Война сердец

      Эстелла в изумлении рот открыла.       — Это твоя птица?       — Угу… — это было всё, что Данте смог выдавить — наткнуться сейчас на Эстеллу он никак не ожидал.       После мессы Данте вернулся в Нижний город, но интуиция удержала его от немедленного отъезда. Долго он сидел на берегу, лакомясь запечённой на костре рыбой. И вдруг Янгус, до этого невозмутимо сидящая на дереве, крича, взмыла в небо и устремилась прочь. Данте — за ней. Он не хотел расставаться с птицей. Бежал и бежал, спотыкаясь о корни и камни и подсвечивая путь руками. И оказался на мосту. А там — Эстелла. Данте протёр глаза.       — Ты откуда здесь?       — Я… хотела тебя увидеть, — честно сказала девочка, покраснев как томат.       Данте и сам был красный, а сердце стучало громко и, казалось, это слышит вся округа. Значит, Янгус привела его сюда намеренно. Данте захотел расцеловать и птицу, и Эстеллу.       — Сейчас так поздно… Как же ты вышла из дома? — вздохнул он.       — Вылезла через балкон по простыням! — радостно выпалила Эстелла.       — Чокнутая… А почему ты раньше не приходила?       — Потому что меня заперли в комнате на неделю.       — Я тебя видел сегодня у церкви.       — И я тебя видела. Мама разрешила выходить только на мессу в её сопровождении. Ни на шаг меня не отпускает. Что с тобой, ты плачешь? — удивилась Эстелла, заметив: по щекам Данте побежали ручейки.       — Нет… да… не знаю, хорошо, что ты пришла. Я думал, ты про меня забыла.       — Нет, не забыла.       Подойдя ближе, Эстелла смахнула с лица Данте прозрачные слёзы.       — Не плачь. Зачем ты плачешь? Ты же мальчик.       Данте совсем обалдел от этих прикосновений, так мало испытал он в жизни ласки. А Эстелла смело взяла его за руку.       — Идём гулять.       — Идём…       И они пошли вдоль берега. Данте освещал путь пальцами, а Янгус летела следом, и только шелест крыльев выдавал её присутствие. Безмерно, невероятно счастливый Данте рассказал подруге о встрече с Янгус, Гаспаром, Клементе и Каролиной, но умолчал о злоключениях в подвале, сочтя — это не для девичьих ушей. Да и признаваться Эстелле, что он жутко боится крыс, не хотелось. А она слушала заворожённо, будто диковинную сказку, в свою очередь, поведав, как сидела взаперти. Но обижало и раздражало её не само наказание, а злорадные насмешки Мисолины.       — А хочешь я её напугаю? — спросил Данте.       — Как?       — Магией. Я такое устрою, она заикой станет!       — А давай! — вскинула голову Эстелла. — Терпеть эту дуру не могу, она хуже таракана. Но надо придумать, как вас столкнуть.       Дети смеялись, обсуждая планы мести, — и в этом нашли общее.       — Ты не замёрзла? А то вид у тебя… — в потёмках яркие глаза Данте сияли, как маяки.       — Да, есть немного, — кивнула Эстелла. — Я не додумалась одеться теплее.       Сняв пала, Данте набросил его девочке на плечи.       — Лучше?       — Ага, спасибо. А как же ты?       — Я закалённый! — подчеркнул он горделиво. — Привык к любой погоде.       Эстелла мгновенно согрелась, но была разочарована — Данте мог бы и обнять её. Ах, как неприлично думать об этом! Начиталась любовных романов и ведёт себя отвратительно: сбежала из дома ночью и гуляет с мальчиком, держа его за руку и мечтая об объятиях. Данте за одно мгновение стал ей родным; она слышала в его фразах свои мысли. Но мама голову ей открутит! Роксана берегла дочерей для высокородных женихов. Она бы ужаснулась, поняв, что девочки способны выбрать себе мужа без богатств и титулов. И если бы могла, закутала бы их в мешковину и посадила на цепь.       — Данте, я устала. Давай сядем, — призналась Эстелла, в очередной раз споткнувшись о корягу.       — Давай.       Они сели на поваленное дерево.       — Ты согрелась?       — Да. Как краси-и-иво! Из моего окна не видно таких звёзд. А тут они необыкновенные, волшебные, как рождественские игрушки.       — Ага.       Любуясь на звёзды, висящие так близко, что, казалось, вот-вот упадут в реку, Эстелла бессознательно положила голову к Данте на плечо. Он замер и не шевелился, боясь спугнуть её.       — Эстелла…       — Ммм?       — А ты умеешь ездить верхом?       — Немножко. Меня учили раньше, но потом запретили.       — Почему? — осмелев, Данте коснулся щекой волос девочки. Такие мягкие, как пёрышки Янгус!       — Потому что папа умер, когда упал с лошади.       — Странно… Я кучу раз падал с лошади, но пока не умирал.       — Сказали, у него седло было слабое.       — Я вообще езжу без седла.       — Но папа плохо на лошади ездил, совсем плохо. Он не поехал бы без седла.       — Ты его любила?       — Очень, — отстранившись, Эстелла начала тереть глаза кулачками.       — Не плачь, пожалуйста, — виновато сказал Данте. — Прости меня. Я дурак, взял и довёл тебя до слёз.       — Нет, ты не виноват. Я всегда плачу, вспоминая папу. Это было лишь четыре года назад…       Данте прижал девочку к себе. Эстелла всхлипнула, тычась носом ему в шею, а он кончиками пальцев коснулся её волос. Эта едва уловимая ласка Эстеллу успокоила. Слёзы высохли, но девочка не спешила покидать тёплые объятия. Так хорошо! Был бы Данте рядом всегда, а то она вечно плачет в одиночестве и некому пожалеть её.       — Тебе лучше? — вполголоса спросил мальчик.       — Ага, не обращай внимания, я чувствительная и постоянно реву.       — Я спросил про лошадь, потому что хотел предложить покататься верхом.       — Прямо сейчас?       — Нет, конечно. Сейчас ночь. Днём. Хотя, наверное, мы нескоро теперь увидимся, да? — грустно добавил он.       — Не знаю. Я бы виделась с тобой каждый день, но мама не одобрит. А бабушка не против нашей дружбы. Но я не знаю, что будет сегодня. Вдруг мой побег заметили?       — Нам надо придумать способ сообщать друг другу о возможности или невозможности увидеться, — нашёлся Данте.       — Отличная мысль! А что за способ?       — Хм… Давай так: я буду оставлять на паперти церкви красную розу, как сигнал, что я жду тебя. А ты оставляй белую, если сможешь прийти, и чёрную, если не придёшь.       — Мне это нравится! — обрадовалась Эстелла. — У нас в саду полно роз.       Вдруг, как по волшебству, раздался свист — это Янгус напомнила о себе.       — Чего она хочет? — полюбопытствовала Эстелла — сидя на дереве, птица грозно топорщила перья.       — Понятия не имею. Она у меня всего три дня. Я ещё не научился её понимать.       Данте внимательно оглядел птицу, подсветив её рукой. Свистя и надуваясь шариком, Янгус хлопала крыльями.       — Я понял! — воскликнул он. — Мы же можем переписываться! Янгус будет носить письма, — та согласно забулькала.       — А если я захочу написать тебе первой? Я же не найду Янгус, хотя… у нас же есть попугай! Он очень умный, — Эстелла ткнулась носом в волосы Данте — они пахли мятой.       Но Янгус вновь заворчала, и до Эстеллы дошло — она намекает, что пора домой.       — Мне надо возвращаться, — вздохнула девочка жалобно. — А то наши встречи закончатся.       Данте кивнул, заметно погрустнев. Эстелла права, она рискует, находясь тут в ночное время. Но мальчик не хотел её отпускать из страха больше не увидеть. Однако, пришлось смириться.       Цепляясь за руки, дети добрались до Бульвара Конституции. Эстелла вернула Данте его плащ.       — Спасибо.       — Не за что. Когда мы увидимся?       — Я пришлю попугая.       — Я буду ждать.       — До встречи! — властно сказала Эстелла и, подойдя близко-близко, расцеловала Данте в обе щеки.       От неожиданности он обратился в камень, а она, помахав рукой, побежала по дороге. Данте обхватил щёки ладонями. Никто и никогда его не целовал. Как приятно! И хочется, чтобы это повторилось ещё. Может, завтра Эстелла вновь его поцелует?       Душа Эстеллы чуть не вылетела сквозь горло, пока добежала она до калитки. Миновав сад, оказалась под балконом. Верёвка из простыней ещё свисала вниз, и Эстелла ахнула — это могли заметить. И как же она полезет наверх? Спуститься было делом нехитрым, но подняться… В руках её нет силы, чтобы лазить, как обезьяна.       Найдя на земле камешек, Эстелла бросила его в окно. Он легонько стукнул в ставню, но в ответ — тишина. Наверное, Берта заснула. Вот и финал. Сев на траву, Эстелла глубоко вздохнула. Подтянула ноги к груди и стала ждать. Утром её тут и найдут. Крику будет! И самое плохое, о встречах с Данте придётся забыть.       — Эстелла, Эстелла, — услышала девочка шёпот. Оглянулась — синие-синие глаза за забором. Данте!       — Ты чего тут делаешь? Ты разве не ушёл? — подбежала она к нему.       — Ну, я подумал… ну, ты сказала, что вылезла через балкон. Я понял, что ты не сможешь попасть обратно. И вернулся. Я тебе помогу.       — Как?       — Магией.       — А… тогда заходи. За домом есть открытая калитка.       — Я и так войду, — хмыкнул мальчик. Подтянулся на руках и уже через мгновение сидел на заборе.       — У нас собаки, — предостерегла Эстелла.       — Ничего, — спрыгнув, Данте приземлился на все четыре конечности.       — Что я должна делать?       — Обмотайся верёвкой и встань под балконом.       Эстелла подчинилась, обвязав конец простынки вокруг талии.       — На счет три, — скомандовал Данте. — Только держись крепко. Раз, два, три!       И он направил руки на верёвку. Эстелла судорожно в неё вцепилась — та подёрнулась красным, закачалась и стала уменьшаться в длине, подтягивая девочку. Вот она и на балконе.       Раскосые глаза сверкнули в темноте — Данте запросто сошёл бы за рысь. Эстелла помахала ему рукой. И он, махнув в ответ, перепрыгнул забор и был таков.       Когда Эстелла вернулась в комнату, бабушка мерно посапывала, сидя в кресле-качалке. Но девочка не обиделась, что та не услыхала стук камешка о ставню, — она была счастлива.       Последующие дни мысли Эстеллы занимал лишь Данте. И книги ей осточертели. Любовные истории в них казались фальшивыми, а герои мёртвыми куклами. Девочка часами разглядывала потолок, и Данте, её самый лучший друг, стоял перед глазами. Дважды она отлынивала от мессы, жалуясь на головную боль. Роксана шипела и плевалась ядом, но позволила в церковь не ходить. А Берта потирала руки, не видя состояния прострации, в котором находилась её внучка.       И вот наступил великий день — наказание с Эстеллы было снято. В понедельник Либертад, без лишних предисловий, открыла дверь и позвала девочку к завтраку. Правда, радость омрачила хмурая физиономия Мисолины — та была зла, что Эстеллу простили.       — Ну что, получила своё, принцесска? — выцедила она.       Эстелла наградила её взглядом снисходительным.       — Ах, что ты, дорогая, не волнуйся за меня! Лучше подумай, как не умереть от зависти, когда ко мне придёт парфюмер, — широко и искренне улыбнулась она, беся Мисолину ещё больше.       Прижав к груди куклу, одетую идентично своей хозяйке, Мисолина села на стул, манерно, едва его касаясь. За завтраком присутствовали лишь Эстебан, Берта, Эстелла и Мисолина. Простудившуюся накануне Урсулу заменила Либертад — она расставляла подносы с булочками и выкладывала на тарелки салат из чайота.       — Либертад, мне больше не накладывай, — включила актрису Берта. — Всё так вкусно, а я толстая-претолстая. Вон лучше Эстебану наложи побольше, мой сынок совсем исхудал.       Либертад подошла к краю, где расположился Эстебан, и случайно (или намеренно?) задела его платьем. Укрываясь журналом, он прикидывался поглощённым чтением, но от Эстеллы ничего не ускользнуло.       — Дядя Эстебан, а у вас журнал вверх ногами! — подсказала она.       — А? Да? — растерялся тот. — А, ну да… там эмм… Ах, мон дьё! Таблица с результатами скачек так напечатана, — нашёлся Эстебан и журнал перевернул.       Эстелла фыркнула. И зачем скрывать чувства? Дядя взрослый и может делать что угодно. Например, расстаться с Хорхелиной и жениться на Либертад. Это же так просто! Для Эстеллы мир пока делился на чёрное и белое. Будучи ребёнком, она не понимала, для чего взрослые мучаются, выдумывая условности и правила, а потом жалуются, что они мешают их счастью. Чудаки!       — Мерси, Либертад, я сам, — Эстебан выхватил тарелку, невзначай погладив девушку по руке. Лицо её приобрело оттенок спелой клубники. — Можешь идти.       — Да, сеньор.       Девушка убежала, а Берта приподняла брови. Эстелле же захотелось настучать дяде кулаком по голове. Ох, эти взрослые!       — А где все? — спросила она. — Я думала, мы ждём маму, тётушку Хорхелину и дона Арсиеро. Куда они делись?       — Они уехали, дорогая, — откликнулась Берта. — В столицу, дня на три. К дедушке Лусиано и дяде Ламберто. Прям сегодня с утра. У них там бал. И Арсиеро хочет познакомится с политиками, важными для его карьеры.       — А когда придёт парфюмер? — не терпелось Эстелле.       — Завтра к полудню.       — Кстати, — прервала Мисолина. — Вы не забыли? Сегодня я обедаю с моими друзьями. Слышала, горничная?       — Да, сеньорита, — возвратившаяся Либертад принесла корзинки с фруктами.       — Их надо встретить как подобает. Они аристократы и ни чета всяким безродным парфюмерам!       — Да, сеньорита.       — А, это те самые чванливые паяцы? Знаю, знаю, — съязвила Эстелла — так и подмывало её запустить в Мисолину яблоком. — Чем с ними общаться, лучше удавиться сразу.       — Вот и удавись. А мои гости достойны только меня и Мисолины Второй, — она кивнула на куклу. — Ясно?       — Тогда и я, пожалуй, приглашу друзей.       — Друзей? — напряглась Мисолина. — Но у тебя не может быть друзей, ведь ты дура! Мама сказала, что твоё место среди плебеев. И я с ней согласна!       — Ммм… да, приглашу. Почему бы и нет? У меня тоже будет… как это называется? — закатила Эстелла глаза, откровенно насмехаясь над сестрой. — Приём гостей, вот.       — Только попробуй испортить мне день! — Мисолина расправила складки атласной юбки. — Не пойму, чего это ты весёлая? После наказания ты должна плакать и молиться, просить прощения у бога за своё недостойное поведение, так велела мама. А ты радуешься! Я всё маме расскажу! И тогда тебе несдобровать, уродина!       — Сама такая!       — Девочки, силь ву пле! — Эстебан небрежно отбросил журнал. — Хватит препираться! Давайте позавтракаем спокойно.       — Да, дядя Эстебан. Как скажите, дядя, — опустила ресницы Мисолина, изображая пай-девочку. — Ах, когда не чтят правила приличия и насмехаются над богом, я так переживаю, так переживаю! Я ведь не хочу, чтобы моя сестра попала в дурную историю. Но вы правы, дядя, я не буду упрекать её, я стану молиться за её заблудшую душу, — и Мисолина всхлипнула для пущей убедительности.       Эстелла наморщила носик, зная, — под ангельским личиком Мисолины скрываются все демоны ада.       — Ой, как не хочется, но надо идти! — вздохнула Берта, когда Либертад принесла кофе, означающий: завтрак движется к финалу. — Вы знаете, что графиня Франсиска де Фьабле на днях померла? Говорят, мышьяком траванулась. Сегодня заупокойная служба да похороны. Придётся топать, должен же кто-то принести соболезнования от имени нашей семьи. Не пойдёшь, так дамы из Комитета Нравственности разложат тебя на косточки, обвинив в неуважении к их второй председательнице. Да по биографии твоей пройдутся. Откопают маленькое чёрное пятнышко и раздуют из лужи океан. А у кого этих пятнышек-то нет? У всех, ежели ковырнуть глубже. А кто их ищет, тот сам похож на пятнистую гиену, — Берта хрюкнула, чуть не вылив кофе на дремлющую у стола Гортензию, и продолжила сплетничать. — Вот взять семейку де Фьабле-Дельгадо. Никчёмный нищий докторишка-ловелас женился на старой деве Беренисе. Пристроился на всё готовенькое. Весь город знает, что он женился на её состоянии. А Беренисе и смирилась. А что ей оставалось с её-то физиономией? Эх, ладненько, пойду я прихорошусь да потопаю чтить память выжившей из ума графини. Счастливого всем денёчка!       Берта начала карабкаться по лестнице, и, пока остальные допивали кофе, а Либертад убирала тарелки, попутно любуясь дядей, Эстелла улизнула в оранжерею. Там, в клетке горделиво восседал красавец-попугай, изумительно синий.       Данте же не находил себе места. Прошло два дня, а от Эстеллы — ни слуху, ни духу. Она не прислала записку, не положила розу на паперть. Может, её снова наказали? Но ведь Эстелла благополучно добралась до дома! Что же случилось? Вдобавок, Данте понимал: в семье Гаспара наверняка бьют тревогу. Но отправиться в «Лас Бестиас» сейчас он не мог, чтобы не пропустить приход Эстеллы.       Соорудив на берегу шалаш, Данте решил девочку дождаться. А Янгус полетела к семье Гаспара, унеся в клюве послание:       «Со мной всё хорошо, но я пока не могу вернуться. У меня есть ещё дела. Данте».       Утром в понедельник, пока Персик лакомился сочной травой, Данте шарахался по округе, не зная чем заняться. Если сегодня Эстелла не проявится, ночью он влезет в её окно. Эта мысль крепла и крепла в Данте, пока, стоя на мосту, он разглядывал горизонт, за которым черепицы с флюгерами — манящий Верхний город — утопали в лучах полуденного солнца.       — Кр-ра-а-савчик! — услышав хриплый голос, Данте вздрогнул. На перилах моста сидел гиацинтовый попугай и таращил выразительные глаза.       — Это ты со мной говорил?       Попугай важно растопырил перья.       — Ты откуда взялся? Кто тебя послал? Эстелла? Конечно, она же говорила про попугая!       Подпрыгнув от радости, Данте осмотрел птицу и обнаружил: та окольцована. А к кольцу привязана бумажка.       — Ты очень красивый и умный, — сказал Данте, гладя попугая по голове. — Можно я возьму записку? — Рамиро подставил лапу. — Спасибо.       — Рамиро король! — гордо напомнил попугай.       Дрожащими руками Данте развернул бумажку. Ровный, округлый почерк гласил:       «Данте, помнишь, ты обещал помочь отомстить моей сестре? Приходи сегодня ко мне в 17.00. Родители уехали, дома только бабушка с дядей, служанки и мы с сестрой. Я тебя жду. Эстелла».       Несколько раз Данте перечитал записку. Эстелла зовёт его к себе? В дом алькальда?! Она спятила! Лучше бы сама пришла, далась ей эта сестра! Но не пойти нельзя — он обещал помочь. И видеть её жаждет, просто умирает.       — Рамиро хочет, — напомнил о себе попугай.       — Чего ты хочешь? — не понял Данте.       — Рамиро всё знает.       — А, тебе ответ нужен.       Вспомнив советы Салазара по колдовству, Данте зажмурился и представил себе перо с чернильницей. Махнул рукой. Хлоп! Нужные предметы упали ему в ладонь — материализовались из воздуха.       — Тр-р-р-р, — затарахтел попугай, глядя на сияющие пальцы Данте. — Кошмар!       Взяв перо, мальчик нацарапал на обратной стороне записки Эстеллы: «Я приду» и отдал послание попугаю. Тот, схватив его в клюв, улетел прочь.       Данте возвратился к шалашу и постирал в реке одежду. Развесив её на деревьях, окунулся в воду — он идёт в дом алькальда и надо выглядеть прилично.       А в пять вечера, бледно-зелёный от страха, мальчик уже стоял у забора, опоясывающего белоснежный дворец. Набрав воздух в лёгкие, он позвонил в колокольчик, что висел у калитки. И застыл, слушая его серебряную трель и мечтая убежать.