил Кайто. — Но ты ведь в самом деле Белый Охотник? А тот, второй — кто такой? — Тоже охотник, — ответил он. Врать случайным спутникам слишком часто выходило ему боком, чтобы и тут придумывать ничего не значащие фразы. — Зачем идёшь за мной? Он не стал спрашивать про родителей. Это был бы глупый и бестактный вопрос: всё было ясно и так, по одному её виду. Юна опустила взгляд и бездумно сдула чёлку со лба, на миг открыв свету шрам. — Где охотники, там и волшебная кровь. Кайто отвернулся и принялся собирать хворост для костра. — Возвращайся-ка ты лучше домой. Так Юна Жэнь, не боявшаяся теней белых идолов, сама превратилась в тень. Тень Белого Охотника Кайто. Цин Лун знал не всё, но многое: он читал будущее по дождям, рекам и чужим отражением в озере или чашке супа. Одежды его всегда были в тон небу, которое можно было увидеть из окна его жилища, и многие ткачи приходили к нему за секретом такого чудесного наряда — все, конечно, возвращались с ценными знаниями, но среди них не было ни одного о природе одежды небесного цвета. Цин Лун предсказывал императорам и крестьянам, торговцам, плотникам и учёным, а также тем, в ком текла волшебная кровь — как и в нём самом. По выходным он обрастал лазурной чешуёй и вылетал в столицу, чтобы тащить на себе воздушный корабль: платили хорошо, да и удивлённые и испуганные лица пассажиров изрядно веселили. Еле заметный, сотканный из воздуха, лун всё ещё обходился дешевле, чем горы топлива и огня, который всё время норовил погаснуть. А ещё Цин Лун любил шум нагретого воздуха: такую музыку ни с чем не спутать. Такая музыка ни с чем не сравнится. А если налетала во время поездки гроза, он мог свернуться кольцом и поупражняться в дипломатическом искусстве: с любым дождём и любой молнией можно договориться, если узнать их родной диалект и как следует им воспользоваться. Южные дожди были мягкие и сговорчивые. С северными же бурями было почти невозможно разговаривать: они никого не желали слушать, тут же срывали часть обшивки, старались разрушить всё на своём пути и вернуться в свой холодный край. Тёплые дожди выводили их из себя: уж больно сладкоречивыми и добрыми были. И, конечно, были ещё ветра. С Восточным и Южным Цин Лун был в самых хороших отношениях: они поглаживали его по чешуйчатой шкуре и направляли, всегда рады были помочь. Западный ветер не любил никого: иной раз казалось, даже самого себя. Северный же был прародителем характера всех дождей с той стороны. Цин Лун как раз вернулся из путешествия с воздушным кораблём: дочери земного императора хотели посмотреть на Нефритовую Гору с высоту птичьего полёта, и столица тотчас же послала за лазурным луном, который умело обращался с погодой, воздушными течениями и людскими вопросами. Дочери у императора были совсем молоденькие и все, как одна, хорошенькие: Цин Лун сумел разглядеть каждую, вплоть до узора вееров и драгоценных камней в причёске. Ветер ему сегодня попался добрый, один из весенних отпрысков Восточного, молодой и лёгкий на подъём. Сплошное удовольствие, а не прогулка. Да и императорские дочери остались довольны: каждая одарила Цин Луна веткой священной вишни, которая росла за стенам дворца. Он влетел в дом, распахнув все окна, опустился за стол, скинул чешую и поставил ветви в вазу тончайшего стекла. Из теней позади него вдруг вышла девчонка, маленькая и юркая, темноволосая, совсем не похожая на утончённых отпрысков императора. Она выхватила из его рук вишнёвую ветвь и выскочила через раскрытое окно во двор. Цин Лун не успел даже гневно вскрикнуть: кинулся за ней, путаясь в подоле своего одеяния цвета неба. Не терять же королевские подарки из-за каких-то оборванцев! Во дворе, на одной из каменных лавочек, сидел Охотник. Цин Лун чуял таких издалека. От них всегда пахло тем, чего они жаждут, и ещё чем-то горелым. Запах, повисший в воздухе у его дома, был таким же, как и прежде: сладким ароматом зацветавшей вишни и фосфорной краски, которой на воротах были начертаны защитные знаки. — Слухи говорят, что у тебя на заднем дворе любит отдыхать Восточный ветер. От поднявшего с лавочки человека несло холодом и опасностью — так сильно, что Цин Лун отшатнулся. И как только раньше не заметил? Девочка с веткой в руках стояла чуть позади него и наблюдала, как бело-розовые лепестки трепещут на ветру. — Слухи говорят, что Белый Охотник убивает лунов ради их чешуи, а из рогов делает луки. Будущее всегда расстилалось перед Цин Луном подобно ковру, или свитку с изречениями мудрецов: он видел если не все повороты, то те, что вели в тупик, и которым не стоило следовать. Будущее Белого Охотника, о котором судачили все, от мала до велика, от севера до юга, было похоже на паутину. Цин Лун не смог бы в нём разобраться, даже если бы захотел. — Говорят так же, что ты знаешь всё на свете и видишь будущее. Может, дождь или вода в твоём роднике подскажут тебе, что я пришёл за помощью, а не за чешуёй и не за рогами. И даже не за твоим сердцем. Цин Лун развернул свои лазурные кольца: вытянулся во всю длину и клацнул зубами у лица Белого Охотника. Тот и глазом не моргнул, зато девчонка спряталась за лавочку и смотрела оттуда на луна во все глаза. Вокруг его чешуек вихрился вечерний туман и смешивался с тьмой надвигающегося сумрака. — Какой же помощи ты ждёшь от меня, Белый Охотник? — Спроси у Восточного ветра, как мне попасть на запад от луны и на восток от солнца. Цин Лун рассыпался на тысячи бирюзовых мотыльков и тут же опять собрался в человеческую фигуру, затянутую в темнеющее кимоно. — Восток от солнца и запад от луны? — переспросил он, усмехнувшись. — Пришёл загадывать мне загадки? Но в глазах охотника не было ни капли насмешки. Цин Лун коснулся своей аккуратной бородки. — Сам я ничего о таком месте не знаю, хотя летал в своей жизни много: чуть ли не по всей Поднебесной. Восточный ветер спит — а, когда проснётся, я найду тебя и расскажу, что узнал. Только пусть сначала эта юная леди вернёт мне ветвь, подаренную императорскими дочерьми. Юна посмотрела на цветы в своей руке так, словно увидела их впервые в жизни, а после выпалила: — Отдам, если ответишь и на мой вопрос. Она подбежала к Цин Луну, подождала, пока тот наклонится, и шепнула ему что-то на ухо. Тот приподнял в удивлении брови, а потом ответил: так же, шёпотом и на ухо. Императорская ветвь вернулась на своё законное место в вазе. Цин Лун отправился на задний двор, любоваться луной, пить вино и ждать, когда проснётся Восточный ветер. Он и в самом деле любил прикорнуть в гостях у лазурного дракона. Глядя в чашку с вином, Цин Лун видел прошлое: то, как Белый Охотник не даёт остальным охотникам убивать, как спасает волшебную кровь в любом её проявлении и как беспокойно спит по ночам. Юная Жэнь задала верный вопрос и получила не менее верный ответ. Похоже, рядом с Белым Охотником никому не угрожала опасность. Разве что, ему самому. Он догнал их на пути в Западные земли, обитель скорби и пустынных равнин. Девочка что-то оживлённо рассказывала, отчаянно жестикулируя, а Охотник улыбался и добавлял что-то своё. Цин Луну нечем было их обрадовать. Восточный ветер тоже ничего не знал. Дорога с Востока на Запад была долгой, но удивительно интересной: цветущие кущи божественных рощ сменялись вспаханными смертными полями; столица чуть не ослепила их своими огнями, и из неё они летели до границ с Западными землями на воздушном корабле, расписанном алыми фэнхуанами. Юна Жэнь никогда ещё не видела землю с такой высоты. Она то и дело дёргала своего спутника за штанину, чтобы указать пальцем на очередное стадо овец, проплывавшее под ними, или на запутавшееся в облаках солнце. Для неё Белый Охотник давно перестал быть страшным — наверное, ещё тогда, когда все они сидели в доме Яо и пили чай, и Кайто односложно отвечал на вопросы, заплетая свои длиннющие волосы в причёску. С тех пор она никогда не видела, чтобы он поступал, как остальные охотники из легенд. Однажды они встретили настоящего цилиня, того самого, что мог подарить если не бессмертие, то уж точно кучу денег! Так Кайто, Белый Охотник за бессмертием, помог этому цилиню добраться незамеченным до родным краёв, и по пути расправился ещё с парочкой своих подражателей. Все, как один, в белых одеждах. Ни дать, ни взять, идиоты. Воздушные корабли Юна не видела даже издалека: над деревенькой, в которой она решила обосноваться, той самой, где жили Старуха Соль и Ше Лань Яо, не проходило ни одного маршрута. Может, все боялись теней идолов Жэнь. Может, здесь как-то был замешан Мастер Ли: Юна подозревала в нём луна, может, не такого грандиозного, как Цин Лун, но тоже невероятного и похожего на сплетённое из воздуха чудо. Плыть среди облаков было захватывающе и приятно. Юна Жэнь никогда не думала, что так рано узнает, каково это: летать. Западный ветер частенько прятался среди чёрных скал, белых песчаных барханов или в костяной пещере Байху, огромного белого тигра, духа провожатых и повелителя страны мёртвых. Но найти его не составило особого труда: он налетел на нарушивших границы сам, разъярённый и немного колючий, тащивший на поводу самого Байху. На усах у огромного тигра ещё не обсохло золотистое вино, призванное, видимо, обеспечивать своего хозяина теплом, и выглядел Байху почти умилительно: взъерошенный из-за ветра и спросонья, с чуть мутными после сна глазами. Он уставился на Белого Охотника почти удивлённо, а потом тот спросил о “к востоку от солнца и к западу от луны”. И Байху зашёлся смехом, кошачьим и потому почти нереальным. Западный ветер проревел, что никогда там не был, и подтолкнул непрошеных гостей в спины, чтобы скорей шли подальше от Байху, который и не думал заканчиваться смеяться. И сквозь его смех, который эхом отдавался в голове, слышались слова, только их невозможно было разобрать. — Ты понимаешь, что над тобой посмеялась сама смерть? В каком-то смысле? — сказала Юна Жэнь, когда они сидели у костра во тьме тёплой западной ночи. — Надеюсь, об этом слухи не умолчат, — пожал плечами Белый Охотник и вытащил из своей котомки завёрнутое в тряпицу мясо. — Теперь будут говорить, что ты посмеялся над смертью. — И я даже не знаю, что мне больше нравится, — Кайто усмехнулся. — Слышала, что говорят о тебе? — Что я твоя тень. Такая же смертоносная, только маленькая. — Кое-кто говорит, что ты призрак. — Тогда неудивительно, что смерть надо тобой посмеялась, — Юна приподняла одну бровь и заправила за ухо мешающиеся волосы. Она больше не боялась показывать Кайто свой шрам — только вот до сих пор не рассказала, как получила его. Они ели в тишине, прерываемой только потрескиванием костра. Юна и не заметила, как снова начала чертить в пепле крылья. Пора уже было избавиться от этой привычки. Она откинулась назад и положила руки под голову. Звёзды сегодня были особенно хороши: словно их кто-то начистил и как следует отполировал чем-то вроде... да, пожалуй, чем-то вроде тех прозрачных когтей, которыми дерётся Белый Охотник. Юна никогда не спрашивала его о когтях и фэнхуанах. А Кайто никогда не спрашивал её об ожоге. Звёзды смотрели на неё с укоризной. Стала чьей-то молчаливой тенью и радуешься? Говорят, звёзды — это чужие жизни. Ещё не прожитые, не угасшие, ждущие своей очереди. Если ты бессмертен, то неужели все эти звёзды полагаются тебе? Без остатка? Девчонка резко поднялась, так, что охотник тут же вопросительно вскинул бровь. — Я... — Юна Жэнь набрала в рот воздуха, так, что щёки комично раздулись, и Кайто непременно бы рассмеялся, если бы не серьёзность в её глазах. Она шумно выдохнула, вдохнула, попыталась выдавить из себя что-то бесконечно важное, но ничего, кроме “я”, не покидало её мыслей. — Что-то случилось? — охотник оказался рядом так быстро, что она едва успела заметить, как он качнулся в её сторону. Быстрый и опасный, как и все охотники. Но... Вдох-выдох. — Юна, просто... Он протянул к ней руку — ту, что была затянута чёрными лентами — и в то же мгновение Юна Жэнь распахнула свои крылья. Она зажмурилась почти рефлекторно, совсем этого не планируя. Да и кто закрывает глаза, когда делится такими тайнами? Её затопила тишина. Она не слышала даже привычного свиста ветра в ушах, не слышала шагов, не слышала даже биения собственного сердца. И потому тут же разомкнула веки. Если бы в тот самый момент ей сказали, что перед ней — Белый Охотник, жаждущий напиться горячей крови божественной птицы, она бы рассмеялась. На лице Кайто было удивление, некая толика беспокойства, но совсем не было радости, или злорадства, или... Или чего-то ещё. — Ты — фэнхуан, — произнёс он тихо, на выдохе, с тенью улыбки на губах. Юна кивнула, не отрывая взгляда от лица своего спутника. Не ошиблась ли? — Почему... Почему ты мне рассказала? Она сложила крылья — они тёмно-красным каскадом исчезли за её плечами — и закусила губу. — Ты ищешь фэнхуана, я знаю. Но вовсе не за тем, о чём говорят люди. — И что же обо мне говорят? — Что ты... Что Белый Охотник жаждет бессмертия. Голос её чуть дрожал. Похоже, она верила, что это ложь, но не до конца. Люди — обманчивый народ. — Все ищут бессмертия, — Кай сообщил это небрежно, как общеизвестный факт, но Юна покачала головой. — Император ищет бессмертия. Некоторые старики ищут бессмертия. Те, кто боится смерти и чувствует её дыхание у себя на затылке....те тоже могут. Но не ты. — С чего ты так решила? — Ты помогаешь. И ничего не требуешь взамен. Кай вздохнул. — Тут ты ошибаешься, Юна. Я оставляю всем им просьбу. — Страшную? Охотник на секунду задумался. — Сложную. — Они умрут из-за неё? — Чт... Нет, конечно, нет. — Значит, ты не ищешь бессмертия. Кай вдруг рассмеялся, немного грустно и хрипло, как смеются после того, как плакали. — Так что всё. Ты нашёл фэнхуана. Можешь остановиться и перевести дух, а заодно ответить на вопрос: зачем тебе мой народ? — Юна, — он протянул к ней руки и взял её ладони в свои, прохладные и надёжные. — Милая Юна, спасибо за доверие. Спасибо, что распахнула для меня свои крылья. Но... — Но? — она приподняла одну бровь, отчего её лицо приобрело немного хитрое выражение. — Но ты не тот фэнхуан, которого я ищу. Ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы всё сложилось — Ты ищешь кого-то определённого? Определённого фэнхуана? Ты... — она нахмурила брови, а потом вдруг охнула. — Ты ведь знал, кто я, да? — Да, — он ответил сразу, почти не взвешивая слов. Юна сложила крылья: они ещё не были достаточно большими для того, чтобы она могла летать, но уже могли служить неплохим зонтом при случае. — Тогда, может, я знаю того фэнхуана, которого ты ищешь? — Я и сам его не знаю. Но узнаю, когда встречу, в этом я уверен. Юна снова нахмурила брови, и Кайто не удержался от комментария: — Будешь хмуриться, след останется. — Соль то же говорит. Сама вечно хмурится, а борозды на лбу нет. Морщины только. — Я очень давно не видела никого из своих братьев и сестёр, а уж без перьев — так вообще единицы, — Юна болтала ногами, оставляя в пыли борозды от пяток. — Их ведь так много, ты знаешь? Кайто кивнул: — Знаю. Бесчисленное множество огненных птиц, и я стою в самом центре клетки, в которой они сидят. Многих я уже встречал. А некоторых не увижу никогда, но... — Огненных? — Юна вытянула правое крыло так, что самые длинные маховые перья утонули в пыли. — В смысле, алых? Кайто посмотрел в сторону заходящего солнца и неосознанно провёл рукой по мягким малиновым перьям. — Совсем не жгутся... — пробормотал он задумчиво. — И не должны. В наших крыльях — ветер, а не пламя. Перья во снах, которые наверняка когда-то были явью, жглись, но не опаляли, грели, но не обжигали по-настоящему. — Значит, тебе нужен кто-то из старших. Они совсем странные были: любили с людьми поговорить, дразнились и обещали счастливые времена. Иногда и в самом деле приносили их. Знаешь историю об императоре Шань-ди? Кайто хмыкнул. — Меня слишком часто называют “шанем”, чтобы я её не знал. — А что это за “на востоке от солнца, на западе от луны”? — Это сказала мне Луань Няо. Глаза Юны расширились: — Та самая? Белая птица-фэнхуан, которую охраняют сотни воинов? Кайто рассмеялся. Он встретил её в саду, под сенью сливовых деревьев, к которым она повадилась летать на обед. Она стояла там на цыпочках, в расшитом золотом и киноварью кимоно, подол которого был запачкан грязью, пытаясь дотянуться до одной особенно большой и тёмной сливы. Из когда-то идеальной причёски торчали выбившиеся пряди, украшенные драгоценными камнями гребни сползли за уши и чуть ли не на шее лежали. Её рыжие волосы, так резко отличавшиеся от тёмных водопадов всех остальных жителей Поднебесной, её чересчур светлая кожа, её небольшой рост — всё, конечно, не было случайностью. Иногда Кайто видел её во сне, неясным силуэтом в длинных разноцветных коридорах. Она кричала что-то об отмычках, только голос у неё был совсем другой, не тот серебристый и резкий, который он услышал в саду, когда сорвал сливу и протянул её девушке. Да и была ли это вообще она? Он уже не был в этом так уверен. Она забавно подпрыгнула на месте, словно не слышала его приближения, и вместо приветствия выпалила: — Ну ты и громадина. Такой она и была во всём: говорила, что думала, делала, что хотела, и воровала сливы. А ещё могла заглянуть в глубь чужого сердца и увидеть там дорогу. Белые фэнхуаны летали выше всех и видели больше всех. Больше даже лунов. Разглядеть дорогу, тянущуюся за горизонт будущего, для них было так же легко, как передать привет одному из десяти солнц. — Видимо, тогда она оставила всю сотню своих телохранителей дома. Хотя такой, как Луань Няо, телохранители не были нужны вовсе. Они отправились к Южному Ветру вместе: разговорчивая птица из легенд, взявшая в дорогу целую котомку слив, и попавший не в свою историю Кайто, Белый Охотник. Ветер посоветовал обратиться к Восточному ветру, одному из своих старших братьев — может, тот знает, где находится это место, что “на западе от луны и на востоке от солнца”. Луань Няо, дочь старшего солнца, не могла уйти из южных провинций, но подарила Кайто корзину со сливами, гребни и шпильки, чтобы хоть как-то удержать его длинные волосы, в которых жила зима, и три белых с золотым пера. Их следовало сжечь, когда придётся совсем туго, и магия солнца, заключённая в них, поможет. В меру своих способностей, конечно. Первое перо Кайто сжёг на подступах к восточным провинциям, в горах которых обретался восточный ветер. — И какая она? Красивая, как и говорят? Добрая? Славная? — Юна засыпала его вопросами, совсем забыв обо всём остальном. Они шли на север, и Охотник рассказывал, как Луань научила его слушать волшебную кровь, воровать персики (их она любила почти так же сильно, как сливы) и плести корзины. Дочь Солнца сказала ему, что они похожи, однажды вечером, когда притащила с собой сосуд, полный сливового вина. Оно ударяло в голову алыми фейерверками, и Луань говорила чаще, чем обычно, и больше, чем обычно. В небе над ними бескрылые драконы несли меж облаков летучие шары: сотни жизней мелькали в вышине, среди звёзд, и ни одна из них не была бессмысленной. Песни крови звучали в каждом живом существе, неважно, бессмертном или очень даже смертном: просто у волшебной была другая тональность. — Ты звучишь, словно у тебя за спиной крылья, под ними — ветер, а в сердце — огонь, — заплетающимся языком произнесла Луань Няо и подлила себе ещё вина. Чашка в её руке нагрелась, и она пила напиток горячим, чтобы обжигал горло и заставлял чувствовать себя ещё более живым. — Ты звучишь, как фэнхуан. Кайто выбросил к тёмный воздух сада горсть снежинок. — В моём сердце только зима, — пробормотал он. — Подогретая твоим вином, разве что. — В твоём прошлом — пламя и коридоры. А я вижу твою будущую дорогу, — Луань прикрыла глаза, и ресницы её затрепетали. — И в конце её — фэнхуан. — Значит, я уже пришёл? — усмехнулся Кайто, указывая на белое крыло Луань, распростёртое по траве. Она тут же легонько стукнула его по плечу. — Если б это была я, ты бы понял, идиот. Они выпили всё до капли, и в ту ночь Кайто снились волки, ключи и поношенные тапочки. А утром Луань Няо взяла холодные руки Кайто в свои и сказала голосом, в котором звучало эхо тысячелетий: — Ты должен пойти на восток от солнца и на запад от луны. Ты придёшь туда или поздно, или никогда. Потому Кайто торопился и старался не думать о “никогда”. Никогда — это слишком долго для того, чтобы искать что-то во снах, ловя смутные образы и едва знакомые голоса, а потом просыпаться и искать что-то уже наяву, в мире, в котором всё было тоже смутно знакомо. Он знал, что где-то в Поднебесной есть Нефритовая гора, а на ней — сады Жёлтого Императора, хотя никогда не слышал о них. Знал о цилинях, и о том, что под их рогами, считавшимися такими ценными, спрятана ещё большая ценность, кроваво-красный камень, лекарство от множества болезней. Знал он и о том, что встреча с фэнхуаном ни для кого не проходит бесследно. Даже с самым маленьким. Найти Северный Ветер было сложнее всего. Они забрались уже так далеко в горные закрытые долины, где ветра заковывают в цепи, где они теряются в каменных лабиринтах и не могут выбраться, что сами почувствовали себя пойманными. Много дней пути — и ни одного порыва, ни одной метели. Только закладывающая уши тишина. Юна продолжала сопровождать его, словно замена Луань Няо, которая осталась в южных садах и, наверное, всё так же ворует сливы и пьёт под полной луной. Девочка теперь прятала крылья только рядом с деревнями, а в остальное время удерживала ими равновесие, закрывалась от солнца и дождя, грелась по вечерам, закутавшись в них, как в плащ. Интересно, все фэнхуаны поступают так же? Когда равнина превратилась для них во все равнины, что они видели прежде — никаких отличий, сплошное однообразие, пугающее и затягивающее в себя, эдакая горизонтальная бездна — тишина вдруг сменилась воем. Он был страшным и совсем не напоминал волков: скорее, крики мёртвых, или причитания раненых. Юна схватила Кайто за руку: не ясно, кому из них это всё-таки было нужнее. Вой пронизывал охотника до костей: хотелось, чтобы он прекратился сейчас же, иначе может не выдержать сердце, или уши, или душа. Возьмёт и умчится в светлую высь, спрячется в землю и больше не захочет возвращаться. Потом появился ветер. Несговорчивый и жестокий — такому нельзя было обрадоваться. Но и не великий Северный — его они узнали бы сразу. Кайто хотел повернуть назад: Юна закрывалась крыльями, но вой становился громче, и сердца учащали ритм, и равнина стала казаться бесконечной... Ветер усиливался. В какой-то момент им стало трудно идти: ноги не слушались, крылья не защищали, а на волосах оставался иней. Тогда Кайто вышел вперёд. Ветер, холодный, пронизывающий, должен был сшибить его с ног — это он точно знал — но он устоял, как волнорез в море, как колонна у основания мира. Ветер бил в лицо, швырял в глаза ледяные искры, но они застревали только в волосах, заплетённых в неаккуратную косу. Он развёл в стороны руки, словно собирался обнять ветер, а потом с силой свёл их вместе с громким хлопком. Буря мгновенно стихла. Меж пальцев покалывали остатки метели. В носу засвербило, и Кайто чихнул. — Как ты это сделал? — Юна Жэнь выскочила из-за камня, за которым пряталась, и мгновенно расправила свои алые крылья. Кайто заворожённо уставился на горящие внутренним огнём перья — интересно, зависит ли их пламя от твоей основы, от всего, во что ты веришь? — а потом помотал головой. Не время и не место. Однажды он просто спросит. Однажды в конце ещё одного — очередного — пути. Дорог он не боялся. Кто прошёл их так много, начинает их любить. “Это просто”, — хотелось сказать Кайто, но разве... Разве в самом деле это было так просто? Ветер ударил в лицо, и он вспомнил, каким грузом был осколок ледяного зеркала. Волосы разметались в стороны, и он вспомнил, как корона сдавливала виски... Чёрная корона? А ещё он вспомнил поцелуй, растопивший его ледяное сердце. Тот, что он должен отыскать заново. — Что живёт в твоём сердце? — вместо этого спросил Кайто, аккуратно прижимая к груди тонкие пальцы: оставшиеся от бури снежинки тут же исчезли в складках ткани. Юна повторила жест Кайто почти неосознанно: — Радость. Полёт. А ещё весна, но это до той поры, пока не придёт лето, и тогда мне придётся выбирать. Кай усмехнулся: — Счастливая. — Самая, — согласилась Юна и тряхнула головой. — А в твоём что? Кай потрепал её по волосам, не сдержался, и девчонка тут же насупилась и метнула в его сторону обиженный взгляд. — Зима, — ответил Кайто совершенно серьёзно, а потом рассмеялся — Юна недоверчиво вскинула одну бровь. — Самая настоящая зима, я не вру. — Значит, вот как ты это сделал... — девочка развела в стороны крылья и с силой хлопнула ими, сомкнув кончики маховых перьев, повторяя манёвр Кайто. — Знаешь, никто из моих знакомых не может вот так просто успокоить Ветер. — О, это был не Северный Ветер. Он спит, — Белый Охотник махнул рукой, указывая куда-то за гористый холм, к которому они приблизились. — Там. Это было его дыхание. Юна закусила губу. Нашли. Они наконец-то нашли последний ветер.***
Весна следовала за ними по пятам, на приличном расстоянии, конечно: чем дальше на север, тем тяжелее ей было резвиться и выкрашивать мир в зелёный. Цветы не желали распускаться, дождь приносил с собой снег, а в глубоких оврагах всё ещё белела зима. Где-то совсем рядом спал её дядя, самый старший ветер. Одно его дыхание могло отправить в долгую спячку или в небытие — тут уже как повезёт. От храпа его гудела земля, река бурлила сильнее, а на порогах ревела разъярённым медведем. Они остановились у скамейки, которую вырезал когда-то Мастер Ли, в этом Юна была почти уверена, ведь и она успела побывать у него в подмастерьях. Солнце окрасило отполированное дерево в расплавленный оранжевый цвет — казалось, что садишься в озеро с кипящей водой, то, которое пузырится под боком у Байху, Белого Тигра, далеко на западе. И кто только додумался поставить её здесь, на границе с ничем? Хотя отсюда открывался такой вид на далёкие горы, что Юна могла и сама придумать ответ на этот вопрос — какой-нибудь особый ценитель природной красоты. Вроде Цин Луна, не обременённого отсутствием крыльев. — Славно поохотились, — произнёс Кайто, и Юна засмеялась. — Самая лучшая охота на птиц в моей жизни. Интересно, сколько лет ей на самом деле? Луань Няо доживала на земле свою третью сотню лет, а выглядела, как подросток. Говорила, так легче оправдываться, если поймают на воровстве. — Что ты спрашивала у Цин Луна? — Спросила, сможешь ли ты мне помочь, — Юна вдруг потупилась. — Не то чтобы я тогда уже сомневалась. Просто было интересно, долгая ли у нас дорога. В этих краях любой, кто ступил на твою дорогу, не может быть случайным прохожим. У каждого спутника есть смысл. Каждый чему-то научит, чем-то поможет, позволит что-то понять. — Это... — Юна провела рукой над шрамом, который сейчас казался совсем тёмным. — От охотников. Настоящих. Которых я уже и не помню. Знала бы тогда, что когда-нибудь увяжусь за охотником, чтобы найти остальных фэнхуанов, повалила бы своим смехом все звёзды. И тогда Кайто понял: не только кто-то становится частью твоей истории, но и ты становишься частью чужой. Может, не столь важно, что Юна Жэнь прошла его путь. Может, на самом деле важно только то, что она его встретила. Кайто вытащил из-за пазухи одно из белых с золотом перьев, подаренных Луань Няо, любительницей слив и сплетен. С этим Юна Жэнь обязательно сможет найти свой дом. А Северный Ветер, по всем законам, должен ответить Кайто на его вопрос. Если ещё не поздно. _______________________________________________ *цилинь - грубо говоря, китайский единорог. http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A6%D0%B8%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D1%8C **фэнхуан - грубо говоря, китайский феникс. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%84%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D1%81