***
К вечеру следующего дня Данте готов был кидаться на стены. Странное щемящее чувство не покидало его с момента прочтения письма. Юношу насторожило его содержание, а подруга Эстеллы категорически не понравилась. Он сделал вывод: доверять этой особе нельзя. Кукушка в часах прокуковала полночь, и терпение у Данте лопнуло. Нет, он больше не может сидеть и ждать! Неизвестность невыносима. Он должен поговорить с Эстеллой, увидеть её, иначе умрёт! И к часу ночи, миновав Бульвар Конституции, Данте бесшумно перемахнул через забор белоснежного дворца, пробрался в сад и спрятался за акациями. Чуткий слух юноши уловил мелодичное пение — по кусту прыгала малюсенькая бурая птичка-печник. Огни в доме были погашены, а бульдоги сидели на цепи. Некоторое время юноша всматривался в пустоту окон, но решился и бросил в ставню камушек. Никто не отозвался. Он бросил второй камушек, побольше, — ноль реакции. Тогда Данте, повторяя музыкальную трель бурой птички, посвистел. Ответа не последовало. Данте разозлился и свистнул громче — и вновь тщетно. В отчаянии он решил забраться к Эстелле на балкон. Уже вылез из кустов, как вдруг — цок-цок-цок — стук копыт. Шмыгнув к первым попавшимся акациям, Данте оказался между балконом Эстеллы и входной дверью. Затаился, стараясь не дышать. К воротам подъехал экипаж. Вышел из него элегантный молодой человек в шляпе и с тростью. Спрыгнув с подножки, протянул руку и помог выбраться двум девушкам и немолодой полной сеньоре. Данте узнал женщин — то были Эстелла, её белокурая сестра и их бабушка. Мужчину же он видел впервые. Все четверо вошли в калитку. Открыв дверь, Берта потянула Мисолину за собой. Та не осмелилась возражать, с недовольным лицом переступив порог дворца. Эстелла скользнула было за ними, но молодой человек удержал её: — Погодите, Эстелла! Они остановились у кустов, за которыми прятался Данте. В свете горящих на козырьке дома фонарей юноша тщательнее разглядел их. Эстелла была восхитительна: алое платье, усыпанное рубинами, алмазная тиара на локонах, ажурные перчатки на изящных ручках. Кавалер её, вероятно, был богат, воспитан и хорош собой. — Что вы хотите, маркиз? — Эстелла, я рад, так рад нашему знакомству! И я бы хотел, чтобы вы всерьёз подумали о его продолжении. У меня есть земли и деньги, я уже говорил. Я могу обеспечить вам достойную жизнь. Я давно присматриваю себе невесту и сегодня, наконец, встретил свой идеал — вас. Данте чуть не задохнулся — воздух мигом покинул лёгкие, белая дымка поползла перед глазами. — Ваше Сиятельство, я очень устала. Уже ночь, время для подобных разговоров позднее. Я хочу спать, — ответила Эстелла. — О, да, я понимаю, — он поцеловал ей руку. — Я ухожу. Но обещайте, что подумаете над моими словами. — Да, разумеется, — Эстелла выглядела растерянной. — Я никогда не отступаю от своих намерений. Имейте это ввиду. Я — человек слова. Желаю вам приятных снов, Эстелла. — До свидания, маркиз, — она быстро шмыгнула в дом. Молодой человек развернулся и пошёл к экипажу. Сев в него, укатил в неизвестном направлении. Данте с трудом шевелился и вовсе не из страха, что его увидят и примут за ночного вора. Тело окаменело, а в грудь, капля за каплей, полилась горячая смола. Ревность — новое чувство, дикое и необузданное, захлестнуло юношу. И рассудок оказался утоплен в его волнах. Вот оно что! Значит, все клятвы Эстеллы — враньё. А письмо — жестокая издёвка для усыпления его бдительности. Он, значит, прячется в кустах, как разбойник, умирает от желания увидеть Эстеллу, совсем извёлся, а она гуляет с другим. Маркиз! Конечно, это человек её круга. А Данте что может ей предложить? У него нет ни денег, ни происхождения, ни семьи. Только любовь. Логично, что она выбрала того, богатого. Но почему не сказать правду? Зачем врать, писать письма о любви и разлуке? Он, дурак, поверил, что его может кто-то полюбить. А верить людям нельзя! Данте хотел уйти, но, вот незадача, зацепился рукавом за куст. Пока выпутывался, окно в спальне Эстеллы открылось. Девушка — яркая тропическая птичка, прекрасная в своём алом наряде, выпорхнула на балкон. Данте замер. Эстелла смотрела и не видела его — гостя скрывали темнота и кусты. Данте ловил малейшее движение девушки. Прохладный ветерок раздувал её теперь уже распущенные волосы, и Данте задыхался от любви, от ревности и обиды. По лицу текли дурацкие слёзы, и юноша злился на себя. Он её любит, так безумно любит, а она променяла его на другого. Ну почему все люди такие предатели? Наконец, Эстелла скрылась в недрах комнаты. Окно захлопнулось. Данте резко встал, оторвав ветками часть рукава, перемахнул через забор и пустился бегом по дороге. В мозгу набатом стучала мысль: Эстелла его больше не любит, она нашла другого: богатого, красивого и достойного её. И она права. Он, Данте, — ничтожество. Юноша не заметил, как ноги сами привели его к реке. Здесь, на этом берегу он познакомился с Эстеллой. Здесь же они впервые поцеловались. А теперь он её потерял. Но без Эстеллы жить он не хочет. В оцепенении Данте вошёл в воду и двинулся вперёд, сопротивляясь неспокойному течению. Не надо было ему появляться на свет. Никому он не нужен, всю жизнь обречён мучиться. Остановился Данте, когда вода достала до груди. Если он утонет, кому от этого будет хуже? Никому. Никто и не подумает его оплакивать. Прикрыв глаза, он сделал ещё несколько шагов… Самоубийц хоронят вне кладбища. Прекрасно. Значит, его не будут отпевать в церкви. Если выловят из реки. Лучше бы не выловили. И магия не даёт счастья. Напротив, принесла ему сплошную беду. А Эстелла больше его не любит. Даже и не вспомнит о нём. Пусть будет счастлива со своим маркизом. Волны сомкнулись над головой, увлекая юношу в объятия. Одинокая луна — горящий факел — светила ярко, едва касаясь краешком чёрной воды…Глава 15. Экстравагантный алый
16 октября 2015 г. в 17:32
Блеск начищенного паркета отражался в пламени свечей и в глазах девушек, что стайками пёстрых бабочек, заполнили залу. Их яркие платья, причёски с цветами, бантами, лентами и драгоценными камнями, лица, прикрытые шёлковыми и кружевными веерами и веерами из перьев, мелькали тут и там.
Оркестру, приглашенному из Буэнос-Айреса, отвели место по левую сторону от мраморной лестницы. Под его аккомпанемент кружились в танце пары.
Замужние молодые, пожилые дамы и вдовы разместились на канапе, обитых розовым жаккардом. Обсуждали детей, мужей, славящегося своими молебнами падре Антонио и крамольное поведение некоторых особ. Берта беседовала с дамой в тёмно-зелёном платье, сухой, жилистой и длинноносой, как аист, — сеньорой Аполлинарией Веласкес-Грето, казначеем Комитета Нравственности. Ей благодаря, Амарилис и жаждала ославить Комитет перед советниками рехидора. Роксана и Арсиеро были на стороне справедливости (так считали все, но в реальности они поддерживали Амарилис). За дверьми малого кабинета уже шли переговоры, а дамы Комитета, сидя на канапе, как вороны на заборе, сплетничали, возмущались и грызли всех и друг друга. Аполлинария и Берта отчаянно спорили: можно ли скрестить розу с кактусом. Первая уверяла: ни в коем случае, эксперименты — зло, а в почёте лишь проверенная временем классика. Но Берта настаивала, что скрестить с кактусом можно и тыкву, а любой эксперимент во благо, иначе как изобретать новые сорта растений.
Из распахнутых дверей большого кабинета раздавались споры, ругань, бахвальство и тосты. Отцы семейств, сидя в кожаных креслах, пили виски и громко обсуждали политические новости. Здесь находился и явившийся, будто из воздуха, Эстебан. Молча, стакан за стаканом глушил он виски и рассматривал свои белоснежные перчатки.
Мисолина стояла в кучке молодых девиц, шепча что-то на ухо рыжеволосой Соль — дочери сеньоры Терезы де Ласерда, супруги главного комиссара жандармерии и профессиональной сплетницы. Всю организацию бала Амарилис свалила на Сантану (из-за интриги с Комитетом ей было некогда), а её супруг Норберто — мужчина с лысиной, горбоносым носом и седыми бакенбардами, уже набрался виски и отчаянно размахивал тростью, пытаясь вставить реплику в извечный спор о политике.
Эстелла скучала в одиночестве. Ей удалось перекинуться с Сантаной лишь парой фраз, и та убежала по делам. Эстелла издали наблюдала, как она носится туда-сюда, волоча шлейф кисейного бледно-оранжевого платья.
После приезда Эстелла вышла в свет впервые и многих гостей не знала. Стараясь выглядеть неприметно, она прогуливалась с бокалом пунша в руках. Но укрыться от взглядов было сложно, учитывая её яркую внешность вкупе с алым платьем — цветом, пугающим провинцию. Его позволяли себе носить лишь экстравагантные дамы Буэнос-Айреса, а декольте Эстеллы заставляло женщин лопаться от злости, у мужчин вызывая желание.
Мягкие диваны, обитые плюшем цвета Мов, занимали элегантные молодые люди. Они пили вино, курили сигары, то и дело разбивая звуки музыки хохотом; обсуждали лошадиные скачки и новости с биржи, а также потенциальных невест. Центром их компании был красивый черноволосый юноша. Обзывая сторонников отмены рабства «никуда негодными бездарями и остолопами», он делал это с таким видом, словно рассказывал о погоде. Карие глаза, сюртук бордо с чёрными пуговицами, надменное лицо — всё это делало его центром внимания. Девицы едва не сворачивали шеи, пялясь на юношу, хихикали и шушукались, прикрываясь веерами. Он же не удостаивал их и взглядом.
То был Луис — некогда дружок Мисолины, теперь — главный городской повеса и лгун, соблазняющий всё, что шевелилось, и спускающий на развлечения огромное состояние своего отца, короля золотых слитков Хосе Луиса Парра Медина-старшего.
Сероглазый блондин, что сидел напротив Луиса, оказался никем иным, как Диего Дельгадо. Не раскрывая рта, пялился он на Мисолину, которая откровенно его игнорировала. Раньше Эстелла этому удивлялась, не понимая, как можно влюбиться в гнусную брюзгу Мисолину, но сейчас молодого человека она пожалела. Лучше бы Диего заинтересовался Сантаной. Интеллигентный сын доктора, он составил бы ей отличную партию. Но о чувствах подруги Эстелла не знала — Сантана никогда не рассказывала о своих влюблённостях.
Эстелла снова переключила внимание на женскую компанию. Берта и её аистоподобная собеседница разругались и сидели теперь в разных углах, бросая друг на друга гневные взгляды. Бесцветная Беренисе Дельгадо обсуждала с пышногрудой комиссаршей Терезой де Ласерда и высокомерной Кларой Парра Медина (матерью Луиса) рецепт варки напитка из груш. Хотя волновало их иное — судьба Комитета Нравственности и его репутация, что трещала по швам за дверьми малого кабинета.
А взгляд Эстеллы упал на красивую женщину в вишнёвом платье. Каштановые волосы её были завиты и уложены в высокую причёску, центр которой венчала пейнета цвета слоновой кости. Дама разглядывала своё отражение в крошечном зеркальце, пристёгнутом на цепочке к её перчатке. Цвет гребня Эстеллу удивил — дама не замужем.
«Старая дева, наверное», — подумала она.
К девушкам, не вышедшим замуж до двадцати пяти и именуемым в обществе «старыми девами», мужчины относились с пренебрежением, женщины — с жалостью. Эстелла же их понимала. В её планы брак с нелюбимым не входил. Она мечтала выйти замуж по любви, а теперь и вовсе лишь за одного человека — за Данте. При ином раскладе предпочла бы остаться в одиночестве.
Пока Эстелла с любопытством рассматривала даму в вишнёвом, явилась Сантана.
— Боже, наконец-то я освободилась! Это сущий кошмар — принимать гостей в доме! Тётя со своим желанием утереть носы клушам из Комитета Нравственности свалила всю организацию на меня. А от мужчин толку нет, дядя может лишь о политике болтать. Теперь все разговоры в доме сводятся к отмене рабства, чтоб она провалилась! А ты что скучаешь? — выпалила она Эстелле в ухо.
— Я не скучаю. Но здесь общаться не с кем. Хорошо, что ты пришла, Санти! Я ведь толком никого не знаю. Например, кто вон та женщина в вишнёвом?
— Сеньорита Матильде Рейес, модная штучка из Росарио. Очень богатая старая дева.
— А почему? — удивилась Эстелла. — Такая красавица и вдруг старая дева…
— Родители умерли, она одна воспитывала брата, хоть и не намного его старше. Вот и не вышла замуж.
— А кто её брат?
— Маркиз Маурисио Рейес. Вон он. Весь вечер глаз с тебя не сводит. Пялится и пялится. Сколько раз я проходила мимо, столько раз замечала его явный интерес к тебе, — зашептала Сантана, указав на молодого человека с зализанными каштановыми волосами и крупным ртом.
Эстелла глянула на него. Он поймал её взгляд. Она смутилась и отвернулась.
— Ничего особенного.
— Ну-у… да-а… — протянула Сантана ядовито. — По сравнению с твоим Данте и вправду ничего особенного. Но внешность обманчива. А Маурисио Рейес богат и образован. И он маркиз. Учился в Европе, хотя родился в Росарио, лишь недавно приехал из Лондона и обосновался здесь. Конечно, у него нет синих глаз, как у некоторых, но зато он при деньгах.
Эстелла вспыхнула.
— Мне наплевать на деньги!
— Понятно всё с тобой, ты влюбилась по уши. Но ты же понимаешь, Эсти, что твой Данте не подходит тебе по статусу? Он живёт в гостинице, у него нет ничего, кроме смазливой физиономии. И не очень-то он был вежлив со мной, когда я относила ему письмо. В его взгляде есть что-то пугающее, злое.
— Это неправда! — выразила протест Эстелла. — Данте не злой, он хороший!
— Говори тише, — шикнула на неё Сантана. — Может, с тобой он и хороший, но когда он смотрел на меня, я решила, что он хочет перегрызть мне горло. Напугалась даже.
— Данте очень ласковый, он… он добрый, милый, — Эстелла сделала негодующий жест рукой. — Просто у него жизнь тяжёлая.
— Я лишь высказываю своё мнение, — поджала губы Сантана. — Кстати, маркиз так и пилит тебя взглядом. Странно, почему ещё не пригласил на танец.
— Я бы и не пошла! У меня есть Данте, я его люблю и не буду танцевать с другим.
— О, да, Данте! Твой Данте и танцевать-то наверняка не умеет, — хихикнула Сантана. — Он такой неотёсанный.
— Он не неотёсанный, он очень нежный и умный, — Эстелла готова была разреветься. Ну почему Сантане не понравился Данте, ведь он самый лучший на свете? — И пусть он не умеет танцевать, зато он искусный наездник и спас меня от грабителей, и он самый, самый… я его безумно люблю.
— Любовь — болезнь, я всегда это говорила. Смотри-ка, а твоя сестрёнка положила глазки на маркиза, — Сантана громко рассмеялась.
Глянув на Мисолину, и Эстелла не сдержала улыбки. А ведь она была уверена — Мисолина пялится на Луиса, который жестикулировал так, что щёлкал по носу паренька в очках, своего соседа. Отнюдь. Мисолина пожирала глазами маркиза Рейеса и явно понимала, что он любуется Эстеллой.
— У Мисолины сейчас начнётся припадок, — сказала Эстелла. — Стало быть, ей нравится маркиз? Ну ладно!
— Что ты задумала?
— Увидишь.
Эстелла заглянула Маурисио в глаза — серо-карие, круглые и пустые. Быстро раскрыв веер, она махнула им три раза к себе. Маркиз чуть склонил голову, отвесив микроскопический поклон. От внимания Мисолины это не ускользнуло, хотя она, воспитанная на дому гувернантками, не знала те тонкости обольщения мужчин, которым Эстеллу учили в школе. Бросив победный взгляд на сестру, Эстелла щелчком запахнула веер.
— Что ты делаешь? — не поняла Сантана.
— Язык веера, — объяснила Эстелла. — Я изучала его в школе. Каждое движение веера имеет своё значение. Я дала маркизу понять, что он может пригласить меня на танец.
— Ты же сказала, что любишь Данте и танцевать с другими не будешь.
— Я и люблю Данте. Но разве я не могу потанцевать? Что здесь такого? Хочу утереть нос Мисолине. И я ему не навязывалась. Маркиз сам на меня таращится весь вечер. Кстати, Санти, ты всё печёшься о моей личной жизни, а не хочешь подумать о своей?
Сантана покраснела.
— Не время ещё.
— Почему? Тебе не помешает найти себе любимого, а то останешься старой девой, как Матильде Рейес.
— Тётя Амарилис тоже говорит, мол удачное замужество — это моя благодарность ей за то, что она меня приютила. Мне был год, когда отец умер, попав под экипаж. После в наш дом явились какие-то люди и забрали всё имущество, а мама покончила с собой. Она не подумала обо мне, и я никогда её не прощу. Если бы не тётя Амарилис, не знаю, где бы я сейчас была. Я должна во имя признательности выйти замуж за хорошего человека и устроить свою жизнь, но это неосуществимо. Ты меня не поймёшь, Эсти. И никто не поймёт. Это общество ханжей осуждает все проявления индивидуальности. Но бал — не место для откровений. Гляди-ка, объявили вальс. И маркиз идёт к нам.
Действительно, когда оркестр заиграл первые аккорды вальса, Маурисио Рейес, подойдя к девушкам, отвесил им поклон.
— Позвольте пригласить вас на танец, сеньорита.
Эстелле пришлось уступить — она ведь дала маркизу карт-бланш. И всё из-за Мисолины. Всегда всё из-за Мисолины. Желание утереть нос сестре превышало допустимые пределы в душе Эстеллы, и она ещё и построила Маурисио глазки, когда они, вальсируя, проплывали мимо Мисолины, не рискнувшей под зоркими взглядами дам Комитета танцевать «безнравственный» танец.
До того, как венская опера «Красота и добродетель» в 1787 году ввела этот танец в моду, партнёры в бальных па касались друг друга только пальцами. А в вальсе кавалер держал даму за талию — именно сей факт вызывал общественный резонанс и ярое осуждение. Но Амарилис намеренно придумала включить вальс в программу бала — чтобы жабы из Комитета Нравственности лопнули от негодования.
Маурисио Рейес танцевал недурно. Высокий и стройный, вблизи он выглядел симпатичнее, чем издали. Улыбался, отвешивая Эстелле комплимент за комплиментом, но собеседником оказался посредственным, рассказывая лишь о своём происхождении и титулах, о том, сколько акров земли он купил и какой у него счёт в банке.
После трёх, дозволенных этикетом танцев маркиз вернул Эстеллу на место и с поклоном удалился.
— Ну как? — поинтересовалась Сантана.
— Ужасно! Зануда редкостный, — поморщилась Эстелла. — Начал перечислять, сколько у него земель и денег. Вероятно, не знает, о чём ещё поговорить с девушкой.
— Тогда пиши пропало, — хихикнула Сантана. — Раз начал с этого, то хотел, чтобы ты оценила его, как выгодного жениха. Не удивлюсь, если придёт свататься.
— И будет послан к Дьяволу!
— Зато погляди какая рожа у Мисолины!
Выражение лица сестры Эстеллу позабавило: надув губы, Мисолина сжала веер в ладонях так, что вырвала из него перья.
Довольно вздёрнув нос, Эстелла прогулялась по зале. Сестру нарочно задела подолом и добралась до угла, где сидели сплетницы.
— Фу, какой позор! А ещё падчерица алькальда. Вырядилась, как публичная девка! — услышала она за спиной.
— Кто ж надевает красное на бал?
— Ещё и прижимается к мужчинам, исполняя безнравственные танцы. Ни одна благовоспитанная девушка не посмела бы танцевать вальс, этот танец блудниц, на глазах у всех! В приличном доме!
— А декольте-то, декольте! Какой стыд! Я б на месте её матери вырвала бы ей все волосы!
— А я бы и вовсе отказалась от такой дочери. Таких исправит только могила!
Эстелла резко обернулась. Встретилась взглядом с Констансой Марвилья, женщиной-горой, и прошипела:
— Хорошо, что вы мне не мать, а то бы я сослала вас в Жёлтый дом!
Развернулась и ушла. Все тётки, как по команде, открыли рты — никто раньше не осмеливался давать им такой отпор.
Да, декольте у Эстеллы было знатным, и в поклонниках она не ощущала недостатка. Девицы заранее распределяли танцы между кавалерами, чтобы не подпирать стенку, но все договоры полетели в тартарары из-за Эстеллы. Забыв об обещаниях, молодые люди выражали ей восхищение и приглашали танцевать. По этикету отказаться Эстелла могла лишь после третьего танца с одним кавалером. Четвёртый допускался, но между сосватанными женихом и невестой. Согласие девушки на четвёртый подряд танец с одним партнёром значило, что мужчина на следующий же день обязался просить её руки.
Через два часа безостановочных вальсов, кадрилей, котильонов и ригодонов маленькие ножки Эстеллы, обутые в серебристые туфельки, с непривычки заныли. Да и покинутые невесты косились на неё, сжимая губы. А Эстелла чувствовала себя разноцветной колибри, случайно угодившей в курятник.
Бал закончился скандалом. Во время кадрили лямки, держащие корсаж Соль, вдруг лопнули и её объёмная грудь вывалилась из декольте. Девушка едва успела её подхватить. Закрываясь юбкой, под всеобщие смешки, она умчалась в верхние комнаты. Сантана, как хозяйка вечера, отправилась помогать ей в починке платья. Мужчины хихикали, обсуждая анатомические подробности оконфузившейся девицы, а женщины все, кроме Эстеллы, набросили на плечи мантильи. Теперь на Эстеллу смотрели с ненавистью: как она смеет щеголять открытой грудью после такого инцидента. Эстелла же была спокойна, точно объевшийся кроликами удав — корсаж её сидел как влитой, а Соль сама виновата, нельзя с такой большой грудью надевать хлипкое платье.
Но вечер был испорчен и гости кучками, по трое-четверо, начали разъезжаться по домам. Эстелла оглядывалась в поисках родных, но увидела только Мисолину в обществе Диего, что таскал для неё бисквиты со стола, и бабушку. Заметив внучку, Берта, переваливаясь из стороны в сторону, доковыляла до неё.
— Ох, и устала же я! Ноги прям, как каменные.
— Я тоже устала. Бабушка, не пора ли нам домой? Уже так скучно, и смотрите, все разъезжаются.
— Я бы с удовольствием. Мы ж наверняка поедем все по отдельности. У Арсиеро и твоей матери переговоры с советниками рехидора, а ещё с местными землевладельцами.
— Ах, да, я слышала краем уха: ликвидировать Комитет Нравственности и выкупить землю под новое строительство. Но меня эти дела не касаются. Я бы поехала домой.
— Тогда захватим Мисолину и поедемте втроём.
— А дядя Эстебан?
— Ммм… — Берта замялась, — у него дела тоже. Он приедет… потом.
— Дядя странный в последнее время. Уходит, приходит, исчезает. Вы тоже бегали где-то, бабушка, я давно вас ищу, — хитро сверкнула Эстелла глазами.
— Да туточки я была, дом разглядывала. Не хотела слушать сплетни.
Эстелла фыркнула. О, да, местные кумушки сегодня ей кости здорово перемыли! А всё потому что у неё самое красивое платье. Не могут люди завидовать молча!
Четверть часа спустя Эстелла, Берта и Мисолина вышли из гостеприимного домика, утопающего в зарослях дикого шиповника — любимого растения Амарилис, и оглядывались по сторонам, ища свободный экипаж.
— Боже, какая ж темень! — всплеснула руками Берта. — Как же мы, три одинокие женщины, поедем по эдакой темнотище? Нас ведь и убить могут! Столько случаев, когда на экипажи нападают грабители.
— Нет, я не поеду! Нам нужен сопровождающий, — захныкала Мисолина. — Я боюсь темноты и грабителей. Давайте подождём маму и Арсиеро. Или дядю Эстебана. Бал ещё не закончился. Зачем мы так рано уходим?
— Рано? Уже час ночи! — возмутилась Эстелла. — Подумаешь, грабители, я хочу спать!
— Дамы, вы не заблудились? Позвольте вам помочь, — раздался мужской голос.
Эстелла закатила глаза — то был Маурисио Рейес.
— Ах, это было бы так великодушно с вашей стороны, — жеманно протянула Берта, с любопытством разглядывая молодого человека. — Мы никак не можем найти свободный экипаж.
— А что ж, столь прекрасные дамы одни поедут по эдакой темноте? Как можно? — покачал головой Маурисио.
— А что вы прикажете нам делать, маркиз? — невежливо спросила Эстелла.
— Ах, сеньорита Эстелла, это вы? Какая неожиданность! — Маурисио как-то неумело изобразил удивление.
Эстелла вздёрнула бровь. Конечно, так она и поверила, что он подошёл помочь одиноким дамам. Наверняка решил продолжить знакомство. Но от внимания Эстеллы не ускользнуло: в светло-голубых глазах Мисолины впервые светилась не злость, а что-то иное. Она глупо улыбалась, глядя маркизу в рот.
Отыскав свободный экипаж, Маурисио помог дамам забраться внутрь и сел с ними. Кучер тронул вожжи, и экипаж растворился в ночной мгле.