Война сердец

      Миновала неделя, а измученный душевной болью Данте почти не вставал с постели. Солнце так било в окна, что пришлось наглухо задёрнуть портьеры — хотелось темноты и умереть. С момента возвращения во дворец юноша спальню не покидал, а еду, что трижды в день приносила Лея — маленькая негритянка с короткими кудряшками, — оставлял нетронутой.       Он хотел забыть, не вспоминать, не думать, но мысли то и дело возвращались к подземелью, к пыткам, к Эстелле и Салазару, к Кларисе и Йоланде. Никому он не нужен. Он всегда один и ничего не меняется, сколько бы не проходило дней и лет. Его предала даже Янгус, оказавшись женщиной, что подверглась чарам многоликого Салазара. Йоланда Риверо — его мать, которой он никогда не знал. Хороша мамаша, ничего не скажешь! Столько лет жила припеваючи в облике райской птицы, заставив его полюбить себя, как лучшего друга. Видела его страдания, обиды, унижения и ничем не помогла.       Данте яростно ударил кулаком в стену, обтянутую алым бархатом. Мерзкая роскошь! Фамильный дворец теперь раздражал его до тошноты. Помпезная золотая клетка с атласными подушками и россыпью драгоценных камней — пыль в глаза. Некогда он мечтал жить в городе, в красивом доме, носить богатую одежду, а не обноски, мечтал и об уважении окружающих. Всё это сбылось с лихвой, но оказалось ему чуждым. У него душа птицы, и нужны ему свобода, солнце, пампасы, засеянные ковром зелёной травы, ветер, спутывающий волосы, любимый Алмаз и открытый путь в горизонт. А ведь раньше, живя полукочевой жизнью, Данте не слишком эту жизнь любил. Но тогда у него было то, чего уже не вернуть. И главное — Эстелла. В ней он видел целый мир, чудесный мир грёз и снов. Он задыхался от счастья, впивая её губы, как нектар цветов; хотелось кричать и достать с неба луну. А нынче в его душе чернота. Зато Ламберто сиял, как начищенный паркет в бальной зале вице-короля.       Когда семь дней назад Клариса и Салазар исчезли, оставив Данте, Эстеллу и Йоланду в заколдованной комнате, юноша растерялся. Сквозь зеркала они пройти не смогли — те самозаблокировались, как и входная дверь. Сколько Данте эту дверь не дёргал и даже ударял её мечом, она не поддавалась. Единственный вариант им придуманный — превратиться в животных — тоже потерпел фиаско. Сам-то он обернётся, хоть в кота, хоть в слона, но Эстелла и Йоланда без специальных зелий не обойдутся. Надо было искать рецепты и ингредиенты, и Данте уже хотел за это взяться, как на помощь ему пришёл единорог. Подойдя к двери, он ударил её рогом, и она исчезла.       Троица стремглав покинула комнату. Мерно цокая копытами, единорог повёл всех за собой по путаным коридорам подземелья. Рог его сверкал звездой. Ударяя им каждую встречающуюся на пути дверь, он растворял её в воздухе.       Йоланда и Эстелла, в страхе прижимаясь друг к другу, немного отставали, а Данте шёл по пятам за единорогом, держа меч перед собой. Миновав уйму комнат, наши герои возвратились в ту, где Эстелла и Клариса оставили Ламберто-кота. Он, уже в своём обличье, сидел на диване с книгой в руках, закинув ногу на ногу и попивая чай. Когда дверь от удара единорога исчезла с характерным «пффф», Ламберто поднял голову и… остолбенел.       Картина была та ещё! Первой из-под дымящегося архитрава выскочила рогатая лошадь, сверкающая, как бриллиант на солнце. Её сопровождал Данте с мечом в руке, печальный, измученный, но живой. А из-за его спины вышли две женщины: Эстелла, утомлённая и заплаканная, и… Йоланда. Точно сошедшая с небес, она была восхитительна в ореоле рыжих волос и простеньком, жемчужного цвета платье. Йоланда мало изменилась, словно всё это время провела во льдах Антарктики. Хотя и Ламберто постарел не сильно — у него отсутствовали морщины и седые волосы, но на двадцать лет он уже не тянул. Поэтому смутился, не сразу поверив, что видит женщину, о которой мечтал так долго.       Восторгов отца Данте не разделил — он был зол на Йоланду и она не казалась ему красавицей. Миловидная, не больше. Он бы в такую не влюбился. Данте не слышал беседы родителей, но горько позавидовал, когда Йоланда, что-то бессвязно лепеча, упала к Ламберто в объятия. Данте насуплено молчал, желая провалиться сквозь землю. Он слышал, как Эстелла у него за спиной всхлипывает, и это добило его. Девушке тоже плохо от вида чужого счастья — она страдает без Маурисио. Данте хотел прижать её к себе, но ослиное упрямство гнуло своё. Эстелла его предала. Она издевалась над ним вместе с Салазаром, а сейчас оплакивает Маурисио. Она убила его морально, раздавила своим маленьким изящным каблучком, поэтому он молча залижет свои раны и подождёт, когда эта неразделённая любовь, наконец сведёт его в могилу.       Единорог привёл бравую четвёрку в сквер, откуда всё и началось. Они вылезли прямо из-под фонтана и обнаружили — их ждут четыре лошади: Каштан, Император, Жемчужина и… Алмаз.       — Но… откуда взялся Алмаз?! — удивлённо воскликнула Эстелла. — Когда Клариса хотела на него сесть, он заартачился и чуть не ударил её копытом, и она поехала на Каштане.       — Наверное, он прибежал сам, — отозвался Ламберто. — Лошади — умные животные.       — Он по мне соскучился, — угрюмо пробормотал Данте, обнимая коня. — Мы полгода не виделись.       Алмаз радостно ржал, переминаясь с ноги на ногу и тычась в любимого хозяина мордой. И, несмотря на боль, в сердце Данте всколыхнулась нежность. Алмаз — единственный друг, который у него остался. Все иные, включая Эстеллу, — враги. Размазав по лицу слёзы, Данте вспрыгнул на лошадь.       — А что мы будем делать с единорогом? — спросил Ламберто. — Заберём с собой?       — Его надо выпустить на волю! — ответил Данте резко. — Сразу видно, что животное свободолюбивое, его нельзя держать в конюшне, это жестоко!       Гарцуя на Алмазе, Данте свистнул, подзывая единорога. Выманил на безлюдную аллею, засаженную яблонями, агакатами и хлебными деревьями.       — Иди, ты свободен, — сказал Данте. — Я знаю, ты хочешь на волю, у лошадей душа, как ветер. И в этом мы похожи, только у тебя есть шанс вырваться из клетки, а у меня нет.       Немного подумав, единорог пошёл вперёд, цокая хрустальными копытами. Медленно, словно нехотя. Пару раз обернулся, глядя на горделивую фигуру Данте, сидящую верхом на Алмазе, и вдруг припустил галопом. Ночь была тёмная, душная, беззвёздная, и сияние единорога, похожее на серебристую луну, пьющую воду из озера, мало-помалу растворилось в чернильном горизонте.        Ламберто и Йоланда сели на Императора и Каштана, а Эстелла с Данте оседлали своих лошадей. Алмаз весело мчался по дороге, неся хозяина на спине, пока впереди не замаячил роскошный дворец Фонтанарес де Арнау с его раскидистым садом и огромными окнами, где на калитке был выгравирован герб — ястреб с сапфировыми глазами.       От красоты дома Йоланда пришла в детский восторг. Ламберто, опьянённый счастьем, только улыбался. А Эстелла с Данте не смотрели друг на друга. Йоланда, в конце концов, заметила это напряжение между ними, однако на её расспросы они отмолчались.       Лусиано не сразу обрадовался возвращению Данте, ещё дуясь из-за расстроенной свадьбы с Леонелой Мендисабаль. Но, когда Эстелла поведала об их приключениях и вероломстве Кларисы, он сменил гнев на милость и даже расцеловал Данте и Йоланду в щёки.       Вечером, в честь воссоединения семьи, Лусиано устроил праздничный ужин. Стол, украшенный свечами, ломился от лакомств: португальское коллекционное вино, индейка под мексиканским соусом, устричный салат — коронные блюда поварихи Греты. Но ни Данте, ни Эстелла не проглотили ни кусочка даже мангового пирога в форме замка, утыканного марципанами и клубникой — шедевра кулинарного искусства.       Эта игра в семью казалась Данте фальшивой и вызывала у него гнев. Какое лицемерие! Сначала эти люди испортили ему жизнь, а теперь убеждают в своей любви. А он хочет, чтобы от него все отвязались. Ему не место среди счастливых людей!       Не успели в доме очухаться от происшествий, как Ламберто заговорил о свадьбе с Йоландой. Лусиано не был против (ему нравилась Йоланда), но его лютый консерватизм вмешался и сюда. Герцог убедил Йоланду и Ламберто отложить свадьбу из-за вдовства Эстеллы. Он ведь советник вице-короля, а Ламберто — помощник законодательного министра, и члены их семьи обязаны блюсти правила, а не рушить репутацию скандальными выходками. Эстелла должна скорбеть по Маурисио не менее двух лет, и во время траура стоит избегать шумных событий и веселья. Лусиано хотел даже запретить Эстелле работу в салоне моды — вдове нежелательно показываться на людях, надо сидеть дома и оплакивать своего мужа. Но девушка взбунтовалась. Салон моды — её единственная отрада. Ламберто встал на её сторону, убедив отца, что нельзя лишать Эстеллу работы — она отвлекает её от мрачных дум о Маурисио. Эстелла же о нём и не вспомнила ни разу, глубоко задетая холодностью Данте. Все попытки с юношей помириться ни к чему не вели — он не шёл на контакт, не смотрел ей в глаза, не оставался с ней наедине и как попугай твердил одну и ту же фразу: «Я желаю тебе счастья».       Обсудив загадочную смерть маркиза Рейеса, Лусиано и Ламберто решили — правду рассказать они не могут. Во-первых, тело в Сфере Сущностей, а как его извлечь оттуда, знают только Салазар и Клариса, которые предположительно умерли. Во-вторых, придётся Эстелле оправдываться за попытку убийства. А доказать, что под обликом Маурисио скрывался другой человек, Данте ли это, Салазар ли — невозможно. В колдовство никто не поверит, ещё и в ереси обвинят. И, по рекомендации семейных адвокатов, они надумали объявить, что Маурисио утонул в океане. Мол, по дороге из Мадрида, корабль, на котором он плыл, потерпел крушение, и все пассажиры погибли.       Благодаря связям Лусиано, адвокаты составили фальшивые документы с печатями вице-короля, где Маурисио Рейес назывался трагически умершим. Но как быть с его сестрой никто не знал — найти её оказалось делом гиблым. Выяснилось, что в списках жителей Мадрида женщина с именем Матильде Рейес де Гонсалвес не числится — она никогда туда не приезжала, как и её муж Хосе Деметрио. Тот действительно умер, но отнюдь не в Мадриде, а в своём доме в Ферре де Кастильо. Только вот жены по имени Матильде у него никогда не было. А в архивах Ла Платы нынешнее местонахождение сеньориты Матильде Рейес Прието значилось как «Жёлтый дом №48» города Росарио, где она, старая дева, доживала свои дни в полном безумии.       Эти факты немало удивили Эстеллу и всё семейство Фонтанарес де Арнау. Матильде в последний раз они видели на свадьбе Роксаны и Алехандро Фрейтаса, и уж никак та красивая и надменная женщина не тянула на сумасшедшую.       Данте эти фамильные скелеты не волновали. Он точил и лелеял свою обиду, пока не слёг. Эстелла, ища к нему подход, три дня назад заглянула в его спальню. Сев на кровать, погладила Данте по голове, стараясь подкупить нежными словами, но упрямство его было воистину патологическим.       — Данте, давай поговорим, — упрашивала Эстелла. — Нам надо многое объяснить друг другу, эта ситуация не может продолжаться бесконечно.       — Нет, — односложно прошептал он и отвернулся.       Эстелла убежала вся в слезах и в последующие дни не появлялась. И Данте окончательно зарылся в свою нору. Он ей не нужен. Зачем она приходила, если её не интересуют ни он, ни его самочувствие?       Сегодня с утра Данте пребывал в особо дурном настроении. Он раскидал по комнате мебель и чуть не убил Лею, которая принесла ему завтрак.       — Оставь меня в покое, дура! Ешь свой завтрак сама! — с криком Данте швырнул поднос горничной вслед. Лея успела сбежать перед тем, как еда растеклась по стене.       После этого Данте около часа дубасил подушку кулаками и вгрызался в неё зубами. Нет, он никому не позволит над собой насмехаться. Он никогда, никогда больше не выйдет из этой комнаты, лучше сдохнет!       Но в обед к нему постучалась Йоланда.       — Можно? — робко спросила она, сунув нос в дверной проём.       Он не ответил, и Йоланда вошла. Удивлённо изучила стену, заляпанную остатками еды, и раскиданную по углам мебель.       — У тебя здесь прямо военные действия, — пошутила она.       Данте упорно молчал. Сев на краешек кровати, Йоланда коснулась пальцами его затылка.       — Данте…       Он нетерпеливо дёрнулся, зарываясь в подушку.       — Какой же ты упрямец! — вздохнула Йоланда. — И, мне кажется, я знаю в кого у тебя такой характер. Ты очень похож на своего деда, моего отца. Барон Риверо был жутко упрям и частенько всех бесил. Попытки убедить его в чём-либо равнялись нулю всегда. Он стоял на своём, даже будучи в корне неправым. Но у него было доброе сердце, — грустно рассмеялась Йоланда. — У тебя оно тоже доброе. Я знаю это, Данте. Просто ты злишься на весь мир. Давай, всё-таки поговорим…       Но он молчал, обиженно сопя, как маленький мальчик, которого лишили десерта.       — Данте, я твоя мать и волнуюсь за тебя. Ты не выходишь из комнаты, ничего не ешь, обижаешь прислугу, всем грубишь. Я хочу понять, что с тобой происходит. Я хочу тебе помочь.       — Вы мне не мать! — выпалил он грубо, пряча зарёванное лицо в одеяло. — Когда вы были мне нужны, вы отсутствовали. Я научился со своими проблемами справляться сам, и что со мной происходит — не вашего ума дело. Помочь мне ничем нельзя. Я хочу только одного — сдохнуть. Так что отвалите, дайте мне умереть спокойно. Уже недолго осталось.       Йоланда опять вздохнула.       — Я знаю, чтобы принять меня как мать, тебе нужно время. Я понимаю, Данте, у тебя была тяжёлая жизнь, и я не буду настаивать, чтобы ты за секунду меня полюбил. Да, прошлое нельзя изменить, но у нас впереди будущее. Мы всё наверстаем, станем близкими людьми. Судьба разлучила нас, но мы опять встретились и можем начать всё с чистого листа, — голос Йоланды звучал нежно, будто она не разговаривала, а играла на флейте. — Данте, я хочу видеть тебя счастливым, чтобы на лице твоём играла улыбка. Но я вижу, что ты страдаешь.       — С чего вы взяли, что я страдаю? — огрызнулся он.       — Я же не слепая.       — Вас это не касается. Я никого больше не впущу в свою душу, — пробурчал он совсем тихо. — Однажды впустил и жалею об этом. Все люди одинаковые твари и предатели.       — А бедняжка Эстелла тоже сама не своя, — вдруг переключилась Йоланда. — Она мне нравится, такая славная девушка. Только всё время плачет. А сейчас и вовсе заболела.       Данте сбросил одеяло.       — Как заболела?       — Да, у неё сильный жар, она бредит. Вот уже три дня. Бедная девочка.       Данте резко подался вверх, сев на кровати. В покрасневших глазах мелькнули страх и тоска, жалость и любовь. Йоланда изучила его долгим взглядом. Данте заметил в её лице какую-то хитринку, и ему это не понравилось. Чего-то она не договаривает. И он с досады хрустнул пальцами.       — Я знаю почему Эсте… Эстелла заболела, — выговорил он. — Она тоскует по этому, своему мужу, Маурисио Рейесу, ведь она любит его, а он умер.       — Да-а-а? — наигранно удивилась Йоланда. — А я вот сегодня полтора часа сидела около неё и ни разу не услышала его имени. Как ты говоришь его зовут? Маурисио? — она притворно задумалась. — Нет-нет, не слышала. Бедняжка бредит, но единственный мужчина, которого она зовёт, носит красивое имя Данте. Ты знаешь, кто это?       — Чего-чего?       Йоланда негромко хихикнула.       — Данте, до чего же ты упёртый! Она зовёт тебя, потому что очень любит.       — Нет, это ложь, — замотал Данте головой. — Если бы она любила меня, то не помогала бы Салазару ставить на мне опыты. Они надо мной издевались. Вместе! Эстелла смеялась, говорила чудовищные вещи. Я не могу этого забыть. Этот кошмар снится мне каждую ночь, это было даже хуже, чем тюрьма или Жёлтый дом. Я никогда, никогда не прощу её, — он зажмурился и закрыл глаза кулаками.       — Погоди-погоди, о чём ты говоришь, Данте? — не поняла Йоланда.       — Я её видел! — выкрикнул он, давясь слезами. — Она была заодно с Салазаром! Она приходила в подземелье, признавалась ему в любви, она поила меня снадобьями, она… она… Я никогда не видел её такой безжалостной. Она была ещё хуже, чем в тот день, когда сказала мне, что любит Маурисио Рейеса.       Но в ответ на его искреннее, детское отчаянье Йоланда рассмеялась.       — Боже, Данте, какая глупость! Кто тебе сказал, что это была Эстелла? Последние полгода я находилась в теле Янгус и жила в доме Салазара. Он сажал меня в клетку. Я видела ту женщину, которая превращалась в Эстеллу. Эта была Клариса, женщина-кошка. Она приходила, кормила своих питомиц — крыс и гиен, пила какое-то зелье и становилась Эстеллой. Потом брала из шкафов разные склянки и артефакты и уходила. Это было у меня на глазах не единожды!       Обомлев, Данте схватил Йоланду за руку. Вцепился ей в запястье ногтями.       — Правда? Вы меня не обманываете?       — Ну конечно! Ты сам подумай, Данте, ведь Эстелла, как и я, не колдунья. Она не смогла бы поставить ни одного магического опыта, даже если бы очень захотела.       Слёзы задрожали на ресницах Данте.       — Значит, это не она… не моя Эсте…       — Данте, Данте, посмотри на меня, — Йоланда взяла его за подбородок. — Эстелла тебя любит. Я не знаю, почему сеньор Лусиано и Ламберто решили, что она переживает из-за Маурисио. Они слепцы и глупцы. Я сразу, как увидела вас двоих, там, в подземелье, поняла, что вы нужны друг другу. Достаточно посмотреть, как загораются глаза Эстеллы, когда она слышит твоё имя. И у тебя тоже всё написано на лице. Хватит валять дурака! Вам давным-давно пора наслаждаться счастьем. Мы с Ламберто ждали нашего счастья много лет. Неужели и вы хотите потерять столько времени? Любовь — это самое прекрасное чувство на свете. Да, иногда она приносит страдания, но наслаждения она дарит гораздо больше.       Данте плакал, слушая эту тираду, и слёзы его падали Йоланде на руку. А с души будто упал огромный валун. Неужели он ошибался? Неужели гордость и боль сделали его таким слепым? Он взглянул на обручальное кольцо — оно сияло, переливаясь всеми цветами радуги. Чары Любви живы! И были живы всегда! А ведь для них главное — взаимность. То-то он всё удивлялся, почему кольца не умирают.       — Данте, хватит упрямиться. Иди к ней, — вынув из кармана надушенный шёлковый платок, Йоланда вытерла Данте слёзы — он поддался. — Эстелла тебя ждёт, она тебя зовёт. И заболела она из-за тебя, когда ты её прогнал. Если ты придёшь, ей сразу станет лучше.       Данте больше не заставил себя упрашивать. Вскочил с кровати и, спотыкаясь, ринулся на выход. Даже не переоделся, как был косматый, в домашних штанах и босиком, так и побежал. Йоланда улыбнулась ему вслед.       Когда Данте влетел в нежно-голубую спальню, Эстелла, утопая в перине из лебяжьего пуха и укутанная белоснежным одеялом, напоминала невесту. Глаза её были закрыты, тёмные, загнутые кверху ресницы оттеняли фарфоровую кожу. На щеках от жара разливался румянец, а длинные волосы каскадом струились по подушке. Рухнув на колени у постели, Данте прижался губами к её запястью.       — Эсте…       — Нет, не уходи, не бросай меня… вернись, вернись ко мне, милый… — прошептала она хныча.       Данте замер. Если сейчас он услышит, как она зовёт мёртвого Маурисио, он шагнёт прямо в окно. Он больше не вынесет этой муки.       — Пожалуйста, вернись ко мне… люблю… я тебя люблю, Данте, Данте…       Безграничное блаженство наполнило Данте грудь, и солнце взошло в его сердце, когда он услышал из её уст своё имя. Значит, не забыла. Обняв Эстеллу, юноша уткнулся носом ей в живот и расплакался. Рыдал навзрыд, но впервые в жизни от счастья.       Невзначай сунув руку под подушку, он нащупал там раскрытый пергаментный конверт, подписанный: «Для сеньоры Эстеллы». Внутри оказалась небольшая, коряво нацарапанная записка, гласившая: «Это письмо от вашей подруги сеньориты Сантаны, написанное ею перед смертью. Его отдала мне Ханна, отомстив так сеньоре Амарилис за отрезанный язык. Я не хотела отдавать его вам, чтобы не огорчать, но, после моей смерти, надеюсь, вы без труда найдёте его в моей комнате. Я знаю, эта женщина не оставит меня в покое, и не боюсь умирать. Я это заслужила, однажды выпросив у неё смерть сеньоры Хорхелины. Боги наказали меня, забрав Эстебана. Но я надеюсь увидеть его в лучшем мире. Прощайте, Либертад».       К записке прилагалось большое письмо:       «Дорогая Эстелла, если ты читаешь это послание, значит, меня нет в живых. Я хочу рассказать одну историю, в которой невольно поучаствовала сама. Речь идёт о смерти Луиса. Когда твоя мать нажаловалась тёте Амарилис, что ты влюбилась в пастуха, та убедила её и меня заманить Данте в ловушку. Моя задача заключалась в том, что я должна была отправить вам обоим приглашения на свадьбу, а твоя мать — вовремя оповестить жандармов. Я не понимала, что именно хочет сделать тётя, считая за благо избавить тебя от Данте, пока Луис не умер на моих глазах. Тогда я подумала — это тётя Амарилис приложила руку к его гибели. Но она всё отрицала. Я не поверила и обратилась к доктору мёртвых, знакомому родителей Соль. Покопавшись в архивах, он обнаружил, что Луис умер от яда, очень похожего на тот, от которого скончалась графиня Франсиска де Фьабле. Причиной её смерти тогда назвали мышьяк, что содержали чучела животных — их изготовлением баловался доктор Дельгадо — и тётя Амарилис заплатила кругленькую сумму, чтобы пустить слух о вине доктора и разрушить репутацию Беренисе Дельгадо в отместку за раздор с Комитетом Нравственности. Но в историю с Луисом вмешались не только тётя Амарилис и твоя мать, а даже падре Антонио. Причина смерти Луиса была установлена, как «отравление ядом неизвестного происхождения», но её благополучно «забыли», чтобы обвинить в преступлении Данте. Ты знаешь, Эсти, каково правосудие в нашем городе — ни врач, ни жандармерия не осмелились пойти против первой дамы и священника. Как объяснил мне доктор мёртвых, яд в тело Луиса проник через кожу. Отравление произошло от взаимодействия с некими предметами или одеждой. Меня это озадачило, и я долго думала: как тётя, которая не пересекалась с Луисом лично, смогла его отравить. А потом я обнаружила у неё в шкафу одну занятную вещь и узнала её. Когда объявили нашу с Луисом помолвку, тётя Амарилис закатила семейный ужин, на котором подарила Луису трость. Очень красивую, с набалдашником в форме головы единорога и таким острым наконечником, что им можно было убить. Луису понравился подарок, он с юности коллекционировал трости. Эту трость тётя и напичкала отравой. В момент смерти ладони у Луиса почернели, ведь соприкасался с ядом он именно руками. Я решилась рассказать обо всём дяде Норберто, он не поверил мне, но они с тётей крупно тогда поссорились. И на следующий день трость исчезла. Знаешь, где я потом её увидела? В руках Маурисио! Через его сестру Матильде, которая в то время частенько мелькала в нашем доме, я пыталась выяснить, откуда взялась эта трость у Маурисио и какое отношение к этому имеет некая Клаудия — подруга тёти, о которой говорил твой дядя Ламберто. Матильде тогда сделала вид, что меня не поняла, а через некоторое время я получила эту трость в виде подарка — некто подложил её мне под дверь. Я пыталась её изучать, даже открутила набалдашник, однако, внутри яда не нашла, просто в один прекрасный день я почувствовала себя дурно. Эта отрава не убивает мгновенно, она выкачивает из тебя все силы, радость, желание жить. А сегодня, в день свадьбы твоей бабушки, я проснулась утром и обнаружила, что у меня все руки чёрные. Такие же, как были у Луиса в момент его смерти. Мне очень страшно, я понимаю, что мне недолго осталось и скоро я последую за Луисом. Именно поэтому я пишу это письмо. Я хочу предупредить тебя об опасности, Эсти. Эта штука-убийца может появиться где угодно в любой момент, и, вероятно, тётя Амарилис и Матильде знают принцип её действия. Береги себя и, наверное, прощай. Сантана».       Данте некоторое время переваривал прочитанное, соображая, что больше довело Эстеллу до жара — его собственная глупость или этот «привет с того света». Бедная девочка, наверняка письмо стало для неё новым ударом. А он, вместо того, чтобы быть рядом, купался в своих обидах. Каков идиот! Данте стало невыносимо стыдно, и он аккуратно коснулся щекой лица Эстеллы в запоздалой попытке девушку успокоить.       Через время Эстелла ощутила — по губам её течёт дождик. На вкус он был солёный, как морская вода. Она сонно отмахнулась, и под руку ей попались мягкие пряди чьих-то волос.       — Чудесно… — пролепетала Эстелла, унюхав аромат мяты.       Распахнула глаза. Данте, сидя на полу, прижимался щекой к её щеке. Лицо его опухло от слёз; они текли ручьями, реками и попадали Эстелле в рот.       — Данте? — удивлённо спросила она. — Ты что тут делаешь?       — Эсте… моя Эсте, как я тебя люблю… Я никогда не переставал тебя любить. Ты мой мир, мой воздух, моя жизнь, — прошептал он тихо-тихо.       — Данте, Данте, погоди, я ничего не понимаю… А что происходит? — промямлила Эстелла, касаясь губами его губ. Как она любит эти губы, самые родные, самые желанные!       — Прости меня, Эсте. Прости, я был груб с тобой. Я тебя довёл до того, что ты заболела. Я знаю, я очень плохой. Я всегда был никчёмным, упрямым, злым. Таким и остался. Но я не могу жить без тебя, это слишком больно. Я так устал… Если ты сейчас меня выгонишь, я пойду на улицу и брошусь под экипаж, — выдал он совсем по-детски.       — Какой же ты глупенький! — Эстелла обхватила его двумя руками за голову. Взъерошила волосы на затылке, припомнив, как он любил эту ласку. — Данте, мой Данте… Я никуда тебя больше не отпущу. Я тебя люблю, люблю с двенадцати лет и не переставала любить ни на секундочку, — всхлипывая призналась она.       — Правда?       — Клянусь!       Слёзы, поцелуи, нежные, едва различимые слова — всё смешалось. О прочитанном письме Данте упоминать не стал — зачем портить такой момент. Если Эстелла захочет, она сама расскажет.       Когда беззвучно отворилась дверь и Ламберто, сунув туда нос, попытался вмешаться, Йоланда схватила его под локоть.       — Оставь их, — мягко, но настойчиво шепнула она.       — Но, милая, это неприлично, — возразил он тоже шёпотом. — Эстелла вдова, она должна соблюдать траур, а не целоваться с холостым мужчиной в собственной спальне. Они даже дверь не закрыли! У нас не бордель, тут приличный дом. Если отец узнает, будет скандал.       — Если ты ему не скажешь, он и не узнает. Пойдём, не надо им мешать, — прикрыв дверь, Йоланда потянула Ламберто за собой.       — Но…       — Никаких но! Ламберто, не будь эгоистом. Мы с тобой ждали друг друга больше двадцати лет. Ты хочешь, чтобы Данте с Эстеллой постигла та же участь? — Йоланда заискивающе глянула ему в лицо. Несмотря на мягкий характер и нежный голос, стоять на своём она умела.       — Нет, но… — совсем растерялся Ламберто. — Я полагал, что Эстелла страдает из-за смерти Маурисио, — честно признался он. — Я думал, их отношения с Данте — пройденный этап. Я хотел помочь Эстелле, даже уговорил отца не запрещать ей работу в салоне мод. Как же так?       — Ах, мужчины порой так слепы! Данте и Эстелла любят друг друга с детства. Они много страдали и ждали этого счастья. Так же, как мы. Или ты считаешь, что мы заслужили наше счастье, а они нет?       — Я так не считаю! — заспорил Ламберто. — Я очень хочу, чтобы Данте и Эстелла были счастливы.       — Вот и прекрасно! Лучшее, что можно сделать, — оставить их в покое. Пусть они наслаждаются своей любовью.       — Йоланда, ну, а как же репутация?       — Ох, как вы мне все надоели со своей репутацией! — с укором вздохнула она.       — Милая, но это не моя прихоть, — оправдался Ламберто. — Мы с отцом занимаем слишком высокие должности при дворе. Поэтому скелеты и тайны этого дома от общества надо скрыть. Никто не запрещает этим двоим любить друг друга, но это нельзя выставлять напоказ. Следует потерпеть до окончания траура. Вдова может выйти замуж и во второй раз, и в десятый, но всё должно быть по правилам.       — Мы с ними это обсудим, — пошла на встречу Йоланда. — Мы их уговорим повременить с публичным проявлением своих чувств. Но ни мы, ни твой отец не вправе их разлучать. Любовь всегда в приоритете.       Крыть Ламберто было нечем, и он сдался на милость победителей.

***

      Два года минули как по волшебству. Хотя о волшебстве во дворце Фонтанарес де Арнау старались не думать — чересчур больными оказались эти воспоминания. Данте, избегая прилюдной демонстрации своих магических навыков, скучал по дням, наполненным сказкой. Однако без магии обходиться он не мог и не хотел — тайком ото всех одевался щелчком пальцами или взмахом руки переставлял мебель в комнате. Всё же магия — его сущность. Он колдун и не должен отказываться от своего дара. А вот перстня теперь не было. Данте не расстраивался, но иногда думал: жаль, что он больше не умеет читать мысли.       В последующие годы Данте много размышлял о жизни, вспоминая её радостные и печальные моменты, самые счастливые и самые тяжёлые. Магия всегда приходила к нему на помощь, своеобразно, но… Был бы сейчас он жив без неё? Навряд-ли. Всё же магия — не проклятие, это подарок судьбы. Как и любовь Эстеллы. И он должен научиться принимать себя истинного. Да, это непросто — отличаться от других, но у него есть своё мнение, он никогда не пойдёт за стадом, как покорная овца, а выберет путь, который подскажут ему разум и душа. Надо только научиться жить без оглядки на чужое мнение.       Единственным волшебным артефактом, что остался у Данте, был меч. Не зная, куда его приспособить, он повесил его в спальне как картину, и, глядя на него, изредка ностальгировал. Эстеллу это веселило — порой Данте вёл себя по-дурацки, но его заскоки ей даже нравились.       Хоть Данте и возмущался тем, что светские правила вынуждают Эстеллу разыгрывать убитую горем вдову, ему пришлось смириться — только так дедушка Лусиано согласился закрыть глаза на их отношения. Ночи Данте с Эстеллой проводили вместе, но днём на людях изображали холодную учтивость. Это тихое счастье украдкой тем не менее вытащило Данте из его панциря нелюдимого мизантропа, куда он закрывался с тех пор, как себя помнил.       Но забыть всё оказалось трудно. Данте снились кошмары, и он просыпался в холодном поту, видя себя то в тюрьме среди крыс, то в Жёлтом доме на цепи, то вспоминая страшные пытки, которым подвергали его Салазар и Маурисио. Он не выносил галстуки, банты и украшения на шее — они душили, доводили до гнева и слёз, напоминая о пережитом. Но время текло рекой, его было не удержать, не остановить, и боль мало-помалу притупилась. Кошмары посещали юношу всё реже, уступая место снам иного характера: нежным грёзам о парящих в облаках лошадях да туманных замках, плавающих среди огромных, как арбузы, звёзд.       Эстелла была ласкова и внимательна к Данте, выслушивая его страхи, беды и жалобы, которые ночами он шептал ей на ухо. Она целовала его, расчёсывала ему волосы, убеждая, — всё будет хорошо. Главное — они есть друг у друга. И её звонкий голос, прикосновения, улыбка медленно, но верно излечивали его душу, действуя как целительный бальзам. Раны затягивались, сначала грубо, рубцами, изредка побаливая, но постепенно рубцы рассасывались и Данте уже не вздрагивал от громких выкриков, не путал даты, имена, события и даже перестал бояться зеркал. Отражение там снова появилось, а Салазар не подавал признаков жизни, и Данте, в конце концов, прекратил ожидать новой катастрофы. Он учился быть счастливым, улыбаться, общаться с людьми и видеть в них что-то хорошее. Эстелла обучала его манерам: как одеваться, как говорить, как вести себя за столом. Однажды Данте сломал её оковы, постулаты, заложенные обществом и церковью, вбитые с детства; вытащил то, что пряталось в её душе. Научил быть собой. А теперь Эстелла хотела ввести Данте в ту жизнь, к которой привыкла с рождения.       Конечно, Ламберто и Лусиано уже натаскали юношу по части манер и поведения, но их смысла он не уловил. Данте играл в аристократа, следуя правилам, которые ему диктовали, играл умело, но мыслями был далеко. И Эстелла пыталась объяснить ему вещи, свойственные и ей, привнести некий лоск, чтобы любой жест или слово Данте выглядели не маской, а частью его характера, его сутью. Делала она это не столько для самого Данте, сколько для себя. Как и в её возлюбленном, в Эстелле жило тщеславие, проявляясь временами. Когда закончится траур, она выйдет с Данте в свет, представив его как жениха. И она хочет, чтобы сплетники умерли от зависти. Утереть бы носы всяким Мендисабалям!       Последние всё таили обиду на несостоявшуюся родню, и Лусиано был вынужден продать акции Национального банка. Но напоследок отомстил, найдя крайне вредного покупателя — герцога Григорио Эдельмейса, очень богатого старикашку, въедливого, как комар. Теперь, стоило акционерам банка созвать собрание, как на него являлся Эдельмейс и доводил до ручки всех: то ему не нравился зал заседаний и он требовал перекрасить стены в другой цвет; то его не устраивала форма стола и он возмущался, почему тот круглый, а не овальный, да и ножки — где это видано! — не деревянные, а кованые. Потом Эдельмейс стал верещать, что акционеры хотят его отравить, и, когда ему подносили чай или кофе, заставлял кого-нибудь сделать глоток из его чашки. А если ему не нравился чей-то взгляд, он закатывал скандал прямо в банке, раскидывая мебель пинками.       Браулио Мендисабаль нервно общипывал свои бакенбарды, мечтая избавиться от этой напасти, но сеньор Эдельмейс уходить из Национального банка не собирался, чувствуя себя великолепно среди людей, которых он жутко бесил. А Лусиано только руки потирал — Эдельмейс, хоть и был невыносим, но заплатил за акции щедро.       Эстелла же, обретя личное счастье, стала и к людям относиться мягче и, в конце концов, помирилась с бабушкой, от которой получала новости из Ферре де Кастильо. Новостей этих было немного, но адресная контора под названием «Берта» работала без сбоев. Послания её скрашивали однообразное существование Эстеллы — из-за траура она выпала из жизни: теперь не было ни балов, ни театров, ни её знаменитых пятниц. Девушка смертельно скучала, вынужденная разыгрывать безутешную вдову. Отвлекали её лишь салон моды, любовь Данте и бабушкины письма, длина которых частенько превышала все допустимые пределы.       А Берта писала и писала, выуживая подробности из жизни соседей, мелочи, глупости, сплетни. В первый год вдовства Эстеллы в каждом послании бабушка сожалела о кончине Маурисио и спрашивала, не превратил ли «злодей Данте» Эстеллу в жабу? Сначала девушку это угнетало, но потом стало веселить. Никогда люди разных поколений друг друга не поймут, и лучше пропускать это мимо ушей — нервы целее будут.       Но, кроме брюзжания, Берта иногда выдавала и любопытную информацию о событиях в городе. Например, Эстеллу позабавила судьба дам из Комитета Милосердия, с которыми она сталкивалась в страшные дни эпидемии в Ферре де Кастильо. Прыская со смеху, она вычитала из письма, куда Берта приложила ещё и газетную вырезку, о бракосочетании Ноэля Марвилья, сына сеньоры Констансы Марвилья — женщины, похожей на шкаф, — с сеньорой Апполинарией Веласкес-Гретто, бывшим казначеем Комитета Нравственности — старушенцией девяносто трёх лет от роду, морщинистой, как шарпей. Апполинария была богатой чёрной вдовой со стажем — похоронила шестерых мужей. И теперь мать жениха, пребывая в ужасе от невесты, отказывалась не только видеть сына и сноху, но и грозилась уйти в монастырь, если бывшая подруга не околеет в ближайшее время.       Как готовит Клэр, служанка сеньора Альдо, Берте давно не нравилось, и она с превеликим удовольствием взяла к себе Лупиту. Сын Лупиты Дуду, которого Эстелла помнила ещё мальчишкой, вымахал в здоровенного детину и подался на Гаити, где в 1803 году отменили рабство. Теперь наравне с белыми он торговал экзотическими фруктами и свободно гулял по улицам, раскланиваясь со всеми и откликаясь на имя «сеньор Эдуардо». Лупита своим сыном несказанно гордилась, рассказывая о нём каждому встречному.       Урсула и Альфредо нынче служили в доме у латифундиста Ариосто де Ридо — владельца эстансии «Фелиса», зелёных виноградников и обширных плантаций, где росло какао. Толпы батраков работали там не покладая рук, ног и спин, а Урсула целыми днями готовила им еду, перестилала кровати в хозяйском доме, мыла окна и полы. Альфредо ходил за скотиной и водил дружбу с местными конюхами да пастухами.       Эстелла была рада, что у слуг, к которым она привыкла с детства, всё хорошо. «А лучше-то им и не надо, — писала бабушка. — Я ж поначалу удивлялась и спрашивала: «А не желаете ли прикупить домик, завести своё хозяйство да жить припеваючи?». Даже помочь им хотела. Так они ни в какую! Урсула аж взвыла: «Как жеж это я без хозяев-то буду одна одинёшенька, да я ж помру! За что это вы меня так не любите, что хотите мне такой несчастной судьбы?». Я так и села. А потом и дошло до меня — мозги у них рабские, не могут они жить иначе. Свобода для них — это самое страшное. Они считают, раз родились чёрными, такова их участь — быть прислугой у белых. Есть, конечно, и те негры, что мечтают о свободе, а эти, не. Глухой номер! Так что они по-своему счастливы. В общем, ихи дела это, пускай живут, как им нравится».       Также Берта рассказала: с подачи доктора Дельгадо и аптекаря сеньора Сантоса она организовала «Дом Милосердия» в помещении, бывшим когда-то ветеринарной клиникой Эстеллы. Там она раздавала еду бездомным, бродягам и калекам. Со всем справляться Берте помогали Лупита, Чола, Бия — служанка доктора Дельгадо, Ханна — немая служанка Амарилис, и жена аптекаря, травница Анхелина. А также Пепе и Марсия — отпрыски Мисолины. Ухаживая за кем-то, дети учились доброте — так считала Берта.       В последнее время Эстелла обнаружила в себе ещё одну скверную черту характера — злорадство. Похоже, она нахваталась этого от Данте — тот обожал, когда кому-то из ненавистных ему людей было плохо. От злорадства он хмелел, как от алкоголя, становился весёлым, шутил и сверкал глазами. Эстелла за собой тоже замечала подобное, например, раньше она радовалась, когда страдала Мисолина, хотя это не было чем-то патологическим. Но однажды Эстелла удивилась тому, какая она стала жёсткая.       «Да это ж ведь хуже любой эпидемии, — жаловалась бабушка в очередном письме. — Представь себе, сеньор Алехандро Фрейтас — наш изобретательный алькальд, чтоб ему… придумал очередную ересь. Сначала велел он установить на могилах у Мисолины и Роксаны две здоровенных статуи размером с меня, так что там и не подойти теперь. А недавно что было, что было! Настучал он епископу на падре Антонио. Приехала в город проверка, давай всех горожан опрашивать, дескать, каков падре Антонио и не дурно ли влияет он на паству. Некоторые-то, понятно, боялись чушь молоть и обижать священника. Какой бы он ни был, а он представитель церкви, человек уважаемый, избранный Богом. Чего на него наговаривать-то? Ан нет, появились и наглецы да безбожники, которые взяли да падре нашего прямо на потроха и разобрали. Дескать, и такой он, и сякой, и толку нету от него, на виселицу всех отправляет, из-за него люди и в церковь бояться ходить — как начнёт запугивать адом да Сатаной, страху нагоняет. А я считаю, что и правильно он делает, а то вольнодумцев развелось, хоть кашу из них вари. В общем, гусь этот, наш алькальд, добился того, что падре Антонио понизили до деревенского священника и сослали его, беднягу, в какое-то захолустье, где, говорят, одни овцы да козы, а люди всё равно что обезьяны. Нам хотели привезти священника из «Лас Бестиас», падре Хасинто, а тот тоже оказался со скелетом — кучу лет всех отпевал да венчал, а вышло, что и права на это не имел, ибо сан отобрали у него давным-давно. Так что на днях нам нового священника прислали — падре Хулио. И теперь у нас мессы да проповеди — это самое популярное городское мероприятие. Девицы туда толпами ходят, повлюблялись в этого падре аж искры летят. Он же молоденький да хорошенький. Весь город теперь только падре Хулио и обсуждает. Во напасть-то, хуже любой чумы! Так ты представь, моя дорогая, чего сеньор Альдо тут на днях вытворил: повадился на все мессы со мной ходить. Одну, говорит, не пущу. Боится, что я тоже влюблюсь в падре Хулио, индюк старый! Песок уж сыпется, а он туда же».       Получив от Берты эту забавную новость, Эстелла с Данте злорадно хохотали, катаясь по кровати и задирая ноги кверху. И не в силах были остановиться.       — Данте, ну так нельзя, — еле выговорила Эстелла, утирая слёзы. — Грешно смеяться над священнослужителем. Это жестоко!       — Жестоко? — Данте застонал, держась руками за живот. — А когда этот «святой» приказывал меня пытать и подвёл под эшафот, было не жестоко? Пусть в аду сгорит! А я ещё полюбуюсь на это зрелище. Подумаешь, в глушь сослали. Мало ему!       Эстелле возразить было нечего, и она промолчала. Может, Данте и прав, но иногда девушку грызло желание быть хорошей, как её учили в детстве. Хотя рядом с Данте это проблематично. Не может же она разорваться! Так что придётся забыть о честолюбивых мечтах стать доброй и всепрощающей, не выйдет ничего.       В отличие от возлюбленной, Данте письмо из Ферре де Кастильо получил только единожды — от Гаспара, который рассказал, что сеньор Нестор, хозяин гостиницы «Маска», женился на мисс Нэлл — хозяйке борделя. Теперь мисс Нэлл заправляет в гостинице, а «Фламинго» перешёл в руки проститутки по имени Томаса. В Дом Терпимости ушла и Табита, которой захотелось красивой жизни в Верхнем городе. Но тамошним девочкам нынче совсем несладко — по указу алькальда в район Богемы с еженедельными проверками наведывается комиссар жандармерии Фредерико Конте. Также Гаспар сообщил, что он подумывает обвенчаться со своей новой соседкой Эленой, одинокой вдовой, недавно приехавшей в «Лас Бестиас». Он пообещал пригласить Данте и Эстеллу на свадьбу и рассказал, что Адела, благодаря влиянию и заботе Элены, стала гораздо спокойнее, чем прежде. На Данте это не произвело впечатления — он так и не простил Гаспару Жёлтого дома.       Ничто отныне не омрачало их уютного мирка, скрытого за стенами, обитыми алым бархатом. Единственное, что печалило Эстеллу по-настоящему, — воспоминания о Кларисе. Та не подавала признаков жизни. Возможно, она действительно погибла там, в подземелье. Но Эстелла не могла смириться с её вероломством, из-за которого Данте чуть не лишился жизни. От обиды она даже выбросила медальон, однажды подаренный ей Кларисой, — швырнула его в городской фонтан, проезжая мимо на Жемчужине. Эту женщину она не простит никогда!