Моё лекарство

— 1 — Прошло дней десять после возвращения Майтимо из плена. Сегодня он первый раз встал с постели. Финдекано не уследил за ним: из окна он увидел, что тот уже идёт по тропинке к озеру. На полпути Майтимо остановился, держась рукой за дерево, потом спустился дальше, вниз и присел у воды. Его тяжёлые тёмно-рыжие волосы пришлось остричь чуть ниже плеч, и ветер чуть шевелил неровные пряди. Финдекано подошёл к кузену, встал сзади него на колени (если бы он, как и Майтимо, сел, тот был бы больше, чем на голову его выше) и обнял. Тот ничего не сказал, но и не убрал его рук. Как же давно они не сидели так, рядом! Финдекано внутренне сжался от счастья; он, улыбаясь, положил ему голову на плечо; длинная тёмная коса, заплетённая у него на виске и украшенная золотыми лентами, упала на грудь Майтимо. И тот резко дёрнулся и отстранился. Он встал, его ещё шатало; Финдекано испугался, как бы тот не упал в воду. — Может, я… принести тебе плащ? Холодно? — Нет, спасибо, — Майтимо отвернулся и пошёл вдоль берега. С их последней встречи с Майтимо прошло так много лет, случилось так много плохого и страшного; он навеки расстался с матерью, у него на глазах погиб Аракано, любимый младший брат. В те самые первые несколько дней Финдекано казалось, что сейчас ему необыкновенно, сказочно повезло: тот, кто был ему дороже всех на свете, остался жив; можно было ухаживать за ним, приносить воду, менять постель; ему не нужна была его дружба, не нужна даже малейшая благодарность. Иногда ему хотелось стать невидимым духом и незримыми руками приносить ему еду, перевязывать раны и просто наблюдать, как ему становится лучше, как розовеет его лицо. Но с этого дня Финдекано видел, что чем лучше чувствует себя Майтимо и чем больше набирается сил, тем больше отдаляется от него. Он заранее мирился с равнодушием, но в отношении к нему Майтимо всё больше проявлялась холодность, граничащая с отвращением. Когда Финдекано подходил к нему, Майтимо буквально отшатывался, иногда даже вздрагивал, отвечал резко, односложно, и в его глазах появлялся непонятный страх. Финдекано мучительно, часами думал об этом. Может быть, он слишком навязывается, и кузен воспринимает его внимание, как требование благодарности? Он стал заставлять себя видеться с ним как можно реже. Каждая встреча наполняла его мучительным счастьем и болью. Теперь, когда его отец стал королём нолдор, Финдекано пришлось стать его правой рукой; он не знал ни минуты покоя. Часто он, сидя в покоях отца и прислушиваясь к разговорам, краем глаза поглядывал на улицу, чтобы хоть мельком увидеть Майтимо — вот он идёт, бросает одно-два слова своим братьям; останавливается, чтобы поправить зубами повязку на правой руке; перед тем, как взять оружие, неловко закручивает левой рукой в узел уже начавшие отрастать волосы. Майтимо почти все время проводил в оружейной и близ неё; он часами с маниакальным упорством разрабатывал левую руку, размахивал мечом и рубил, колол, рубил без конца. Однажды Финдекано попытался заговорить с ним; тот повернулся и неловко поставил на место копьё, уронив тяжелое древко на искалеченную правую руку. Финьо заметил, что его губы болезненно сжались; он протянул руку, взял Майтимо под локоть и спросил: — Руссандол, тебе не больно? .. В ответ кузен резко отдёрнул руку так, что Финьо чуть не упал. — Не подходи ко мне, ты не видишь, я занят! — сказал он и стал неловко, раздражённо надевать рубашку так, что она на плече треснула по шву. — 2 — Он не видел Майтимо уже несколько дней. Сейчас, когда отец неожиданно разрешил ему уйти и он вышел за окраину поселения, он не ожидал его встретить — просто хотел побыть один. Но кузен был здесь; он сидел на опушке леса. Придерживая правой рукой жердь, он вырезал из неё древко копья, обтачивая и нанося острым ножом витые узоры. Пока левая рука ещё не привыкла выполнять эту тонкую работу. Серые глаза Майтимо смотрели сосредоточенно, между бровей появились капельки пота; он с усилием направлял левую руку, как некий инструмент, словно бы его глаза могли заставить непослушные, застывшие мышцы работать. Финдекано молча постоял несколько минут. Он хотел молча уйти, но это было не в его силах, и он всё же обратился к кузену: -Р-рус-сан-дол? .. Рука Майтимо соскочила, лезвие ножа резануло по дереву, сорвав часть узора и слегка порезав рукав и правую руку Майтимо. На рубашке показалось несколько капель крови. — Проклятье! — воскликнул он. — Я прошу прощения! — Финьо потянулся к нему. — Брат, дай я… — Я сказал тебе, не подходи ко мне больше! — Майтимо вскочил, отшвырнув деревяшку и нож. — Что тебе надо? За спасение своей… жалкой жизни я и так отдал тебе всё, что у меня было, я отрёкся от наследства отца, но я не желаю всё время быть тебе благодарным! И ты мне не брат, а всего лишь кузен. — Прости, — к горлу Финьо подкатил комок, и его голос был почти не слышен. Он поднял нож и древко, протянул Майтимо, но тот на них даже не взглянул. — Я больше не буду. Никогда. — 3 — Майтимо огляделся, но Финдекано уже нигде не было видно, хотя ему казалось, что он ещё чувствует знакомый, тёплый, древесный запах его одежды и волос… Он вдруг вспомнил, как однажды, ещё совсем юный Финьо был у них в гостях; родители уехали к родным матери, его, Майтимо, оставили за старшего. В гости пришли дети Финголфина и Финарфина; Ангрод, как всегда, стал задирать Карантира, а Карантир, как всегда, оказался если не сильнее, то, по крайней мере, злее и сбил кузена с ног. — Я тебя все равно побью! — восторженно заорал Карантир. — У меня шесть братьев, они все тебя побьют! — Ну и что! — неожиданно заявил Ангрод. — У меня зато сестричка есть, Артанис! Она самая красивая! А у вас нет сестрички, и никогда не будет! Карантир слегка опешил, и Ангрод выбежал за дверь, а за ним и Карантир. Майтимо подумал, что нужно их разнять, но в этот момент Амрас и Амрод подбежали к тихо сидевшему на сундуке в углу Финьо и за руки вытащили его на середину комнаты: — Финьо! Финьо, ты будешь нашей сестричкой! Хочешь быть нашей сестричкой? Подумаешь, у Артанис золотые волосы! Ты всё равно самый красивый! Финьо собирался обидеться, но близнецы совсем не хотели его оскорбить: им было так весело! Он тоже стал улыбаться, его лицо залилось милым румянцем. Амрас и Амрод стали расчёсывать ему волосы и заплели их, как девушке, вплетая в них цветы, золотые кольца с камнями и ленты; наконец, они настолько осмелели, что открыли сундук и достали праздничное белое платье, принадлежавшее их бабушке Мириэль, которое она украсила вышивкой из тёмно- и светло-алых нитей и золотистых янтарных бусинок. Удивительно бережно мальчики надели платье на Финьо, расправили его, и стали поворачивать его, как большую куклу, показывая Майтимо. Майтимо, наверное, должен был остановить их, сказать, что это слишком, что они не должны себя так вести; наверное, он должен был смеяться, но он только смотрел, на то, как краснеет Финьо, как он опускает длинные ресницы, как розовеют не только его щёки и ушки, но и впалая грудь в вырезе платья. — Ты же женишься на кузине? Женишься, правда? — братья подтолкнули их друг к другу, и замкнули вокруг них кольцо своих объятий. Опять он хотел, он правда хотел отстраниться, но Финьо посмотрел на него своими добрыми янтарными глазами из-под длинных ресниц, и в них была такая мольба и надежда, что в ответ на восторженные крики братьев он взял Фингона под локти и поцеловал в глаза, в щёки. Близнецы вертелись вокруг них (сейчас он их опять не различал); под их визг он поцеловал Финьо в тёплые вишнёвые губы. К ужасу Майтимо, ощущение возбуждения, похоти, которое он испытывал раньше только во сне, проснулось теперь в нём наяву, и он понял, что уже некоторое время чувствует это возбуждение, и оно всё усиливается. — Полно, — заставил он сказать себя младшим братьям, — давайте уберём платье, отец убьёт нас, если узнает, что мы его доставали. Пытаясь унять волнение, Майтимо отвернулся и не видел, как близнецы помогали Финьо переодеваться. Наконец, Финьо толкнул его в бок и передал ему платье; почти не глядя на кузена, Майтимо аккуратно свернул его и положил в сундук. Щёки Финьо тоже алели от стыда и возбуждения; в душе Майтимо понимал это, и ему самому от этого было ещё стыднее. К счастью, отец ничего не узнал. И сейчас у него перед глазами снова возникало румяное лицо Финьо в цветах, янтарях и рубинах, на десятки бесконечных долей мгновения растянулся момент, когда он потянулся губами для поцелуя, и, ещё не коснувшись, уже чувствовал нежность кожи и тепло его щеки…