***
На Бульваре Конституции, что в центре города, высился белоснежный дворец. Палисандры, жакаранды, акации и сикоморы, цветники роз и орхидей, искусственный водоём, где жили лебеди, заполнили роскошный сад — причудливый мирок аристократии. Владел дворцом его Сиятельство граф Алсидес Альтанеро — алькальд Ферре де Кастильо. В гостиной, на канапе зелёного бархата, сидела дама, затянутая в тугой корсет. Её грудь так возвышалась над декольте, что, казалось: женщина вот-вот лопнет. Проседь — нити серебра в волосах, собранных в причёску-башню, которую венчала атласная роза, выдавали её почтенный возраст. Одетая в лиловое платье с меховой оторочкой, она держала на коленях трёхцветную болонку. Шерсть собачки украшали бантики, а лапы — кружевные манжеты. Дама читала книгу — французский роман о похождениях куртизанки мадемуазель А. Когда собачка, оголодав, сжевала кусок веера, дама отложила книгу. Позвонила в колокольчик — ноль ответа. — Урсула! Урсула! — зычно крикнула хозяйка. Служанка явилась минут через пять. Медленно-медленно вползла в гостиную, явно подчёркивая: ей лень. Это была высокая негритянка, одетая в серое домотканое платье, белый передник и чепец. — Слушаю вас, сеньора Берта. — Не сеньора, а мадам! — исправила та. — Сейчас в моде всё французское. Принеси-ка мне мате! — Да, мадам. — Нет, стой! Лучше чай. С французскими булочками. Мате пьют лишь простолюдины. — Да, мадам. — И принеси Гортензии её любимых колбасок! — крикнула Берта вдогонку. — Бедняжка с голодухи съела мой веер. Два часа без еды, так и ноги протянешь! — Всё звонит в свой колокольчик, ещё бы в церковный колокол позвонила, — ворчала Урсула, идя по коридору, где находились спальни прислуги и кладовые. — Собака у ней жрёт деликатесы, а для человека и плошки с похлёбкой не допросишься. Простолюдины у ней все! А сама-то она хто? Графиня… мадам! Сказала б я ей, хто она есть. Когда-нибудь скажу, доведёт она меня, я ей всё выскажу! Ну ничего, ничего, Боженька всё видит. Пока Берта ждала чай, успела поссориться с Гортензией (та разгрызла рукоять веера) и повздыхать о тяжёлой доле аристократов. Столько традиций надо соблюдать. И нисколечко нельзя подурачиться. Умрёшь со скуки! А титул графини обязывает быть нудной до неприличия. На лестнице раздались шаги. — Бонжур, маман! Вы ранняя пташка сегодня, — яркий блондин в рединготе цвета какао спорхнул вниз. — Доброе утро, Эстебан, мой дорогой, — мать жеманно подставила руку для поцелуев. — О-ля-ля, вам так идёт лиловый! А как поживает Гортензия? — отвесив поклон, Эстебан клюнул даму в запястье. — Великолепно! Но сегодня она несносна, — покачала головой Берта, когда Гортензия содрала с уха бант. — Ну вот, полюбуйтесь! Испортила причёску! Эстебан, опять вы носитесь с этой лошадью? Однажды расшибётесь! — Ах, маман, прошу вас, не начинайте! Я не Блас и отлично езжу верхом. Я собираюсь в Ратушу. Прибыл рехидор и городской Совет Кабильдо должен принять решение о сносе дома с призраками. Того, что на окраине. Отец с графом де Фьабле намерены искать в том месте золотые рудники. Развалюха эта им поперёк горла, а хозяин не желает съезжать. Теперь они хотят сломать дом без его согласия. — Впервые об этом слышу, — пожала плечами Берта. — Не женское это дело — думать о золотых рудниках. — Ох, ну в каких облаках вы витаете? Отец только об этом и говорит! Он помешался на этих рудниках. А вы впервые слышите. Сегодня он оставил дома важные бумаги. Забыл в столовой, читая во время трапезы. Служанка нашла и отдала мне. Вот я и еду прогуляться и заодно отвезти документы. Увидимся! Оревуар! — походкой танцмейстера Эстебан пересёк гостиную и исчез в дверях. Гортензия жевала мех на хозяйском платье, когда, наконец, вернулась Урсула — с подносом колбасок, французских булочек и чашкой чая. Тут, с визгом раненного буйвола, с лестницы скатился мужчина. Нелепо одетый в сорочку с жабо, панталоны, красные туфли без задников и ночной колпак, он таращил светло-карие глаза и, глотая букву «р», вопил: — Катастгрофа!!! Катастгрофа!!! — Бласито, сыночек, в чём дело? Вам приснился дурной сон, мой мальчик? — Берта встала с канапе. Внешне «мальчику» было глубоко за двадцать, но вёл он себя, как младенец, потерявший соску. Урсула вышла, корча рожу хозяевам в спины. — Мама, катастгрофа — мою жену похитили! — голосил Бласито, натягивая колпак на глаза. — Как похитили? — Вот так! Я пгроснулся, а её нет! — Тоже мне, реликвия нашлась! Поди где-то в доме. В библиотеке или в саду. Или в оранжерее, болтает со своим невоспитанным попугаем. Ищите лучше, — поджала губы Берта. — Да? — слабо пролепетал Бласито. — А вдгруг она заблудилась в доме? Сидит и плачет где-то, бедная моя жёнушка, она такая ргранимая! Пойду искать. Шлёпая туфлями по пяткам, он убежал в другую часть дворца, оставив Берту изливать нелюбовь к невестке Гортензии, что таскала колбаски по паркету.***
Сладко зевнув, Роксана потянулась на кровати. Солнце уже стояло над горизонтом, и она удивилась: почему Урсула её не будит? Сменив позу, уткнулась взглядом в полосатое кресло. Комната была тесновата и не походила на роскошную спальню дворца Альтанеро ни капли. Где это она? Девушка резко села. Огляделась — кресло, кровать, ветхая тумба, деревянный стул и комод с облупившимся покрытием. Рядом, спрятав лицо в подушку, сопел Гаспар. Роксана в ужасе сползла с кровати. Начала перебирать одежду, разбросанную по полу. Мужская сорочка, ещё одна, бриджи, панталоны с бахромой… Почему столько мужской одежды? Ах, да, она вчера нарядилась в гаучо! Гаспар не шевелился, и она не стала его трогать. Оделась молниеносно. Убрав волосы под шляпу, закрыла лицо паньюэло. Нежно погладила возлюбленного по шевелюре и выпорхнула в дверь. Вскоре девушка уже скакала по булыжникам мостовой. Мысли, одна бредовее другой, крутились в мозгу. Что же наврать? Чем объяснить своё отсутствие? У дворца Альтанеро Роксана спешилась. Агат, на которой она приехала, — кобыла чёрной масти — была подарком Бласа. Роксана загнала её в стойло, приметив: в графской конюшне отсутствует серый Кристалл — любимый конь Эстебана, её деверя. Трепеща она металась по деннику, но тут — ох — выросла смуглая фигура в белом переднике. — Сеньора Роксана, это вы? — Урсула, ты меня напугала! — Чего вы тута делаете, сеньора? Да ещё в мужицком наряде! Там ваш муженёк голосит уж битый час. Уверяет, что вас кто-то похитил. А я пришла вот кучера нашего искать. Сеньор Блас собрался на ваши поиски. — Урсула, заткнись и слушай! — тоном инфанты велела Роксана. — Сейчас ты войдёшь в дом, заберёшь из спальни амазонку, туфли и шляпу и принесёшь мне. И чтоб никто не видел. Поняла? — Да, сеньора. — Давай, шевелись, черномазая! — крикнула Роксана, демонстрируя изящный хлыст, коим стегала лошадь. Урсула, подобрав юбки, ретировалась, только башмаки засверкали. Роксана перевела дух. Если дело выгорит, она пойдёт в церковь и поставит свечку каждому святому. Девушка в нетерпении мерила шагами конюшню. Наконец, услыхала топот — Урсула вернулась. — Давай сюда! — отобрала она у негритянки свою амазонку. — Тебя никто не видел? — Нет, сеньора. В доме шум, как на базаре! Они не заметили, что я туды-сюды бегаю. Ежели вы сейчас не явитесь, ваш муж разобьёт себе голову подсвечником. — Пусть бы разбил, — хихикнула Роксана, снимая один сапог. — Конечно, вам может и хорошо избавиться от эдакого недотёпы… Только вот за лекарем в соседний квартал кому бежать? Урсуле, ясно же, — бухтела служанка. — Заткнись, черномазая! Хватит жаловаться! Судьба всех чёрных — прислуживать белым аристократам. Так было испокон веков. И это не изменится! Ты должна радоваться, что живёшь в красивом доме, а не вкалываешь на какой-нибудь плантации! Немедленно помоги мне одеться! — зло потребовала Роксана. Скоро она была при параде: тёмно-синяя амазонка, расшитая серебром; растрёпанные волосы укрыты шляпкой с эгреткой из двух чёрных перьев. — Отнеси это и спрячь! — отдав Урсуле костюм гаучо, Роксана поспешила к парадной. Но в холле застряла, наслаждаясь воплями: — Мама, я поеду в жандаргрмерию и заявлю о пгропаже моей жены! — Бласито, сынок, успокойтесь, — Берта махала над ним обгрызенным веером. — Я отправила посыльного в Ратушу к вашему папеньке. Ах, ты, боже ж мой, и Эстебан куда-то пропал! — А вдгруг с моей жёнушкой что-то случи-и-илось… — завывал Блас. Гортензия с лаем носилась по гостиной. — Мадемуазель Гортензия, тише! Вы ведёте себя, как невоспитанная крестьянка! — шикнула Берта на собачку. — Сынок, сейчас подадут экипаж, и вы поедете! Где эта служанка? Она что, кучера в соседний город пошла искать? — Мама, а что если Ргрокси… что если Ргрокси… — Блас нервно икнул, — больше к нам не вергрнётся? — Ну-у… что поделаешь? На всё воля Божья. Поплачем и смиримся, как и подобает истинным католикам. Кстати, мне идёт чёрный цвет, — ехидно заявила Берта. — И не надейтесь! — цокая каблучками, Роксана зашла в гостиную. Шесть глаз в немом молчании уставились на неё. — Ргрокси, доргрогая, где ж вы были? — проскрипел Блас, вращая бесцветными глазками. — Какой ужас! — брезгливо Роксана глянула на его панталоны и ночной колпак. — Вы ведёте себя непозволительно! Бегаете по гостиной в ночном колпаке! Устроили мировую трагедию, потому что я на часик отлучилась на прогулку. — На часик? Вас всё утгро не было! — Ну на два часика… Ну хорошо, на три, — дёрнула плечиком Роксана. — Я выгуливала Агат. Она, бедняжка, неделю уже стоит в конюшне! — Вы — замужняя женщина и обязаны нас предупреждать, когда выходите из дома, — отчитала её Берта. — Хорошо, что я не успела посетить модистку и заказать траурный наряд. Но что я скажу мужу? — Какому мужу? — Моему мужу, деточка! Я его вытянула с заседания! Важного, между прочим! И всё по вашей милости! — Берта так распалилась, что забыла о Гортензии. А та уже нацеливалась на туфли Бласа — так соблазнительно они валялись на полу. — Я бы попросила вас не орать, сеньора! — огрызнулась Роксана. — Скажите спасибо, что я вообще с вами разговариваю. И поблагодарите моего отца, который выбил для вас и вашего мужа — несчастных плебеев — титулы графа и графини. Даже фальшивую родословную вам нарисовали, лишь бы муженёк ваш стал алькальдом! А я — дочь герцога, креолка в пяти поколениях, вынуждена жить в убогой провинции и терпеть ваше хамство и никчемность вашего сынка! — Ты знаешь почему, — в ниточку сжала губы Берта. — Не смейте мне тыкать! — Роксану было уже не остановить, так её взбесили упрёки свекрови. — Кичитесь, не кичитесь нынешним титулом, а вы — простолюдинка! Были, есть и будете! Мы с вами из разных миров. Но из меня сделали товар, продали, как лошадь, чтобы заткнуть рты вашей безмозглой семейке! — Твой брат… твой брат — убийца. Он убил моего сына! — лицо Берты позеленело, и она замахала остатками веера. — Ох, боже мой, я не хотела вспоминать это и рушить покой этого дома. У меня вырвалось… — Ах, у вас вырвалось?! Ламберто — маркиз! Слышите, МАРКИЗ!!! Он может именоваться убийцей, только если убил человека титулом выше, чем у него. Но маркиз, на честной дуэли убивший жалкого плебея, никогда, НИКОГДА не может называться убийцей! — Роксана топнула изящным каблучком. — Ошибаетесь! — раздался голос из холла. — Законодательный Манифест Культуры дуэли запретил! И теперь любой человек, герцог ли, маркиз или простолюдин, убивший любого другого человека, должен быть подвергнут смертной казни. В гостиную вошёл рослый мужчина, одетый в голубой камзол, чулки и короткие бриджи, застегивающиеся под коленями. На голове его красовался напудренный парик с косичкой. Это и был хозяин дома — граф Алсидес Альтанеро собственной персоной. — Ваш брат убил моего сына. И радуйтесь, что произошло это до принятия Конституции вице-королевства и до приезда испанского вице-короля. Иначе тело его давным-давно было бы без головы! И Роксана прикусила язык. — Здравствуйте, дорогой мой супруг, — зажеманничала Берта, подставляя мужу щёку для поцелуя. Алсидес лениво её чмокнул. — И в чём дело? Почему, дорогая моя Берта, вашу прелестную головку озарила идея вытащить меня с заседания? Вы отправили посыльного, и я прибежал домой, страшась увидеть трупы и лужи крови. Но вижу лишь очередной скандал. — Это я виноват, отец, — вздохнул Блас. — Я ргрешил, что Ргроксану похитили, а она вергрнулась и говоргрит, что каталась вергхом. — И вы из-за этого меня сорвали?! Да у меня земля под ногами горит! Эти рудники — золотая жила! А если мы не начнём работы немедленно, моя голова и наш дом… — Алсидес осёкся и умолк. С налитыми кровью глазами он подошёл к сыну и отвесил ему такую затрещину, что Блас упал. И прямо на Гортензию, что догрызала одну из его туфель и уже заглядывалась на вторую. Оскорблённая псина щёлкнула зубками, и челюсти её сомкнулись у врага на пальце. — А-а-а, мой палец! — завопил Блас, отшвырнув болонку. Та метнулась в сторону, прижалась к юбке Берты. Закатив глаза, Роксана отправилась на второй этаж — подальше от этой невоспитанной семейки. — Кстати, забыл сказать, невестушка, — добавил граф вслед. — Через неделю у нас бал. Приезжают ваши родственники: герцог и маркиз Фонтанарес де Арнау. Сердце Роксаны затрепетало. Она увидит отца и брата! Ей везёт сегодня. Провела ночь с Гаспаром, надула муженька и свёкров. А скоро бал. Наконец-то развлечение в этом городишке!