Наследие. Abyssus invocat

      Они уже близко.       Гарри рванул вперед, не замечая ни как отстал Скорпиус, ни как сбивается его собственное дыхание. О всех предосторожностях он забыл — может быть, именно поэтому лично заинтересованных авроров отстраняют от дела.       Он едва вписался в поворот: налетел на угол, покачнулся, дернулся в попытке удержать равновесие… Это его и спасло.       Узкая клыкастая пасть щелкнула у самого его уха. Шею и наплечье, слава Мерлину, защищали вшитые в обмундирование серебряные пластины.       Зверь с коротким рыком приземлился у стены, аврор отлетел к противоположной. Шаркнули подошвы казенных сапог, и Гарри развернулся к нападавшему — уже в стандартной оборонительной стойке.       — ПР-РОЧЬ! — рыкнул он не хуже зверя. То, что это должен услышать и следующий за ним мальчишка, пришло ему в голову с некоторым опозданием.       Но, по крайней мере, коридор, из которого Гарри вышел — за спиной. Мальчишка где-то там. И спрячется, если котелок у него варит.       Зверь подобрался, ощерился и прыгнул, снова метя в лицо.       — Секо!       На желтовато-рыжей шкуре появилась алая полоса. Прекрасно, оно из плоти и крови.       «Сектумсемпра!»       Немного промахнулся — невидимые лезвия вспороли зверю бок, но неглубоко. Хищник взвизгнул, однако снова пошел на заход. Он явно целился в лицо, хотя собаки — а он более всего напоминал крупную широкогрудую псину — обычно выбирали руки или горло.       Вторая невербалка оказалась удачнее. Зверь упал, и Гарри точно наведенным заклинанием отсек ему голову. Исключительно предосторожности ради. Вызывать Адское пламя, чтобы испепелить тушу наверняка, он не рискнул.       — Малфой, — хрипло окликнул Гарри и, откашлявшись, добавил уже громче: — Выходи.       Мальчишка послушался. Подошел не сразу — видимо, геройствовать не стал и с самого начала отбежал подальше. Это хорошо. И из коридора вышел не сразу, а только оглядевшись. И палочка на изготовку. Это тоже неплохо.       — Он… все?       Бледно-зеленый Скорпиус Малфой. Ужасно похож на своего отца, но в школьные годы тот нечасто радовал Гарри столь живописной физиономией.       — Все. Путь свободен.       «Пока свободен» — про себя уточнил Гарри.       — У вас рука в крови, — шмыгнув носом, сообщил немного погодя Малфой. — Может, перевязать? А он ядовитый?       Гарри скосил глаза на холку твари. Ага, вот полоса более темной шерсти.       — Это жеводанский зверь, не лугару. Чего-чего, а отравы в нем нет.       А плечо он и правда порвал — просто Гарри в горячке боя не заметил. Рукав основательно намок кровью, но обычное Каутеро с ранами справилось. Да и обезболивающее, пожалуй, лишним не будет. С заклинанием Гарри решил не мудрить и вынул из кармана в подкладке плоскую фляжечку с зельем.       Закончив обработку, аврор свернул-таки туда, куда намеревался. Скорпиус Малфой трусил следом.       Темп пришлось сбавить. Галерея извивалась, делая порой неожиданные изгибы, но направление было лишь одно.       Вскоре ход начал расширяться. Потолок становился все выше, и фактически коридор плавно перетекал в подземный зал — в чем Гарри и убедился с полсотни шагов спустя.       Они оказались в огромной пещере. Она была… Честно говоря, она производила впечатление. Если взять хогвартское озеро и осушить его, а потом перевернуть кверху дном — то вот вам и представление о ее размерах. А главное — пещера эта была далеко не пуста.       Под сводами подземного зала раскинулся своеобразный город: он представлял собой нечто среднее между среднестатистическими трущобами и лагерем хиппи. Аврор Поттер и Скорпиус пришли несколько сверху, так что обзор открывался превосходный: сколько охватывал глаз, тянулись сараюшки, шиферные шалашики, обветшалые навесы… Разделяло их подобие узких улочек — столь же пыльных и серых, как и весь городишко. Окраины его тонули в темноте, но центр был худо-бедно освещен: одна из глыб на потолке источала блекло-голубой свет, будто подсвеченная льдина или исполинская гнилушка. Впрочем, это могла быть и фосфоресцирующая плесень — но Гарри это не особо интересовало.       Новое «Гоменум ревелио» — и он устремился туда, где заклинание обнаружило человека. Малфой что-то крикнул ему вслед — но он не потрудился прислушаться. Это все было неважно, уже неважно.       Пришлось поплутать меж этих хибар — пусть их и покинули давным-давно, мусора, мешающего пройти, здесь оставили предостаточно. Ржавые консервные банки. Скорлупки каштанов в промышленных количествах. Щерящийся пружинами дырявый матрас.       Хлам. Рухлядь. Отжившие вещи.       А цель его так близка.       Еще один лист шифера. Побитый молью театральный занавес. И вот он на месте.       Четыре наспех сколоченных — а ныне изрядно трухлявых — домишка ограничивали пятачок шесть футов на шесть. Три сваленных друг на друга полосатых матраса — чуть поновее, чем все остальное. И девочка, съежившаяся под слишком большой для нее синей шалью.       Не Альбус.       Гарри Поттер, герой всей магической Британии и главный аврор, упал на колени перед маленькой девочкой в заброшенном городе. И беззвучно завыл.

***

      «Молчание массы подобно молчанию животных, более того, оно ничем не отличается от последнего. Масса обходится без истины и без мотива. Для неё это совершенно пустые слова. Она вообще не нуждается ни в сознании, ни в бессознательном. Такое молчание невыносимо».       Скорпиус никогда раньше не видел столь странных плакатов. Алые буквы, готический шрифт. И болезненный, безумный текст.       «Коль скоро мир движется к бредовому положению вещей, и мы должны смещаться к бредовой точке зрения. Лучше погибнуть от крайностей, чем от отчаянья».       Надписи на французском (которые Скорпиус кое-как разбирал) и английском, на немецком (с ним дела обстояли чуть лучше) и, кажется, итальянском… А это что, латынь? И снова английский:       «Гераклит учит о суде над миром, и о том, что все в нем будет охвачено огнем. „Всех и вся, нагрянув внезапно, будет Огонь судить и охватит“, — говорит он. Так кто же вознесет карающий меч, кому достанет сил явить приговор в этом полном лжи и неприкрытого зла мире?»       Огонь и безумие. Чудесно.       Гарри Поттер свернул не туда. Часы совершенно точно тянули Скорпиуса не туда, куда рванул аврор, но Скорпиус не мог продолжить свой путь в одиночку. Подземный город ему не нравился, не нравился и тусклый, точно мертвый, свет, льющийся с потолка, не нравились плакаты с привкусом сумасшествия и гнетущая тишина вокруг.       Даже с чудовищами было проще. Гарри Поттер все-таки не просто так считался крутым аврором.       Скорпиус откинул пыльный, пахнувший затхлостью занавес и вышел в своеобразный внутренний двор. И увиденное ему не понравилось еще больше.       Гарри Поттер скорчился на холодных камнях — жалко, безнадежно и глупо. Лицо он закрыл руками, но Скорпиус был уверен, что тот не плачет — он сам не мог плакать, когда узнал, что Альбуса больше нет, и почему-то знал, что и для мистера Поттера сейчас слишком тяжело, чтобы выдавить из себя хоть слезинку.       Но Скорпиус-то знал теперь, что Ал жив — почему же так подкосило Гарри Поттера? Он присел рядом и протянул руку, чтобы коснуться плеча мужчины, как раздался тихий голос:       — Не сейчас. Он продолжит путь, но только не сейчас.       Скорпиус вздрогнул и поднял голову. В дальнем углу дворика стояла босоногая девчонка не старше него самого, но глаза у нее были васильково-синие и серьезные, даже строгие. Можно подумать, что она видела Скорпиуса насквозь.       — Почему? И кто ты такая, чтобы…       — Потому, что его сердце устало верить. Не то что твое. И я просто вижу то, на что ты не обращаешь внимания. Во мне нет ничего особенного.       Последняя фраза прозвучала уж очень подозрительно. Как будто девчонка повторяет ее не первый раз, но от этого правдивой эта фраза не стала. Ну и пусть.       — Меня зовут Скорпиус, — сказал он. — А кто ты?       Она снова смерила его взглядом — скорее настороженно, чем враждебно. Подтянула повыше и запахнула старую шаль; показались голые коленки и белый подол, слишком короткий для царящей здесь прохлады.       — Я Алиенора, — наконец произнесла она. — Рара́ звал меня Норой, но это было давно. — Она помолчала немного и добавила: — Вы пришли сюда за тем мальчиком?       Скорпиуса охватил трепет.       — А что, есть мальчик?..       Нора закуталась в шаль еще плотнее.       — Был один, но его увезли, и больше он не вернется. Теперь здесь есть второй, очень похож на него, — она кивнула в сторону аврора. — И первый был. Сначала не очень похож был, но это исправили. А теперь уже все равно.       — А где он? Где тот мальчик сейчас?       Она снова подняла свои невозможные глаза.       — Про первого ты и сам знаешь. А второго ты и без меня сможешь найти.       Часы и правда все еще указывали направление. Но откуда она знает?       — Ты видела Альбуса? Знаешь, где он?       Скорпиус понял, что выскочил вперед только тогда, когда девочка отступила. Она почти вжалась в стену — а он навис над ней. Еще шаг навстречу…       Внизу что-то звякнуло. Скорпиус опустил глаза — щиколотку девочки охватывала тонкая цепь.       Он почему-то смутился, а Нора прищурилась:       — Вы и без меня дойдете.       Губы у нее сжались в ниточку, подбородок задрожал.       — Вы можете дойти одни.       — А можем и не одни, — прозвучал за спиной хриплый голос. Аврор Поттер взял себя в руки. — Ты покажешь нам дорогу к Альбусу, если мы тебя освободим? Ты поклянешься не причинять никому из нас вреда, если получишь свободу?       — Мистер Поттер, она же просто девчонка…       — А стоит ли приковывать «просто девчонку» цепью из лунного серебра, скажите мне, мистер Малфой?       Алиенора стиснула шаль на груди и выпятила подбородок:       — Непреложный обет, мистер Поттер? Или честного слова хватит?       Он покачал головой. В лице он совершенно не изменился — как будто, успокоившись, уже ничему не позволял задеть себя.       — Не будем тратить слов. Мне хватит и одной цепи.       Он прошел по всей длине цепочки и, когда нашел ее основание, вмурованное в железную стену, резко взмахнул палочкой — и расплавленное железо алыми слезами побежало на землю.       Когда он поднял конец цепи, стало заметно, что она даже не потемнела.       — Веди нас, Алиенора. Веди, и я раскую твою цепь.