Обратная сторона

– Поверь, если бы у меня был выбор, я бы поступил иначе. Дэвид Шариф «DE:HR»

«Приди таким, какой ты есть и каким ты был, Таким, каким я хочу, чтоб ты стал» [Nirvana – «Come as you are»]       Дженсен смотрел в иллюминатор. Рука ныла, но вполне терпимо.       – Может, тебе в больницу? – озабоченно спросила Малик, вытягивая штурвал на себя.       – Делать больше нечего, – Адам пошевелил пальцами. – Давай вниз, пока ещё день рабочий.       – Тебе что, – удивилась пилот, – отчёт важнее раны?       – Царапины, – поправил Дженсен. И добавил, глядя, как приближаются огни Детройта. – У меня пёс дома негуляный, хочу побыстрее закончить и свалить.       – Думаешь, Шариф тебя просто так отпустит? – с сомнением спросила Малик, перещёлкивая тумблеры на панели управления. Судя по звуку, самолёт выпустил шасси. – У него всегда найдётся куча дел, которые надо вот прямо сейчас.       Дженсен помахал наспех перебинтованной рукой:       – Уважительная причина. Отпустит.       Дождался, когда откроется, сдвигаясь вверх, дверь в корпусе, и спрыгнул на площадку.       – Спасибо за полёт, Малик.       – Не за что, Дженсен. Удачи.       Парни из дежурной смены на входе подтянулись, заулыбались.       – Всё тихо? – спросил Дженсен, приостановившись на минуту. И получив короткую сводку, направился к лифту.       Когда створки сомкнулись, и кабина загудела ровным шумом, Адам прислонился к панорамному стеклу с некоторым облегчением. Всё. На месте.       Посмотрел под ноги. На полу комочками лежала подсыхающая грязь от рубчатых шин. Опять.       Волочь байк с улицы в офис. Вместо того чтобы оставить на корпоративной парковке. Притчард умел создавать проблемы окружающим.       Одно только радовало – эти закидоны не имели отношения к службе физической безопасности. Выли уборщики, задолбавшиеся драить холл после колёс.       Рука болела всё сильнее. Адам опустил рукав плаща так, чтобы закрыть выглядывающий край бинта.       «Чисто техническая работа, – сказал Шариф. – Съездишь и вернёшься».       Конфиденциальные задания большого босса – решить проблемы в одиночку и «деликатно, сынок, без лишнего шума» – Дженсен выполнял обычно без труда. Хотя иногда Дэвида заносило в такие мафиозные ебеня, что проще было сбросить фугасную бомбу в квадрат его интереса. Где-то политика Шарифа себя оправдывала, но где-то – нет, особенно если в зону риска попадали вообще непричастные люди. Тогда приходилось убеждать босса изменить тактику.       Периодически с этим человеком бывало сложно. Местами странно, местами заёбывающе. Но всегда – интересно.       В любом случае разовые командировки неплохо разбавляли офисную скуку. Можно было размяться и переключиться на более привычный образ жизни. Хотя иногда случались накладки, порой – довольно серьёзные. Как в этот раз, например. В плане деликатности не сложилось от слова «совсем».       – Блестящая работа, – Шариф встретил его вибрирующей хрипотцой в голосе. – Фрэнк уже резвится вовсю. Похож на пиранью, которой дали тушу быка.       Он поднял голову, и в следующую секунду Дженсена затопило. Буквально накрыло той скрытой силой и энергией, которую излучал этот человек.       В такие моменты Адам на мгновение забывал, о чём вообще речь. Потом отряхивался, конечно, как пёс от воды, но к этому никак нельзя было подготовиться заранее, чтобы щит – и свет огибает по сторонам, а не пропитывает собой мгновенно и насквозь.       Дженсен безотчётно расслабился и подтащил к себе кресло. Десять минут сверху роли не сыграют.       – Без шума не получилось, – сообщил, вытягивая ноги. – Пришлось громко.       Шариф прищурился лукавыми морщинками:       – Надеюсь, ты не всё взорвал?       От его взгляда было весомо и немного щекотно – наверное, так себя чувствует воздушный шар, в который закачивают горячий воздух. Адам помнил, как вначале, когда только пришёл в компанию, довольно ощутимо дёргался от этого.       А потом… не то чтобы перестал различать. Просто втянулся.       И – привык.       Плосколицый представитель «Тай Юн Медикал» излагал суть дела с непроницаемым выражением, похожий на железный узкоглазый столбик. Лишь взблёскивала невесомая оправа очков.       Шариф внимал, положив обе руки на дорогой матовый стол. По-кошачьи расслабленный и почти отстранённый.       Адам думал, что возведи сейчас между этими двумя стену – снесёт к чертям собачьим от невидимого, скрытого напряжения.       Остальные – люди из правительства, несколько высокопоставленных чиновников и армейских генералов, шуршали бумагами, взирали на опытные экземпляры и оценивали перспективы сотрудничества.       Кто-то уронил ручку, и она покатилась через стол с металлическим дребезжащим звуком.       Совещание скользило, как нож, раскатывающий сливочное масло. Речь шла о крупных поставках. Очень крупных, на выгодных условиях.       «Тай Юн Медикал» пытался прорваться на внутренний рынок. Шариф его не пускал.       Выступление китайца было похоже на змеиную кожу; такое же плотное и подогнанное чешуйка к чешуйке. Образцы, аргументы, расчёт несомненной экономии. Безосновательная монополия «Шариф Индастриз», неоправданные риски, отсутствие здоровой конкуренции. Цены, качество.       Два совершенно одинаковых и неразличимых на лицо личных охранника посла «Тай Юн» присутствовали за его спиной так же неподвижно и невозмутимо, как Дженсен – за Шарифом. Адаму они не достигали и до плеч. Но недооценивать их было бы непростительной ошибкой.       Когда Шариф взял слово, Адам, наконец, увидел ту серьёзную и жёсткую игру, которую вёл его босс. Целиком, без расколов. Поручения, которые выполнял Дженсен. Осведомители. Информация. Задания – аккуратные, точечные, иногда откровенно вслепую. Миссии, после которых уже Притчард просиживал бессонные ночи, ковыряясь над тем, что притаскивал Адам.       Всё вместе теперь сложилось в один сильный и слитный аккорд. У «Тай Юн Медикал» не осталось ни шанса. Презентация рассыпалась на глазах, прорыв превращался в провал. Дэвид бил остро и точно, обращая доводы конкурентов оружием против них самих. Его слушали внимательно и с нарастающей брезгливостью. Кто-то из руководства кашлянул, не скрывая неприязни к потенциальным партнёрам.       Шариф говорил спокойно и почти лениво. Перекрывая доступ и захлопывая двери одну за другой. Запечатывая любые лазейки на высочайший уровень. Человек «Тай Юн» сидел каменный и неподвижный. Лишь в ухе белел маленький капсульный микрофон.       Им нечем было бить Шарифа, все козыри находились у него. Паззл сложился, тонкий расчёт привёл к перевесу.       После непродолжительного раздумья решение было принято единогласно: «нет».       Получив отказ, представитель «Тай Юн» поднялся и на азиатский манер вежливо поклонился всем присутствующим. Его телохранители не сводили глаз с Дженсена – и с руки Шарифа, когда Дэвид принялся по своей привычке отстукивать по столу кончиками пальцев.       А это уже было интересно.       Они с Дэвидом тоже не стали долго задерживаться. Пару слов туда, пару сюда, подписать петицию в чей-то адрес, отпустить эскорт, приставленный к гостям.       На улице шёл снег пополам с изморосью. Шариф покрепче накрутил шарф.       – Не город, а каша муссонов, – пробормотал недовольно, ступая на площадку.       – Босс, справа, – негромко сказал Адам.       На первых порах он говорил: «на два часа» или «на девять», но быстро выяснил, что, будучи блестящим аналитиком в одних делах, Шариф становился пронзительно беспомощным в других. Тех, которые вообще его не касались, но составляли костяк Дженсена. И, имея отточенные рефлексы в любом общении, на банальную фразу «босс, на полседьмого» реагировал с опозданием, соображая, чего от него хочет Адам. Потом поворачивался, конечно, но не сразу. Терял секунды и терялся – сам. Потом злился. Молча, на себя. Адам просёк и сменил тактику. Ему ничего это не стоило, а заставлять человека раз за разом досадовать на собственную нерасторопность не было причин. Каждому своё, и Дэвид был хорош в другом, там, где Дженсен давно бы уже взвыл от скуки.       – Вижу, – кивнул Шариф. – Идём, как есть. Нас ждёт Малик.       Давешние китайцы – посол и его телохранители – двигались синхронно с ними, и вектор направления был однозначен.       Они столкнулись в точке между несколькими посадочными линиями гостевых бортов. Без свидетелей, в слепом пятне обзора, невидимом для фиксации камерами.       – У меня послание от госпожи Чжао, – без предисловий произнёс маленький круглоголовый человечек. – Личное сообщение.       Шариф смотрел на него с любопытством.       – Я должен трепетать? – спросил наконец.       Экивоки и формат приличий остались там, где их соблюдали – на правительственном совещании, за матовым столом.       Китаец нахмурился, глядя мимо: на Дженсена, застывшего за плечом Дэвида неотделимой тенью.       – Это касается только одних ушей.       Дженсен не шевельнулся. Шариф тоже.       Посредник дёрнул головой – в мокром свете блеснули стёкла оправы – и вызывающе потребовал, не дождавшись реакции:       – Убери своего пса, или я спущу моих.       Охранники за его мелкорослой спиной чхать хотели на словесные баталии. Они понимали только один язык – силы.       Адам стоял, напружиненный до предела. Он прекрасно оценивал их и свои возможности. Баш на баш, но у него преимущество: они всерьёз опасаются протеза Дэвида и будут бить сначала в него. Во избежание сюрпризов.       А тронуть Шарифа Дженсен не позволит.       – Знакомые повадки, – задумчиво произнёс Дэвид. – Что у хозяйки, что у шавки.       И внезапно наклонился вперёд, так что напряглись обе стороны: и Дженсен, и секьюрити «ТЮМ».       – Ещё раз вякнешь на моего человека, – сказал ласково, вполголоса, глядя в чужие глаза за очками, – и сможешь забыть о своей дипломатической миссии. Не надо ставить условия – мне.       Улыбнулся самым обаятельным образом:       – Передай Чжао, пусть все свои личные сообщения пишет на е-мейл.       Дрожал больной жёлтый свет, мешая снег и ветер. «Птичка» Малик виднелась в конце полосы – яркая, с белым прямоугольником кабины.       Дженсен боялся только одного – чтобы Шариф не полез под руку, когда начнётся движение. Интриги и хитроумные комбинации не защитят от удара в кадык. Складной «бабочки» из ладони, тычка в нервный узел. Бесшумно, быстро и, главное, никакой стрельбы. Ни свидетелей, ни претензий.       Чёрт возьми, когда-нибудь этот человек напорется на хорошо подобранного киллера, яд в кофе или тщательно подстроенный несчастный случай.       Китаец вдруг отступил. Будто получил невидимый приказ. Охранники развернулись вслед за ним. К низкой туше своего транспортника.       Шариф не выразил ни торжества, ни удивления, ничего из ожидаемого набора. Поднял воротник пальто – и с холодным спокойствием зашагал в прежнем направлении.       Мокрая дрянь летела навстречу в лицо.       – Умеете вы злить, – буркнул Дженсен. Без выражения, не выказывая эмоций.       – Потому что не надо, – ровно ответил Дэвид, не оборачиваясь, – злить меня.       Над головой низко, обдав горячим потоком, пронёсся корпоративный самолёт «ТЮМ».       – Е-мейл, значит, – Адам хмыкнул.       В невозмутимом голосе тлела ирония. Сдержанной ухмылкой.       Дэвид подавил усмешку:       – Почему бы и нет? Что ещё им остаётся, м?       – После сегодняшнего – ничего.       В кармане пальто звякнуло. Дэвид вытянул телефон, провёл по экрану.       Одно сообщение. Два слова.       «Начали третий».       – Всё в порядке? – спросил Адам.       Дэвид убрал телефон в карман. Позвоночник превратился в лёд.       – В полном.       Посадочные огни СВВП приветственно мигнули, поднялась дверь пассажирского отсека. Сухое тепло, вырвавшись из шлюза, согрело паром замёрзшие щёки.       Третий этап, господи. Третий.       Последний.       Вдох.       Центрифуга.       Выдох.       Закручивает.       – Мы должны рассказать ему, Дэвид.       – Хорошо.       – Ты… не против?       – Спустишься к нему в кабинет или вызвать его сюда?       – Сейчас?!       – А когда?       – Я… я не знаю.       – Я позову. А ты подумай, с чего начнёшь.       – Дэвид, не надо! Он, он…       – Не поймёт. Поэтому, Меган, давай без глупостей. Сначала мы сделаем, потом – скажем. Победителей, моя девочка, не судят. А ты – пока – не победила. И не волнуйся, я тебя подстрахую.       – Правда? Дэвид, спасибо! Ты просто…       – Но не сейчас, Меган. Не сейчас.       – Да, я понимаю. Прости.       Вдох. Выдох. Работа по-прежнему трудная. Но уже – радостная. Когда оно получается, когда – всё ближе Грааль.       И испивший из него получит прощение грехов и вечную жизнь.       Не могу на тебя смотреть. Больно. Хочется воды. Пространства. Вдохнуть поглубже.       И больше не выдыхать.       – Что с вами, босс?       Приходит сам.       Сам.       И это невыносимо, нестерпимо, не выдержать.       – Я тебя разве вызывал?       – Да нет. Вот, зашёл вернуть.       Так просто и сложно – смотреть и лгать. Раз за разом. Раз за разом. Раз за…       – Хорошо. Клади.       – Больше ничего? – спокойный голос, но пытливый взгляд. Вопросительный. Внимательный.       И ощущение за секунду до обрыва.       Однажды что-то сорвётся, и больше не удастся вынести ни одного вопроса от него. Ни вопроса, ни присутствия, ни его самого.       Улыбаешься, щуришься:       – Ничего, Адам. Закис в офисе?       Усмехается в ответ. Качает головой.       – У нас всё тихо до безобразия, – забираешь прочитанную им книгу. – Прямо как на курорте. Но если вдруг что…       Он кивает.       Лихорадит. Хочется взять паузу и перестать, но невозможно. Ступени одна за другой, крутые, высокие. Лестница в небо.       К богу.       И беспощадное солнце. Сжигает. Всё.       – Дэвид, я так не могу.       Вдох-выдох.       – Милая, ты знаешь его лучше, чем я. Как думаешь, как он отреагирует, когда узнает, что ты ему солгала? Использовала без спроса, и продолжаешь сейчас. Я, конечно, не спец в человеческих душах, но говорить об этом… Ты хочешь сделать ему больно?       И журчишь, и манипулируешь, и очень хочется – убить. За сомнения, за слабость, за хлипкое желание вдруг сыграть хорошую девочку.       Где ты была раньше с этим? Где? Совесть вдруг вспомнилась? Или это желание обелить себя? Оправдаться, снять вину с плечей?       Не получится. Нельзя отмотать назад, нельзя делать полуход.       – Каяться будем потом. Вместе, Меган.       И ничего не вздрагивает внутри. Не вместе, глупая малодушная девчонка, будешь перед ним – одна.       Время летит как песок – в песчаную бурю, как снег под метелью, внахлёст. Наискось и во все стороны. И шалеешь, поймав удачу.       Мы почти дома, мальчик. Код почти взломан.       Жажда.       Жажда, которую пытаешься заесть солью.       И всё бесполезно.       … но если испить из Чаши, в которой была собрана кровь за нас распятого…       Вдох. Выдох. Это такая форма дыхания.       Так прозрачно и ясно. Удивительно ярко.       Маховик. Будет. Взорван.       Если бы ты это видел. Если бы – понял.       Разве ради этого не стоит жить?       – Дэвид. Готово.       Вдох. Вот оно.       Выдох.       Время в узде.       Время – пришло.       – Завтра у нас большой день! Все на месте?       – Да, сэр.       Тоже волнуется, хоть и не показывает. Даже перешёл на забытое старое обращение из прошлой жизни. Докладывает, как перед боем:       – Полиция проводит нас к Капитолийскому холму, а там нас встретит служба безопасности.       – Отлично. Как там наша девочка?       – Нервничает.       Кажется, этим нервом трясёт всех. Каждого по-своему.       – Ей нужно просто показать им наши разработки. Она тебе всё объяснила?       Вдох.       – Честно говоря, мы не вдавались в подробности, босс.       Выдох.       Ничего. Осталось пару часов.       Азарт, нетерпение, кураж. Мир вот-вот изменит направление.       Что за?..       Вой полыхающей на весь экран сигнализации. Набат оповещения закладывает уши. Всполохи, красные радары, прыгающие буквы.       Не хватало только из-за этого отложить вылет.       – Спустись туда на моём лифте. Код знаешь?       Ответа от Адама почти не слышно из-за назойливых звоночков и светопляски.       – Узнай, в чём дело.       Да чёрт возьми, уже все в курсе сбоя, сколько можно!..       Смыкаются створки лифта.       Пожар летел в небо.       Из окон, коридоров, захватывая этажи.       Этого не может быть, – Шариф смотрел на ревущее пламя остановившимся взглядом. – Не может. Не со мной.       Не сейчас.       Сирены выли эхом сработавшей сигнализации. Передразнивая. В насмешку.       Здание «Шариф Индастриз» напоминало хворост, политый бензином. Костёр, в который добавили катализатор.       Кто-то кричал, кто-то плакал. Люди выбегали на воздух сами, других эвакуировали. Спасатели накрывали пострадавших тонкими дежурными одеялами и перенаправляли к медикам.       Пламя рвалось по стенам всё выше. Что могло так гореть? Как?! Откуда?!       Шариф оглянулся, плохо соображая, что хочет увидеть. Что нужно делать.       Мимо него пронесли на носилках потерявшего сознание от дыма человека.       Дэвид вздрогнул. Лаборатории.       Спасатели уже двинулись туда цепочкой. Сразу, как только остановили там огонь. Пожар бесновался, но дальше. С ним воевали дополнительные расчёты прибывших машин.       Сердце пропустило удар.       Они начали с дальнего конца. Не с той стороны.       – Сэр, вам туда нельзя. Слишком опасно. Сэр, нель…       Шариф перехватил Фрэнка. Выглядел Притчард потрёпанно, но вменяемо.       – Два слова. – Дэвид сжал ему плечо почти до хруста. – Где были сигналы?       Притчард хоть и казался нежно-зелёным, но соображал чётко.       – Шевченко рядом с боксом двадцать четыре. Рид – в микрохимической лаборатории. Остальных не успел.       – Остаёшься за главного. – Дэвид нырнул под полосу ограждения. – Найди Афину, она поможет.       Гараж, пандусы. Дверь, сенсорная панель, в обход, сразу за подсобкой с тряпками и швабрами шкафчик для чрезвычайных ситуаций. Пакет первой необходимости, автоматический инъектор, инструкция по использованию, не то, не...       Маски-респираторы. Три.       Полнолицевые, плоские, с автоматической подачей кислорода.       Он схватил две.       Третью вытащила Фарида. Надела ото лба до подбородка, как прозрачный щиток шлема.       Шариф глянул на неё бешеными глазами. И молча ринулся к запасному выходу.       Мягкий, влипающий в подошвы, тягучий пластик. Густой подкопченный воздух. Почти ничего не видно, проводку сожгло начисто, но Дэвид знает все эти коридоры наизусть. Как свои пальцы, как любимые чертежи приращений.       Дыхание в маске заполняет весь мир.       Покореженные автоматические двери, струпья оплавленных панелей. Рухнувшая балка перегородила путь.       Дэвид оборачивается к Малик. Сам бы он её перемахнул, опёршись на протез.       – Я с вами, – твердит пилот. – Я с вами!       Тогда он вцепляется нормальной рукой в горячий металл. Тонкое пластилексовое покрытие ладони шипит жжёными полосами, но брус удаётся сдвинуть так, чтобы пролезть, не приварившись к железу.       Пожар ревёт над перекрытиями, а с потолка почему-то капает вода. Один из робощупов на выгоревшем этаже среагировал на их приближение и вдруг поехал по рейкам скрюченной клешнёй.       Дёрнулся, замер – неожиданно расслабленно, словно устав от агонии.       Спасатели уровнем ниже, только втягиваются в зал. Шариф молча показывает Малик: им направо.       Они поворачивают и натыкаются на первый труп.       Шариф останавливается. Малик вцепляется ему в рукав.       Парня изрешетили в упор. Из крупнокалиберного, типа пулемёта. Не спас бронежилет, размазало клочьями по стенке.       Чуть дальше тело девочки, которую он прикрывал.       – Фарида, – Шариф наклоняется к пилоту, маска к маске. – Если тебе плохо, уходи.       Девушка упрямо мотает головой.       Они продолжают движение. Шариф чёрный от горя, Малик – белая до синевы.       Опрокинутый навзничь человек, обожжённые волдырями пальцы, дыры в плечах. Убит цинично в спину.       Дэвид стискивает челюсти. Его трясёт.       Кто следующий?       Чад, дым, огня почти нет, выжрал всё, что смог и ушёл дальше, плавить коридоры. Темно, искрят слабые лампочки аварийного освещения.       Не пожар, бьётся мысль в голове. Поджог. Чтобы наверняка. Вломились, расстреляли и подожгли.       Тебя – тоже?       Третья маска на ремешках в руке.       Надвигающимся отчаянием.       Рядом охает Фарида. Отважная девочка.       Обугленный кусок мяса. Обрывок белого халата сверху.       Дэвид опирается кулаком о стену. Сознание мутится, уводит в сторону, и на задворках разума визжит и мечется незнакомый однорукий недомерок. Обезумевший, в полуобморочном состоянии, требующий уйти отсюда. Немедленно! Сейчас же! Пусть спасатели!.. Пожарники!.. Пусть они!.. Хватит!!       Его почти тошнит. От страха, ужаса, смрадного запаха. Горелый человек пахнет… телёнком.       Адам.       Шариф скалит зубы, заглатывая воздух. Истерика взламывает рассудок.       Адам. Там.       Помрачнение накатывало волной.       Я не оставлю тебя.       Не оставлю.       Будто упал тяжёлый щит между тем, что есть и тем, что мог принять Дэвид. Отсекая страх, крик, подступившую слабость, кислую рвоту. Оставив только упорство и волю.       Шариф переступил труп в глухом ступоре. Вперёд. Как раненое животное, глупо и бессильно, на брюхе, пытаясь ползти, иначе смерть, любая остановка – смерть. Только вперёд.       Огонь змеился остывающими жилами по полу. Алые, жгучие следы. Бугрились завалы, тонкими прутьями чернели арматурные штыри из рухнувшей стены.       Угольные бляшки уцелевших ящиков. Оседающий дым. Всё, что осталось от микрохимической.       От жизни.       От дома.       Где ты.       Кто из них, из этого горелого мяса – ты?       … под ногами битым крошевом заскрипело стекло.       Тело рвало нудной тянущей болью. И невидимая лямка дюйм за дюймом перехватывала грудь, сдавливая податливые рёбра узким ремнём.       Вода текла по рукам. Шариф пытался их отмыть. Пальцы, запястья, измазанные сажей костяшки.       Кровь была всюду. На манжетах рубашки, жилетке, брюках. Слишком много. Сколько может вытечь из одного человека, прежде чем он…       Дэвид согнулся, хватаясь за зеркало. Он терял дыхание. Терял себя.       Щит сломался.       … тогда Малик побежала за спасателями, а он остался. Они не могли его вытащить. Они не знали, жив ли вообще.       И кровь, столько крови.       Раз течёт, молился Шариф, значит жив. Пока кровит, значит, он не умер.       Он бы кричал, если мог. Заклинал бы его, упрашивал, рычал, тормошил, что угодно, если бы это могло помочь.       Он молчал. Прижав маску к изуродованному лицу. Он не представлял, как оказывать первую помощь, просто не умел. Боялся трогать, чтобы не изувечить ещё больше, и не мог уйти. Пульса не было, пальцы соскальзывали с сонной артерии по волглой коже, зато свой собственный грохотал в ушах.       Кровь точилась из ран.       Шариф стоял на коленях, прижимал бесполезную маску и считал секунды, сколько их понадобится Малик, чтобы привести помощь. Коридор, второй, поворот, балкон. Перегнуться через перила в нижний зал – и закричать.       Они придут. Вот-вот. Потерпи. Раз, секунда, два, секунда, три, слышишь, они уже. Ещё минуту. Раз, секунда, два, секунда, держись. Хоть вдох. Четыре, Адам, пять. Мальчик мой. Дыши. Шесть, секунда, семь. Ты здесь. Ещё чуть-чуть. Ещё немного. Раз, секунда, два...       И когда изнутри маска запотела от крохотного пятнышка дыхания, кажется, Дэвид заплакал.       Шариф очнулся от тонкого дрожащего звука. Поднял взгляд. Дребезжало стекло под его рукой. Мелко вибрируя от металла прижатой ладони.       Дэвид отнял от зеркала руку. Выключил кран. Отражение сильно затуманилось, только мокрый пятипалый отпечаток размывал затянутую горячим паром поверхность.       Ночь заливала зрение, стирала стены.       Шариф сгорбился. Горло дёрнулось так, словно он несколько раз подряд пытался сглотнуть.       Невидимый город летел навстречу. Домной печи, пылающим зевом.       Ни звёзд, ни ветра, ни высоты.       Я в огне, – безразлично думал Шариф. Стою в огне, сплю в огне, живу в нём, и больше нет ничего, кроме огня, огня – и страха. Невыносимого, невозможного, сдавившего грудь.       Останься со мной.       Останься.       Зачем стремиться вверх, если ты – внизу? Если ты падаешь – в тень.       Зачем, если тебя не станет?       Я не боюсь ничего.       И никогда не.       До сегодня. До сейчас. Когда тебя режут. Шьют. Тащат с той стороны – на эту.       Я послал тебя туда.       Я отдал приказ.       И ничего не. Никаким предчувствием. Что я – тебя – обрекаю. На неизбежность. На смерть.       Не смей. Бросить меня.       Ты не уйдёшь.       Я видел сон. И видел бога. Несотворённого бога.       А потом пришёл ты. В мою жизнь. Молнией, рассёкшей «до» и «после».       И остался.       Ты будешь жить. Любой ценой. Какой угодно.       За всё надо платить, Адам. Я плачу – за тебя.       «Режьте».       Ты будешь со мной.       «Делайте».       «Но по медицинским показаниям...»       Хватит. Я верил.       Ты не смог.       Не справился.       Теперь решу – я.       «Ставьте – всё».       Бумаги, подписи, список модификаций. Старые круги печатей, поставленных на контракт давным-давно. Снятый намордник с юристов.       Ты будешь жить. Здесь, сейчас, и потом.       В этом мире нельзя быть слабым, мой мальчик. Или нас согнут, или ты станешь сильным.       Ты поймёшь. Вернёшься и поймёшь.       ***       – Мой друг. Ты понимаешь, что ты наделал?       Мяч взлетел в броске, упал в ладонь.       – Предлагаешь мне остановиться?       Хью Дэрроу смотрел печально и понимающе. В тёмных глазах нобелевского лауреата стыла тоска.       – Ты связался не с теми людьми. Останешься – не пощадят.       Дэвид взглянул на своего бывшего учителя с подозрением.       – Хочешь, чтобы я лёг на дно?       Швырнул мяч в стену:       – Я и так на дне!       Хью Дэрроу молчал. Дэвид сжал губы и побрёл за мячом, подбирать с пола.       – Я понимаю, – сказал, сдерживая бешенство и не поворачиваясь к визофону. – У тебя станция и красивые планы о спасении погоды, природы и прочая муть. Твоя компания не конкурирует с «Тай Юн» и остальными. Тебя не тронут, ты удобен. Великий изобретатель имплантов выступает за экологию. Родоначальник человеческой революции борется с тучками. Что они с тобой сделали? Пообещали безопасность? Деньги? Бессмертие в школьных сочинениях?       – Дэвид, я прошу...       – Нет, это я прошу. Не надо уговаривать, Хью. Я знаю, что ты хочешь предупредить. Но это не тебя подожгли, перебили всех людей и обчистили до последней нитки. Это не к тебе вламывались, как к себе домой. Не пытались...       Голос Шарифа дрогнул. Он замолчал.       – Уничтожить? – устало спросил Дэрроу. – Но так и будет, если ты продолжишь. Кто бы ни нанёс тебе этот страшный удар, это лишь начало. Пойми, есть люди, против которых ты ничто. И я тоже. Хоть я великий изобретатель и родоначальник.       Дэвид вздохнул и обернулся к экрану.       – Прости. Я не хотел тебя обидеть.       Дэрроу кивнул с лёгкой улыбкой:       – Я знаю, мой друг. Говорят, кто-то выжил?       – Двое. – Шариф задумчиво покрутил мяч. – Один с ума сошёл, ни черта не помнит, второй... всё сложно.       – Они будут давать показания?       Шариф нахмурился.       – Толку с их показаний... Ни одна судебно-психиатрическая экспертиза не признает их вменяемость на момент нападения. Один сначала шпарил, дай бог, а через пять минут слюни до пола и полное отсутствие контакта. Второй надышался химией до отвала, что он видел, а что приглючилось, тоже вопрос. А тебе-то зачем, я не понял.       Дэрроу неловко повёл плечом, опираясь на костыль.       – Я знаю, как для тебя важно вычислить, кто стоит за терактом. И если остались зацепки...       – Их нет, – Шариф с досадой потёр лоб. – Сработали грубо, но чисто. Я не знаю, где копать и что.       – Вот и славно, – сказал Дэрроу, игнорируя сверкнувший яростью взгляд собеседника. – Оставь как есть и не трогай больше ничего. Ты видишь, какая травля начинается?       Человек с той стороны экрана поморщился. Глубокие линии иссекли резкое смуглое лицо.       О нападении говорили много. «Фронт человечества» немедленно осудил теракт, принёс соболезнования и – обвинил «Шариф Индастриз». В том, что Дэвид Шариф сам заслужил такое несчастье. Что если бы он и его компания не ломали природу, не шли против естественного хода развития, этого бы не случилось. Нельзя открыть ящик Пандоры и уцелеть. Разгневать Господа легко. Шариф вызвал демонов, теперь расплачивается. И так далее, и в том же ключе.       – Хоть сейчас послушай меня, – Хью смотрел на бывшего ученика с жалостью. – Тебе нужно восстанавливать разрушенное и жить дальше. И тихо, Дэвид, очень тихо. Иначе в следующий раз я буду разговаривать с тобой на кладбище.       Шариф усмехнулся:       – Над моей могилой, что ли?       Хью вздохнул. Этого гордеца проще было оставить, как есть. Не той он породы, чтобы переубедить его или сломать. Не согнуть такой характер и не запугать.       Слишком верит в свою правоту и... неуязвимость. Как он сам когда-то.       Всего-то три года назад. Как давно.       – Подумай над тем, что я сказал, – Дэрроу потянулся к выключателю. В последний момент спросил:       – Так что ты хотел показать в Вашингтоне?       – Ничего, – угрюмо ответил Дэвид. – Уже – ничего.       И первым разорвал связь.       ***       Выбитые стёкла.       Выбитая жизнь.       Мне всё равно.       Абсолютно всё равно.       Какая пустота.       Вдох.       Какая...       (выдох)       … пустота.       Ничего, кроме веры. Ничего, кроме горечи. Гнева.       И тебя.       Стазис.       Точка.       Больничный свет.       Ты молчишь, закрыв глаза.       Который день.       Это нормально, сказали о тебе. Это пройдёт, защитная реакция.       Посмотри на меня.       Просто – посмотри.       Адам.       Мальчик.       Ты жив.       Ты хоть понял это? Самое главное? Ты – жив.       И к дьяволу всё остальное.       (тоска)       Посмотри.       Тишина. Молчание. Бинты.       Ждите.       Замок ресниц.       Это пройдёт. Дайте время.       Время-время-время!..       Распластанное небо на асфальте.       Всё пустое.       Стазис.       Точка.       Метроном остановился. Жизни – нет. Дома – нет.       Под пеплом – всё.       Но ты.       Глянцевитые руки на одеяле. Шлифованные кисти. Неподвижные пальцы. Ещё неприученные.       Неприрученные.       Безупречные.       (нежность)       Ты жив.       Плотно сжатые губы. Безмолвие. Обесточенные плашки для линз, с ещё неподжившей кожей вокруг.       Вдох.       Это не поражение.       (больно)       Не поражение.       Просто точка.       Мёртвая точка.       Новая точка отсчёта. ___________________ Примечания по тексту: *Come as you are, as you were As I want you to be* — текст песни в эпиграфе и перевод взяты отсюда: http://www.amalgama-lab.com/songs/n/nirvana/come_as_you_are.html "…но если испить из Чаши" — в некоторых средневековых легендах Святой Грааль – это тот самый сосуд, в который была собрана кровь, капавшая из ран распятого на кресте Спасителя. Из-за чего Грааль получил свои волшебные свойства и стал Чашей бессмертия. Испивший из него получает прощение грехов и вечную жизнь.