Война сердец

      «Рио де ла Плата — вице-королевство, что давно размыто водами Атлантики. Океаны его легенд и сказок пустили корни в тысячелетия. Правда и вымысел, любовь и ненависть, пойманные сетью времени, уже заросли мхом. Но одна история сохранилась. Она написана для моих потомков на вечных страницах Книги Прошлого. LSFDA».       Полуденное солнце раскалило землю так, что она превратилась в огненный шар. Мука для пилигрима — ступать по горящим углям. Но облака в лазурных небесах да силуэты на горизонте давали надежду: оазис есть. Там, в зелени сельвы, притаился городок Ферре де Кастильо.       Дома с флюгерами, помпезными ставнями и коваными изгородями рисовали его. По вымощенным булыжниками мостовым чинно двигались экипажи и кареты, занятые дамами в шляпках и панье и кавалерами с карманными часами и тростями. А поодаль сияла куполами церковь.       На Бульваре Конституции, что в центре, расположился воистину королевский дворец — дом его Сиятельства графа Алсидеса Альтанеро, местного алькальда.       Каменный мост с деревянными перилами, нежданно хлипкими, делил городок на Верхний и Нижний. Последний огибал другую сторону реки. Его хаотично выстроенные хижины перемежались с сельвой и бескрайними пампасами. Там жили батраки и крестьяне. А дальше, за горизонт, раскинулись пастбища и эстансии — собственность богатых плебеев.       Городскую окраину-пустошь — бельмо на глазу аристократии — занимал ветхий дом. Треснутая штукатурка, кривые окна и дверь подчёркивали его нежилой облик. Но вечерами в нём горел свет.       Жители, страшась призраков, обходили лачугу за много миль. А некто любопытный обнаружил там дряхлого старца. Борода доставала ему до пояса, глубокие морщины намекали на возраст в сотню лет.       Стоило пилигриму наведаться за стаканчиком женевера в трактир «Башмак», его тотчас предостерегали: разговаривать с дедом — чревато, ибо обладает он могучей волшебной силой. Горожане боялись старца, величая его Брухо — колдун.       Год 1776. Август.       Жара с наступлением сумерек спала и бархат тьмы укрыл город. В небесах, одна за другой, выросли звёзды, крупные, как яблоки. В этот час прохожих было мало. Только экипажи и кареты, гонимые лихими кучерами, сновали по центральной улице.       С моста бегом сошла женщина в тёмно-бордовом платье, увитом золотым шнуром. На голове — крохотная шляпка-треуголка; лицо скрыто вуалью. Взволнованная, она мчалась, тарабаня каблучками, будто преследуемая Дьяволом. Покинув мост, села в экипаж и исчезла.       Обычно тихую реку взбудоражил поток волн. Растревоженные им рыбёшки выпрыгнули фонтаном. А со дна выплыла девушка. Хватаясь за кустарники, доползла она до берега Нижнего города. Её простое серое платье было вымазано илом; на длинных, цвета огня, локонах висели водоросли.       Брела и брела она в никуда, пока не наткнулась на дом-призрак — городскую страшилку. Приметив сияние, постучала в дверь. Никто не откликнулся, и она забарабанила сильнее. Очаг света, дрогнув, стал перемещаться. Кособокая дверка скрипнула. Засов щёлкнул. На пороге вырос древний-древний старец с бородищей. В одной руке он держал фонарь, во второй — длинный посох.       — Эт кто это? — буркнул он глухо.       — Простите… не могли бы вы… меня впустить… переночевать? — прошептала гостья.       Старик медлил. Подняв фонарь, он осветил незнакомку. Разглядел красивое юное лицо. Но девушка вдруг позеленела. Пошатнувшись, ойкнула и упала навзничь.       — Этого мне только и не хватало, — проворчал дед. — Эй, чего это с тобой?! А ну-ка, вставай!       Но девушка не двигалась, и старец жестом поднял в воздух её тело. Совершая манипуляции рукой, он загнал его в дом. И дверь растворилась в стене.       Длинный коридор, выгибаясь анакондой, уходил в бесконечность. По стенам его плавали двери, что ежечасно меняли своё расположение. Коридор впадал в гостиную с мириадами канделябров и зеркал — они шипели и скрипели на все голоса. В центре располагались софа и кресла на кованых ножках. А в углу примостилась жаровня, где, булькая, подпрыгивал чугунный котёл. На красном ковре-шкуре нежилась чёрная кошка.       Уложив гостью на софу, дед стремительно помолодел — обернулся в молодого мужчину с раскосыми чёрными глазами. Пальцы его украшали перстни. Один из них, с гигантским изумрудом, сверкал ярче луны.       Отбросив посох, колдун подошёл к хрустальному стеллажу. Тот был загромождён флаконами и сосудами: изогнутыми и перекошенными на бок; тончайшими, куда не пролезала и игла; широкими и пузатыми, как цветочные горшки; и мизерными — их еле-еле захватывали пальцами. Хозяин дома извлёк с полки аметистовый фиал. Откупорив пробку, высыпал содержимое (пыльцу фей) себе в ладонь.       Когда волшебник развеял мерцающую пыльцу, кожа гостьи подёрнулась зелёным. И девушка открыла глаза. Раз — колдун одряхлел за секунду. Два — мебель и артефакты исчезли; остались печь в углу, просевшая софа и сучковатый стол (вокруг него сгрудились деревянные лавки). На соломе потягивалась исхудалая чёрная кошка.       — Где я? — гостья смотрела на деда как мышь, которую выгнали из норки.       — В доме моём, — прошамкал тот.       — Простите, что вас стеснила… — вздохнула она. — Но это был единственный дом, что повстречался мне по дороге.       — Значит, важный ты гость. Дом этот абы кого не впускает. Оставайся, чего уж теперича, ночь на дворе. Но завтра утром те придётся сказать, кто ты и какого дьявола притащилась в эдакую темень в Нижний город. Видать же, что ты не здешняя. Ты и есть небось хочешь?       Гостья молча кивнула. Пошарив в печи, дед извлёк пригоревший котелок с чем-то съестным.       — На, поешь, — водрузив его на стол, плюхнул рядом ложку и краюшку хлеба. — Лопай и валяй-ка спать. И я пойду посплю тож.       Взяв посох, маг ушёл. Покинул комнату, и дверь за ним исчезла. Гостья так и обомлела. А, открыв котелок, и вовсе напугалась — пошёл из него синий пар. И стол заполонили разносолы. Здесь были и цыплячьи ножки, и вяленая рыба, и ростбиф, и ванильный кекс, и графины с клубничным и ежевичным соком, и яблоки, у коих левый бок был красным, а правый — жёлтым. Девушка недоверчиво смотрела на яства, но голод победил, и она накинулась на еду.       Год 1777. Май.       Время текло рекой, и дни утопали в её омуте, как камешки, брошенные юным озорником. Минуло одиннадцать месяцев со дня, когда в жилище мага поселилась Йоланда.       Рассказала девушка мало: она из Верхнего города; отец её — барон и вхож в дома аристократии, но её хотели убить, столкнув с моста. Она уверяла, что не бродяжка и не преступница. Колдуну этого хватило — он и не ждал откровенности. Оставив незнакомку у себя, не удивился, когда через семь месяцев она родила сына Данте.       Магия и завораживала, и пугала Йоланду. Но скоро она привыкла, что из софы выпархивали летучие мыши, а камин (от возмущения, что в него не доложили угля) оборачивался в ящерицу и убегал.       День, что разбил монотонность жизни Брухо и Йоланды, начался спокойно. Качая колыбель, девушка напевала песенку. Её огненные волосы кольцами спускались на плечи, а небесные глаза ласково смотрели на младенца — его редкая для субтропиков фарфоровая кожа контрастировала с чёрными волосами и глазами-сапфирами, хищно раскосыми.       Отвлёк Йоланду громкий хлопок — явился Брухо. Выйдя в гостиную, она увидела: маг не в духе — пнул софу и запустил посохом в кошку.       — Что случилось?       — Это, как бишь его… уведомление о сносе моего дома, во! — «обрадовал» колдун, размахивая конвертом с сургучной печатью. — Завтра ужо. Вот счастье-то привалило!       — Сносе дома? Зачем?       — А он, видите ли, им мешает. Он, видите ли, портит вид города. Они собираются меня снести и искать тут эти, как их, золотые рудники. Хотят ещё больше разбогатеть. Мало им, что они весь бюджет в карман сложили. Ищут чем ещё поживиться. Инквизитора на них нет! — Брухо помахал кулаком. — Этот, их прихвостень, графский секретарь, сюда ж приходил. Не побоялся, что его тута призраки утащат. Предлагал деньжищи во-о-от такие, — маг растопырил руки, словно обхватывая мешок с деньгами. — Да ничего у них не выйдет. НИ-ЧЕ-ГО! Запомни, девочка. В этом доме действуют сильнейшие магические чары. Кто попытается сравнять его с землёй, пожалеет. Знаешь, чего с ним стало-то?       — С кем?       — С тем, кто приходил. Помер. Угодил под лошадь. Прям со всеми своими деньжонками. Как вышел отсюдова, так и свалился под лошадиные копыта. Дублоны и эскудо по всей улице тогда раскатились. Во был праздник народу! — зловеще хохоча, дед вытер пальцы, испачканные сургучом, об бороду. — Я сюда никого не пущу, так и знай. Встану на пороге и не пущу. А ежели хотят сносить дом, пущай сносят вместе со мной. Вот так вот! — кряхтя, дед прошёл через стену (дверь опять убежала).       В панике схватив конверт, Йоланда остановила взгляд на гербе его Сиятельства графа Алсидеса Альтанеро — золотом лемуре.       — А если они узнали, что я здесь? И поэтому решили снести дом… Ох, боже мой, надо было бежать из города! Может, ещё не поздно? Да, ещё не поздно!       Йоланда рванула в спальню. Пока Данте мерно сопел в колыбельке, она вытащила из сундука мешок и запихнула туда пелёнки, гребень, несколько платьев. Связав концы узелка, затолкала его под кровать — уйти решила ночью.       Ужин прошёл в молчании. Котелок на сей раз наколдовал жареного поросёнка, гроздья винограда, румяные булочки с повидлом, клубничный сок и сметанный торт с мармеладом. Брухо злобно ковырял поросёнка вилкой, Йоланда старалась быть естественной.       В десять часов старик отправился спать, а девушка нервно ходила по гостиной — не решалась уйти.       — Хочешь сбежать, беги сейчас, — раздался низкий голос.       Вздрогнув, Йоланда обернулась, ища источник звуков. Но увидела в кресле только чёрную кошку.       — Это ты со мной говорила? — спросила она кошку.       — Я, — согласилась та.       Кошка смотрела не мигая, и глаза её, ярко-жёлтые лимоны, хищно сияли.       — Ты настоящая кошка или галлюцинация? — спросила Йоланда.       — Я кошка, — ухмыльнулась собеседница. — Волшебная.       — А почему ты раньше молчала?       — Не было повода для беседы.       — И откуда ты знаешь, что я хочу уйти?       — Хм, я магесса и вижу то, чего не замечают люди, — кошка улыбнулась по-человечески широко. — Собралась уходить, так поторопись.       — Почему?       — Тебе угрожает опасность, потому что ты — не маг. Единственная из обитателей этого дома.       — И мой сын не маг, — робко возразила Йоланда.       — Я бы не стала утверждать, — кошка лениво потянулась. — Впрочем, я тебя предупредила. Хочешь уйти, иди сейчас. Но без ребёнка. С ним дом тебя не выпустит.       — Но я не могу бросить сына!       — Какая ты глупая, — скептически заметила кошка. — Тебе не жаль тащить младенца неизвестно куда, но жаль оставить его в тепле и уюте. Этот дом находится под защитой очень древней и сложной магии. Любой человек, наделённый хоть каплей волшебства, будучи здесь, станет неуязвим. Оставь Данте и иди куда хочешь, — взмахнув хвостом, кошка сиганула на пол. Миг — и исчезла в стене.       Проигнорировав кошку, Йоланда вернулась в спальню. Покормила Данте и закутала в одеяльце — на уголке его было вышито имя мальчика.       И тут — БАБАХ! Громкий треск разрезал тишину дома. Йоланда со страху решила, что обвалилась крыша. Уложив Данте в колыбель, она шмыгнула в гостиную да так и обомлела — кругом полыхал огонь.       Йоланда оглянулась, ища сосуд для воды. Схватив с полки тяжёлый графин, рванула на улицу. Не тут-то было — входная дверь, нагло пройдя мимо, сиганула в камин и там исчезла, оставив Йоланду с раскрытым ртом. А огонь уже перекинулся на мебель.       В отчаянии Йоланда побежала искать Брухо. Он маг и должен что-то сделать! Но дом мешал ей и в этом — двери отсутствовали везде, куда бы она не поворачивалась.       — Помогите! На помощь! Горим!!! Мы горим!!! — в ужасе пищала девушка.       Вспомнив о Данте, она сообразила: единственный шанс на спасение — вылезти с ребёнком в окно. В спальню она вернулась легко. И дверь там была. И ни дыма, ни огня не было. Но Данте пропал. Зато у колыбели лежала огромная золотистая каскавела.       Йоланда вжалась в стену. В голову закралась мысль: эта тварь убила Данте. Но тогда бы остался труп. А он отсутствовал, как и следы крови. Младенец попросту исчез.       По щекам девушки потекли слёзы. Но собрав в кулак всё мужество, на ватных ногах она дошла до окна. Схватилась за ручку — та рассыпалась в ладони. А змея вдруг заговорила по-человечески:       — Зря-я стара-а-ешь-шь-ся. Дом т-т-тебя не вы-ы-ыпус-с-тит.       — Кто ты? — Йоланда дрожала, как листок на ветру. — Откуда ты взялась?       Стукнув об пол трещоткой, каскавела обратилась в чёрную кошку.       — Дом защищает только магов. Тебя — нет, — жёлтые глаза сверкнули.       — Где Данте?       — В надёжном месте. Моему хозяину он ещё пригодится. А ты — пройденный этап. Чао! — махнув хвостом, кошка опять стала змеёй и уползла за дверь.       Йоланда бросилась за ней, но, когда змеиный хвост миновал порог, дверь испарилась. Как и окно. Девушка осталась заложницей комнаты. Напрасно она кричала и била в стену — никто не пришёл на помощь.       Упав духом, Йоланда легла на пол. Вот и конец ей. Она сгорит тут заживо. Комната скоро наполнилась дымом. Он ел глаза, вызывая слёзы и удушье.       «Хоть бы я умерла раньше, чем сюда придёт огонь», — это была последняя мысль Йоланды. Вдохнув ядовитую гарь, провалилась она во тьму.       Языки огня ласкали колдуна, что стоял в центре гостиной. На плече его — кошка, сияя глазами-лимонами, шипела на младенца в руках хозяина. А последний пальцем начертил в воздухе фигуру. И пламя посинело. Маг уложил ребёнка на пол, в эпицентр огня. Тот расплакался, фарфоровое личико заалело, словно красный шёлк, брошенный на постель короля. Но пламя не обжигало Данте, оберегая его, как птица оберегает своё яйцо.       Стянув с руки перстень (серебряный, с зелёным изумрудом) и нанизав на шнурок, старец повесил его Данте на шею. Пых! Вспышка — огонь позеленел. Маг уложил руку на лоб младенца. Тот замолчал, широко распахнутыми глазами наблюдая, как искрится аура вокруг волшебника, а от его пальца в голову Данте льётся свет.       Продолжалось колдовство недолго. Закончив, старец щёлкнул пальцами — из воздуха материализовался сучковатый посох. Дед ударил им трижды. Раз — пол под ногами разъехался. Два — треск. Маг, кошка и дом (все, кроме младенца) ушли в землю. Три — расщелина сомкнулась.       Поодаль кучковались люди — жители городка. Они пришли глазеть на пожар и рты разинули от удивления.       — Все это видали? — спросил лысый толстячок.       — Они ушли под землю, — седовласая женщина перекрестилась. — И следов не осталось. Только младенец.       — Этот ребёнок, ясно дело, проклят. Всё, что связано с этим домом, — опасно. Не удивлюсь, если это сам Дьявол явился в облике младенца, — заявил высокий бородач писклявым голоском. — Он не сгорел при пожаре. Все исчезли, а он живой и здоровый.       — Надо убить выродка, а то беду на город накличет, — процедила гадкая старуха в чепце.       Люди одобрительно заголосили, но идти за «проклятым» ребёнком боялись.       — Ладно уж, я пойду, — сдался писклявый. — Пусть он Дьявол, но это лишь младенец. Шею свернём да и всё.       Не ожидая подвоха, Данте разглядывал ночное небо. Там сияли звёзды, а яркий месяц напоминал пышущий жаром, аппетитный рогалик с повидлом. Морщась, как от вида жабы, писклявый поднял мальчика с земли.       — Он на человеческого детёныша и не похож, — лысый скорчил брезгливую рожу. — Смотрите, глаза как у кошки, — косые, и сам весь бледный аки утопленник. У нас и нет таких, от кого могло это родиться. Явно Дьявол.       — И чего с ним делать? — спросила женщина, похожая на рыбу.       — Кинем в речку да и всё! — отозвалась старуха.       Почувствовав недоброжелательность, Данте, хныча, замахал ручонками.       — Чёртово отродье! — выругался писклявый, едва не уронив младенца. — Пошлите скорей к реке! Мало ли чего ожидать от этого существа.       — Стойте! — разнёсся вдруг крик, — в толпу ворвался мужчина, одетый в залатанную куртку и грязные штаны. Он подтаскивал ногу, но двигался быстро. — Стойте, кому говорю! Я возьму ребёнка себе!