Война сердец

      Эстелла ещё долго лежала на окровавленной груди Данте. Он не шевелился, и очи-омуты его глядели в никуда. А девушке было безразлично, кто и что о ней подумает. Она убила Данте. У неё был шанс спасти ему жизнь, но она неправильно сварила зелье, и теперь его больше нет. И её нет. Ничего не осталось. Душа её умерла вместе с Данте, и в груди зияла дыра.       — Данте, забери меня с собой, — хрипела Эстелла, прижимаясь губами к его ещё тёплым губам. — Пожалуйста… я не смогу жить без тебя… Не оставляй меня одну, я хочу к тебе…       Она рыдала, кричала, гладила Данте по лицу, перебирала его волосы, но всё было напрасно.       Вдруг кто-то схватил её за талию. Эстелла уцепилась обеими руками за Данте.       — Нет… Данте… Данте…       — Вставайте! — приказал один из палачей.       — Оставьте нас в покое, — зашипела Эстелла. — Вы уже сделали всё, что хотели, вы забрали его у меня, проклятые убийцы! Вы не давали нам спокойно жить, дайте хоть спокойно умереть.       — Ну сейчас ты у меня получишь! — завопил голос Роксаны.       Эстеллу протащили по земле, приподняв за волосы. Она ударилась о булыжники. Перед глазами всё плыло, воздух в лёгких отсутствовал, а грудь болела так, словно её разрубили топором. Скорей бы умереть, уйти вслед за Данте и больше не страдать. Но, похоже, этот день был лишь началом её мучений.       — Ты, грязная потаскуха! — громко рявкнула Роксана. От ярости она забыла, что вокруг стоят люди. — Значит, хочешь сдохнуть вместе со своим пастухом? Чудесно! Издыхай, но сначала я разукрашу твою физиономию! Ты мне заплатишь за позор, которому подвергла всю семью! Будь проклят тот день, когда ты родилась, скотина!       На Эстеллу посыпался град ударов. Роксана била её руками и таскала за волосы. Девушка не сопротивлялась, ожидая конца. Сейчас мать её убьёт, и они с Данте опять будут вместе. Скорей бы.       Но тут раздалось хлопанье крыльев. Народ завизжал, когда на голову Роксане села большая птица. Янгус! Она вцепилась когтями женщине в волосы и стала долбить её клювом прямо в затылок.       — Уйди, тварь! Уйди прочь! — Роксана попятилась, смахивая птицу с себя, наступила на подол и брякнулась на каменное покрытие Пласа де Пьедрас. Злобно шипя, Янгус щёлкала острым клювом, целясь Роксане в глаза.       Стоял гвалт — народ гудел, с воодушевлением глядя на представление. Прибежали Арсиеро и двое слуг. Один согнал Янгус с Роксаны, ударив птицу хлыстом. Та взвилась к облакам, засыпав округу чёрными и алыми перьями, с шумом пролетела над толпой и приземлилась рядом с Данте. Завопив, растопырила крылья, точно пытаясь хозяина укрыть.       Роксана отряхнулась и подошла к Эстелле, которая всё лежала на голых камнях. Пнула её ногой.       — Вы что делаете? Ну-ка прекратите! Что за беспредел? — вмешался Арсиеро.       — Не смейте указывать, что мне делать со своей дочерью! Я её родила, она моя собственность! Захочу убью, захочу побрею наголо, захочу отрублю уши, как свинье! — Роксана вошла в азарт, от ненависти уже мало что соображая, но Арсиеро впервые проявил характер — велел слугам отвезти её домой. Хотя Роксана упиралась, мужчины усадили её в экипаж, и тот умчал всех троих в горизонт.       Арсиеро приподнял Эстеллу. Она кое-как села, обхватив руками колени. Её тело покрывали ссадины и кровь, но чья — её или Данте — понять было невозможно.       — Вы можете встать? — спросил Арсиеро. — Ухватитесь за меня и пойдёмте домой.       Эстелла взглянула на него с такой ненавистью, что он поневоле отшатнулся.       — Я. Никуда. С вами. Не пойду, — выговорила она отрывисто. — Не трогайте меня. Убийца! Идите к чёрту! — она повысила голос так, чтобы её услышали зеваки. — Вы все отныне для меня не существуете! Все, абсолютно все, кто здесь находится, убийцы и сообщники убийц! Вы молчите, позволяя этим извергам убивать невинных людей! — она покосилась на Арсиеро, на падре Антонио, на судей в серых мантиях, на стрелков. — Вы принимаете их в своих домах, зная, что их руки испачканы чужой кровью. Отныне никто мне не в указ! Никому я не буду подчиняться! Убирайтесь все прочь от меня! — Эстелла кое-как поднялась и доковыляла до Данте, но…       — Не пускайте её! — велел Арсиеро палачам. Те не могли ослушаться главу города и преградили Эстелле путь, направив на неё арбалеты.       — Что, хотите и меня застрелить? Давайте! Чего ждёте? — выкрикнула девушка.       — Так, всё, хватит устраивать этот балаган! — выкрутив Эстелле руки, Арсиеро взвалил её к себе на плечо.       — Я не пойду! Никуда не пойду! Данте! Данте! Я хочу умереть вместе с Данте!       — Сейчас же закройте рот! — Арсиеро был груб, как никогда. — Так позориться из-за пастуха, когда вас ожидает чудесный жених. Как вам не стыдно? Как вы можете быть такой неблагодарной?       Данте, тем временем, завернули в саван и погрузили на телегу. Янгус пристроилась к нему на грудь, и, как палачи не сгоняли её, это было бесполезно.       Эстелла визжала, кусалась и вырывалась, но Арсиеро затолкнул её в ближайший экипаж.       — Трогай! — приказал он кучеру.       — Нет! Нет! Данте!!! Данте!!!       — Замолчите вы, наконец, или нет? Забудьте о нём, он мёртв, а у вас через три месяца свадьба. Вы должны радоваться. Маурисио Рейес — прекрасная партия, и он не знает, каким позором вы себя покрыли. Считай, вам повезло.       Минут десять ехали молча. Эстелла, сжимая кулаки, глядела в никуда. В её израненном сердце кипела жгучая ненависть ко всем людям, что так безжалостно растоптали её любовь. Нет, домой она не вернётся. Снова видеть наглые физиономии матери, Мисолины, Хорхелины, Арсиеро… Они будут ликовать, насмехаться над её горем. Прав был Данте, прав абсолютно, когда говорил, что все люди твари. Нет, она не поедет домой!       Они поравнялись с Авенида де Лухо — престижной улицей с магазинами готового платья. Слегка успокоенный Арсиеро отвлёкся на созерцание пейзажа, и Эстелла решилась на отчаянный шаг. Распахнула дверцу и на полном ходу выпрыгнула из экипажа.       — Эй! Вы что рехнулись?! — крикнул Арсиеро.       Кучер натянул вожжи, и лошади остановились. Эстелла упала на землю, но даже удара не ощутила. Вскочила и побежала по дороге. Не важно куда, главное подальше отсюда. Данте… Данте… Они его убили! Отняли у неё человека, который составлял смысл её жизни. Мерзкие скоты!       Боль оглушила девушку. Размазывая слёзы по лицу, Эстелла неслась куда глаза глядят. Мимо ехали экипажи и кареты, мелькали дома, шли прохожие, одна улица сменяла другую, но Эстелла ничего не видела. Наконец, силы её иссякли. Она привалилась спиной к дереву и сползла прямо на землю.       Данте… Данте больше нет. Она не смогла его спасти. Какая же дура! Чем подкупать конвой, лучше бы подкупила каких-нибудь разбойников, чтобы те выкрали Данте по дороге на площадь. Надо было помочь ему сбежать, а не варить этот идиотский Эликсир.       — За что? За что?! — выкрикнула девушка, молотя кулаками по стволу дерева. — Почему они отняли его у меня? Данте, вернись ко мне! Почему ты оставил меня одну? Как же так? Ты обещал, что мы всю жизнь будем вместе…       Долго она плакала и кричала, лежа на земле. В мозгу стоял туман, и Эстелла не имела представления, где находится. Вся дрожа, приподнялась. Огляделась по сторонам. Увидела табличку на углу: «Баррьо де Грана». Это название ничего ей не сказало, и она не обратила внимания, что улица выглядит своеобразно. Фонари здесь были красные, как и окна домов. Повсюду бродили толпы вульгарно накрашенных женщин, одетых в пёстрые, вызывающие наряды.       Эстелла закрыла лицо руками и, тихонько раскачиваясь вперёд-назад, заскулила. Так прошло ещё некоторое время.       Вдруг кто-то схватил её за плечо. Она отняла ладони от заплаканного лица. Перед ней стоял бородатый мужчина.       — Пойдём, крошка, — сказал он.       — Что? — не поняла Эстелла.       — Пойдём со мной.       Эстелла тупо на него уставилась.       — Я вас не понимаю.       — А-ха-ха! Смотрите-ка, шлюха строит из себя монашку! А ну пошли, кому сказал! — протянув руку, мужчина схватил Эстеллу за грудь.       — Вы что себе позволяете? — взвизгнула она, резко отпихнув его. — Я сейчас жандармов позову!       — А козочка-то ретивая попалась. Но я люблю таких обламывать! — стукнув девушку так, что она упала ничком, бородач выкрутил ей руки и поволок за собой.       — Пустите! Отпустите немедленно! Помогите, на помощь! Люди! Люди! — кричала Эстелла во всё горло, но никто не реагировал.       В Баррьо де Грана, районе красных фонарей, это было обычным явлением: девиц часто били и таскали за волосы прямо на улице и никто за них не вступался — такова участь проститутки. Наверняка бородач принял Эстеллу за одну их них, будучи в хлам пьян, — перегаром от него несло за целую милю. Открыв ближайшую дверь, он впихнул туда девушку. Это оказался прокуренный кабак. Миновав холл, они вломились в уборную.       — Раздевайся! — приказал мужчина.       — Ах, ты, грязная свинья, выпусти меня сейчас же!       — Ну раз сопротивляешься, сегодня поработаешь бесплатно.       Мужчина принялся снимать с неё платье. Эстелла кусалась и царапала его ногтями, но насильник вплотную прижал её к стене, и девушка не могла вырваться. За спиной у Эстеллы находилось зеркало. Терять ей было нечего, и она яростно стукнула по нему кулаком, разбив вдребезги.       — Какая темпераментная шлюшка! — волосатые руки мужчины забрались под её юбку, и он принялся лапать Эстеллу за бедра, стягивая панталоны.       Девушка подняла голову вверх. Взгляд зацепился за длинный кусок зеркала. Она схватила его рукой. Острые края глубоко врезались в ладонь — полилась кровь. Не ощутив боли, Эстелла потянула осколок. Хрустнув, он отломился от рамы. В этот момент бородач спустил штаны.       — Ну-ка, доставь мне удовольствие, детка.       — Непременно, — и Эстелла полоснула мужчину осколком.       — Ах, ты, сука! — корчась, он повалился на бок и завопил, держась руками за ширинку. Окровавленная стекляшка осталась у Эстеллы в руке.       — Таким, как ты, размножаться не следует, — грубо выдала девушка. Перед глазами её летали птички, и возникло безумное желание кого-нибудь убить. — Надеюсь, ты сдохнешь, животное, — отбросив стекляшку, Эстелла ринулась прочь.       Выйдя на улицу, она решила убежать отсюда быстрее. До неё дошло, что попала она в дурное место — порядочные женщины тут не ходят.       Кровь из ладони хлестала ручьём. Эстелла кое-как перемотала руку кружевным платком и, прижимая её к себе, рванула дальше. Она миновала таверну и здание с вывеской «Фламинго» — дом наслаждений». И вот Баррьо де Грана остался позади.       Эстелла шла и шла. Наконец, выбралась на противоположную от реки окраину Верхнего города. Дальше — только лес и болотистые озёра.       Заходящее солнце расцветило горизонт фиолетово-огненными мазками, будто нерадивый художник опрокинул на холст свои краски. Поблуждав ещё немного, Эстелла наткнулась на озерцо, заросшее камышами и кувшинками, и рухнула прямиком в него.       Она вспомнила их с Данте излюбленный берег. Там, детьми, сидя на брёвнышке, они болтали ногами в воде. И то побережье, где недавно они занимались любовью. Восхитительное наслаждение она тогда испытала. Но больше это никогда не повторится, ведь Данте нет…       Воя, Эстелла заколотила руками по воде, забыв о раненной ладони и устроив настоящую бурю из брызг.       Город накрыла ночь. Темнота стояла хоть глаза выколи. Сегодня не было ни звёзд, ни месяца — их заволокло тучами. Небо будто надело вдовий чепец. Начал накрапывать мелкий дождик, мало-помалу превратившийся в ливень, а Эстелла не могла встать и идти куда-то. Она лежала в воде, промокшая до нитки, в грязи и крови, и ей было всё равно.       — Данте, — взмолилась она, — умоляю, забери меня к себе… Услышь меня, мой родной… Я хочу умереть…       Вдруг раздался шорох. Захрустели старые листья и сучки под чьими-то шагами. Некто проломился сквозь камыши и замер. В лицо Эстелле упал свет фонаря.       — Эй, вы живы? Что с вами? Вам плохо? — спросил приятный женский голос.       Эстелла не сразу поняла, что обращаются к ней.       — Зачем вы тут лежите? Такой ливень, вы же простудитесь! — повесив фонарь на куст, незнакомка села на корточки с Эстеллой рядом.       — Я хочу умереть, — пролепетала та.       — Вот ещё, глупости! Давайте-ка вставайте и пойдёмте со мной.       — Куда?       — Есть тут одно местечко, — схватив Эстеллу под локти, женщина поставила её на ноги. Взяла фонарь и, обняв девушку, повела её в лесную чащу.       Спутница Эстеллы оказалась молода и хороша собой. Одета она была в чёрный балахон с капюшоном, из-под которого выглядывали каштановые локоны.       — Как вас зовут? — глухо спросила Эстелла, когда они вышли на тропинку.       — Инес. А вас?       — Эстелла. А вы всегда всем помогаете?       — О, нет! Но, очевидно, вы попали в беду. Не могла же я оставить вас в озере под дождём.       — А куда мы идём?       — А мы, собственно, уже пришли. Вот сюда, — Инес остановилась у небольшого здания, которое внезапно появилось в их поле зрения. Его окружал глухой лес, а на крыше высился крест. Эстелла прочла надпись на ограде: «Монастырь Пресвятой Девы Лухан».       — Монастырь? Вы монахиня?       — Разумеется нет! — фыркнула Инес. — И даже не послушница. Скорее, заблудшая овца, которую приютили сердобольные монашки. Аббатиса — сущий ангел, сами увидите. Впервые я встретила добрых людей именно здесь. До этого встречала только злых уродов, — и Инес дёрнула медный колокольчик, что висел у двери.

***

      Эстелла отупело разглядывала стену. Келья в «Монастыре Пресвятой Девы Лухан» — серое помещение с крестом над изголовьем кровати и маленькой тумбой в углу — вот уже третий день была её убежищем, спасающим от холодного безразличия внешнего мира. Безразличия к её горю.       Чем больше проходило часов и дней, тем хуже чувствовала себя Эстелла. Неправду говорят, что время лечит. Напротив, боль стала острее. Тогда, после казни, шок затмил собой её часть, но теперь осознание того, что Данте нет на свете, накрыло Эстеллу гигантской волной.       Всё время она лежала или сидела, глядя в потолок, и, как добрые монашки и аббатиса мадре Грасиэла не пытались найти к девушке подход, та ничего не объясняла. Такую боль испытывала, что в ней не шевелилось даже чувство благодарности к монахиням.       Обручальное кольцо не светилось — оно было черно и мертво. Эстелла первые сутки глядела на него, мечтая, что оно заискрится, что Данте каким-то чудом воскреснет. Она цеплялась за эту несбыточную надежду, но кольцо не подавало признаков жизни. И, рыдая навзрыд, девушка окончательно поняла страшную истину. Это всё. Это конец. Нет больше её Данте.       Не в силах видеть кольцо, Эстелла закрыла его в медальон с кулоном в виде цветка монарды. Легче не стало, но теперь оно не мозолило глаза.       Инес, новая знакомая Эстеллы, оказалась на редкость общительной. Она приходила в келью по нескольку раз в день, отвлекая девушку болтовнёй. Инес не обладала утончёнными манерами аристократки, хотя у неё был приятный, вкрадчивый голос. Она рассказывала интересные истории, а также жаловалась, что монашки запрещают ей курить в стенах монастыря. На второй же день знакомства Инес вывалила Эстелле всю историю своей жизни.       У Эстеллы не было сил удивляться, и, в другое время, от пошловатой откровенности Инес она впала бы в ступор. Но сейчас ей было наплевать на всё, кроме собственной боли. А Инес не замолкала ни на секунду.       Происходила она из семьи мещан. Отец её — писарь, служивший в городской Ратуше. Мать — домохозяйка, мечтавшая о богатстве, но вышедшая замуж за простого «бумажного червя», и от этого несчастная и озлобленная на всех мать четверых детей.       Инес была младшей. Три её брата жили отдельно и имели собственные семьи. Она же обитала под родительским крылом, пока не влюбилась в молодого контрабандиста. Они встречались тайком несколько месяцев, и девушка забеременела. Но создание семьи в планы её кавалера не входило. Он потребовал, чтобы Инес вытравила плод. Та отказалась, и кавалер бесследно исчез. Узнав об этом, родители девушки закатили скандал. Отец избил её так, что она потеряла ребёнка. Но беда одна не приходит, и вскоре он был уволен с работы за подлог документов. Семья оказалась на мели. У матери Инес открылась подагра, которая приковала её к постели. И тогда отцу стукнул в голову блестящий, по его мнению, замысел — сделать из Инес куртизанку, кокотку высшего полёта. Дамы полусвета, как их именовали: кокотки, элитные проститутки, актрисы, живя на содержании у богатых мужчин, купались в деньгах, обеспечивая себя и свои семьи. Отец Инес загорелся этой идеей, мотивируя тем, что она не девственница и замуж приличный человек её не возьмёт, но могут взять в содержанки. Тем самым она искупит свой позор, вытащив семью из нищеты. Инес впала в истерику, отец стоял на своём, а обездвиженная мать не смогла ему помешать. И он продал девушку похотливому богачу за четыре кошеля золота.       — А этот хрыч заявил, будто у меня нету шансов стать кокоткой, — Инес сипло рассмеялась, закинув ногу на ногу, — потому что у меня нету этих, как их… хороших манер, вот. А у кокотки должны быть манеры, как у фифы. А я, видите ли, локти на стол кладу и ногу на ногу, грызу ногти да выражаюсь, как пьяный мясник. Ну чего же я сделаю, ежели я такая? Короче, козла того я поублажала с месяц, а потом я ему надоела и он сплавил меня в бордель. Когда мать и отец узнали, они взбесились и заявили, что я им больше не дочь. Нормально, да? Папашка-то ведь хотел, чтобы я не в бордель пошла, а жила на содержании у миллионеров, а в борделе никто особо не шикует, окромя клиентов. Вот так я попала во «Фламинго», заведение мисс Нэлл. Не, я не жалуюсь, могло ж ведь и хуже быть, там престижное заведеньице. А мисс Нэлл строгая, чёрт её дери. Любит, чтобы все по одной доске ходили.       — Но почему ты осталась в борделе? — тихо спросила Эстелла. — Неужели нельзя было пойти в другое место?       — А куда я могла пойти без гроша в кармане? — хмыкнула Инес. — Прачкой работать али поломойкой? Ну вот ещё! Ежели б домой припёрлась, так папаня всё равно продал бы меня другому хрычу. Он до денежек падок, только заработать их не в состоянии. Так какая мне разница под кого ложиться, раз этого не избежать? А мисс Нэлл девочек своих в обиду не даёт. Вот я и осталась.       Эстелла наморщила носик, подумав: влипни она в такую историю, то предпочла бы умереть или пойти на улицу, да куда угодно, но не в бордель. Она не понимала женщин, которые шли на это добровольно. Лучше работать прислугой в богатом доме, чем проституткой.       — А как ты оказалась в монастыре? — продолжила она беседу.       — О-ох, это долгая история! Год назад повадился ходить ко мне один клиент. Симпатичный мальчик, молодой, но бедный. Годков восемнадцать. Мне-то уж двадцать пять, поэтому меня смешат такие сопляки с их романтическими бреднями. Короче, запал он на меня, — Инес захихикала. — Представь себе, говорит: люблю, не могу. Даже предлагал убежать с ним куда-нибудь. Не, ну понятно, я смогу жить нормально, только ежели уеду в другое место. В этом городишке мне дорога всюду заказана. Такие как я, мы не можем даже ходить везде, где хочется, и когда хочется. Да только зачем мне куда-то бежать, ежели мне неохота? Мне и тут неплохо. Бывает, клиенты попадаются всякие, и дураки приходят, куда без них, но у нас и охрана есть. Мисс Нэлл обо всём позаботилась. Так вот, послала я этого мальчика куда подальше, и он мне сказал: «Ах, так, ну тогда я женюсь на порядочной и забуду про тебя». Ну и скатертью дорога, женился на какой-то святоше. Представь себе, это после того, как побегал по шлюхам, — запрокинув голову, Инес зашлась грубым хохотом. — А месяца через два гляжу, опять толчётся у моего порога. Доступ к телу жёнки запрещён, она ж правильная. А Инес чего, её можно и так, и сяк. Вот и пришёл обратно. Всё бы ничего, но угораздило меня опять забрюхатиться. Мисс Нэлл, когда узнала, разозлилась так прям жуть. Она терпеть не может беременных. Короче, сказала мне, чтобы я искала папашу ребёнку, требовала с него денег и место, где жить, а потом убиралась по-добру, по-здорову. Но я ведь и не знала, кто папаша-то.       — Почему? — наивно удивилась Эстелла. — Разве ты не помнишь, с кем у тебя было… ну… была связь?       — А как помнить-то, ежели у меня за ночь по нескольку клиентов бывает? Поди разбери от кого ты брюхата! Ну я и решила пойти к тому, который трындел, что любит меня. Пришла в его дом и сказала, что ребёнок у меня от него, — Инес опять заржала, скаля белые зубы. — А он не поверил. Я-то думала, он совсем дурачок, да промахнулась. А потом выперлась его жена, начала орать, и я ушла. Мы ещё несколько раз с ним встречались. Но советчик у него отыскался, чтоб его! Он сказал, будто брат ему посоветовал мне сказать, чтобы я от ребёнка избавилась. Я, кстати, того братца-то видала. Красивый чёрт, глаз не оторвать, но сука та ещё. Он редко к нам захаживал, но девки от него млели прям.       Эстелла напряглась. Сердце заколотилось быстро-быстро.       — Ничего, если я покурю, пока монашки не видят? — Инес вынула сигариллу из кармана своего простого коричневого платья.       — Ничего. А как зовут мужчину, который в тебя влюбился? — дрожащим голосом поинтересовалась Эстелла.       — Клементе.       Всхлипнув, Эстелла закрыла лицо руками.       — Нет, таких совпадений не бывает… — пробормотала она и в лоб спросила: — Выходит, ты — Лус?       — Откуда ты знаешь моё настоящее имя? — поразилась Инес.       — Просто… просто я слышала эту историю. И я знакома с Клементе. Он… он брат моего мужа.       — Твоего мужа? — Лус-Инес закашлялась. — У тебя есть муж, детка?       — Больше нет, — закусила губы Эстелла. — Его звали Данте. Это он посоветовал Клему тебе не верить. Но Данте… мой Данте умер. Три дня назад.       Наступила тишина. Похоже, Лус была шокирована.       — Как умер? Данте умер?       — Угу…       — Но… он же совсем мальчик… От чего он умер? Как он мог умереть?       — Его убили…       Снова молчание.       — Теперь я всё поняла, — задумчиво сказала Лус. — Когда я спрашивала Клема, почему к нам больше не захаживает его братец, он сказал, что тот женился. Значит, ты и есть его жена? И поэтому ты была в таком состоянии? Мы, получается, с тобой встретились в день его смерти, вот оно что! Ты очень его любила, да?       — Очень, и он меня… мы любили друг друга до безумия, но у меня его отняли… — прошептала Эстелла.       — Ну, ты это, не расстраивайся. Ты ж молодая ещё, вся жизнь впереди, — сочувственно произнесла Лус.       Эстелла взглянула на неё с яростью.       — Не говори мне этого! Я не хочу слушать соболезнования! Мне это не поможет! — она скрипнула зубами, утирая слёзы. — Я больше не хочу об этом говорить. Если я буду об этом говорить, я умру прямо сейчас. Ты мне не объяснила, как оказалась здесь. Ты всё ещё беременна?       — О, нет! — Лус сдержала смешок. — Я сначала разозлилась на Клема, но потом решила, что он прав. И Данте твой был прав. Никому из нас этот ребёнок не нужен, это головная боль. Да и что бы я делала одна, с пузом, без гроша в кармане? Я сказала мисс Нэлл, что у меня был выкидыш, сама пошла в аптеку и купила специальную траву, ну… чтобы избавиться от нежелательных детей. И всё бы ничего, да вот жандармы об этом пронюхали.       — В смысле? Им-то какое дело? — искренне не поняла Эстелла.       — Ну, аптекарю нельзя ведь продавать такие травки, которые провоцируют выкидыш. Это преступление, за него в тюрьму сажают. А он продаёт из-под полы. Выгодно это. Ежели б не продавал, даже мы, проститутки, все были бы вечно пузаты, что уж говорить о неопытных девицах. Так вот, жандармы устроили облаву на аптеку в тот момент, когда я купила эту траву. Я оттуда дёру дала, а аптекарь меня подставил. Сам выкрутился, гад, а меня заложил: дескать, я его обманула, что не для тех целей траву покупаю. Жандармы нагрянули в бордель, чтобы меня арестовать, а я удрала в окно. С тех пор прячусь. Вот, случайно дотопала до монастыря и здесь меня приютили, потому что я была голодна и слегка больна после выкидыша. Монашки меня выходили, и я тут осталась.       — Как ни крути, а законы у нас глупые, — вздохнула Эстелла. — Не понимаю, какая им разница? Ведь тело женщины — её собственность.       — Церковники так не считают, — Лус-Инес поморщилась. — Говорят, что тело женщины становится общественным и уже не принадлежит ей после того, как она беременеет.       В ответ Эстелла фыркнула.       — Я считаю, каждая женщина вправе сама решать, когда ей заводить или не заводить ребёнка. И пускай бы меня посадили за это мнение в тюрьму! Я бы плюнула в того, кто посмел бы это сделать. Все церковники — лжецы и убийцы. Ненавижу их! Они улыбаются тебе в лицо, говорят о святости и грехах, а сами вонзают нож в спину. И руки у них в крови невинных людей. Вот кого надо пытать и сажать в тюрьму, и гноить их там, а не несчастных, попавших в беду женщин. Чтоб эти святоши все подохли!       Лус глядела на Эстеллу с разинутым ртом.       — Ты ж, видать сразу, аристократка, значит, правильная. Никогда не слыхала от благочестивой женщины такие речи.       — А я не благочестивая. Я такая же, как Данте. Мы с ним одинаковые. Я неправильная с точки зрения нашего общества. Я никогда не мечтала стать рабыней в собственной семье, у нас с Данте было равноправие. Я хотела учиться. И он меня поддерживал. Мы понимали друг друга. Поэтому я хочу умереть вслед за ним. От меня осталась только оболочка. Я могу говорить, ходить, что-то делать, но я мертва. Он был для меня всем: моим миром, моей душой, моей кожей. А теперь во мне лишь боль и ненависть к тем, кто уничтожил моё счастье. Будь они прокляты!       Лус-Инес курила сигариллу за сигариллой. Эстелла погрузилась в свои нелёгкие думы, а потом, вздрогнув, спросила:       — А что ты намерена делать дальше?       — Понятия не имею, — Лус почесала затылок, ероша кудрявые волосы. — У меня не жизнь, а полное дерьмо. Я подумываю сбежать к чертям туда, где меня никто не знает. А ты? Чего ты будешь делать, решила уже?       — Да. Да! — глаза Эстеллы сверкнули каким-то фанатичным огнём.— Если б я могла, я бы себя убила. Но я надеюсь встретиться с моим Данте в другом мире, за гранью добра и зла. Но домой я не вернусь. Не хочу видеть их премерзкие рожи. Думаю, единственный выход — остаться тут. Я приму постриг в этом монастыре. Я стану монахиней!