Офис Анны маленький, как и всё остальное в этом месте, с потолком, под которым едва можно стоять, и слишком плотными стенами вокруг меня. Я стараюсь держать глаза сосредоточенными только на мебели и людях, чтобы отвлечься от клаустрофобии, но я по-прежнему ощущаю себя как в гробу, похороненным глубоко под землёй.
В комнате есть только три стула, и Амар показывает на них нам, прежде чем встаёт удобно у стены, облокотившись на неё. Он всегда имел привычку вести себя легко, где бы он ни был.
Долгий момент мы сидим и смотрим друг на друга: Анна за столом, а мы с Трис перед ней. Я вспоминаю невольно то время, когда был напротив Джанин в небольшом кабинете Отречения несколько лет назад, за исключением того, что Анна не выглядит враждебно. Выражение её лица намного труднее прочитать, чем у кого-то другого.
Наконец, она сплетает руки на столе перед собой и говорит:
- Мы ждали шестьдесят лет тех, кто сделает это.
- Вы хорошо хранили свой энтузиазм, - заявляет Трис категорически, и я едва сдерживаю свой смех.
Анна улыбается, но печально.
- Это немного... сложно. Наши шансы на успех внезапно гораздо возвысились, чем мы могли надеяться, и я искренне рада этому. Но в то же время, если бы я могла выбрать кого-то другого в городе для такой задачи, это, конечно, не была бы моя внучка или сын Маркуса.
Я смеюсь.
- Вы пытаетесь утверждать, что беспокоитесь о нас? Потому что я не думаю, что Вы раньше видели Трис, а не несколько дней назад, и Маркус никогда не заботился обо мне в своей жизни.
Она умолкает на секунду. Имеется, вроде бы, неподдельная грусть в её голосе, когда она отвечает:
- Очень хорошо, мы начнём с этого, - она поворачивается к Трис. - Есть причина, по которой я никогда не имела шанса узнать тебя... У меня был сын, который был на три года старше твоей матери. Он был сильным Дивергентом, прежде чем кто-либо из нас понял, насколько это было опасно. Он предпочёл остаться в Бесстрашии, чтобы быть с нами, но он никогда бы не прошёл через инициацию. Они утверждали, что это было самоубийство, как и говорили о столь многих других... Мой муж не допускал этого. Он продолжал давить и добиваться правды, а затем и он оказался тоже мёртв, - она замолкает, отодвигаясь от стола, потирая ладони друг о друга, как будто ищет утешительное прикосновение. - Вот тогда я решила идти в лидеры. Я подумала, что, может, смогу выяснить, что произошло на самом деле, и привлечь кого-то за это или, по крайней мере, защитить других. Особенно свою дочь. В то время Эрудиты экспериментировали с тестом на профпригодность, и я смогла получить экземпляр этого. Я использовала его для предварительных испытаний Натали, и когда её результаты были явно как у Дивергента, я стёрла их и позволила ей повторить снова, чтобы она смогла выбрать любую фракцию, которую хотела. Следов подозрений не было, хотя я знала, что она не будет в безопасности в Бесстрашии, поэтому посоветовала выбрать другую фракцию и убедиться, что её результаты покажут её на тесте. Она выбрала Отречение, а потом мне пришлось играть роль брошенного Бесстрашного лидера, а ей пришлось действовать так, что она полностью отвернулась от фракции, в которой выросла, после всего этого... Нет, я никогда не встречалась с тобой и Калебом до сих пор или с твоим отцом, и я едва видела Натали. Это было огромной ценой, но, по крайней мере, она прожила больше времени. Она вырастила детей, и она не увидит то, как они умрут, как делала это я. Я бы поступила так же.
Несколько секунд здесь так тихо, что я слышу то, как дышит Анна, и то, как Трис тяжело сглатывает. Наконец, Трис спрашивает:
- Неужели она думала, что ты мертва? Как делали это все?
- Нет, - решительно говорит Анна с отвращением на своём лице, - я бы
никогда не поступила так с ней, - но затем она смотрит на Амара, чувствуя, что её слова были слишком сильны. Она прочищает горло и продолжает: - Я полагаю, у меня было преимущество над другими в этом отношении. После определённого возраста мы вынуждены оставить Бесстрашие в любом случае, никто не наблюдает внимательно, куда мы идём. Когда я покинула город, все просто решили, что я присоединилась к афракционерам. И что, в свою очередь, позволило мне легко возвращаться обратно, когда я в этом нуждалась.
Трис кивает, по-видимому, доверяя объяснениям. Я тоже, если на то пошло. Не было никакой пользы изображать свою смерть, так как легко этого не сделать. Это заставляет меня задуматься ещё раз, почему моя мать действительно её подделала. Она давала несколько объяснений, но ни одно из них не звучало правдоподобно.
Молчание тянется, а я смотрю на Анну и вижу, что она смотрит на меня, её губы сжимаются в неприятную линию. Она произносит настороженно:
- Я не буду утверждать, что знаю, насколько плохи чувства между тобой и Маркусом. Я слышала кусок статьи Джанин с прошлого года и что выходило из Искренности, но также я осведомлена о ложных слухах и не берусь доверять информации из третьих рук. Что я в основном знаю о вас обоих, так это из своего взаимодействия с Маркусом как коллега-лидер - как внутри города, так и здесь, - она делает паузу и затем добавляет: - Я всегда слышу, как он говорит о тебе с гордостью.
Заявление калечит меня. Я знаю, что Маркус надевает маску заботливого отца с хорошими поступками; он убеждает всех, что я лгун, а он невинная жертва. Я постоянно ловил его на этом, представляющего меня в качестве повреждённого, как человека с глубокими проблемами, кто нуждается в дополнительных указаниях и в терпении. Я даже не могу представить, как он может гордиться мной.
Тишина затягивается, но у меня нет слов, чтобы ответить, и Анна, кажется, ждёт. После долгого времени Амар отвечает за меня:
- Я пойду с Четыре, выступая в качестве лица, проводившего его моделирование, - он и Анна смотрят друг на друга, и её рот показывает кислое выражение, но она, наконец, кивает в знак согласия. Мой живот скручивает из-за напоминания о том, что Амар знает мои глубочайшие страхи, но я пытаюсь убедить себя, что это лучше, если Анна узнает правду. В её положении не нужно доверять Маркусу.
Мы сидим в неловкой тишине ещё минуту, а затем Трис прочищает горло и спрашивает:
- Что именно вам нужно от нас?
Анна, кажется, рада вопросу.
- То, что я сказала вам на встрече, правда, - начинает она, - но неполная. Вы правы, что эта группа сначала добавляла сыворотку внушения в воду города. В этом было две цели. Первая заключалась в разработке большого населения людей, которые устойчивы к сыворотке крови, для того, чтобы иметь армию тех, кто сможет бороться, если это необходимо. Второй - прийти с кем-то, кто сможет справиться с управляющим компьютером нового уровня. Вы в курсе, что правительство НСША полагается на повторение, чтобы донести своё послание. Они передают тот же тип информации каждый день, усиливают её в школах, через телевизионные передачи, в ходе бесед с людьми правительства и через тысячи тонких сообщений, что каждый использует всё время. Этому непросто противостоять. Даже если нам удастся взять правительство на себя, люди восстанут против нас, потому что им промывают мозги и они думают, что их нынешнее правительство совершенно. Нам придётся отправлять новое сообщение им каждый день в течение многих лет или даже десятилетий, прежде чем мы сможем научить их думать по-другому, и, очевидно, у нас никогда не будет шанса сделать это. Нет, нам необходимо отправить такое сильное сообщение, но нельзя изменить мысли, то, о чём думают люди, одним махом. Никто не был в состоянии сделать это раньше, потому что правительство имеет хорошую защиту против всех. Об этом много думала моя мать и другие, которые основали город. Они признали то, что некоторых людей мы слушаем больше, чем других - врождённых лидеров и людей с слишком сильной волей, а сыворотка крови повышала это в мозгу, заставляя нас слушать тех людей даже больше; также они поняли, что некоторые люди могут работать с управляющим компьютером лучше, чем другие - это заняло время у них, чтобы выяснить особенности находящихся под влиянием, но как только они получили информацию, они узнали, что это было теоретически возможно... поколения... у того, кто мог быть чрезвычайно убедительным и кто мог справляться с управляющим компьютером особенно хорошо. Они построили город для разработки и соединения. В нём сейчас четыре поколения, и здесь вы правы, что мы нуждаемся в вас наиболее, - она останавливается, и по её выражению лица понятно, что она не ждёт от нас хорошей реакции.
Но я особо не потрясён. Это всегда для меня было очевидно, что система фракций ограничивает наши возможности, в том числе и в выборе на ком жениться, и я не думал, что это так необходимо для народа в целом. Знание, что мы были в программе «разведения», ничего не меняет для меня.
С другой стороны Трис, которая выглядит значительно злее.
- Вы все манипулировали нашими жизнями ради
поколения, ты так говоришь мне? Насколько ты отличаешься от людей, которых пытаешься остановить?
Анна вздыхает.
- Я понимаю твой гнев - я ощущала то же самое, когда повстанцы завербовали меня и ввели в курс дела, что я была в городе всю свою жизнь... Когда я всё узнала, поэтому, конечно, я была в ярости из-за обмана. Но я видела жизнь там, и есть большая разница. У них
миллионы людей, живущих в виртуальном рабстве, лишённых основных вариантов и даже не в состоянии свободно думать. Они живут в бедности, обслуживают несколько тысяч людей, на которых все работают. И практически нет спасения. Мы можем сказать, что около трёх процентов населения, естественно, устойчивы к сыворотке, но подавляющее большинство из них было убито прежде, чем они смогли направиться в наш лагерь. Мы получаем несколько человек в год, а остальные умирают, - на мгновение она закрывает глаза. - Когда ты увидишь ту реальность, ты поймёшь, что это гораздо хуже, чем ложь в Чикаго... Гораздо хуже, и у нас есть только один большой шанс, чтобы всё остановить...
- Один...
большой? - спрашиваю я. - То есть вы раньше пробовали?
На этот раз отвечает Амар:
- Конечно. Они просто не сидели и ждали шестьдесят лет, - он усмехается. - Они работали с другими повстанческими группами, чтобы что-нибудь попытаться, и всё, что они придумывали, не было успешно. Так было и в последний раз до настоящего времени. Лично я считаю, что это, вроде, логично, что наши основатели распланировали всё наперёд.
Я обдумываю несколько секунд, а затем спрашиваю:
- Был ли план получить управляющий компьютер правительства или попытаться взломать связи, которые они используют для транслирования сообщения куда-нибудь ещё?
Амар снова отвечает:
- Мы должны получить их компьютер. Мы пытались взломать, но с потрясающим отсутствием успеха. Правительство слишком внимательно к этому риску.
Я киваю.
- Вы знаете, где компьютер?
- Не с стопроцентной уверенностью, - говорит Анна, - но у нас есть информация, из которой мы поняли, что должны надёжно приблизиться к нему. Мы должны найти его там.
- Там - это где? - спрашивает Трис.
Анна отвечает:
- Более семисот миль, в огромном городе под названием Филадельфия. Я не собираюсь обманывать тебя - это будет долгая, опасная поездка, и опасность будет увеличиваться, чем ближе вы будете к правительству. Оно ждёт, что мы сделаем что-то, как они в Чикаго.
- Но мы не думаем, что они конкретно уверены в нападении. Это слишком отличается от того, что мы делали раньше. Кроме того, они не знают таких, как вы, - он улыбается. - И я сомневаюсь, что они допускают мысль о том, что вы можете существовать. Наша мысль заключается в использовании нескольких групп одновременно, атакуя так, как они ожидают, а затем попытаемся благополучно использовать вас.
Я киваю в знак согласия. Это разумный план или, по крайней мере, начало одного, отчего у меня появляется соблазн. Но затем я вспоминаю своё согласие работать с афракционерами, не посоветовавшись с Трис в первую очередь. Она бы возражала, если бы я, конечно, использовал время, чтобы её выслушать...
- Хорошо, - заявляю я, - но сейчас уже поздно, и я голоден. Дайте нам некоторое время, чтобы обсудить это. Завтра поговорим об этом больше.
- Конечно, - сразу отвечает Анна, - но, пожалуйста, не упоминайте какие-нибудь подробности другим. Немногие люди знают то, что мы планируем, и миссия будет гораздо безопаснее, если мы всё сохраним.
- Можем ли мы рассказать своим друзьям? - спрашивает твёрдо Трис. Она не любит держать секреты.
- Тем, кто пойдут с нами, будут нужны некоторые детали, - произносит Анна, - но имейте в виду, что они не такие устойчивые, как вы. Если они узнают слишком много и их захватят...
Я не даю ей закончить фразу - мы все знаем, к чему ведёт эта мысль:
- Достаточно любезничать, - твержу я, - мы сами определимся.
- Хорошо, - говорит Анна, - теперь вам нужно поесть, - улыбаясь немного, продолжает: - Боюсь, что у нас нет гамбургеров и торта Бесстрашия, но мы найдём что-нибудь.
***
Raign - Knockin On Heavens Door
В кафетерии нет никого к тому времени, когда мы оказываемся там, поэтому мы сидим вместе за столом и едим консервы. Это непривлекательно, но я голоден, как волк, так что ем в любом случае. Это помещение, кажется, самое большое в бомбоубежище, но я по-прежнему задыхаюсь в нём. Я не могу отпустить ощущение, что потолок рухнет на нас в любой момент.
Амар пристально смотрит на меня, и я знаю, что он понимает, насколько плотное пространство беспокоит меня. Я ненавижу, что есть люди, которые знают мои страхи, но я стараюсь напоминать себе, что видел их у Трис, Кристины и Юрайи, так же, как Амар знает мои. Это природа бытия инструктора Бесстрашия.
После того, как мы заканчиваем есть, Амар ведёт нас по коридору. Он кладёт руку мне на плечо и тихо проговаривает:
- Все комнаты небольшие, но ты можешь выбрать между общежитиями, где будешь иметь свою ванную комнату. Общежитие больше, но оно заполнено двухъярусными кроватями, поэтому видимого пространства там немного.
На секунду я закрываю глаза, пытаясь избавиться от чувства сдавливания меня. Лучший выбор - просто выйти из этого бомбоубежища как можно быстрее, но это не вариант. И если мне приходится выбирать между забитыми комнатами с множеством народу - с Питером и Калебом среди них - или наедине с Трис, это лёгкое решение.
- Мы будем жить в отдельной комнате, - говорю я. Амар кивает и ведёт нас дальше по коридору.
Я почти жалею о решении, когда мы заходим в помещение. По существу, оно состоит из кровати, вокруг которой несколько дюймов пространства, что, вероятно, пять или семь футов. Я стараюсь не дрожать.
Всё, что я могу сделать - это пнуть свою обувь и сесть на край кровати. Я смотрю в стену, пытаясь обмануть себя, что комната больше, чем она есть на самом деле, но это не срабатывает.
Трис оказывается на кровати, сидя по-турецки рядом со мной, и берёт меня за руку.
- Ты вообще не собираешься спать, не так ли? - спрашивает она.
- Я не знаю, каким образом, - я слышу напряжение в своём тоне.
Она думает об этом и говорит дразнящим голосом, который иногда использует:
- Кажется, я уверена, что тебе легче справляться со своими страхами, чем кому-либо, учитывая то, как мало их у тебя.
Сдавленный смех выходит из меня.
- Этот денёк выдался трудным, верно? Лазание по зданиям, разговор о Маркусе во время планирования миссии, которая опасна для нас… А теперь я в ловушке крошечного пространства… Я, на самом деле, попытался бы проснуться раньше, на случай, если это была бы действительно симуляция.
Она улыбается.
- Не сработало, да?
Я показываю на стены рукой.
- Видимо, я переместился в свой пейзаж страха, - но мои глаза сосредоточены на ней, и я добавляю: - По крайней мере, ты здесь. Итак, насколько плохо это может быть?
- Ну, - негромко говорит она, - если бы мы действительно находились в пейзаже страха, я бы сказала тебе дышать со мной, - она берёт мою руку, которую держала, и прижимает к своему сердцу, добавляя: - И чувствовать моё сердцебиение. – Я помню тот день, когда я показал ей свой пейзаж страха, прежде чем он изменился – раньше она была в нём. Я стараюсь оттолкнуть от себя другие мысли и сосредоточиться на том дне, как чувствовал себя, оборачивая свои руки вокруг неё и прижимая её к себе таким запрещённым способом.
- Тогда я впервые понял, что я тебе нравлюсь, - произношу я, пропуская прядь её волос между пальцев, смотря в эти глаза, которые так люблю. – Когда твоё сердце колотилось, а ты сказала, что это никак не связано с коробкой, - улыбка начинает появляться на моих губах.
- Да, ну, я думаю, что наслаждалась этим моментом намного больше, чем ты, - говорит она со смешком.
- Я был в ужасе, - признаю, – и не только из-за коробки. Но части меня определённо это нравилось, - мои пальцы ласкают её щёку, очерчивают её подбородок, нежно скользя вниз по её шее. – Это единственный раз, когда я преодолел препятствие, чувствуя себя счастливым.
Я помню радость, которую я чувствовал, когда понял, что она лжёт, почему её сердце бьётся, когда я внезапно убедился, что я нравлюсь ей. Как это было в тот день – чувства начинают двигать стены.
Я наклоняюсь вперёд и медленно целую её.
- Это то, что я действительно хотел сделать тогда, - бормочу я, мои губы до сих пор на ней. – На самом деле, долгое время до этого.
- Я была бы не против, - проговаривает она с придыханием.
- Правда? Значит, когда я стоял позади тебя на Колесе Обозрения, было бы хорошо сделать это? – и я целую уголок её челюсти, вдоль уха, вниз по шее. Она вздыхает от удовольствия.
Мои пальцы скользят по её позвоночнику вниз и ещё ниже, когда я снова целую её, прижимая аккуратно на кровать.
- В зале для тренировок, когда я велел тебе держать напряжение здесь, я мог это сделать? – я засовываю свою руку под её футболку, надавливая на её обнажённый живот. У неё перехватывает дыхание. Я почти забыл сейчас про стены. – Потому что ты давно мне очень нравишься, ты знаешь, - я шепчу, когда снимаю с неё майку и отбрасываю её, мои губы находят татуировку птиц на её ключицах. Я не знаю, как она всегда умудряется пахнуть настолько невероятно.
Её голос хриплый, когда она говорит:
- Ты тоже давно мне нравишься. С самого начала, правда. Я просто… решила, что тебе не будет интересно.
Слова беспокоят меня, как и всегда беспокоили, когда она сомневается в себе. Я отступаю назад достаточно, чтобы взглянуть в её глаза снова, проговаривая:
- Я хочу, чтобы ты могла видеть себя более чётко. Если бы ты смотрела моими глазами, ты бы поняла, насколько ты великолепна, - я целую её в лоб и в кончик носа, и в губы. – Умная и храбрая, и великолепная, и… прекрасная.
Она смеётся.
- Ты единственный, кто видит меня такой.
- Я определённо не являюсь единственным. Я видел, как другие люди смотрят на тебя… - я чуть не начинаю называть их, но потом понимаю, что большинство из них мертвы, и кажется, что лучше этого не говорить. Вместо этого я добавляю: - Но мне нравится, что ты смотришь на меня таким образом. - Её улыбка становится шире.
Я прижимаюсь губами к её шее, а затем снова медленно перемещаюсь вниз по её телу, когда мои пальцы бродят, где только могут.
- Ты знаешь, что есть причина, почему я смотрю на тебя так, - я целую прямо между грудей, - и почему я никогда не был в состоянии держать свои руки и не дотрагиваться до тебя, - мои ладони очерчивают её бёдра. - Я обещаю тебе, что никто не заставит меня ощущать себя так, - моё дыхание тяжелее, и теперь я даже не в курсе стен больше. Я думаю о прошлой ночи и о том, как чувствовал это, находясь с Трис.
- Хорошо, - бормочет она, - потому что
только тебя одного я хочу вот так.
Мои пальцы находят пуговицу на её штанах, в то время как её руки скользят под мою футболку, а затем мы медленно раздеваем друг друга, смакуя каждое движение кожи о кожу. Интересно, как это будет, если сравнивать с прошлым временем, наполненным близостью и неописуемыми новыми ощущениями, с некоторой болью и неловкостью. Но, как выясняется, это мне очень нравится.
Это гораздо лучше.
