Обратная сторона

– Мой мир – твой мир, Адам. Дэвид Шариф «DE:HR»

«…и выносили святых под дождь» [Би-2 – «Блеф»]       Боже, где она это взяла? Откуда?       Будто милость снизошла, накрыв собой, как плащом.       Первые, робкие ещё результаты. Графики, инфограммы. Ошеломляющие уже на пробном тестировании, когда всё слишком зыбко и колеблется скачками.       – Меган, – медленно произнёс Шариф, сдерживая дрожь в руках, голосе, позвоночнике. – Ты завоевала Нобелевскую премию, девочка моя. Это прорыв. Если мы сможем… то есть, ты сможешь закончить эту цепочку, мир изменится навсегда.       И поднял от её отчёта глаза:       – Как ты додумалась до этого?       Его губы улыбались – одобрительно, спокойно. Кожа на лице казалась такой же мягкой, как и каждое слово Дэвида. Он слушал Мег внимательно, с поощрением. Ободрил, когда Рид запнулась, немного пожурил за волнение: «Ну-ну, девочка, что же ты так нервничаешь?», рассмеялся, когда она призналась, что не знает, что делать дальше. Что испугалась, когда получила результаты.       Отчёт лежал под рукой. Разговаривая с Меган, Шариф поглаживал его кончиками пальцев.       – Это не моё. – Рид теребила ожерелье, сматывая в узел. – Дэвид, я должна кое-что рассказать…       – Тебе кто-то помог?       – Я, я… я не придумала последовательность, я её… нашла.       Шариф неторопливо склонил голову к плечу.       – И хочу сказать, что находка бесценная, моя милая. Это открытие на одном уровне с законами Менделя. Ты перевернёшь всю существующую ныне науку.       Рид расцвела.       Шариф понизил голос.       – Кто-то ещё имеет к ней доступ?       – Не совсем, – девушка снова принялась терзать бусы, с риском их порвать.       – Тогда в чём проблема?       – Я её… позаимствовала для изучения. Так вышло. И он… он не давал согласия на исследование.       – Всего-то? – Дэвид поднял брови. – Боже, Меган, я думал, что-то действительно серьёзное. Авторские права на открытие закрепим за тобой, и всё. Никто не сможет претендовать. Тем более, ты действительно это заслужила, ты большая умница.       – Дэвид… это не скомпилированная ДНК! А живая. Оригинал.       Сердце пропустило удар.       Вспышка.       Откровение.       И молния беззвучно – в землю, расщепив жизнь Шарифа на «до» и «после».       На расслабленном горбоносом лице не дрогнул ни один мускул.       – Человек? С такой комбинацией? Как необычно.       Его самообладание было чудовищным.       – И ты с ним знакома довольно близко, я правильно понимаю?       – Да.       – А он – знает? Про себя?       – Нет… не уверена. Не думаю, что…       – Меган.       – Нет. Нет, Дэвид.       – Замечательно. Вот что, милая. Я хочу знать, кто он, где он и, говоря по правде, посмотреть на такое чудо. Познакомиться лично, обсудить детали. Сможешь организовать?       – Это… – Меган мямлила, как последняя овца, раздражая Шарифа неимоверно. – Это сложно, Дэвид.       – Девочка моя, – мягко, успокаивающе проговорил он. – Давай по порядку. Рассказывай всё. А я подумаю.       Его трясло. Ладонь лежала поверх рабочего отчёта Рид, прижимая его к столу, как изголодавшийся хищник мясную кость.       Человеческие клетки, взятые на пробу – на вес золота: извлечённая из них ядерная ДНК, молекулярные спиральки аллелей. Каждый аллель из цепочек нуклеотидов, в строго определённом и весьма индивидуальном порядке. И всё вместе – неповторимая генетическая информация. Блок, код.       Ключ.       Пришедший ответ на молитву.       Дэвид знал – всё изменилось для него. Здесь и сейчас.       Всё изменится – для мира. Потом.       Биоматериал. Ему нужен этот биоматериал. Весь, без остатка, а не куцые обрывки ДНК.       – Это мой бывший парень…       Да плевать. Хоть папа римский.       Он его получит.       То есть как – спецназ?       Надежда одним щелчком – в насмешку.       Какие ещё, к дьяволу, боевые операции?!       Как пощёчина с размаху.       Его же убьют там!       Когда Дэвид думал об этом, его начинало бить нервом. Он не подозревал, что дрожать способны не только руки или мышцы, но и, казалось, кровеносные сосуды.       Он может не вернуться. Отправиться по команде на исполнение задачи – и остаться там навсегда. Погибнуть бессмысленно и глупо.       А вместе с ним – его геном. Величайшее наследие.       Носитель здесь, рядом. В Детройте, буквально под боком. Живёт, ни о чём не подозревая, исполняет свою службу и – подвергается опасности. Одна нелепая случайность – и этот материал, драгоценный шанс исчезнет. Навсегда.       Шариф вынашивал планы. Перебирал один за другим. Большинство, простых и очевидных, отбросил мгновенно. Действовать следовало аккуратно и крайне осторожно. Не дай боже, прознает кто-нибудь ещё. И утянет к себе, как законную добычу.       Клеймо «Белой Спирали» отсвечивало на этом человеке тусклым, почти издохшим маячком. Но чуть больше активности со стороны Шарифа – и он собственной рукой наведёт бывших хозяев злополучной лаборатории на их имущество. Смог раскопать подноготную он сам, значит, смогут и они.       Начнёт суетиться – и его сокровище никогда не попадёт к нему.       Носитель должен принадлежать только Дэвиду. Целиком и полностью.       Шариф выжидал. Пробовал отмычки к дверям, испытывал возможности подобраться к чужой жизни ближе. Отступал и снова – ждал. Вздрагивая каждый раз, когда Дженсена перебрасывали в какую-нибудь горячую точку.       Это было мукой, изощрённой пыткой. Гадать, вернётся или нет, пронесёт или всё, конец.       Это напоминало русскую рулетку: его проклятая работа, образ жизни, сводящая с ума близость и одновременно глухая недоступность.       Барабан крутился у виска снова и снова. Курок. Щелчок. И заново.       Шариф содрогался до озноба. Понимая, что так дойдёт до ручки.       И ждал.       «Что, Меган, никак?»       «Слишком мало данных, Дэвид. Нужно время, попробовать другой подход и…».       Да в геенну огненную эти подходы, глупое детское топтание на месте! Для прорыва необходим сам Дженсен. Требуется нам позарез! Как топливо самолёту на взлётной площадке, как бесперебойный источник образцов.       И как хлеб наш насущный – мне.       Дэвида лихорадило, он плавился свечным огарком. Но ждал.       С неистощимым терпением.       Случай представился неожиданно, вдруг. Упал наливным яблоком в ладонь.       Мексикантаун.       Неоднозначный и раздутый СМИ в заметный скандал.       И Шариф рванул все рычаги вверх.       Адам прищурился в монитор, потянулся к пачке и обнаружил, что она пуста.       Чертыхнулся и принялся обыскивать все закоулки, перетряхивая ящики, карманы и разгребая стопки бумажного почтового спама. В крохотной квартирке, тесной от беспорядка, что угодно могло валяться где угодно.       Сигарет не было. Уже не только стратегические, но и случайные заначки закончились, дерьмо.       Зато в щели под диваном нашлись носки. Чёрный и менее чёрный.       Адам ещё раз обшарил бардак на столе, поднимая раскиданные книги. На всякий случай.       Нет, ни одной не завалялось.       Он подвигал мышкой, оживляя монитор. Желтоватый свет лёг на лицо.       Допустим, срастётся. А скорее всего – нет. Уж очень обидно щёлкали по носу предыдущие неудачи.       Старенькое кресло привычно скрипнуло стёсанными винтами.       После увольнения Дженсен несколько недель отлёживался в берлоге, а потом попробовал начать сначала.       И обломал зубы.       Он приткнулся в пару мест более-менее приличных, но получил от ворот поворот.       Потом пошёл по обычным.       Потом на дно.       Его не брали нигде. Охранником, секьюрити, в частные конторы, на фейсконтроль в клубе…       Двери захлопывались везде.       Дженсен никогда лично не сталкивался с проблемой безработицы: после университета сразу в полицию, потом спецназ. И настолько не привык искать себе работу, обивать пороги и подхалимничать на собеседованиях, что просто очумел. Ну ладно, репутация коту под хвост, но склад сторожить – и то непригоден?!       Он был уверен, что лимит касается тёплых, насиженных местечек, а уж разнорабочим, на худой конец, всегда можно перекантоваться на первых порах.       Оказалось, нельзя. В Детройте люди держались крепко и цепко за любую возможность получать деньги. Везде – и в трущобах, и в офисах.       Недели складывались в месяцы. Перебиваясь случайными, однодневными заработками, Дженсен подъел все свои запасы на чёрный день. Денег не осталось от слова «совсем».       Холодильник пустовал. Сроки оплаты за аренду поджимали.       В «Вакансиях» звездой висело приглашение кандидатов в службу физической безопасности «Шариф Индастриз». Зарплата и решение – по результатам собеседования.       Адам видел его в самом начале. И перечитывал сейчас. В который раз.       Требования нормальные, условия конфетка. По параметрам он подходил. Если бы не пара обстоятельств.       Закинув ноги на стол, Адам покачивался в скрипучем кресле, размышляя.       В такие солидные компании берут людей проверенных. И без чёрной метки в досье. Даже несмотря на лепет Мег, что всё у них там проще, чем кажется со стороны.       Ну тупо соваться туда, где тебя не ждут. И, учитывая печальный опыт прошлых недель, точно не возьмут.       Ну или, допустим, он примет всерьёз её наивное предложение о помощи. Малышка Мег влияет на отдел кадров крупной корпорации и командует, кого принять? Смешно.       Меган там работает.       И видеться с ней каждый день, опять эту корку сдирать – ещё смешнее.       Дженсен забросил руки за голову, изучая трещинки на потолке. Одна из них казалась полумесяцем, упавшим в сыр.       Всё понятно, но очень скоро он станет бомжом, наверное. Потому что других вариантов не осталось. Адам перебрал все. Его выперли из спецназа с треском, лишив прав на положенные выплаты, льготы и военную пенсию.       Дешёвый мотель мог растянуть агонию ещё на месяц. При очень жёсткой экономии.       И куда девать вещи? Книги?       Себя?       Бывший командир сноровисто копается в мусорке, сдаёт стеклотару и раздаёт люлей другим бездомным, посягнувшим на пустые бутылки?..       Обхохочешься.       Адам резко крутанулся в кресле. А хрен с ним. Хуже не будет.       И щёлкнул «отправить».       Где ты?       Где ты?       Где?..       Вот ты.       Здесь.       – Адам, – глава корпорации произнёс имя Дженсена с удовольствием, перекатывая на языке. – Добро пожаловать.       Указал жестом на стул, мол, садись, рассказывай.       Дженсен чувствовал себя лохматым беспородным псом, притопавшим на чистый ковёр. Кабинет поражал размахом и высотой. Где-то за плечом явно потрескивал настоящий огонь в камине – непозволительная роскошь в мире синтетических симуляций, но озираться по сторонам Адам себе не позволил. Ещё чего.       Хотя это богатство – не вычурное, кудрявой лепниной в глаза, а сдержанное, почти небрежное – впечатляло.       Дженсен глубоко пожалел, что притащился сюда. Однако худощавый, смуглый, подтянуто-элегантный, под стать интерьеру, хозяин кабинета как-то сразу располагал к себе. Несмотря на заоблачный статус.       Адам молча вздохнул и начал говорить.       Рассказывать о себе он не умел. Расписывать достоинства, перечисляя дипломы, сертификаты и заслуги – тем более. Он предпочитал действия, а не болтовню.       Чёрные металлические пальцы постукивали по столу. Инкрустированный протез казался более живым, чем родная рука, на которую опирался Дэвид Шариф. Левая – спокойная; неподвижной распоркой для хозяина, правая – в постоянной динамике, маневренная, подвижная, как в противовес своей соседке.       Правда, внимание она отвлекала здорово.       Взгляд Шарифа колол кожу. И, кажется, провоцировал зуд. Невольно начали чесаться переносица, брови, скулы, даже уши.       Такое Дженсен иногда чувствовал, когда в засаде ощущал внимание невидимого противника, нащупывающего его через оптический прицел.       Это осязание чужого опасного интереса на уровне инстинкта неоднократно предупреждало о затаившемся враге прежде, чем устанавливался визуальный контакт. И пару раз спасло шкуру от лишних дырок, по правде говоря.       Адам запнулся раз, другой. Поморщился.       Он на гражданке. В сияющем блеском пентхаусе, наверняка оснащённом и бронированном похлеще, чем Белый дом.       И Шариф точно не снайпер под маскировкой.       Пора отключать вколоченные до уровня рефлекса навыки.       Досадуя всё больше, Дженсен домучил монолог.       Шариф мигнул. Кажется, впервые с начала встречи.       – На бумаге впечатляет больше, чем на словах, – сообщил он. Ощущение прицела в переносицу пропало. – Но скажу, что не каждый день мне встречаются такие люди, как ты.       На секунду перестал мягко перебирать жёсткими пальцами протеза невидимые клавиши, остановив скользящий ритм.       – Теперь, пожалуй, моя очередь.       И без всякого перехода сделал предложение, от которого Адам остолбенел.       Он говорит.       Он дышит.       Ему некомфортно. Держится резковато, стесняясь и места, и Шарифа, и совершенно непривычной ему роскоши.       Он есть. Он здесь. Живой.       Будет – мой.       – Знаете, – медленно сказал Адам, – я бы понял, если вы предложили мне место охранника в штате. Патрулировать объект, не пропускать на территорию подозрительных лиц. Или должность старшего смены. Но возглавить вашу службу безопасности? Поставить меня начальником…       – Ты против?       – Я не понимаю, – повторил Дженсен. – Вы берёте человека с улицы. Без рекомендаций и блата. На место, на которое наверняка претендует куча соискателей с более приличным списком работы и стажем.       Дэвид с трудом сдерживал себя, чтобы не пожирать Дженсена взглядом. Одно дело фотографии из досье, они статичны. Совсем иначе видеть – живьём.       Он настоящий. Смурной, чуть ушастый, боже, даже потрогать можно.       – Адам, – Шариф сплёл пальцы, прижмурился. – Если я решил, что принимаю на работу, то наши эйчары обходятся без тестовых заданий и прочей ерунды.       Его колотило от восторга.       Наконец-то.       Мечта Дэвида, сокровище, эльдорадо, человек с невероятным потенциалом сидел напротив. Вот так, совсем близко.       И вместо того, чтобы схватить хлеб из протянутой руки и умчаться галопом – с контрактом, деньгами и солидным пакетом соцстраховки, – хмурился, настороженно выспрашивал, в чём подвох, и не спешил радоваться шансу.       Гордый, думал Дэвид, изучая из-под ресниц чужое, но при том знакомое уже до чёрточки лицо. Подачки не возьмёт. Пряник ему не подарок, обуза. Привык сам, своим хребтом.       Как я.       – Получишь в зубы документацию и неделю испытательного. Справишься – что ж, вперёд. Гарантирую: при хорошей отдаче добьёшься здесь многого. Не сумеешь – это будет печально. Но уже не моя проблема.       Дженсен колебался.       Не приучен просить. Не привык получать.       Но и показывать, что припёрт к стенке, что у него не осталось ни одного шанса кроме предложения Шарифа и очень нужна работа – не хочет.       Хотя у него не было иных возможностей устроиться в Детройте где-то ещё.       Шариф перекрыл ему все краны.       Он-то мог. Этот город был его.       Дэвид нетерпеливо пробарабанил по гладкой столешнице отрывистый ритм. Перехватил взгляд Дженсена – такой, мельком, искоса. Похоже, протез Дэвида его несколько смущал.       – Ты, случайно, не противник аугментаций? – мягко спросил он.       Дженсен пожал плечами:       – Да нет.       – Я не вызываю доверия? – ещё мягче спросил Шариф. Привычно потянулся за мячом:       – В первый раз сталкиваюсь с тем, что мне отказывают.       – Слишком внезапно, – признался Адам. – И очень щедрое предложение.       – У тебя имеются какие-то ещё варианты? – Дэвид расслабленно подбросил бейсбольный мячик. – У меня есть конкуренты?       – Нет, – честно сказал Дженсен. – С предложениями… туго.       Ну ещё бы.       – Тогда в чём дело?       Когда он не уверен, он хмурится. Когда в замешательстве – скрещивает руки на груди, замыкает себя в замок.       Скупые жесты, спокойная мимика.       Что внутри?       Что у тебя внутри?       О чём думаешь, глядя на меня, что тебя останавливает? Что ты хочешь услышать, а что тебе не понравится?       Чем ты вообще живёшь, дышишь, интересуешься? Что делаешь, когда остаёшься один, что любишь, а что вызывает отторжение?       Какой ты, Адам?       Я ничего не соображаю, подумал Шариф. Я сижу, смотрю на него и не могу сосредоточиться.       Соберись.       – Я чего-то не учёл, Адам?       – Сэр, – Дженсен решительно погрёб напрямик. – Что потребуется взамен?       Шариф развёл руками:       – Придётся усвоить корпоративные правила игры. Это бизнес очень высокого уровня, и нам…       – Что вам надо, – парень рубил напролом, – от меня?       – Ты сам, – сказал Шариф.       Дженсен сбился.       Глава корпорации смотрел на него через стол – и в серых острых глазах светились внимание и теплота. На Адама очень давно никто не глядел – так.       Как отец на сына.       – То есть? – буркнул он, запутавшись окончательно.       Дэвид потянулся, положил мячик на бархатную зелёную подставку.       – Я понимаю твой скептицизм. Раз пошёл такой разговор, буду откровенен. Резюме твоё с пятном. Ты, конечно, ничего не соврал, но и не указал, за что именно твоё «по собственному». Один звонок из наших кадров, и твои бывшие, не знаю, кто там у вас старшие по званию, капралы, полковники, добавили подробностей.       Дженсен помрачнел.       – Тем более, – упрямо повторил он. – С чего такая честь, сэр?       – Я прошу, оставь эти армейские обращения за дверью. Здесь все свои. Мы семья, а не рота вояк.       Дэвид Шариф откинулся на спинку кресла, заложил нога за ногу.       – На твоё место претендует ещё несколько десятков человек. Это правда. Но, во-первых, тебя рекомендовала Меган. Она верит в тебя, а я – доверяю ей.       Настороженное лицо Адама невольно смягчилось.       – Во-вторых, – глава «Шариф Индастриз» чуть понизил голос, – мне нужен свой человек, незашоренный. Понимаешь ли, в чём дело, корпоративный бизнес имеет свои... тонкости. Шпионаж, коррупция и подставы здесь обычное дело. И я не уверен, что человек, работавший раньше на другую корпорацию или охранное частное агентство, не окажется засланным кротом, сотрудничающим на обе стороны. У тебя нет никаких связей, и в этом плане ты абсолютно чист.       Дженсен кивнул. Это он понимал отлично. Конфиденциальность информации – дорогая штука. Особенно здесь.       Шариф кивнул в ответ и вдруг улыбнулся жёстким ртом:       – Ну и третье. Знаешь, скандал с Мексикантауном ещё на слуху. Случай весьма спорный. И вместо того, чтобы самопиариться, – Дэвид небрежно подцепил распечатанное резюме, помахал им, как носовым платком, – ты, по сути, убеждаешь меня в том, что тебя не стоит брать. Это о многом говорит.       – Например? – помедлив, спросил Дженсен. Живая искренность собеседника оглушала.       – О твоей честности. Порядочности. И полном неумении вести деловые переговоры. Но последнее, – Шариф позволил некоторую снисходительность, – не страшно, с этим я справляюсь сам.       Сердце стучало ровно и мощно. Мир казался ярким. И удивительно цветным.       Да я как девочка-фанатка, – с изумлением осознал Дэвид. – Ещё поупирается, и начну выплясывать ритуальные танцы вокруг него в открытую.       И это осознание развеселило.       Это было чем-то новеньким.       Это было интересно.       – Ну, – продолжая улыбаться, осведомился Дэвид, – что мы решаем?       Не уйдёшь отсюда.       Не уйдёшь.       Ощущение перекрестия в переносицу на миг вернулось, полоснуло Адама по лицу – и исчезло.       Дженсен прокашлялся.       Он всегда был уверен, что крупные дельцы бизнеса – другие. Менее… человечные, что ли, почти не люди. Вроде засушенных в лоск мумий или полукиборгов, заменивших всё нормальное и живое на механизм увеличения процентов от бешенных миллионов.       Шариф искрился, как электрический провод. И меньше всего походил на толстосума со встроенным счётчиком прибыли. Лёгкий, поджарый, энергичный. Местами даже слишком энергичный. Но и с реакцией – молниеносной. Окажись в одном отряде, пожалуй, притёрлись бы.       Чуть поддалось кресло.       – Я согласен, сэр.       – Адам, – с укоризной напомнил Шариф.       – Понял... босс.       Дэвид усмехнулся. Ну, пусть так.       – Тогда давай займёмся делом.       Шариф поднялся и протянул ладонь. Правую. Металлическую.       У Дженсена еле заметно дрогнули брови при рукопожатии, больше он ничем не выдал себя.       И никто бы не смог догадаться по спокойному лицу Дэвида, что, пожимая крепкую руку своего нового подчинённого, он – ликует.       Появление Дженсена в качестве начальника сформированной с нуля службы произвело фурор. А как же. Из силовой структуры. Офицер. С выправкой, тренированный, видный, ой, девочки.       Я не хочу, чтобы у меня болела голова по вопросам безопасности, – сказал ему Шариф при подписании контракта. – Это меня теперь не касается. Каждый занимается делом в рамках своей компетенции. Есть Притчард, теперь есть ты. Ты защищаешь, я помогаю, чем смогу. Всё. Подробности меня не интересуют.       Дженсен впрягся в новые обязанности спокойно и без нервов. Познакомился с людьми, полистал бумаги, осмотрел все закоулки. За ним было интересно наблюдать: как он работает, как строит социальную иерархию с подчинёнными, на что обращает внимание. Дэвид не торопил: ни его, ни себя. Он отдыхал душой. После того изматывающего марафона, когтящего страха потерять, не поймав – наступила ремиссия. И Шариф позволил себе перевести дыхание.       Он ловил себя на желании спуститься и пройтись вместе с Адамом по коридорам «Шариф Индастриз». Увидеть, как этот человек смотрит на его детище, иглу небоскрёба, вонзающегося в небо, замок, вознёсшийся к звёздам. Как привыкает здесь жить, пить кофе из автоматов, ходить по лестницам и приветствовать чопорную Афину на перекурах.       Увидеть свой дом его глазами.       Он не спускался. А вызывал Дженсена к себе. Маргулис приносила кофе. К которому Дженсен не притрагивался.       – Что у нас с кофе? – ревниво спросил у своей помощницы Дэвид, когда в очередной раз чашка после визита Адама осталась до краёв. – Что я пью, Афина?       – Дэвид, то же, что и всегда. Любимый, дорогой и очень крепкий.       – В следующий раз налей чай.       Маргулис понимала его с полуслова.       Дженсена чай не заинтересовал. Он разговаривал чётко и по делу. И уходил брать пластиковые стаканчики в кафетерии. Дрянное, жидкое и, на вкус Дэвида, совершенно непригодное к употреблению пойло.       Шариф ожидал, что на этой должности Дженсен несколько расслабится, может даже начнёт филонить. Одно дело иметь в подчинении закалённых бойцов спецназа, для которых авторитет определяется вовсе не погонами на плечах и соответствующей должностью. Право быть старшим, вожаком – надо заслужить. И уметь гасить неизбежные в таких группах замашки на доминирование, не теряя уважения младших по званию.       И совсем другое – распоряжаться персоналом средней руки. Контингент попроще, без притязаний. Кто-то сразу после армии, кто-то раньше работал в полиции, у кого-то сертификаты об окончании курсов охранного дела. Рядовые, а не элита спецподразделения. С такими и облениться можно.       Но выяснилось, что Дженсен по службе строгий. Справедлив, но требователен. И распуститься не даст никому.       В том числе и Шарифу. Через неделю после испытательного положил ему на стол список предложений по организации безопасности, без увёрток, что «тут немножечко не то, а в целом всё хорошо».        «Шариф Индастриз» оказался для Дженсена просто объектом охраны, обычным зданием, не более чем офисом корпорации. Он не увидел мечту, возведённую в камне, оплот будущего, прорастающий из настоящего, дом для сотен людей, тратящих здесь своё время и жизнь. Его не тронуло величие замысла, или совершенная красота эргономики рабочих площадей, или возможность организовать личное, индивидуальное пространство практически на любом участке компании.       Для Дэвида его корпорация была сияющим монолитом. Без трещин, которые нашёл в восхитительной целостности Дженсен. А он нашёл.       И без трепета ткнул носом Шарифа – в изъяны. Бреши.       И Дэвид внезапно испытал нечто большее, чем простая досада на изложенные в докладной факты.       Его почти ранило обидой.       От равнодушия Адама. Его непонимания.       – Аргументируешь свои решения, получишь необходимое, – Шариф подавил тягостное чувство, вызванное неожиданным разочарованием. – Пока я вижу лишь растрату бюджета. Ты случайно не создаёшь группу спецназа под моим крылом?       – Было бы неплохо, – хмыкнул Дженсен.       – Адам. – Шариф зашелестел бумагой. – Треть набранных людей навылет. Ты у нас звезда.       – Босс…       – Не спорь. А эти ребята ниже тебя на несколько уровней. У них нет таких специальных навыков, как у подразделения SWAT, тяжёлой профессиональной подготовки и навоёванного опыта. Им с тобой не сравниться никогда. Может, смягчишь требования?       Дженсен нахмурился:       – Вы сказали, это моё дело.       – Под моим контролем. Пока не совсем понимаю твои действия. Вот зачем тебе полигон? Выездной, а ещё лучше свой. У нас никогда его не было.       – Босс. Раньше вас обслуживала частная контора по договору. С них персонал, от вас деньги. Теперь у вас своя служба безопасности, и это определённые проблемы. Потому что необходимо нормальное оснащение, площадка для тренировок и люди, которые не стреляют в «молоко» и знают о том, что у винтовки есть отдача. Или я это всё обеспечиваю, или вообще тогда не понимаю, зачем вам этот отдел вместе со мной.       – А не перегибаешь? – с сомнением уточнил Дэвид. – Дубинок разве не достаточно?       – Против кого?       – Тебя послушать, так начинает казаться, что не сегодня-завтра на нас нападут.       Дженсен пожал плечами.       – По большей части набор проводили ваши девочки из кадров. Кое-кто из этих людей были охранниками примерочных в магазинах. У некоторых левые сертификаты от совсем мелких контор, я о таких не слышал вообще. Они не умеют и не приучены реагировать на опасность. Вы хотите паникующих куриц, если вдруг что случится?       Шариф захохотал.       – Замечательно. Куриц, ну надо же!.. Так, допустим. Что ещё. Бронежилеты, автоматы, лицензия на оружие, хм. Ты хорошо подумал?       – Это штатная необходимость, – сказал Адам. – У вас здесь…       – А ты в гостях, значит? – прищурился Шариф. – Инспектор из налоговой?       – У нас, – с заминкой исправился Дженсен, – дыры в физической безопасности. Вам решать, но их быть не должно.       Подумал и добавил:       – Вы двигаете компанию вперёд. Я защищаю тыл.       Шариф просиял.       Вот как.       Тебе не всё равно.       Потянулся за ручкой: ставить размашистую подпись на первом листе.       – Поправишь шапку и запускай. Я скажу нашим юристам, пусть катают лицензию, общую на всех. Раз тебе мало наличия «тазеров».       Дженсен кивнул и поднялся.       – Адам, ещё один серьёзный вопрос, – бросил Дэвид, глядя снизу вверх. – Что не так с моим кофе? Ты боишься у меня отравиться?       Дженсен удивился. Потом понял.       – Спасибо за угощение, – ровно произнёс он. – Но я не кофеман.       Лжёшь.       – Чай? Афина!..       Дженсен собрался с мыслями.       – Босс, – осторожно сказал он, формулируя отказ, – вы очень демократичны. Но на прошлом месте не было принято гонять чаи с… вышестоящим руководством.       Вот что. Соблюдаешь дистанцию.       И не хочешь сокращать.       – Мне было бы приятно, если бы ты хоть чуть-чуть расслабился. – Шариф отодвинул отчёт в сторону. – Мы партнёры, Адам. И я не вижу никакого нарушения этикета, если ты выпьешь чашку. Афина! У нас есть какао?       – Конечно, Дэвид.       – Какао не претит твоей субординации, м, Адам?       И приглашающе похлопал ладонью по столу:       – Садись. Афина, мне как обычно, пожалуйста. У нас есть печеньки?       – Конечно.       – Босс.       – Успокойся. Это я себе. Но если ты попросишь…       Шариф улыбался и острил. От глаз разлетались лукавые лёгкие морщинки.       У Адама дрогнули уголки губ. Вверх, в невольную усмешку.       – Вы со всеми так?       – Ещё чего, – Шариф заулыбался ещё больше. – Только с тобой. На всех печенья не хватит. А я его люблю.       Дженсен хмыкнул. И сел обратно в кресло.       – Вы жадный, – пошутил.       – Не то слово, Адам, не то слово.       Ни с кем тобой не поделюсь.       Шариф напоминал Адаму самонаводящуюся ракету «земля-воздух», если стартует, то сбить с курса, пока не достигнет цели и не взорвёт её к чертям, невозможно. Легко верилось, глядя на него, что Дэвид сумел поднять компанию с нуля и сделать её одной из ведущих корпораций в мире. Гореть он способен был долго, ярко, и неудачи лишь добавляли огня.       Дженсену импонировали его целеустремлённость, оголтелый трудоголизм, умение концентрироваться и принимать решения. Человек без слабины, с железным характером. Но находиться рядом с ним было, пожалуй, сравнимо с тем, как внезапно оказаться с зонтиком под метеоритным дождём.       И иногда от босса реально болела голова. Так, что ломило виски. Он мог греть жаром своего воодушевления, а мог и сжечь.       Адам пытался поговорить об этом с Меган, но она вдруг начала защищать Дэвида с таким пылом, что он отступил. С глубоким уколом ревности. Нельзя быть такой повёрнутой на одном человеке, каким бы обаянием и харизмой тот ни обладал. Что-то на Дженсена она так и в лучшие времена не реагировала.       Энтузиазм большого босса и заряжал, и заражал. Здесь каждый был нездоров на голову в той или иной степени, но Шариф превосходил всех. Страстью, сумасшедшей целеустремлённостью и напором.       Ему хотелось верить. Не думая, вслепую и наобум.       И именно этого Дженсен не любил больше всего. Останавливало семафором на переезде. За себя нужно отвечать самому, и голову иметь на плечах – тоже. А не муси-пуси, Адам, ты не понимаешь, Дэвид такой необыкновенный, он печётся и за учителей, и за врачей, да блин, скажи ещё, что за всё человечество, Мег. С вот этими всеми железками, ну да. Боевыми, на минуточку. Увечных ветеранов в Штатах столько не наберётся, сколько этих военных комплектов. Ну конечно, я не понимаю, я тупой. А он кумир и свет в твоём окошке. И не только в твоём. Какие ещё инсинуации, Мег, причём тут намёки, почему грязные?! Я вообще не это… ну, блеск.       Шарифа было много, слишком много. Казалось, он везде, знает, видит, контролирует. Свет его личности буквально пропитывал и стены, и людей. И наблюдая со стороны за реакцией Меган и остальных сотрудников, Дженсен задавался простым вопросом: они что, не видят этого? Не осознают? Не могут отделить себя от него?       Адаму казалось, будто у каждого сотрудника невидимая печать «Шариф Индастриз» на лбу. Личным клеймом Дэвида. И всё, мозги переклинивает. Единицы оставались более-менее вменяемыми, типа Притчарда или Фариды Малик, но лишь более-менее. И не с ними же обсуждать общего работодателя.       С другой стороны, каким ещё быть руководителю ведущей корпорации, слепым, глухим, не умеющим читать людей, как книгу? Такому мягкотелому и бесхребетному не место у штурвала.       Адам понимал, что он попал. Что он или в конце концов примет лёгкий флёр фанатизма, царящий в корпорации, как должное, или придётся увольняться. Только вот куда, большой вопрос, знаем, плавали.       Оставалось одно – держать дистанцию.       Это было трудно. Он симпатизировал Шарифу, тот говорил правильные вещи, очень толковые. Но производить импланты, спасающие людям жизнь, и одновременно создавать те, которые способны угробить кучу народа? Адам не считал себя моралистом, но эта противоречивость слегка напрягала. Не то, чтобы дилемма века, но всё-таки.       И выход был очевиден: держаться нейтрально. Работать внутри своего круга обязанностей. Не выглядывая за его границы. Отстраняясь от происходящего. Их проблемы и инновации – только их. Его, Адама, касается исключительно обеспечение безопасности. Максимальное. Это его прямой долг. Точка.       – Как наши дела, Меган?       – Мы продвигаемся, Дэвид. У нас уже столько всего! Даже не представляю, насколько далеко может зайти этот синтез! И это мы только в самом начале!..       – Не понял, почему всё ещё в начале?       – Я не могу продублировать ДНК. Исходники… плохо поддаются репликации. Сами по себе они устойчивы, но их не удаётся пересадить.       Пауза, тяжёлый взгляд.       – На какой фазе сбой?       – Сразу на первой, этап инициации и всё, мы не можем сдвинуться дальше.       Металлическая ладонь – в кулак.       – Этого мало. Совершенно недостаточно.       – Я понимаю! Мы пытаемся, но пока не выходит.       – Значит, плохо стараетесь. Ты не стараешься.       – Дэвид, я…       – Ты понимаешь, что сейчас пролетишь с открытием? Это война, Меган. Гонка. Кто успел – тот и первый. Рассказать тебе про синхронность изобретений? И память людей? Над электрической лампочкой работали все, англичане, русские, придумал вообще первую бельгиец вроде. А кого помнят открывателем? Кому вся слава? Томасу Эдисону.       – Дэвид, не сердись.       – Я не сержусь. Безусловно, мне жаль моего потраченного времени, но твоего провала будет жаль ещё больше. У тебя есть всё. И нет результата.       Блеснувшие глаза, сердито закушенная губа:       – Его ни у кого нет!       – Великие умы действуют одинаково. Пока ты здесь раскачиваешься, на другом конце земли кто-то тоже ищет и думает над этим. И, возможно, даже без такой, – жест двумя пальцами, обозначивший в воздухе ироничные кавычки, – «шпаргалки» сумеет добиться большего в обход тебя.       – Дэвид, ты крайне несправедлив!       – Справедливости вообще нет, милая. Ты хочешь переплюнуть моего друга Хью, и я горячо тебя поддерживаю. Встать на один уровень с Грегором Менделем? Замечательно. Но пока всех твоих достижений – пшик. Что значит «мы продвигаемся», если даже сам процесс репликации не запущен? О чём вообще нам разговаривать?       Гневный румянец поверх веснушек, прядь, выбившаяся на висок из стянутого пробора:       – Я уже переработала концепцию, у меня есть новая идея! Если не выходит сейчас, это не значит, что стоит прекращать работу! Это мой проект, Дэвид, и я знаю его лучше тебя!       Улыбка, лёгкая, насмешливая хрипотца.       – Тогда почему позволяешь мне себя обижать? Докажи, что права ты, а не я.       – Ты… ты же только что!..       – Хотел тебя разозлить. Высвободить застоявшуюся энергию. Ну что это такое? Прихожу, а моя девочка мямлит невесть что и совсем раскисла. Кому больше надо, мне или тебе?       Тонкие пальцы на ожерелье, краска стыда:       – Дэвид, я… извини, ты прав. А я на тебя накричала…       – Пустяки. Встряхнулась?       – Да.       – Ну, тогда вперёд. И помни, победитель не тот, кто первым начал, а кто закончил – первым. Не позволяй оставить себя в аутсайдерах. Ты этого не заслуживаешь.       – Дэвид, спасибо. Ты не разочаруешься.       – Вот что я хотел услышать.       Новые бойцы, которые пришли взамен убывших, оказались толковыми. Дженсен провёл собеседования лично, перетряс штат и остался доволен. С таким материалом можно было работать.       Он натаскивал ребят так, как привык действовать сам. Работать спокойно и внимательно, чётко и ясно понимать, когда можно хвататься за оружие, а когда ненавязчиво оттеснить зарвавшегося агрессивного хама. Распознавать опасных людей ещё до того, как те что-либо предприняли, гасить конфликтную ситуацию, и главное – нести ответственность за себя, напарника слева, напарника справа, девчонку на ресепшене, язвительного чёрта, в очередной раз потащившего свой мотобайк через весь холл к лифтам, за каждого в этой компании.       В какой-то момент Шариф с удивлением обнаружил, что на каждом этаже ходят сцепки секьюрити в лёгких, скрытого ношения бронежилетах с фирменным лейблом корпорации, такие внимательные уверенные парни, почти незаметные, но вписавшиеся абсолютно органично. И что каждый ключевой участок, вход и выход находится под надзором – либо камер, либо людей, либо и того и другого. Даже вертолётная площадка, абсолютно закрытая внутренняя зона, излюбленное место курильщиков.       Из разношерстного набора Дженсен организовал крепкую, сплочённую команду, способную действовать в неприятных ситуациях даже без его личного участия.       На контакт они шли легко, Шариф знал, как спрашивать. О своём боссе отзывались с уважением и любовью, несли службу добросовестно и старались не подвести начальника. Наш командир, вы что. И прикроет, если вдруг, и от проблем не отмазывается. Козырной мужик, твёрдый. Поговорить с ним можно, и совета спросить. Но зарвёшься – огребёшь по полной. Ну, так на то он и босс, сами понимаете, мистер.       Эту искренность нельзя было подкупить.       Похоже, для вас он босс больше, чем я, со смешком заключил Дэвид. Я всего лишь работодатель с верхнего этажа. А вам он не только командир, но и в некоторой степени – кумир. Вот плут, кто бы мог подумать.       Гордость плавила нежностью. Справляется. Работает. Мой мальчик. Мой.       Ты похож на меня больше, чем ты думаешь. Такой же. Умеешь вести за собой. Умеешь заражать верой в свою правоту, отношением к делу. Тебя любят без всяких специальных крючков, сбитые в ноль твоим спокойным обаянием, честностью и прямотой.       Ты как я, те же двадцать три года назад.       Как пробить твою защиту?       День за днём, а так медленно поддаёшься.       Отгораживаешься. Почти неосознанно, инстинктивно.       Как тебя приручить?       Мне мало тебя такого.       Хочу больше.       Больше.       Дисциплина, организованность и чёткость, декларируемые Дженсеном, напоролись на непреодолимое препятствие – Фрэнка Притчарда, начальника службы технической безопасности. Отголоски их прений прокатывались по всем этажам.       Последний скандал достиг даже Шарифа.       Он вызвал обоих. И отчитал, как мальчишек.       – Мы работаем вместе, – говорил он, глядя на каждого. Рокотал, как надвигающийся бронированный танк. – Вы начальники отделов, а не мелкие секретарши, не поделившие степлер. Адам, если ты считаешь, что нужно поставить резервный модуль сигнализации на то, что уже установил Фрэнк, сначала обсуди со мной, потом докапывайся до него. Это не твоя сфера деятельности, чтобы там распоряжаться, у тебя есть свой круг обязанностей. Фрэнк, если предложение Адама улучшит нашу безопасность, то оставь своё самомнение при себе, будь добр, и сделай, как надо. В первую очередь вы работаете на меня, потом всё остальное.       Упреждающе ткнул пальцем в одного:       – Адам, ты только пришёл, а Фрэнк здесь шесть лет и своё дело знает хорошо. Помни это.       – Да, босс, – постно сказал Дженсен.       Палец переплыл на другого:       – Фрэнк, твой характер уже притча во языцех. Каждый месяц пачка жалоб на тебя. Не обостряй мне климат ещё больше. Я доступно излагаю?       – Весьма, – кисло согласился Притчард.       Дэвид перекинул мячик – из ладони в ладонь.       – В следующий раз идеи и претензии – в отчёт и мне на стол. Не умеете договариваться так – будете официально, через докладные. Вас уже обсуждают все, кому не лень. Каждый из вас глава крупного, серьёзного отдела, а ведёте себя как две вздорные бабы. Ещё раз услышу про ваши склоки, – Шариф внезапно усмехнулся, – и вздорной бабой стану я. Хотите это увидеть?       Его бойцы переглянулись. И как-то очень дружно сказали, что нет.       Шариф кивнул.       – Рад, что мы все достигли взаимопонимания. Ваши разногласия касаются только вас, а не моей компании. А теперь за работу.       Раскочегаренные взбучкой, раздосадованные парни восприняли предложение с плохо скрытым энтузиазмом. Однако высочайшее руководство подало голос, когда они оказались почти у самых дверей кабинета:       – Кстати.       – Блядь, – совершенно беззвучно вырвалось у Фрэнка. Дженсен мысленно с ним согласился, пожалуй, впервые за всё время.       – Адам, – прозвучало в спину. – Задержись.       Притчард едва слышно, но очень выразительно хмыкнул. И налёг на поручень огромной полуматовой створки с видом победителя.       Дженсен его молча проклял. И повернулся к Шарифу.       – Да, босс.       Шариф смотрел в сторону, смуглое лицо казалось усталым, чуть пригасшим. Будто в который раз решал про себя мучительную, заевшую задачу.       Пальцы протеза задумчиво отстукивали короткие точки.       Дженсен ждал.       Дэвид перевёл взгляд на него, и холодные глаза потеплели.       – Тебе нравится здесь?       Адам напрягся.       – Сэр?       Шариф вздохнул.       – Мне кажется, ты не до конца понимаешь, чем мы тут занимаемся.       – Если это касается конфликта с Притчардом…       – Причём тут он, – с досадой отмахнулся Шариф. – Я о тебе говорю. Что-то здесь не так. Ты не хочешь со мной делиться.       Его манера переключаться с серьёзного на лёгкое без перехода иногда ставила Адама в тупик.       – Я не понимаю, – признался он. – Вы… что вы хотите?       – Ты видел лаборатории?       – Конечно.       – У тебя не было такого сопровождающего, как я. Пойдём, – Дэвид поманил за собой. – Прогуляемся.       И вызвал личный лифт.       В такие моменты Адам ощущал себя очень глупо. Когда не успевал за ходом мыслей и действий Шарифа. Лаборатории, прогулка, ну нахрена? На протезы пялиться?       Дженсен покосился на спокойное, вновь непроницаемое лицо Дэвида. Что взбрело в голову этому человеку? Что ему надо? Шариф умел выбивать опору из-под ног, как табуретку из-под висельника, и пока нашаришь, он уже далеко впереди, где-то на финише, забыв вообще, с чего начинался разговор. Вот как сейчас.       Исследовательский комплекс сиял люминесцентными лампами. Деловито жужжала робототехника, стоял ровный, мерный шум, уютный и неброский, когда полсотни человек работают под одной крышей, переговариваются, стучат по клавиатуре, обмениваются репликами, листают пухлые папки, или, переругиваясь, тащат невесть что невесть куда, обувшись в растоптанные удобные кроссовки.       – Кофеварка! – пронёсся чей-то пронзительный клич. – Кто снёс мою кофеварку?! И кружку! Кто своровал?!       – Кажется, Шевченко одолжил?       – А попросить?!       – У него какой-то лысый с погонами засел, некогда ему было тебя выискивать.       – Пусть вернёт, я погибаю!       – Ой, господи, да ты всегда погибаешь. Сделай это уже, наконец, и уймись! Сбил с мысли этой кофеваркой!       – И так всегда, – сообщил Шариф, посмеиваясь. – Гении, и совершенно не приспособлены к жизни. Блестящие умы, двигают маховик вперёд, но по мелочам воюют так, что держись, сам их временами побаиваюсь.       Их приветствовали, к Шарифу подходили, что-то спрашивая, живо интересуясь насущными проблемами. Тот успевал и ответить, и пошутить, и озадачить встречным предложением. Дженсена тоже узнавали и даже попробовали втихаря поделиться жалостливой историей о том, что посеян пропуск, как бы его восстановить прямо сейчас, без нудного пробега по всем инстанциям.       – Но-но, – Шариф, кажется, слышал всё. – Читерство не пройдёт, мистер Дженсен очень суров. Это вам не я.       От Адама отвалились с разочарованным стоном. Дженсен подавил усмешку и сделал засечку в уме – посмотреть, что можно исправить в случае с растяпой.       В прошлый и единственный раз, когда Адам прошёл тут в одиночку, он увидел только безликие белые халаты, высокомерие и полное отсутствие контакта. Типичные учёные сухари, что с них взять.       А они оказались иными. Какие-то домашние, сплочённые одним делом и азартом, и держались без строгих рамок.       Шариф же искрился удовольствием, как саламандра, помещённая в свою стихию. Среди таких же энтузиастов.       И то, как они принимали главу корпорации, говорило о многом.       Здесь не было чужих. Только свои.       Адаму понравился такой подход. Эти отношения вдруг напомнили о других, оставшихся в прошлом вместе с его прежней, настоящей командой. Нынешняя в подмётки не годилась, хотя парни и старались, но они не были именно его балбесами. По которым Дженсен неожиданно сильно скучал.       Шариф кивнул ему, приглашая за собой. Адам ожидал, что сейчас придётся топтаться у каждой штуковины, до оскомины проникаясь её назначением. И стараться держать вежливый интерес от порога комплекса и до выхода в другом крыле.       Но Шариф просто повёл мимо стеклянных павильонов и испытательных боксов. Не обращая никакого внимания на ветвистые щупы и сверкающие образцы на стендах. Они были для него так же дежурны, как пейзаж за окном.       И обязательное посещение незаметно превратилось в прогулку с увлекательным гидом, знающим предмет беседы на отлично.       – Природа человека удивительно пластична, – неторопливо говорил Дэвид. – Развитие биомехатроники позволило стереться границе, разделяющей мёртвое и живое. Киберпротезы сделали эту основополагающую разницу практически несущественной. Революционное открытие Хью Дэрроу, – имя гения прозвучало с неожиданной грустью и нежностью, – принципиально изменило само понимание трансплантологии имплантов.       Адам помалкивал, но слушал внимательно.       – Оно стало большим, чем просто исправить близорукие глаза, кривые ноги или поддержать изъеденные раком лёгкие. Дало возможность отремонтировать слабое сердце без ожидания многолетней очереди на пересадку. Технология имплантов, Адам, это эволюция своими руками и, в сущности, бессмертие человека. Синтез и трансформация тела для того, чтобы мы стали другими.       Голос Шарифа пронизывали тонкие ниточки очень сдержанной, тщательно скрываемой радости.       – Если ты читал Писание… хорошо, так проще. Представь, что бог, который описан в Библии, это и есть мы все. Потому что человек созидает. И разрушает. Наполняет пространство вокруг себя, преобразует мир под себя. Он творит – по образу и подобию, и способен не просто копировать, а улучшать.       – Сменяя здоровое тело на железки?       Дэвид остановился. Посмотрел на Адама. Больше констатировал, нежели спросил:       – Напролом решил?       – Вы хотите обратную связь, – между бровей Дженсена, над переносицей, залегла вертикальная складочка. Уже неплохо знакомая Шарифу. – Давайте тогда как есть, без этой… рекламной трансляции.       – Вот как. – Дэвид усмехнулся. – Хорошо. Принимаю.       Зашагал дальше.       – Изменения заложены в нашу природу. Мы идём путём эволюции, усложняемся, совершенствуемся. И то, что мы делаем сейчас – лишь продолжаем начатое.       Глава корпорации вёл плавно, без пауз и невовремя взятого дыхания. Слова ложились легко и непринуждённо.       – Импланты – естественное развитие существующего этапа нашей общей системы, новый виток по спирали. Защитники чистоты из «Фронта человечества» часто ссылаются на то, что использование киберпротезов противно эволюции, идёт вразрез с её основными постулатами. Давят на педаль естественности и неприкасаемости человеческого тела. Но если бы мы не изучали своё тело, то никогда у нас не возникло бы знаний по анатомии, хирургии, вообще научной медицины, как таковой. Так бы и прикладывали подорожник к ноге. И рекомендовали больному пить ослиную мочу от желтухи, как это практиковали во времена создания Талмуда. Считалось хорошим лекарством, кстати.       Они спустились по лестнице вниз, свернули к широким дверям следующего участка комплекса, где новые разработки опробывались уже непосредственно на добровольцах.       Судя по надвигающимся звукам, впереди испытывали таран. Причём гораздо мощнее, чем используют оперативники для выбивания запертых или заклинивших дверей.       – И с точки зрения эпохи людей с подорожником, любая современная внутриполостная операция типа удаления аппендикса – настоящее святотатство над телом и его целостностью, покушение на невредимость организма, чуть ли не циничное убийство человека. Их нельзя винить в желании остановить происходящее, но стоит понимать, что они правы лишь частично, исключительно со своей позиции, соответствующей их знаниям, опыту и времени, в котором они застыли. «Железки», как ты называешь дело всей моей жизни, Адам, не являются чем-то плохим. Плохими их делают некомпетентные люди, активная пропаганда противников, общее непонимание социума их предназначения и естественный страх перед новым и незнакомым.       – И вы заставите этот страх пройти?       – Нельзя заставить, Адам. Только предложить. Но то, что им нужно. Без чего не смогут. Показать людям то, что сделает их самих лучше. Умнее, результативнее...       – Особенно боевые протезы.       – И это говорит бывший солдат? – Шариф поморщился. – Твои мысли иногда для меня полная загадка. Вот скажи мне, если бы ты получил такие, что бы ты делал?       В его взгляде сверкнуло нескрываемое жадное любопытство.       – Зачем они мне?       – Сделай такое допущение.       Адам подумал.       – Наверное, это всю жизнь быть на войне.       Шариф изумился:       – Почему?       – Они боевые, – терпеливо пояснил Дженсен. – Не предназначены для мирного использования. В гостях посидеть, ребёнка в школу отвести… они будут пугать. Даже в выключенном состоянии. Потому что это оружие. Оно не должно быть в нормальной жизни, там, где семья, соседи, понимаете? Это как с автоматом – его берёшь в рейд, а потом сдаёшь в спецхран, а не уносишь домой к обеденному столу. Переключаешь режим: ты на задании – ты дома. А с этими… вряд ли. Они созданы для конкретных задач и с хозяином постоянно. Их ставят, чтобы использовать по прямому назначению, в военных целях. Вместе с человеком. И ему придётся или учиться быть предохранителем самому себе, чтобы не отрубило режим безопасности, или владелец этих штук станет как… живая граната без чеки.       – Похоже на «синдром не вернувшихся с войны». – Шариф помолчал. – Он тебе знаком?       Лаконичность ответа подразумевала полное нежелание раскрывать тему:       – Сталкивался.       – Тогда понятно. И всё опять упирается в страх, что протезы зло. И для тех, кто их имеет, и для тех, кто не имеет, но видел их возможности. Импланты угнетают, машинность пугает, люди бессловесные операторы в подчинении технологии.       – Босс.       – Человека делает человеком не его плоть, кровь, кости и остальные органы. А наш мозг. Понимание ситуации. Мы сами. Внешнее не влияет на внутреннее. Поставив себе коронки вместо своих зубов, мы не превращаемся в, боже, как его, Щелкунчика. Набив татуировку змея на всю спину, никто не становится драконом, разве что полные кретины, у кого с головой не в порядке. Если рассуждать по-твоему, то мой протез делает меня возможным киборгом-убийцей.       – У вас не…       – Откуда ты знаешь? – обсёк Дженсена Дэвид. Радость и мягкая хрипотца исчезли из его голоса. – Тебя роспись подкупает? Или то, что не делаю им ничего, выходящего за рамки базовой конфигурации? Может, я тебе сейчас печень проколю, и ты очень удивишься этому. Только поздно будет.       Стальной взгляд, крючковатый нос, морщины вокруг губ. Шариф злился. Адам впервые видел, чтобы тот вышел из себя не нараспашку, демонстративно, а вот так – сдерживая гнев человека, которого зацепило за живое.       – Ты умный парень. – Шариф смотрел, не мигая. – Но такую чушь городишь, что не уверен, что стоит продолжать разговор.       В павильоне за стеклом невысокий коренастый мужчина согнул левую чёрную руку и с неуловимым жужжанием сервоприводов врезал кулаком в кусок специально выстроенной стены. И пробил насквозь, как папиросную бумагу. Только брызнула в стороны каменная кладка.       Потряс кистью, пожаловался:       – Застревает немного.       – От одного до десяти?       – Тройка.       Исследователь сделал пометку в «секретаре».       – Давайте следующую.       – Вот это – страшно? – свирепо осведомился Шариф. – Вызывает ужас, панику? Оторопь? Он похож на маньяка? Придаток к функциям? Покажи мне, где на этом солдате написано, что он пойдёт кого-нибудь крошить в обед?       – Слишком много таких протезов на потоке, – не сдавался Адам. – На половину армии хватит.       – А я здесь что, благотворительностью занимаюсь? – вспылил Шариф. – Сколько за пару гражданских протезов заплатит исследовательский центр или клиника для своих ведущих экспертов? И сколько за оптовую поставку, чтобы оснастить спецотдел, скажем, блокираторами «КАСИ», какое-нибудь АНБ? Ты вообще чувствуешь разницу? Чтобы производить импланты для нейрохирургов, пианистов, тех же ветеранов, которые безногие калеки, нужны деньги, Адам. Чтобы улучшать их и делать более инвазивными – нужны деньги. Много. И спонсорство здесь лишь третья часть, и тоже не за красивые глаза даётся. Задаром в этом мире никто ничего не делает. Хочешь двигать науку? Плати. Хочешь сверхточный протез кисти – плати. Изобрёл антигравитационную систему – ищи источник финансирования, иначе запуска не будет. И в нашем случае, Адам, это стабильные заказы от правительства на многомиллионные контракты. Доход от которых я запускаю в производство новых технологий, выдаю людям премии, выписываю бронежилеты для твоих парней и кучу всего остального! И если ты так осуждаешь мою политику, какого чёрта ты сюда пришёл?       – Потому что вы сами взяли меня на работу! – не выдержав, окрысился Дженсен.       – Возможно, я погорячился! – почти рявкнул Дэвид. – И твой кумир это Таггарт с его бесконечным нытьём!       Сцепил руки за спиной и продолжил путь.       Молча.       Взъерошенный и злой.       Адам двинулся за ним, понимая, что наговорил лишнего. Такой Шариф – мрачный, уязвлённый до глубины так, будто Дженсен ему кость сломал, а не просто высказал мнение, – был зрелищем ненормальным.       В боксе чуть наискось, на коленях вокруг задурившего щупа, согнувшегося пополам крабьей ножкой, ползали двое в комбинезонах, отчаянно ругаясь шёпотом. Вслед за начальником Дженсен прошёл мимо взвинченной парочки, завернул за угол и – увидел чудо.       Человек падал с высоты. В золотистом ореоле света. С непередаваемым звуком, странным, гудящим, нежным и зловещим. Мягко приземлился в гаснущем сиянии, отряхнулся – и полез обратно на автоматическом подъёмнике.       Адам замедлил шаг, потом остановился совсем. Придвинулся ближе.       Ему очень хотелось увидеть ещё раз, как прыгнет тот испытатель. Это было удивительное сочетание человеческого контроля, функциональности технологии и – красоты полёта.       И оно… завораживало.       – Приземление смягчает электромагнитное поле, – сухо сообщил Дэвид, вернувшись за приотставшим спутником. – Не требует никакой страховки на высоте, ограничений тоже по минимуму. Штопор из стратосферы, конечно, не вытянет, но…       – Это и есть ваша антигравитационная система? – выдохнул Адам.       – «Икар», да. Помучились с ним изрядно. А что? Нравится?       Шар яркого, живого света с человеком, окутанным пеленой энергии, ринулся вниз, заново поразив воображение Дженсена.       – Чертовски, – без обиняков признался он. – Выглядит очень круто.       – Круто, – фыркнул Шариф. – Идеально. Восхитительно. Божественно. Сила, лёгкость, баланс, свобода. «Круто». В могилу сведёшь.       Адам отрешенно кивнул, не сводя глаз от добровольца, устремившегося к земле в очередной раз.       – Я не видел такого.       – Ты половины здесь не видел. И не знаешь. И даже представить себе не можешь, на что способны эти технологии. Не сейчас, Адам – потом. В этом и есть вся прелесть: идти вперёд, развиваться, придумывать – и превращать мечту в нечто настоящее. Материальное до мозга костей. Как «Икар», который был невозможен и недостижим. Но он есть вопреки всем доводам рассудка, что подобное нельзя, человек не птица, не создан для такого. Потому что не заложено природой. Но «Икар» – есть. И всё.       Дэвид ожил. Плечи расправились, глаза сияли.       – Технология имплантов – это возможность, Адам. Не ограничивать себя. И быть хоть человеком с лёгкой корректировкой, хоть полным модификантом, да хоть роботом. Кем угодно, если пожелаешь и сможешь. Террористы и психи в любом случае извратят идею. Для них это страх. Они не видят цели, только стену и желание умножить её высоту.       Он казался сотканным из пламени, ясного, чистого. Правая ладонь, выскользнув из плотного замка пальцев, чертила неведомые письмена. На тыльной стороне и фалангах отливали тонкие узоры.       – То, что происходит сейчас – лишь начало. Великой эры, когда любой сможет стать совершенней, чем он есть. Сильнее, быстрее… лучше. Ровно настолько, насколько решит – сам. Вне зависимости от положения в обществе, социального ранга, вероисповедания, места рождения – всего, что нас ограничивает и расслаивает больше, чем любые шашни политиков. Страх менять и изменяться всегда будет возвращать нас в пещеры, держать в узде. Ему нельзя уступать, иначе мы никогда не поднимемся к звёздам.       Он втянул воздух сквозь зубы, словно не хватало кислорода:       – Ты даже не представляешь, каково тащить это всё в одиночку, – вдруг сказал с неожиданной горечью. – Ломать это мракобесие. Хью уже, похоже, сдался, они его пересилили. Сидит, возится теперь со станцией, на экологию замкнуло. Каким он был, какие идеи, он взорвал весь фундамент! Перевернул мировоззрение обществу, это было как запуск человека в космос!.. А теперь на него больно смотреть. Согнули титана в ничтожество.       Золотой сверкающий «Икар» летел искрой огня, зажжённого от солнца, огня, которым могли владеть только боги.       Шариф опомнился.       И от вдохновения не осталось ничего. Только что от неукротимого жара лопались стёкла, но внутреннее колоссальное усилие – и преображение стёрло наждачкой.       Самообладание, выдержка, прежние рельсы.       – Я сожалею, что повысил голос и накричал на тебя, – Дэвид коротко дёрнул подбородком. – Я вышел за рамки принятого общения. С моей стороны это недопустимо. Ты имеешь право на своё мнение и оценку происходящего. И я не собирался тебя упрекать. Прошу простить за случившуюся ситуацию, Адам.       – Я не хотел вас провоцировать, босс.       – Знаю. Как любой сотрудник «Шариф Индастриз», ты вправе получить полную информацию по интересующим тебя вопросам. Это моя вина, я забыл, кто ты.       Не друг или соратник. Не ученик или хотя бы единомышленник.       Не со мной.       Несговорчивый строптивец.       Намертво занял защитную позицию, скорее ненамеренно, чем из расчёта, задал себе жёсткую систему координат «младший – старший» и ничего кроме. Любимая твоя, тщательно лелеемая субординация, которой ты достал меня уже до холодной ненависти. Будто я не знаю, куда ты послал её, не задумываясь, в Мексикантауне. А здесь соблюдаешь чуть ли не до последней запятой. И возможность взаимодействия за её пределами стремится к нулю.       Я хочу вести тебя. Разбирать твой мир. По частичкам. Постепенно. Каждый день. Узнавать ближе, не пугая, не смещая. Долго, осторожно.       Но ты же умеешь сбивать меня только что не щелчком с линии. Просто словом. Так, что я забываю обо всём, меня сносит с точки опоры, и я теряю контроль. И завоёванные метры дистанции.       Откуда у тебя такая власть – надо мной? Ты не знаешь меня, не умеешь манипулировать, ты слишком прямолинеен и честен для этого.       Я не иду на поводу у эмоций, я минимизирую ущерб. И если ты догадаешься, что способен уязвить меня в самое нутро, ужалить, разворотить, прикончить без сопротивления…       Это похоже на приглашение. Сойти с ума и погрузиться в противоречие парадокса имени тебя, Адам Дженсен. Того, что ты есть, и кто ты сам.       Меня не пугает неотвратимость. Меня изводит твоя отчуждённость.       Или я тебя сломаю.       Или мы окажемся по одну сторону.       И видит бог, первого я не хочу.       Их отражения вплавились в смотровое окно. Озаряясь всполохами и снова вмерзая в прозрачную наледь.       Дженсен осторожно положил ладонь на стекло. Что-то в нём изменилось. Стало ближе и мягче.       – Вы интересно мыслите, – произнёс наконец. И Дэвид сообразил, что всё это время Адам слушал, не перебивая.       – Ваш мир и его идеи… кажутся почти рядом. Как это, – Адам кивнул на «Икар». – Дух захватывает. Но то, что вы продвигаете, отличается от того, что вами движет. Капитально.       На секунду Шариф прикрыл глаза.       Он считал меня, как школьную доску. Но не понял – главного. В чём именно дело.       В ком.       Я балансирую с ним на грани. Соберись.       – Адам, я наговорил лишнего, признаю. Меня немного, хм, перемкнуло.       Дженсен убрал руку. На защитном экране остался тающий отпечаток ладони.       – Это верно. Я не могу согласиться с вами по всем пунктам, вы слишком… любите своё дело. Это не обвинение, просто констатация факта. Вас заносит, честно говоря. Временами.       Сконцентрируйся.       – Относительно чего? – осторожно спросил Дэвид.       – Некоторых вещей, вроде боевых имплантов. Я признаю вашу позицию, но разделить её не могу. Вы должны это понять.       Свидетель моего срыва. И виновник. Причина. И следствие.       Чёрт возьми.       – Допустим. Что дальше?       Досада.       Недовольство собой.       Сосредоточься же, наконец!..       – Мне нравится здесь работать, – со всей своей прямотой сказал Адам. – Нравятся люди, которых вы собрали под своё крыло. Их увлечённость. Нравитесь вы.       Дэвид замер от этой неожиданной безыскусной простоты.       – Я действительно не знаю и половины всего этого. И не всегда понимаю вас. Но вы правы. Нельзя винить хорошую технологию в плохих последствиях. Но если так пойдёт и дальше, у нас будут большие проблемы.       Шариф медленно склонил голову к плечу.       – Оптимистично.       Дженсен сохранил невозмутимость.       – Если ваше будущее сработает, вы станете вкусной мишенью. Когда перейдёте черту.       Дэвид улыбнулся уголками губ и серьёзно сообщил:       – Ты недооцениваешь мои возможности. Меня не так-то легко съесть, Адам.       – Верно, босс. – Дженсен и бровью не повёл. – Я вам верю. Но это элементарные вещи.       – Параноик.       – Вы тоже.       Они понимающе усмехнулись. И оглянулись на уставшего прыгуна, присевшего на ящик с мониторящими датчиками. Испытывая странное и непривычное чувство взаимопонимания? общности?..       Возникшего притяжения.