Твой Остагар

Гревид был вторым лицом либертарианцев в Кинлохе, он был одаренным педагогом, и многие ученики, прошедшие через его руки, примыкали к братству, порой радикально меняя свои взгляды на гораздо более свободолюбивые. Его академический труд по истории братства был известен во всех кругах. А еще он был, пожалуй, единственным другом Ульдреда и его доверенным лицом. Но и ему чародей не сказал о своих проблемах. Если уж не помогли предпринятые им самим меры, не поможет ничего. Зато о договоренности с людьми Логейна он поведал другу без утайки, и они вместе разработали несколько сценариев проведения совета. Реализовался наиболее благоприятный для них, и сейчас они собирали весь свой актив, чтобы объяснить, кого им поддерживать и что говорить остальным. В одном из учебных классов с комфортом расположилось более тридцати чародеев и магов и несколько учеников из тех, что постарше, уже готовых пройти Испытания. Обитатели Круга рассаживались, оживленно переговариваясь и ожидая опаздывающих. – Кхм, – через некоторое время обратил на себя внимание Ульдред. Все замолчали. – У нас есть новости и связанный с этим план действий. Впереди замаячила реальная цель, которой мы действительно сможем добиться. Чародей обвел взглядом свое братство – все слушали очень внимательно, все понимали, что это не проходной междусобойчик о помечтать. На лицах решительность, готовность действовать. Вот сидит Ронус, как будто повзрослевший со времен Остагара. Хмурится Прист – как всегда, ищет слабые места, взвешивает за и против. Рядом, плечом к его плечу стоит Гревид, надежнейший из соратников. Удьдред вдохнул, готовясь продолжить речь, и – закашлялся. По телу пронеслась волна слабости – он с трудом устоял на ногах, резко выступила испарина… Он бы упал, если бы друг не подхватил его. Переведя дыхание, Ульдред выпрямился, окинул взглядом взволновавшихся собратьев, и негромко произнес: – Прошу прощения. Гревид продолжит, – а сам присел. Кинув последний обеспокоенный взгляд на своего лидера, его зам взял слово. Его речь была, может и не такой энергичной и воодушевляющей, она походила скорее на лекцию, но Гревид был не худшим оратором, чем сам Ульдред. Он спокойно и обстоятельно изложил прямо сейчас становящиеся общеизвестными – на собраниях других братств – факты, присовокупил несколько известных только Ульдреду моментов, обрисовал перспективы и прогнозы, выдвинул предположения о выборе и действиях других братств. Вся выдаваемая информация была предварительно просеяна через мелкое сито прагматического интереса и рассортирована в соответствии с требованием момента самими старшими чародеями. Кое-кому, вроде того же Приста, позднее сообщат и более конфиденциальные сведения. Но здесь и сейчас проговаривалась и уточнялась в деталях официальная позиция братства – то, что каждый из них будет говорить и утверждать в ближайшие две недели. Все нюансы были согласованы, каждый из присутствующих проникся важностью момента, понял свою роль, осознал, что от его решений и поступков зависит будущее всего Круга… Они расходились, а Ульдред, слабость которого окончательно прошла к этому моменту, смотрел, как они негромко переговариваются, делятся планами, обсуждают литературу. Он гордился ими. И верил, что у них все может получиться. Он кивал старшим чародеям из тех, с кем предстояло обговорить особо тонкие политические места или далеко идущие перспективы. А то и просто, чьи связи требовалось задействовать. *** В комнате Ульдреда было прохладно. Он, как истинный ферелденец, не жаловал жар и топил камин только зимой. Но Инес была мерзлячкой и, входя сюда, первым делом зажигала огонь. Вот и в этот раз она направилась к очагу, краем глаза наблюдая за хозяином. Тот сидел без мантии, в одних штанах и тонкой рубахе с распахнутым воротом, покрытый легкой испариной. Под глазами лежали тени, а челюсть плотно сжата. Он явно был болен, но Инес не собиралась заострять на этом внимание – Ульдред уже взрослый, и сам во всем разберется. – Я первая? – слегка удивленно спросила она. Женщина существенно задержалась в библиотеке и полагала, что все уже в сборе. – Ты единственная, – Ульдред умел быть очень обаятельным, если хотел. – Ну что ж. Давно не уединялись, – она окинула комнату взглядом, будто решая, с чего начать. – О, вино. Откуда? – У меня свои секреты, и я их не раскрываю, – Ульдред слегка вымученно улыбнулся. – Но для тебя сделаю исключение. Я прознал о кое-каких темных, прямо таки контрабандных делишках одного довольно высокопоставленного мага. И он дал мне взятку за молчание. Вот этим самым вином. Чародей, в конце своей маленькой речи сделавший большие глаза, уже вплотную подошел к гостье и положил руку ей на талию. – Так что, сначала выпьем, потом все остальное? Инес, стоя вплотную к мужчине видела его неестественную бледность и легкий тик на левой щеке, но она просто некуртуазно фыркнула и решила: – К демонам! Вино подождет. И первая начала распускать завязки на мантии. Вечером, уже в своей жарко натопленной комнате, Инес и думать забыла об Ульдреде, его объятиях и его недомогании, только расслабленность от выпитого вина и хорошего секса еще наполняла ее тело. Магесса полностью погрузившись в подобранную ранее книгу, в то время как Ульдред в своей комнате сидел на смятой постели, ощупывая шрамы на животе, груди, боках, даже на бедрах, и пытался справиться с подступающим ужасом. Он не спал уже третью ночь. Не помогали ни общая усталость, ни выплеснутая в учебном зале до полного опустошения магия… Теперь вот не дало никакого эффекта вымотанное физической нагрузкой тело. Сна по-прежнему не было. Зато Ульдред мог собой гордиться, Инес явно ушла весьма довольная. *** Либертарианцы – как впрочем и остальные – вели работу. Они разворачивали широкую сеть пропаганды, лжи, замешанной на правде, и обещаний, подкрепленных сомнительными намеками. Они искали временных союзников и наиболее влиятельных врагов, пытаясь заполучить первых и устранить вторых. Работа шла на всех уровнях, от совета Круга до ученических спален. В пространство обсуждения включили и храмовников, как Грегор ни сопротивлялся и ни пытался запретить. У магов было право поддержать власть, политическую волю, сторону в войне. Отбирая у них свободу, их забыли лишить и права делать выбор не за себя, но за целые народы. Поэтому даже рыцари приняли участие в обсуждении будущего Ферелдена. Вернувшиеся из Остагара маги и храмовники окончательно вознеслись на пьедестал. А уж Ульдред еще по пути потратил достаточно времени и сил, чтобы как следует объяснить своим спутникам, что с ними случилось в армии короля. Они были свято уверены, что Логейн спас положение. И все шло прекрасно, Круг очевидно склонялся к поддержке тейрна Мак-Тира, объявившего о своем регентстве, пока в башню не вернулась Винн. Никто не знал, как она выжила, но эта морщинистая старуха одним своим праведным гневом и возмущением расстроила половину договоренностей и планов. Она стала более «свежей» героиней и свидетельницей, ее лишения были новее, чувства – острее, а репутация слишком непоколебимой. Она во всеуслышание объявила, что «видела смерть короля своими глазами», как будто от этого событие становилось достоверней, а все ее суждения становились правдивей. И она сообщила, что не все в мире так гладко, как хотелось бы некоторым: Серые стражи, говорят, выжили – как будто это был аргумент против их предполагаемого злого умысла, население волнуется, аристократы собирают войска – ну словно и в этом непосредственно виноват Логейн, а не начинающийся Мор. И еще кто-то отравил эрла Рэдклиффа, дядю короля. Почему старая ведьма смотрела при этих словах на него, Ульдред не знал. Она не могла ничего выяснить, заподозрить или просчитать – с этим, как его, Йованом чародея не связывало абсолютно ничего. Скорее всего, разыгралась вновь приобретенная паранойя, и Винн просто мечтала испепелить более удачливого мага взглядом. О да, Ульдред видел в ее глазах зависть – от того, что он выбрался из бойни раньше, что он не шел один, что ему помогли солдаты. Что в Круге к нему все прислушались, стоило только предложить что-то реальное. Винн, как и многие лоялисты, полагала, что либертарианцы могут либо бежать, либо сотрясать воздух. Они очень редко понимали, что вся жизнь членов этого братства сосредоточена на одном – ждать, ждать, возможно, единственного в жизни, но шанса чуть-чуть ослабить удавку. И как только Ульдред его увидел, он воспользовался им, и теперь Винн ненавидела его за это. Чего не мог предугадать расчетливый и рациональный Ульдред, так это того, что эмоции Винн смогут так сильно повлиять на его планы. На поле логики его позиция была безупречна, Логейн был идеальным кандидатом для поддержки Кругом. Но старуха просто обвиняюще кричала «Он виновен в смерти короля!», и люди отключали разум. Выкидывали его на свалку. Король, которого они никогда не видели, которому не было никакого дела до них, оказался важнее, чем целая башня заключенных в ней людей. Для этих самых людей! Мертвый король стал символом торжества иррациональности над всем – личной выгодой, общим благом, здравым смыслом. Поэтому, когда совет круга проголосовал за поддержку того кандидата, которого одобрит Церковь, это не стало неожиданностью. «Они же не просто предпочли другого кандидата, которого привяжут к себе обещанной помощью и политической поддержкой, они похерили саму идею получить задолжавшего им монарха». С непроницаемым лицом Ульдред встал и ушел в свою комнату. Ему нужно было подумать. По дороге его нагнал Гревид. Он не спросил, как прошел совет, это было понятно еще до его начала, а кто сам не сообразил, тому уже донесли, вплоть до точных результатов голосования. Он просто спросил: – Что дальше? Эта вера в тактический гений друга и лидера, это доверие и понимание зацепили какие-то струнки в глубине души Ульдреда, он встрепенулся, еще не осознавая мыслей, что в любой момент могли обрушиться на него. Поэтому механически произнес: – Мне надо подумать. Будь готов. В последнее время он снова чувствовал себя хорошо, сон вернулся, организм восстановился – Ульдред объяснял это тем, что последствия запрещенной магии сошли на нет после необходимого ему отдыха. Его немного беспокоил навязчивый шум в ушах, но это было такой мелочью по сравнению с предыдущими симптомами, что его смело можно было игнорировать. Поэтому сейчас, чувствуя, что не смеет опускать руки, он в оцепенении сидел на своей кровати, не сняв мантии, позволяя мыслям свободно проноситься в голове, ничего конкретного не пытаясь придумать, оценить или взвесить. Он отпустил свой разум на волю в надежде, что хорошее решение придет само. Вообще, Ульдреду было не свойственно полагаться на подобные маловразумительные методы – он, рационалист и прагматик, предпочитал полноценный анализ и последовательный перебор возможных путей. Но что-то мешало сосредоточиться, взяться за дело так, как он привык. И он продолжал сидеть, таращась в пустоту. Когда в его комнату пришла Инес, она нарушила какой-то звенящий баланс, державший чародея в оцепенении последние пару часов. – Винн всегда была вся из себя моралистка, ты же знаешь. – М-м. – Я не собираюсь тебя утешать, я не умею. Но могу предложить немного отвлечься. Что хорошего было в Инес – ее не пугали его шрамы. И она не считала получение знаний зазорным. Ей нравились растения, а кому-то вот власть или свобода, что такого? И этот здоровый цинизм и, может быть, даже бездушие сблизили двух немолодых магов. В определенном смысле, она даже была дорога Ульдреду. – У тебя поездки никуда не запланировано? – Собиралась в Хайевер. А что? – Когда ты сможешь уехать? Самый ближайший срок? Задумчивая рассеяность окончательно оставила Ульдреда, и теперь он стремительно шагал по комнате, рассекая воздух ладонью. Инес хмуро на него посмотрела – совершенно нехарактерная для чародея нервозность в движениях напрягла ее, но она ответила только, что-то прикинув в уме: – Послезавтра. – Тогда уезжай. Иди прямо сейчас и начинай собираться. Не задерживайся. – Ты скажешь мне, что задумал? Чего ты хочешь, Ульдред? – Я просто мечтаю, чтобы меня оставили в покое, Инес, ничего особенного. Когда она уже уходила, ей послышалось, что он добавил «Ты будешь мной гордиться». *** Чародей Прист разглядывал свои сапоги. Он сидел в зале Совета Круга в полном одиночестве и размышлял. Как обычно, искал слабые места, взвешивал все за и против. И, конечно, находил: новый план сплошь состоял не просто из слабых мест – из дыр он состоял! Против нового плана было почти все – здравый смысл, осторожность, расчет на будущее. Но он сидел и продолжал размышлять дальше. Потому что «за» была надежда, черная, жгучая, неподъемная… Через какое-то время чародей Прист сделал запись в своем дневнике: «…так тому и быть. Я последую за ним…» – и, оставив книжицу на столе, ушел.