Один выбор изменит всё

      Как ни странно, в приемной пахнет лучше, нежели в других частях города, несмотря на такое количество орущих детей и измотанных родителей, переполняющих его. Я так понимаю, что стоящий запах хлорки снижает эффект грязных памперсов, смешанный с запахом тела.       Администратор сообщает нам, что прививка от столбняка будет бесплатной, как и все вакцинации. Мне удаётся незаметно улыбнуться после этого заявления, так как оно подтверждает, что мятежники правы. В инъекции находится приёмник, поэтому это бесплатно: правительство НСША не стало бы финансировать то, что не принесло бы им пользу непосредственно.       Также она подчёркивает, что Амару придётся заплатить за уход за моими повреждениями, сколько потребуется. Когда вижу, как деньги переходят в другие руки, хочу сказать, что могу обойтись без лечения, однако администратор даёт понять, что без этого я не попаду на приём к доктору.       Пока мы ждём, Амар теребит своё обручальное кольцо, и такое же есть у Джорджа на пальце правой руки. Я знаю, о чём он думает: нам придётся продать их, чтобы купить еду, если не покончим с этим в ближайшие пару дней. Надеюсь, до этого не дойдёт.       Но судя по тому, как долго мы тут сидим, все возможно. Десятки и десятки детей впереди нас и столько же за нами. Приходит время, и все встают для первой трансляции дня, и мы послушно делаем то же самое. А потом ждём ещё немного.       Когда медсестра, наконец, зовёт меня, я поднимаюсь и иду по направлению к ней; Амар и Пари сопровождают меня, как будто бы предполагая, что они должны. Медсестра колеблется, но мы все ведём себя уверенно — мы должны держаться вместе, и она быстро принимает их присутствие. Это напоминает мне, что уверенность имеет большое значение для убеждения человека.       Осмотрев комнату, я прихожу к выводу, что она не сильно отличается от тех врачебных кабинетов, в которых я бывала, будучи ребёнком. Внезапная острая боль проходит через меня, когда я сажусь на кушетку и смотрю на свою поддельную семью, сидящую на пластиковых стульях. Моя мама и Калеб всегда вместе водили меня к доктору. Пожалуй, хорошо, что мой брат не пошёл со мной сегодня: не думаю, что смогла бы вынести сильное напоминание о маме.       Медсестра задаёт мне несколько вопросов и сообщает, что врач скоро будет. Но «скоро» кажется ложью, потому что мы опять ждём. Не так долго, как в приёмной, но достаточно, чтобы напомнить мне, что в подобных помещениях обычно прохладно. Во всяком случае, в этот раз мне не придётся переодеваться в тонкое медицинское платье.       Когда доктор приходит, она явно спешит. Женщина начинает задавать несколько бесцеремонных вопросов, не слушая ответы, а затем бегло осматривает моё запястье — и не очень аккуратно, до того как делает заключение, что у меня незначительное растяжение. Она тратит чуть больше времени, оценивая порезы и синяки на моей другой руке.       — Когда была последняя прививка от столбняка? — спрашивает она, пристально вглядываясь в меня, словно пытается определить мой возраст.       — Ей недавно исполнилось двенадцать лет, — спокойно отвечает Амар, и доктор кивает.       — Хорошо, давайте тогда сделаем все сегодня, — проговаривает она, и на её губах появляется что-то похожее на улыбку. — Ты же, конечно, не хочешь подхватить заразу?       Я качаю головой, изо всех сил стараясь выглядеть немного напуганной, как подросток.       После её ухода появляется медсестра, чтобы обработать и перевязать мои порезы и плотно обернуть второе запястье. Должна признать, что мне становится лучше. Затем она ведёт нас в другую комнату, чтобы сделать прививку. Это обнадёживает, потому что, вероятно, это означает, что все вакцины хранятся в одном месте, и мы здесь втроём — шансы украсть резко увеличились.       Мы, конечно, не единственные в помещении. Ждём, пока нескольким младенцам и маленьким детям сделают профилактические прививки, а когда это происходит, они громко кричат. Амар и Пари постепенно пробираются ближе к шкафу, где хранятся инъекции, придерживаясь небрежных движений, избегая подозрений. Когда они стоят рядом с ним, я знаю, что мне нужно сделать, — отвлечь внимание, когда придёт моя очередь.       Девочка передо мной прыгает в объятия матери, рыдая от боли от укола, а медсестра смотрит на меня.       — Ты следующая, — говорит она радостным тоном.       Я дожидаюсь, когда она вернётся из кабинета, а затем гляжу на Амара, убеждаясь, что он готов. Он кивает немного, и я начинаю…       — Я очень не люблю уколы, — говорю я своим паникующим тоном, разглядывая иглу, как если бы она была злобным животным, готовящимся укусить меня.       — Не волнуйся, — успокаивает меня медсестра. — Это не больно.       Потираю больной рукой свою ногу, будто волнуюсь, и пользуюсь возможностью, сильно щипая себя. Слёзы, соответственно, подходят к моим глазам.       — Вы всегда так говорите, — громко восклицаю я, — но это больно! Очень больно!       — Не волнуйся, — повторяет медсестра, сейчас её тон раздражённый. — Такие большие девочки, как ты, справляются с этим.       Но я энергично качаю головой.       — Не-е-е-е-ет, — причитаю я громко. — Я не могу, я не могу, я не могу! — И я кручусь, дико двигая руками и ногами. Все в пределах видимости теперь смотрят на меня с выражениями презрения и страха, раз я так себя веду. Я осторожна — не смотрю на Амара или Пари, чтобы никто не проследил за моим взглядом. Это их шанс, и лучше им воспользоваться.       — Прекрати! — медсестра огрызается. — Лучше сделать укол, чем заразиться столбняком, ты должна понимать! — Но я продолжаю сопротивляться.       — Хватит, — говорит Амар твёрдо и подходит ко мне, и я понимаю, что у них, должно быть, получилось украсть инъекции. — Ты пришла на прививку. Значит, сиди смирно! — его голос угрожающий, и я заставляю себя посмотреть на него так, будто его боюсь, когда перестаю болтать ногами. Медсестра пользуется возможностью и делает мне укол, который, по правде говоря, я даже не ощущаю после всех сывороток, что кололи мне за последние два месяца.       — Ну вот. Всё сделано, — говорит она неприятным голосом, когда приклеивает пластырь на место укола, и я спрыгиваю с кушетки, практически бегом покидая комнату. Амар и Пари следуют за мной, совершая побег, пока мы можем. Все прошло гораздо лучше, чем мы могли надеяться. Нам просто нужно выйти из здания сейчас…       Мы оказываемся в приёмной, когда начинается эфир, который я чувствую. Проектор срабатывает незамедлительно: я вижу, как Пари и все остальные в комнате поворачиваются в его сторону.       И тогда реальная трансляция начинается. Странное ощущение — осознавать то, что выходит за пределы слуха или зрения; все это похоже на сон, сочетание образов и понятий, расположенных непосредственно в моём разуме. Слои, разные уровни детализации соблюдаются всеми, кто может проникнуться этим. И я знаю, как делать это, так же, как знала, как управлять компьютером в бомбоубежище. На самом деле, это почти смехотворно легко.       Я изучаю более глубокие уровни детализации и понимаю, что чувствую всё, что видит и думает контроллер, как проецирует своё послание, даже вещи, не являющиеся частью самого сообщения. Уверена, что он не намеренно это передаёт, но в полной мере пользуюсь ими.       Мне требуется меньше, чем минута, для получения ясного умственного изображения комнаты, где находится управляющий компьютер, как он выглядит и где находится в пределах этажей в здании. К сожалению, Дэн Митер — теперь я знаю его имя — не думает об остальной части постройки, поэтому я не могу определить, в каком он здании и сколько в нем этажей. Но меня это не волнует. Я с абсолютной уверенностью знаю, что смогу выяснить это в следующем эфире; мне просто нужно, чтобы никто не преграждал мне путь к зданию, и мне это удастся.       Я почти улыбаюсь в триумфе, прежде чем вспоминаю, что выражение моего лица должно быть недвижимым. Вещание все ещё идёт, в конце концов.       Не перевожу глаза, но полагаюсь на периферическое зрение, чтобы увидеть, уловил ли кто-нибудь лёгкие изменения во мне. Никто не смотрит на меня, но я замечаю движения сбоку от себя и обращаю на это внимание. То, что я вижу, сковывает меня льдом.       Ребёнок играет на столе администратора, явно не реагируя на трансляцию. Его мать, наверное, посадила его там, пока регистрировала их, но она сейчас полностью поглощена вещанием, а её дитя приближается к краю опасного падения.       Я по-прежнему стою, в надежде, что он прекратит, но ребёнок так близок к краю и продолжает ёрзать… Я на расстоянии вытянутой руки от него. Всё, что мне нужно сделать, — это поднять руку, предотвратив возможную смерть ребёнка. Никто ведь не видит? Конечно. Все здесь стоящие полностью в трансляции…       Ещё три дюйма, затем два, а потом малыш наклоняется и начинает качаться, и я не могу остановить себя. Я делаю как можно тонкое движение, поднимая руку вверх, чтобы сформировать барьер. А потом замираю. Надеюсь, когда все вернутся к реальности, они подумают, что я находилась в таком положении все время.       Ребёнок давит на меня, воркуя, когда хватает моё повреждённое запястье своими пальцами, так, как могут только младенцы. Это причиняет боль, но я сохраняю выражение своего лица неизменным. И затем трансляция заканчивается.       Смотрю на малыша, моргая глазами, будто не знаю, что случилось или когда этот ребёнок успел обнять мою руку.       — Ты очень дружелюбный мальчик, да? — говорю своим лучшим певучим голосом, пытаясь переключить от себя внимание.       Мать ребёнка смотрит, удивляется и подходит, чтобы забрать его.       — Да, так и есть, — комментирует она, разжимая его пальцы. — Мне очень жаль, если он побеспокоил тебя.       — О, нет проблем, — говорю с улыбкой. — Я люблю детей. — Мать улыбается мне в ответ.       Амар кладёт руку на моё плечо и спокойно говорит:       — Пора идти, милая.       Я напоследок улыбаюсь матери младенца и поворачиваюсь.       Мы делаем три шага, когда я слышу голос маленького ребёнка:       — Мамочка, она не дала ребёнку упасть. — Мы продолжаем идти, делая вид, что не слышим, но голос становится громче: — Она сделала это в «тихое время»!       Спустя ещё четыре шага люди начинают подходить ко мне, протягивать руки, чтобы остановить меня, шипя слова, которые, я уверена, им не принадлежат:       — Она опасна.       — Позвоните в полицию.       — Пойдёмте со мной, мисс.       Их глаза слишком пустые, и на мгновение все, о чём я могу думать, — как Уилл смотрит на меня в моделировании. Грудь сжимает. Не хочу обижать людей, когда они не контролируют свои действия.       — Хватайте её за руки.       — Не дайте ей уйти!       На долю секунды я встречаюсь глазами с Амаром, и мой разум проясняется, когда я вижу страх, отражённый в его взгляде. В моей фракции меня учили, как действовать, превозмогая страх. И сейчас время быть Бесстрашной.       Мои руки слишком повреждены, но остальная часть моего тела работает просто прекрасно. Я бью человека перед собой плечом, вынуждая его упасть с громким «О-о-ох!»       Амар хватает женщину за руку рядом со мной и отбрасывает её в поток людей, приближающихся с одной стороны, временно затормаживая их. Когда он это делает, человек подходит к нему сзади, но Амар бьет его с такой силой, о какой я никогда не подозревала, отправляя мужчину на людей в сторону от себя.       Бью ещё одну фигуру — на этот раз женщину, когда Пари берётся за дело. И мы втроём выбираемся из переполненного зала ожидания в коридор, соединяющий больницу с кабинетом педиатра.       Мы мчимся вниз по холлу сквозь скопления людей, направляясь к выходу, но громкие голоса и топот ног все еще позади нас. Я уверена, что кто-то всё-таки сообщил полиции, и кто знает, какие у них сигнализации ещё есть. Если мы не поспешим, они поймают нас.       Мои глаза дико бродят в поиске выхода или места, где можно спрятаться. Вспоминаю, как укрылась в заброшенном здании, после того как мы сбежали из штаб-квартиры Эрудитов: люди прошли мимо, когда мы сидели под лестницей. Но ничего подобного тут нет.       Мы бежим по коридору, а затем Амар хватает меня за руку, резко толкая меня к двери справа на лестничную клетку. Он, должно быть, заметил знаки, которые пропустила я. Мы быстро спускаемся, беспорядочно перепрыгивая ступени из металла и цемента. А потом мы мчимся через подземный гараж к другой лестнице и наверх, на улицу. Я не понимала, как долго мы были внутри, но ночь, видимо, настала в какой-то момент, пока мы были в кабинете врача. Я рада, что сейчас темно, и мы бежим что есть мочи в безопасность.       Дышать становится трудно, и я ничего не слышу помимо своих вздохов в этот момент, но я не останавливаюсь. Взамен увеличиваю свой шаг, даже если каждая мышца конечностей болит. Потому что мой шаг, как Амара — два.       Мы проскальзываем в переулки. Мы все ещё в центральном районе, поэтому нигде не укроешься, и нет относительно безлюдных мест. Наконец добираемся до области, где никого нет, и Амар запихивает меня в переулок. Пробую замедлить свои вздохи, когда мы оказываемся за углом. Похоже, никто не знает, что мы здесь, хотя я не убедилась в этом, не осмелилась посмотреть вокруг. Мы оторвались от преследователей?       Ещё через пару улиц Амар заводит меня в другой проулок. Этот тоже пуст, и он толкает меня к стене, наклоняясь так, что может шептать мне на ухо.       — Возьми это. — Он протягивает мне что-то, и я понимаю, что он отдаёт мне инъекции. Когда я хватаю их, приступ боли одолевает мои пальцы, но я игнорирую это, принимая припасы и заталкивая их во внутренний карман своего пальто. — Найди других, — шепчет Амар. — Мне нужно вернуться за Пари.       Сердце подступает к горлу, и я резко задираю голову, озираясь по сторонам. Почему я не заметила, что её с нами нет? Где мы её потеряли? Но Амар снова прижимает меня к стене, закрывая меня своим телом, чтобы скрыть меня и гарантируя, что нас не слышат.       — Послушай меня, — говорит он, его губы прямо над моим ухом таким образом, как Тобиас всегда делает. — Я должен помешать тому, чтобы её допросили. — У меня скручивает живот, ведь я знаю, что это означает. В голове всплывает воспоминание — тело Лизы, и я понимаю, что променяла жизнь Пари на этого ребёнка.       — Я не должна была это делать, — стону я.       — Нет, — отрезает Амар. — Но я не виню тебя. Господи, это же был младенец. — Я слышу агонию в его тоне, и мимолётную секунду меня грызёт любопытство, сделал бы он то же самое, будь на моем месте. Может быть.       — Тебе нужно сосредоточиться, — говорит он. — Отдай это другим и узнай, где он находится, — шепчет он, избегая существительных на всякий случай, если нас как-то подслушивают. — Если я не вернусь, вам придётся действовать сегодня же. Я сделаю все возможное, чтобы помешать ей говорить, но могу быть пойман в процессе. — Мои мышцы напрягаются при мысли, но он не отступает: — Надеюсь, этого не случится, но если случится… Судя по моему тестированию, у вас будет двенадцать часов. Вы должны закончить к шести часам, или другого шанса не будет. Поняла?       Он ждёт, пока я кивну, и я кое-как делаю это. Чувствую шевеление, и вскоре понимаю, что он кладёт что-то мне в ладонь. Что-то маленькое и твёрдое. Кольцо.       — Если я не вернусь, отдай Джорджу. И скажи ему, что я его люблю.       Тяжело сглатываю.       — Я… — шепчу снова. А потом он быстро убегает туда, откуда мы пришли. Закрываю глаза на секунду, стараясь прийти в себя для того, что мне нужно сделать, и затем двигаюсь в направлении, где, я знаю, ожидают другие. Времени не так много, чтобы его терять.