Мозаика жизней

      В одном городе, что был столицей великой Дайнэрии, жил мальчик. Семья у него была не слишком богатая, но и не сказать, что бедная. Хватало денег и на еду, и на одежду. Вот только, на обучение рыцарское монет не хватало. Да и здоровье мальчика оставляло желать лучшего. Но, несмотря на все невзгоды, мечтал он стать рыцарем благородным. Спасать людей и помогать родителям - вот что было его мечтой. И звали этого мальчика Уильям Грэм. Рос он умным, сообразительным и чудно очаровательным. Волосы кудряшками вились, а большие голубые глаза радостно смотрели на мир. День за днем тренировался он, чтоб попытаться поступить в академию, где готовили рыцарей. Да только, мечта его совсем по-иному сбылась. Времена настали в стране страшные, да темные. Повадилось соседнее королевство войска присылать, да войну разжигать. И был объявлен набор рекрутов, на самую границу. Собирали юношей молодых вместо мяса пушечного, чтоб мудрые рыцари подготовить атаку успели. А Уилл услышал и загорелся идеей, хотел послужить стране, как мог. Отговаривали его родители, слезами горючими плакала мать, отец на коленях стоял, не хотели они кровинушку свою отпускать. Но уперся Уилл рогом в землю, не желал по-другому жить. А ночью собрал вещи и сбежал. Добрался до здания, где набор вели, и стал очереди своей ждать. Радовался, словно дитя малое, когда взяли его. Не понимал, что утвердили его на смерть верную. Как и сотню юношей до него. Последняя ночь у них мирная, да живая была, а они пили и веселились, не осознавая горечь поступка своего. Не думая о том, как будут горевать отцы с матерями, получая вести о ранениях смертельных. А пока, пока они гуляли и смеялись, в объятиях ночных дев. Тяжелое выдалось утро для небольшого отряда. Юнцы сонные, да уставшие, стояли у ворот. Не обучены они были воинскому искусству, и учить их никто не собирался. Да только не говорили им об этом, соловьем разливаясь о рыцарях доблестных, да великих, что ждать их будут за холмами у границы. И слушали юноши, восторгаясь и гордясь участью своей неизвестной. И Уилл был среди них, да только не радовался он более. Неспокойно на душе было и совестно перед родителями. Но только поздно уж было, оставалось лишь молитву читать, да прощения у небес просить. Так и выдвинулся отряд к границам. И чем ближе они приближались, тем быстрее таяли радость и надежда на великое будущее. Увидели юноши ужасы, что творились с жителями деревень. Как бежали женщины и дети, как пытались старики остановить молодежь, не дать им познать весь ужас войны. Да только не хотел никто верить, лишь Уилл прислушивался и сердце кровью обливалось. Понимать он начал, что не вернется он более домой, если доберутся они до границы. Пустят их всех в бой, да сожгут тела мертвые. И так вдруг плохо ему стало, когда представил, что его, Уилла, тащат мертвого в яму и сжигают, как и товарищей в битве павших. Задумал он сбежать среди ночи, да взять с собой всех желающих. Поговорил он с несколькими юношами, что друзьями своими считал. Согласились они с ним пойти, да только люди подлости полны были. Рассказали о замысле юноши командиру суровому, а тот и рад был - хоть какой повод отвлечься, да повеселиться будет. Позвал он к себе Уилла, стал выяснять, так ли все было, как доложили ему. Тот отпирался как мог, смотрел глазами честными, обиду в душе затаив. Отпустили его, пригрозив наказанием страшным. Ушел Уилл, бледный и злой, на поиски «друзей» своих «верных». Поговорить хотел, причину узнать, почему душу его на куски разрывают предательством своим. Но не хотели говорить юноши, лишь смеялись в лицо «товарища» своего бывшего, да шутки шутили. Не вытерпел Уилл такого, бросился на недругов с кулаками, да только побежден был быстро и подло. Зашел со спины третий человек, да ударил камнем по голове. Потерял сознание юноша и не слышал слов неприятелей, не знал о своей участи незавидной. Очнулся он, когда луна уже светила. Все тело болело так, что пошевелиться было почти невозможно. И хочется голос подать, да позвать кого на помощь, но не получается. И затапливает юношу обреченной беспомощностью. Выть бы волком, да только голоса словно и не существовало никогда. Даже звука не произнести, лишь сопение тихое, да напряженное. Кто такое услышит? А ежели и услышит, то скорее за зверя примет, чем за человека раненого. И что же делать ему теперь? Как пережить ночь эту холодную и не пойти на корм хищникам лесным? Закрывает он глаза и молится, покровителю своему небесному, луне, что в вышине висит, да хранителю лесному. И будто услышал его кто, различает он шаги в тишине ночной. Уверенные и тяжелые, совсем не похожие на звериные. Человек, это точно человек. Пробует Уилл знак подать какой, да только шевелится еле-еле и голоса все нет. Вздыхает несчастно и, боль превозмогая, пытается подняться. Но по телу словно волна жаркая проходит, заставляя кровь кипеть, и выжигая все на пути своем, что невозможно крик было сдержать. И прорвался сквозь стиснутые зубы хрип болезненный, в кашель перерастающий. Заметил человек юношу и поспешил на помощь. Да только Уилл не смог разглядеть спасителя своего, в темноту уютную проваливаясь. В себя пришел он уже в теплой постели, укутанный в мягкую шкуру. И обстановка была незнакомая, дом небольшой, но уютный. Кипит что-то на печи, да аромат вкусный по комнате витает. Человек незнакомый, спаситель его благородный, нарезает что-то на доске деревянной и в кипящую емкость бросает. Говорит что-то глухо и ритмично, завораживая Уилла голосом своим. И совсем не страшно тому, что попал он к колдуну какому страшному. Ведь некому больше в лесу по ночам ходить, лишь лешему, да зверям диким. Хочется юноше поблагодарить доброго человека, да дорогу до ближайшего города спросить. Да только в животе быстрее и громче бурчит, заставляя щеки в алый окраситься, а взгляд в пол упереться. Смеется хозяин дома хрипло, но не обидно совершенно, и наливает в чашу варево свое колдовское. Отдает его Уиллу и тот совершенно не может сопротивляться, ведь пахнет так сильно, так вкусно. И спасителя своего оскорблять отказом не хочется. Ест юноша неспешно, растягивая удовольствие и расхваливая талант кулинарный. А незнакомец смотрит, глазами довольно сверкая, да помешивает себе варево. Поев, поблагодарил Уилл спасителя своего, имя назвал свое и о судьбе нелегкой рассказал. Да только не ожидал он, что смеяться колдун будет, да хвалить упертость его и мысли правильные. Расскажет в подробностях, от чего его «злая» судьба уберегла. А юноша слушать будет, да бледнеть все сильнее. И верить ведь не хочется, совсем. И товарищей жалко, которые друзьями не были, но людьми оставались. Только, ничего уже не поделаешь. Ушли молодые «рыцари» далеко, с мечтою своей о славе, любви и богатстве. Не вернутся они уже домой, а ежели и вернутся, то токмо калеками. Не дал колдун юноше убивать себя переживаниями, разговорил его, о прошлом и будущем расспрашивая. Да и Уилл не отставал, интересуясь жизнью мужчины. Оказалось, что тот и не колдун вовсе, а знахарь деревенский. Что зовут его Ганнибалом и живет он давно уж один, боится его народ из-за знаний полезных. Только звери не страшатся подходить к нему, о помощи и пище прося. Услышав это, впервые улыбнулся Уилл и расцвел словно, увидев ответную улыбку спасителя своего. Дни проходили за днями, но знахаря и рекрута бывшего не одолевала тоска, да скука в компании друг друга. Всегда находилось что-то, о чем говорить они могли часами. Уилл помогать пытался, по мере сил своих. И как только тело зажило немного, повадился вскакивать с кровати и просить Ганнибала в ученики его взять. Но не соглашался тот, отвечая упрямством на упрямство. Не хотел привязываться к человеку, да знать юноше этого было не обязательно. Так прошла неделя, а за ней и другая. Уилл все чаще стал ловить себя на жарких взглядах в сторону знахаря, на желаниях постыдных и мечтах счастливых. И поделать он с этим ничего не мог, замечая и за мужчиной взгляды похожие. Поговорить смелости не хватало, хоть и тянуло до невозможного. Лишь единожды случай предоставился, когда поняли они, что расстаться им придется. Вылечился юноша, и незачем ему было в доме знахаря оставаться. Как раз и отряд в деревню вошел, из рыцарей благородных состоящий. Могли они Уилла с собой забрать, да воинскому искусству обучить. Вот только не нужно все это было юноше. Хотел он лишь с Ганнибалом остаться, помогать ему во всем и жить счастливо. Но не мог сказать он об этом. Даже прощаясь, проронил лишь несколько слов сухих, окинув знахаря взглядом печальным. Ушел он вместе с рыцарями, хоть сердце и душа в доме том остались. И каждую ночь снился ему Ганнибал, грустный, но уверенный в своем выборе. И так больно было, так горько, что не единожды порывался Уилл вернуться к нему, в объятия кинуться и о чувствах запретных шептать. Так и жил он, улыбку на лицо приклеив и скрыв душу изорванную от глаз чужих. Не любы ему были ни юноши, ни девушки, что вниманием его завладеть желали. Не откликалось сердце его ни на одно признание и лишь битвы помогали в себя прийти, живым себя почувствовать. Ведь жила в сердце и голове одна мысль, что живым он должен вернуться, что ждет его где-то там Ганнибал. А даже ежели и не ждет, все равно вернуться к нему сердце желает. А разум поддерживает, несговорчивую душу теплыми мечтами вылечивая. Год прошел с тех пор, и многое изменилось. Притупились чувства горячие, трезвость мыслей вернулась. Вырос Уилл на войне, перестал почти на лучшее надеяться. Лишь по ночам смотрел в небо звездное и думал о знахаре, что за время короткое полюбиться успел. Оглянуться не успел юноша, как возвращаться в столицу пора было. И из всех, кто когда-то ушел на границу, возвращалась лишь малая часть. И Уилл с ними был, да только гордости не испытывал, лишь горечь на языке застыла, и сердце в груди почти не билось. И ахнули родители, сына своего увидав. Заледенел юноша, глазами грустными и серьезными на мир смотря, любовь свою во снах оплакивая. Все равно тянулась душа к домику лесному, где взрастили его, словно цветок драгоценный. С каждым днем, на глазах увядал Уилл, вдаль смотря. И отчаялись родители хоть как-то до сына дозваться, лишь время спустя догадалось материнское сердце, что чадо любимое гложет. Обняла она мальчика своего и говорила, долго-долго. О волшебном чувстве рассказывала, что бывает такое лишь раз в жизни и нельзя, ни в коем случае нельзя отпускать его. Перекрестила юношу, да благословила в путь долгий. Строго-настрого наказала найти любовь свою и не уходить, не оставлять. С улыбкой Уилл покидал дом, пообещав часто-часто навещать родителей и обязательно познакомить их с тем, кто сердце и душу его похитил. И время будто замерло, не замечал юноша смену дня и ночи, лишь гнал коня все быстрее, желая домик лесной увидеть. И счастью предела не было, когда разглядел вдали очертания, да свет яркий из окон увидел. Здесь знахарь его, жизнь его здесь. Слетел с коня, да в дом кинулся. Застыл на мгновение, удивленным лицом Ганнибала любуясь, и бросился в объятия теплые, да желанные. И шепчет Уилл все, что гложет его, что не мог сказать он тогда, год назад. Так легко становится, так уютно, что не замечает совсем, как слезы облегчения по щекам катятся. - Не уйду более, никогда не уйду. Сердце мое здесь осталось и душа к тебе рвется, жизни без тебя представить не могу. Нет ее, совсем нет. Не прогоняй меня, умру ведь, исчезну совсем, горем замученный. И почувствовал юноша объятия ответные, крепкие и надежные. Понял он, что и знахарь скучал по нему, как тоскливо было ему без мальчика солнечного, что улыбкой весь мир осветить мог. Как рвалось сердце на части, моралью и любовью измученное. Голос, сиплый и уверенный, четко звучал в тишине уютной. - Полюбился ты мне, больше жизни и смерти. Отпускал я тебя, с собою борьбу выматывающую ведя. Не отпущу более, не смогу расстаться с сердцем своим. И так хорошо на душе стало, так спокойно. Восставала жизнь разрушенная из пепла, словно птица диковинная Феникс. И пылала любовь костром теплым до неба, растворяя в себе двух людей, что судьбу свою воедино связали, что разделили страдания и радости надвое, поровну все деля. Благословила их Великая, успокоение и нежность даря, зажигая две новые яркие звездочки на небесах, луной яркой дом освещая.