Малефикары

В полумраке лачуги, озаряемой лишь огнём из камина, сверкнуло лезвие ножа. – Хоук, может, не надо? – замялась Мерриль, опуская уже занесённый было тесак. – Я знаю, что я должна этому научиться… но я не могу. – Надо, Мерриль, надо! – Хоук решительно сжала руку эльфийки и снова нацелила нож на связанную жертву, лежащую перед ними на столе. – Скажи себе, что ты делаешь это во имя возрождения эльфов – и режь! – Ну, Хо-о-оук… – Отложив тесак в сторону, Мерриль страдальчески подняла брови. – Он же такой молоденький. И хорошенький – ты только посмотри, какие у него милые глазки и ушки… И волосы мягонькие такие… Ой! – И зубы тоже просто замечательные, – ехидно заметила Хоук, глядя на текущую из пальца Мерриль кровь. – Я поняла: ты слишком впечатлительная, а он слишком хорошенький, и потому у тебя просто духу не хватает пустить ему кровь. Ладно, в следующий раз нашей жертвой станет кто-нибудь старый, лысый… и беззубый. Уж его-то тебе точно не будет жалко. Мерриль, пойми, тебе надо научиться выживать, клан больше не придёт тебе на помощь... Мерриль внимала Хоук, сунув в рот окровавленный палец и доверчиво взирая на неё круглыми, зелёными глазищами. Маленькая, хрупкая эльфийка сейчас так походила на ребёнка, слушающего сказку, что у Хоук рука сама тянулась потрепать её по голове и почесать за ушком, как котёнка. Умилился бы даже закоренелый храмовник, которому на завтрак, обед и ужин – а иногда и вместо них – читают проповеди о подлых и злобных магах крови. Хоук усмехнулась, подумав, что иной раз самое главное коварство малефикара заключается в его безобидной внешности. – Давай сюда палец, перевяжу, – предложила она, и девушки отошли к камину. Проводив мрачным взглядом своих палачей, предоставленный самому себе пленник принялся яростно извиваться в попытке дотянуться зубами до опутавших его верёвок. – Знаешь, я ни-ког-да раньше… – вздохнула Мерриль, пока Хоук промывала ей палец бальзамом и перевязывала чистой тряпицей. – Ничего, научишься! – оптимистично заверила её Хоук. И призналась: – Первые несколько раз мне тоже было не по себе – они иной раз так при этом смотрят… Но ничего, привыкла. Ты тоже привыкнешь. – И всё-таки резать других – не то же самое, что себя. У меня на него просто рука не поднимается. – Да-да, я помню – хорошенькие ушки, глазки… и зубки, – фыркнула Хоук, затягивая узелок на повязке. – Да. И мне ужасно не хочется делать ему больно. Мерриль жалостливо посмотрела на пленника, который уже добрался до верёвок и упоённо их грыз. Глаза её расширились, она стрельнула взглядом на Хоук, но та стояла к ней лицом и не видела творящегося у неё за спиной безобразия: как освободившийся пленник пошевелил ушами, спрыгнул на пол и порскнул в соседнюю комнату. – Мерриль. – Хоук покачала головой. – Вообще-то ему в итоге полагается помереть и попасть в суп или жаркое. Собственно, для того их и разводят, и продают. Да мы же с голоду умрём, если станем жалеть каждого симпатичного кролика и поросёнка! Они же, заразы, все симпатичные. Ну, не можешь его зарезать – ладно, значит, в следующий раз. А сегодня я сама... – Она обернулась и увидела опустевший стол. – Сбежал, скотина ушастая! Перегрыз верёвки – и удрал! Мерриль спрятала смеющееся лицо в ладонях. – Ну, и что ты смеёшься? Это ты виновата – специально заговаривала мне зубы, пока он над верёвками трудился! – Хоук обвинительно ткнула в Мерриль пальцем, но не выдержала и тоже рассмеялась. – А, ладно! Давай пока поедим хоть бутербродов, что ли, а потом надо будет поймать его. Иначе этот хитрый крол сожрёт все твои запасы и обгрызёт раму твоего бесценного элювиана. Нет, в следующий раз я лучше принесу курицу. У неё хотя бы зубов нет!