Война сердец

      Хотя Лус не разделяла желания Эстеллы уйти в монастырь, она не стала её разубеждать. Эстелла же дальнейшей жизни, светской, полной утех и веселья, без Данте не представляла. Балы, театры, наряды, прогулки верхом — всё кануло в лету. Ей хотелось спрятаться, зарыться в норку и никогда, никогда не выходить оттуда.       Спустя неделю безвылазного сидения в келье, Эстелла решила выйти — побеседовать с аббатисой.       Мадре Грасиэла, статная женщина с красивым лицом, немного подпорченным оспой, оказалась человеком мудрым. Выслушав Эстеллу, она объяснила: чтобы стать монахиней, необходимо пройти три этапа. Сначала нужно будет жить в монастыре, подчиняясь его распорядку и выполняя те или иные поручения аббатисы. В этот период девушка, если захочет, сможет вернуться к мирской жизни. Когда же аббатиса убедится в серьёзности её намерений, она напишет епископу прошение, чтобы тот разрешил Эстелле стать послушницей. Период послушания длится несколько лет, но и тогда Эстелла ещё сможет уйти обратно в мир. И последний этап — постриг. Если Эстелла выдержит два первых этапа и даст обет, назад пути не будет. Монашеское облачение с неё снимет только смерть, ибо измена Богу — огромный грех.       — Пойми, девочка, — сказала аббатиса ласково, — уход в монастырь — это очень ответственный шаг. Постриг принимают, когда искренне желают служить Господу, а не для того, чтобы спрятаться от кого-то или чего-то, что мешает жить в миру. Ты должна будешь отречься от своей семьи, от своих убеждений, от любых мятежных чувств и мыслей. Ты посвятишь себя Господу, ему ты станешь невестой и будешь верна до последнего вздоха. Монастырь — не райский оазис, не соломинка для утопающего, это путь, который человек выбирает осознанно, следуя ему умом, душой и телом и не допуская иного. Пока в тебе нет ни глубокой веры, ни призвания, лишь жажда спрятаться от невзгод. И пока я не увижу искреннего желания служить Господу в твоих глазах, ты не станешь даже послушницей. Но если ты хочешь испытать себя, я позволю тебе жить в монастыре, подчиняясь его распорядку и моей воле, как и прочие здешние обитатели. Ты будешь присматриваться к монашеской жизни, изучать её со стороны. И только после этого тебе дозволят проникнуть в неё глубже, стать её частью.       Эстелла не предполагала таких сложностей, уверенная, что станет монахиней дня за три. Спешка её была обусловлена не только горем. К нему примешивался и страх, что её насильно вернут домой. А настоятельница буквально сломала все планы. Итак, монашкой ей не быть. Она просто не успеет — Роксана землю перевернёт, но найдёт её, чтобы выдать замуж за Маурисио Рейеса. Аббатисе о своих страхах Эстелла не сказала и покинула её кабинет с тяжёлым сердцем.       Наступил август, холодный и дождливый. Солнце за два месяца выглянуло из-за туч лишь единожды. Но эта погода соответствовала душевному состоянию Эстеллы. Наверное, природа тоже в трауре.       Девушка вставала ни свет, ни заря и вместе с монахинями и послушницами молилась, постилась, копалась в саду, готовила еду и перестилала кровати, штопала и ухаживала за больными и бездомными. Нравилась ли ей такая жизнь? Эстелла не задумывалась об этом. Ей было всё равно. Монотонный труд позволял не думать, отвлечься от боли. Она старалась быть на виду, беседовала с монахинями и аббатисой, с Лус и послушницами, но, когда наступала ночь и Эстелла оказывалась в келье, она кусала зубами подушку, стараясь не кричать, и вспоминала Данте. Как наяву слышала его голос, вкушала нежные поцелуи, прикосновение его кожи к своей, запах мяты, такой любимый, такой родной…       Ни на секунду Данте не покидал её мыслей. Иногда снился, живой и здоровый. Улыбаясь, обнимал её, гладил по щеке и своими тонкими пальцами заправлял локон ей за ушко. А потом Эстелла видела, как он умирает у неё на руках, с окровавленной грудью и широко распахнутыми глазами. Этот взгляд. Он будет преследовать её долгие годы, до смерти. Где бы не находилась она, что бы не делала, Эстелла видела синие глаза, мёртвые и неподвижные. Как она обожала их, когда они были наполнены жизнью, светом и любовью! Эстелла просыпалась, дрожа, как в лихорадке. Ломала руки. Шёпотом звала Данте, впиваясь ногтями в стену, но — напрасно. Не слышал он ни мольбы, ни рыдания.       В конце концов, девушка поняла: и монастырь не даёт ей успокоения. Всё бесполезно. Данте впитался в её кожу. И рана в груди не затягивалась — кровь хлестала из неё ручьём.       Так Эстелла жила день за днём, неделя за неделей, пока не грянул очередной гром.       Одним серым днём, похожим, как близнецы, на предыдущие, Эстелла, сидя в келье, вышивала икону Святого Доминика. Когда аббатиса узнала, что девушка умеет рукодельничать, она поручила Эстелле вышивать иконы да церковные облачения. Сейчас перед девушкой лежала оригинальная икона, изображение с которой она и пыталась воспроизвести на ткани с помощью тонюсенькой иголочки и цветных нитей. Эстелла вышивала Святого Доминика уже четвёртый день. Сегодня она закончила работу над его одеждой и волосами и приступила непосредственно к лицу. Тут и возникли проблемы. Нет, лица вышивать она умела прекрасно, но выходил у неё не Доминик. Эстелла уже дважды вспарывала нити, ибо лик святого упорно напоминал лицо Данте. Вот и опять, вышивая глаза, она непроизвольно приподняла их кончики вверх, а подбородок сделала тонким, чуть заострённым.       В келью зашла сестра Рита — молодая монахиня, смешливая и симпатичная. Несколько минут она с любопытством разглядывала работу Эстеллы, потом сказала:       — Очень красиво вы вышиваете, но только мне кажется эээ… как-то он на Доминика-то не шибко похож. У того глаза-то круглые.       Эстелла вздохнула, бессильно уронив руки на колени.       — Ничего не получается сегодня. Уже дважды переделывала, и всё равно выходит не то.       — Да отдохните чуток, — участливо сказала сестра Рита. — Это ж ведь не к спеху, а вы вышиваете так, будто завтра сюда епископ нагрянет да станет разглядывать ваши иконы. Я чего пришла-то? Там мадре просит вас к ней зайти.       — Что-то случилось?       — Да не знаю я, — потупилась сестра Рита. — Мне не докладывает она. Просто позвала вас.       — Хорошо, я приду сейчас.       Сестра Рита ушла, и через минуту Эстелла последовала за ней.       Монастырь внутри представлял собой длинное помещение с множеством дверей — келий монахинь и послушниц. В конце здания находилась столовая, а сбоку к жилому помещению, как нарост, прилепилась молельня — нечто вроде квадратного сарайчика с крестом на крыше.       Келья и рабочий кабинет аббатисы располагались в левом крыле монастыря под самой крышей. Чтобы туда попасть, надо было подняться по узенькой лесенке.       Цепляясь за перила, Эстелла вскарабкалась наверх и робко постучала в деревянную дверь.       — Войдите.       — Можно, мадре? Вы меня звали?       Эстелла зашла, теряясь в догадках. И что же понадобилось настоятельнице? Может, нужно ещё иконы вышивать или, может, Эстелле позволят, наконец, стать послушницей?       Ответ она увидела мгновенно. Напротив дубового стола, за которым горделиво восседала аббатиса, находилось мягкое кресло. В его недрах утопала Роксана. За её спиной стоял Арсиеро.       Побелев как смерть, Эстелла попятилась к двери. Все трое уставились на неё.       — Заходи, детка. Я тебя вызвала, потому что здесь твои родители, — сказала аббатиса.       — Нет-нет, я не хочу… не хочу их видеть! Пусть они убираются! — Эстелла хотела убежать и не смогла — от шока ноги приросли к полу.       Губы Роксаны расползлись в зловещей улыбке.       — Зачем ты так говоришь, дорогая? — воскликнул Арсиеро. — Мы ведь желаем тебе добра.       — Ах, мадре, мы так настрадались! — Роксана вдруг всхлипнула, прижав к глазам платочек. — Мы уже два месяца ищем нашу девочку. Я уж было подумала, что её нет в живых.       — Эстелла, — укорила аббатиса, — ты же говорила, что у тебя нет родственников. Зачем было лгать? Твои родители так переживают за тебя. Какая же ты злая, неблагодарная дочь!       — Ох, не говорите так, мадре, о моей девочке! — пела Роксана приторно-страдальческим голоском. Эстелла с каждой секундой всё больше поражалась её коварству. — Эстельита с детства заставляет нас так страдать, так страдать. Но я, как истинная христианка, всё прощаю ей, мадре. Она же не ведает, что творит. Ох, дело в том, что у моей доченьки расстройство головы. Мадре, понимаете, она постоянно убегает из дома. Много лет мы мучаемся. Даже пришлось поместить её в Жёлтый дом. А она и оттуда сбежала. И прямиком к вам. Ох, мадре, это так тяжело, когда твоя родная кровиночка безумна, прости меня, Господи. Бедная моя малютка… — закрыв лицо руками, Роксана завыла, как раненный зверь.       — Ну что вы, успокойтесь, сеньора, — участливо сказала мадре Грасиэла, наливая из графина воду в стакан. — Выпейте водички. Если честно, ваш рассказ не укладывается у меня в голове. Девушка действительно показалась мне странной, но я подумала, что она попала в беду.       — Ох, нет, мадре, она может ввести в заблуждение кого угодно. Она больна. И опасна. Она даже способна убить кого-нибудь, — добавила Роксана театральным шёпотом.       — Это враньё! — сквозь зубы выдавила Эстелла. Такую комедию мать ещё никогда не разыгрывала, по крайней мере, в её присутствии. — Она лжёт! Не верьте ей, мадре! Моя мать — самый жестокий человек из всех, кого я знаю!       — Эстелла, побойся Бога! — возмутилась аббатиса. — Это же твоя мать! Грешно так говорить!       — Не надо… не надо, мадре, — плаксиво отозвалась Роксана. — Я привыкла к оскорблениям. Доктор говорит, это из-за её болезни. Вы понимаете, мы должны её забрать и поместить в Жёлтый дом. Она безумна, — вдохновенно сочиняла Роксана. — Понимаете, мадре, мы это скрываем, мы боимся огласки. Мы занимаем высокое положение в обществе, а это такой скандал, такой скандал…       — Хватит на меня наговаривать! Вы не мать, вы чудовище! — Эстеллу всю трясло от ярости, но никто её слова не принимал всерьёз.       — Мы приехали, чтобы забрать Эстеллу отсюда, мадре, — объяснил Арсиеро.       — Я никуда с вами не поеду! — Эстелла начала орать. — Вы мерзкие убийцы!       — О, мадре, я больше этого не вынесу! — воя, Роксана хрустела пальцами. — Сил моих нет, я не смогу это пережить! Вы знаете, у меня слабое сердце, — в порыве вдохновения она приложила руку к левой стороне груди.       — В таком случае, надо прямо сейчас отвезти девушку к доктору, — развела руками аббатиса.       — Я никуда не поеду с этими людьми! Они убийцы! — вдруг обретя способность двигаться, Эстелла рванула к выходу. Нет-нет, она не поедет домой! Лучше умереть.       Эстелла выскочила на улицу, и тут же попала в западню — у монастыря стояло четверо слуг с карабинами. Похоже, Роксана всё предусмотрела. Когда Эстелла скользнула за ворота, мужчины преградили ей путь, наставив на неё оружие. Эстелла кинулась обратно — хотела обежать монастырь и перелезть через забор с другой стороны, но появились мадре Грасиэла, Арсиеро и Роксана, и она напоролась прямо на них. Арсиеро схватил её в охапку.       — Нет-нет, пустите!!!       — Не кричите, вы в монастыре, а не на базаре! — одёрнул её отчим.       — Отпустите! Я никуда с вами не пойду! Убийцы, убийцы! Вы убили Данте! Верните мне Данте! Я вас ненавижу! Данте… Данте…       — Вот видите, мадре, — пожаловалась Роксана. — Какая же я несчастная, и за что Бог наказал меня, подарив такую ужасную дочь?       — Да будет вам, сеньора, — покачала головой аббатиса, глядя на Эстеллу. Та действительно сейчас напоминала умалишённую. — Кто этот Данте, которого она зовёт?       — О, не обращайте внимания, мадре. Ей всегда что-то мерещится.       Роксана подошла к слугам и отдала распоряжение — Эстеллу связать. Те скрутили девушку верёвками. Замотали ей рот шарфом и впихнули в экипаж. Эстелла не сумела вырваться. Ну что могла сделать одна хрупкая девушка против четырёх высоченных мужланов?       Арсиеро и Роксана попрощались с аббатисой и тоже запрыгнули в экипаж. Эстеллу так крепко связали, что она не могла шевельнуться, только хлопала глазами, из которых лились горькие слёзы.       Кучер тронул вожжи, и монастырь вместе с его обитателями остался позади. Роксана, тотчас прекратив изображать скорбящую мать, громко расхохоталась.       — Ну как я? Похоже, во мне умерла актриса!       — Это точно, — печально сказал Арсиеро. — Вам не кажется, дорогая, что вы перегнули палку?       — А как, по-вашему, мы могли её оттуда забрать? Эта аббатиса — препротивная особа. Святая, что ты, фу-ты, ну-ты! Вот и пришлось устроить балаган. Ну, ты, дрянь, — обратилась Роксана к Эстелле, — игры закончились, усекла? Отныне ты будешь мне подчиняться, или пеняй на себя!       Всю дорогу Эстелла тупо смотрела в потолок, переваривая случившееся. Роксана — натуральная змея. И самое гадкое, что Арсиеро даже не упрекнул её за разыгранный перед аббатисой дешёвый фарс. Эстелле казалось, будто голова и грудь её раскололись на миллиард кусочков. А экипаж ехал и ехал не останавливаясь, и несчастная девушка и думать боялась о том, что ждёт её впереди.

***

      С момента возвращения Эстеллы домой прошёл месяц, а настроение её не менялось. Тоска по Данте жгла грудь огнём. Неделю она лежала в постели, рыдала и звала Данте, не принимая пищу и не разговаривая. Позже увлеклась рисованием и следующие три недели только им и занималась. Рисовала одно и тоже — Данте, лишь Данте и никого, кроме него. В фас и в профиль, в полный рост и крупным планом. Рисовала по памяти, воспроизводя мельчайшие детали: каждую линию, каждую чёрточку милого её сердцу лица. Когда-то она целовала это лицо, целовала чётко очерченные губы и тонкий профиль, брови-стрелы и круглую родинку на ключице, гладила шелковистые волосы…       Родственники Эстеллы, проявив единодушие к её свадьбе с Маурисио Рейесом, занялись приготовлениями. Урсула, Либертад, Лупита и Берта изобретали экзотическое меню. Арсиеро и Эстебан выбирали официантов, дворецкого, лакеев и прочую обслугу; думали, где разместить гостей и какой заказать оркестр: из Буэнос-Айреса или из самого Парижа. Роксана с Хорхелиной подписывали бесконечные приглашения и наносили визиты почтенным семействам Ферре де Кастильо. Одна Мисолина ходила с кислым лицом и бездельничала. Эстелла же не покидала комнаты, умудрившись со всеми разругаться. Когда Арсиеро, Эстебан и бабушка с Урсулой наперебой стали расхваливать Маурисио Рейеса, она послала их к чёрту.       За пару дней до свадьбы явилась модистка сеньорита Глэдис и принесла платье. Потрясающе красивое, расшитое жемчугом и алансонским кружевом, оно сидело на невесте восхитительно, подчёркивая тонкость её талии и округлость груди. Либертад, Урсула, Берта и сеньорита Глэдис бегали вокруг Эстеллы, радуясь и ликуя. Девушка же испытывала боль и чувство вины. Выходя замуж за Маурисио, она предаёт Данте, разрывает последнюю ниточку, их связывавшую. Как только она станет маркизой Рейес и ляжет с Маурисио в кровать, эта связь оборвётся навсегда.       Обручальное кольцо, сплетённое из волос Данте, хранилось в медальоне. Эстелла не решалась глядеть на него. Избегая искушения, она спрятала медальон в ящик туалетного столика, завернув в паньюэло — кусочек алого шёлка, что Данте некогда носил на шее. Эту вещицу он обронил, лазая в её окно, и она была единственным, не считая кольца, что осталось у девушки на память о нём.       Вина медленно убивала Эстеллу. Она не спасла Данте, а теперь предаёт их нежную, страстную, горячую любовь, выходя замуж за Маурисио — человека, к которому Данте её ревновал. И хотя он сказал, что хочет, чтобы она встретила другого мужчину, чтобы не вздумала до конца жизни оплакивать их любовь, Эстелле от этого легче не становилось.       Когда пришёл сеньор Гутьеррес — мастер по изготовлению шляп, венков и букетов — Эстелла объявила, что выбирать ничего не будет; в саду цветут розы, из которых она и хочет составить букет. Розы чёрные. Роскошный куст вырос из цветка, когда-то положенного Данте на церковную паперть и высаженного Эстеллой в землю. С тех пор много воды утекло, а роза выжила, превратившись в прекрасный куст. Наплевав на скептицизм шляпника, Эстелла пожелала свадебный букет именно из этих роз. Так она почтит память Данте, ведь она даже не знает, где его могила и существует ли она. Эстелла вдова и обязана носить траур, но наденет белое платье и фату — символы невинности — и совершит обман, грех перед богом, перед людьми, перед Данте и перед Маурисио.       — Сеньорита шутит? — фыркнул шляпных дел мастер.       — Нет, не шучу. Я хочу букет из чёрных роз, которые цветут у меня под окном. Это мой каприз! Делайте, что я велю! — разозлилась Эстелла. — Или я вас выгоню!       Сеньор Гутьеррес не осмелился перечить, чтобы не терять важных и богатых клиентов, но решил: у невесты не все дома.       Во второй половине дня пришёл ювелирных дел мастер, сеньор Альдо Адорарти. Тот, которому Эстелла продала украшения. Девушка прикинулась дурочкой и молча выбрала алмазную булавку для закалывания фаты, ткнув в неё пальцем. Она думала, что ювелир узнает её, но тот либо не узнал, либо сделал вид.       Сеньор Адорарти принёс чемодан драгоценностей, чтобы дамы подобрали их к своим нарядам. Берта, падкая до всего блестящего и яркого, увидев чемодан, забитый украшениями, испытала приступ неконтролируемого желания купить всё. Сеньор Адорарти был вынужден два часа просидеть в гостиной и выпить по меньшей мере десять чашек кофе, пока Берта, обвешавшись с ног до головы бусами, браслетами, ожерельями и диадемами, выбрала-таки, что ей надо. Накупила целую шкатулку. Даже приобрела рубиновую заколку для ночного чепчика и гранатовый зажим для панталон. Ювелирных дел мастер ушёл довольный — продал уйму драгоценностей и развлёкся на славу — Берта повеселила его болтовнёй и подарила ему кактус, большой, с огромными иголками и круглыми, как шарики, листьями.       За день до венчания, Либертад упаковала вещи Эстеллы для её переезда в дом мужа. Планировалось, что брачную ночь супруги проведут во дворце, в знакомой Эстелле обстановке, а потом отправятся в свадебное путешествие в Лондон.       Вечером у Эстеллы началась паника. За что ей это? Она потеряла любовь и вынуждена будет жить с нелюбимым. Но она сама виновата. Неправильно сварила зелье, потащила Данте на свадьбу Сантаны… Это она его загубила.       Вспомнив про Эликсир, Эстелла вспомнила и про волшебное зеркало. Выудив его из баула, она открыла крышку и вгляделась в своё похудевшее, измученное лицо.       — Послушай, — обратилась девушка к зеркалу, — поговори со мной, пожалуйста. Я хочу кое-что спросить. Почему не подействовало зелье? Я ведь старалась сварить всё правильно, я была очень внимательна. Как я могла ошибиться? Ответь мне, умоляю!       Но зеркало ничего не писало, не искрилось, не дымилось и не нагревалось, став бесполезным куском стекла.       Ужин накануне свадьбы прошёл в нервном возбуждении. Мисолина закрылась в комнате. Роксана с видом победительницы нагло ухмылялась Эстелле в лицо. Взволнованная Берта обсуждала с Эстебаном и Арсиеро последние приготовления, списки гостей и количество белых ленточек и розочек, которые нужно повесить на входной двери. Хорхелина молча набивала рот тушёной с овощами курицей. Либертад незаметно ото всех погладила Эстеллу по руке, когда накладывала ей еду.       В конце трапезы Роксана объявила: утром приедут её отец и брат. Эстелла любила дедушку Лусиано и дядю Ламберто, но сейчас её ничто не радовало. Завтра она станет женой Маурисио Рейеса. А Данте больше нет. А зеркало — единственный источник её безумной надежды на чудо — не хочет с ней разговаривать.       Ночью пьяный в дуплет Маурисио затеял серенаду у Эстеллы под окном. Музыканты, разодетые как певцы марьячи, — в пончо белого цвета и с сомбреро на головах, играли на гитарах и дудели в рожки, исполняя лирическую балладу о любви к прекрасной девушке:       О, сеньорита, выйди на балкон,       Под окнами твоими праздник!       Твой верный рыцарь красотой сражён,       Вниманья и любви он жаждет.       Ах, сеньорита хороша, нет слов!       И сердце бьётся пылко.       Брось из окна цветок, хозяйка снов,       И подари надежду и улыбку!       А завтра зазвенят колокола,       И под венец пойдёшь ты, сеньорита!       Сегодня будем петь мы до утра       О том, как сердце рыцаря разбито.       Ты для него дороже золотых монет,       Хоть их чудесен перезвон,       Он ожерелье для тебя создаст из всех планет,       О, сеньорита, выйди на балкон!       Эстелла растерянно слушала серенаду. Глубокие, звучные голоса певцов вызвали в ней досаду. Для чего Маурисио затеял этот балаган? Ведь он знает, что она не любит его, и всё равно женится, не хочет отпустить её с миром. Какой навязчивый человек! И Эстелла прямо посреди серенады ушла с балкона в комнату.       Концерт продолжался. На соседнем балконе стояла Берта и активно хлопала в ладоши, подпевая певцам и бросая им цветы. Эстелле хотелось заткнуть уши и завыть.       Через полтора часа пение закончилось. Музыканты ушли, а Эстелла плакала, свернувшись клубком на кровати. Завтра она навсегда покинет эту спальню, что была свидетельницей её слёз и радостей, её любви и горя. Покинет, чтобы выйти замуж за человека, который её дико раздражает. Человека, который не станет любимым, никогда не заменит ей Данте. А Данте лежит в земле мёртвый и больше не вернётся к ней. Сколько бы лет не продлилась её жизнь, впереди не ждёт её ничего светлого — одни страдания. Она обречена мучиться после того, как вкусила глоточек счастья. Её счастье, оно было таким недолгим, но настоящим, огромным, как мир.