По пьяни

Габи разбудил луч света, настойчиво бьющий ей в глаза из щёлки между неплотно задёрнутыми шторами. Девушка, поморщившись, потянулась за одеялом, чтобы спрятать под ним лицо и отгородиться от доставучего солнца, но вместо этого наткнулась рукой на что-то горячее и… Шерстистое? Волосатое? Похоже, это была мужская рука. Сон как рукой сняло. Мысленно похвалив себя за вчерашнюю расторопность, Габи, глупо улыбаясь, осторожно, чтобы не потревожить спящего Илью, повернулась к нему лицом, в надежде уличить сурового гэбиста в том, что даже он во сне – трогательный ангелок. Её глазам и вправду предстала милейшая картина: безупречный спецагент, сладко посапывающий, как младенец. Спецагент ЦРУ Наполеон Соло. В первый миг Габи показалось, что во всём мире закончился кислород. Потом до неё запоздало дошло, что лёгкие наполняются и опустошаются, она дышит, значит, всё как всегда. Да чёрта с два! Думай, Габриэль Ава Теллер, думай! Вчерашний вечер вспоминался с огромным трудом и не менее огромной болью в мозгах. Они завершили миссию, распрощались с Уэверли и вернулись в отель с твёрдым намерением и молчаливым согласием как следует… Накатить. Так, кажется, выразился вчера Илья, чем привёл в полный шок своих напарников. Стоп! Только не думать об Илье. При одной мысли о нём, кроме головы начинает болеть ещё где-то в груди, между рёбер. Так вот. «Накатывание» стартовало вполне удачно: Большевик (да, так гораздо легче, чем «Илья») мало-помалу начинал улыбаться, Соло выдавал филигранные подколки и показывал ресторанные трюки с бутылками, сама Габи посмеивалась и бойко стреляла глазками в свою двухметровую, но такую трудную для поражения цель. И цель понемногу поддавалась. Курякин всё чаще как бы невзначай соскальзывал взглядом с привлекавшего всеобщее внимание Ковбоя на неё, и в его глазах будто лёд стаивал… Тут Габи едва не выпустила мечтательный вздох, но обнажённое тело Соло, мёртвым грузом валявшееся рядом с ней в постели, спустило девушку с небес на землю. Что же было потом? Дьявол, что же… В памяти внезапно вспыхнул поцелуй на её шее, горящий раскалённым клеймом. Чьи это были губы? Господи… Соло. Это были губы Соло. Габи в сердцах залепила безмятежно спящему американцу крепкую пощёчину. Наполеон вздрогнул и распахнул глаза. - Детка, ты чего дерё… Габи?! – девушка даже не успела наградить Соло второй пощёчиной, а он уже выглядел растерянным. – Габи, что ты здесь… Почему ты не с Боль… Блять. Габи укоризненно глядела на него, скрестив руки на голой груди. Прикрыться она не пыталась, чего уж теперь. Омерзительней всего было то, что Соло не в чем было обвинить, в пьяном виде он своему члену не хозяин. Но вот на Габи что нашло? Да уж, Ковбой выразился сейчас очень верно. Блять. - Где он? - сиплым голосом проговорил Соло - то ли от стыда у него связки перехватило, то ли от страха за свою шкуру. Габи неопределённо дёрнула плечами. И, после долгого молчания, добавила: - Надеюсь, жив. Они переглянулись, вскочили и принялись спешно одеваться. Самолёт на Москву (как же повезло, что тут был прямой) ожидался ещё через три часа. Илья постукивал пальцами по лежащему на коленях чемодану, изредка вздыхал и почёсывал потеющий под кепкой затылок. Не так уж и плохо всё кончилось. По крайней мере, больше никаких неловких почтипоцелуев и полных надежды взглядов из-под пушистых ресниц. Он снова может спокойно заняться своей работой. Лучший агент КГБ – это вам не веники вязать, тут нужна сосредоточенность. А какая сосредоточенность рядом с люби… с женщиной? Вот-вот. Словом, даже замечательно, что Соло её всё-таки облюбовал. Да нихера. Ни-хе-ра не замечательно! Илья готов был разнести к едрёной матери этот аэропорт, а вместе с ним и весь сраный город. А всё потому, что вчера он взял себя в руки и не разнёс один конкретный ебальник. Не разнёс, потому что это ничего не изменило бы. Ну не Соло – нашёлся бы кто-то другой, причём позже, когда Илья полюбил бы Габи так сильно, что не смог бы вот с этим дерьмом жить. Он зажмурился, уговаривая себя не думать, что все женщины таковы. Ну, его мать, ну, Теллер, но ведь есть и другие… Илья осёкся. - Теллер, - тихо, но твёрдо проговорил он, будто тренируя произношение какого-то иностранного слова. Во рту от него появлялся металлический привкус крови. Теперь она – «Теллер». Илья вскинул запястье с отцовским часами и зарычал. С последней проверки минутная стрелка сдвинулась всего на пару делений. Как же долго ему ещё сидеть здесь и прокручивать в голове те секунды, когда он открыл дверь и увидел Габи, мастерски оседлавшую колени Соло. Американцу, как и всегда, невероятно повезло: если бы не его совершенно пассивная роль в тот момент – Илья убил бы наглеца, не задумываясь. Но нет. Ковбой. Просто. Сидел. Вся инициатива исходила от Га… Теллер. Ну что ж, недаром бытует мнение, что каждый мужчина подсознательно ищет себе женщину, похожую на его мать. Илья вот нашёл шлюху. - Не паникуй. Наверняка в аэропорту – куда ему ещё ехать? – приговаривал Соло, сосредоточенно глядя на дорогу. Неизвестно ещё, кого он успокаивал: её или себя. Габи сама хотела сесть за руль, но поняла, что совершенно неспособна мыслить трезво. Трезво! Какой чудный каламбур, жаль, что ей не до смеха. - Почему ты не мог оставить в его вещах маячок? – спросила она, пожалуй, слишком безразлично. Ковбой снял одну ладонь с руля и выудил из внутреннего кармана своего щегольского пиджака крохотную чёрную коробочку из пластмассы. - Я оставил, но, как видишь... Долгое время они молчали. - Скажи, почему он? – нарочито будничным тоном поинтересовался Соло. Габи усмехнулась. Похоже, сам того не зная, Илья задел эго Ковбоя куда серьёзней, чем КГБ с их углеродным лазером. - Не люблю расфуфыренных павлинов, - язвительно отрапортовала она, улыбаясь ему в зеркало заднего вида. Отражение Соло из зеркала скорчило гримасу, красноречиво говорящую «О, умоляю!» - Вообще-то, я правда не люблю нарциссов, вроде тебя, - проговорила Габи задумчиво. – Ты неплохой парень, лучше, во всяком случае, чем хочешь казаться, но… Нет, пошёл ты, я не обязана в своих чувствах оправдываться. Американец пожал плечами, демонстрируя, что больше не заинтересован в вопросе. - Он настоящий, - старательно изучая пейзаж за окном, сказала Габи. – Ты весь из себя – картинка. Глянцевый и искусственный. Мужчина-мечта. А Илья живой. В нём человека больше, чем агента. Соло усмехнулся. - Чего? - Забавно, я спросил: «Почему ты предпочла его?» а вовсе не «Почему ты предпочла его мне?» - медленно, смакуя каждое слово и наслаждаясь видом краснеющей спутницы, проговорил Соло. – Что ж, рад, что прошёл хотя бы в финал соревнования. Габи аж затрясло. Она прекрасно понимала, что его вопрос именно это и подразумевал! А может, и впрямь, сама додумала?.. Нет, если бы Соло вовсе ей не нравился, то вчера… Господи, только бы успеть к Илье. Только бы он был там. - Он там, - резюмировал Ковбой, окинув взглядом зал ожидания. Габи почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение, затем тут же чудовищные угрызения совести и – в качестве гранд финала – полнейшую растерянность. Их с Соло целью было отыскать Большевика и, при необходимости, не дать ему наделать глупостей. Под гриф «глупости» в данном случае подпадали: суицид, массовые убийства, теракты и разрушения мировых масштабов. Взбешённый Курякин вполне способен был на всё вышеперечисленное. И вот, Илья найден, он вполне жив и, судя по виду, не собирается в ближайшее время вымещать злобу на всём, что попадается под руку. Первый этап выполнен успешно, но что делать теперь? Габи бросила беспомощный взгляд на Ковбоя, только чтобы в ответ получить симметричное недоумение в его глазах. Видимо, Соло тоже готовился спасать мир от разъярённого Большевика, а не слёзно оправдываться. - Может, чёрт с ним, пускай летит? – предложил американец, чуть прищурившись, будто пробуя идею на вкус. – Он вроде выглядит психически стабильным… Габи закатила глаза. Убегать от проблем – это не их стиль, да и от этой проблемы чёрта с два убежишь: догонит и оторвёт… багажник. Сделав резкий выдох, бравая автослесарша стиснула кулаки и двинулась вперёд. Илья заметил их сразу. Краем глаза понаблюдал, как оба неловко мнутся у дверей, потом снова уставился на часы. Совершать убийство посреди стамбульского аэропорта было не самой лучшей идеей. Тем более, что ему теперь стало удивительно похуй. Илья будто невзначай опять бросил взгляд в сторону нерешительных любовничков: Теллер сделала шаг в его сторону, явно вознамерившись взять удар на себя, но Соло оперативно преградил ей путь, обхватив рукой под грудью. Ещё сутки назад Илья бы за такое душу из него вытряс, а сейчас – похуй. Отстранив девушку, Наполеон, гордо подняв голову, сам промаршировал навстречу своему Ватерлоо. Ну, Бородино в данном случае. - С добрым утром, - безразлично бросил Илья, не отрываясь от созерцания стены напротив. Он ощущал растерянность – растерянность! – исходящую от Соло, и это придавало спокойствия в каких-то планетарных масштабах. Илья поймал себя на мысли, что, возможно, с сегодняшнего дня его нервные срывы и припадки навсегда прекратятся, потому что гнева не было даже сейчас. Ни намёка. Гнев, должно быть, умер в нём вместе с лю… с доверием к Теллер. - Большевик, ты ведь не откажешься переговорить? – Соло серьёзно переборщил с непринуждённостью в голосе. Илья всё гадал, что же так нервирует его американского напарника: может, Уэверли успел уже всыпать им по первое число и приказал во что бы то ни стало вернуть в команду русского? Что ж, будь ситуация строго обратной, Ковбой бы наверняка не отказался полюбоваться унижениями Ильи, прежде чем дать от ворот поворот. Но Илья этого делать не станет. Русские так не поступают. - Прости, нам не о чем говорить. Ваш самолёт через сорок минут, советую поспешить. Соло исторг измученный вздох. - Какой, к дьяволу, самолёт, Илья? Я тебя прошу, просто пойдём и всё обсудим. «Илья»? «Прошу»? Ну нихера ж себе! Видимо, Ковбой твёрдо решил сегодня поунижаться. - Хорошо, - бросил Илья довольно резко, просто чтоб прекратить эту уродливую сцену. Он поднялся со скамьи и, наконец, посмотрел на Соло. Похоже, того в его взгляде что-то по-настоящему испугало. Илья, к собственному сожалению, даже не ощутил торжества от этой моральной победы над вечно превосходящим его американцем. - Илья! – послышался несмелый оклик Теллер, когда он выходил из дверей. Вот уж на кого он точно смотреть не хочет. Противно. - Где будем «говорить»? – поинтересовался Илья, нарушив затянувшееся молчание. Все трое стояли снаружи аэропорта, у машины. Илья смотрел строго перед собой, благодаря высокому росту имея возможность таким образом не видеть собеседников. - Я предпочёл бы в ресторане, но хочется обойтись без жертв, - в своей обычной манере заметил Соло. – Если обещаешь не провоцировать автокатастроф, можем доехать до отеля: номера ещё за нами. Илью едва не вывернуло наизнанку при упоминании «номеров». В номер Габи, где они вчера выпивали, он точно не войдёт. Ключ от своего Илья сдал, уезжая в аэропорт. Что имеем в остатке, апартаменты Соло? Что ж, великолепно. - Годится, - отчеканил Илья и, шагнув к машине, добавил. – Я за рулём, вы сзади. - Большевик, может… - недоверчиво начал американец. Илья обернулся и второй раз за день взглянул на него. Соло вновь вздрогнул. - Я. За рулём. Вы. Сзади, - тихо проговорил Илья. – Не бойся, я не стану пускать машину с обрыва. В номере Соло, похоже, уже побывала горничная. Впрочем, здесь с прошлого утра никто из их небольшого шпионского подразделения не появлялся, так что уборка, скорее всего, датировалась вчерашним днём. Молчание трёх человек, расположившихся равносторонним треугольником в высоких креслах, отмерялось вкрадчиво тикающими напольными часами. Самолёт Ильи, если верить этим часам, вылетал через двадцать семь минут. Илья предпочитал полагаться на часы отца: по ним оставалось ещё полтора часа, и так оно и будет, пока владелец не отнесёт их в мастерскую. Несчастные часы остановились, когда Илья в сердцах приложился рукой о стенку лифта, в котором ему пришлось ехать вместе с остальными, слыша дыхание и чувствуя запах Теллер. Когда самолёт на Москву, должно быть, начал набирать скорость на взлётной, Илья проговорил: - До завтра улететь не сможем. Нужно продлить бронь номеров. - Бронь до полудня, - блёкло отозвался Соло. - Отлично. Снова повисло молчание. Как ни странно, неловким оно не было. За полтора часа все присутствующие успели понять, что разговор будет куда более неловким, нежели молчание. - Илья, прости меня, - почти неслышно просипела Теллер. Голос отказывался ей подчиняться. Он вдохнул и выдохнул. Её слова облегчения не принесли. Где-то очень глубоко внутри маленький мальчик Илюша всю дорогу сюда и после, пока они сидели и собирались с силами, твердил ему, что всё вернётся на свои места, как только она попросит прощения. Ведь когда извиняешься и обещаешь больше так не делать, исчезают последствия любого проступка. Чушь собачья. У маленького Илюши был отец, была мама, любящая и верная мужу, было большое, голубое небо над головой, не испещрённое ещё росчерками мессеров. Взрослый Илья всем этим похвастаться не мог. А потому мир его действовал по другим законам. - Не выходит, - ровным, сильным голосом ответил Илья. Не зря он столько лет тренировался владеть собой: выдержка не подводила, позволяя ему говорить уверенно. Тут в своём кресле встрепенулся Соло: - Слушай, Большевик… Я говнюк, признаю. Не сдержался. Сил отбиваться у нашей куколки не было, знаешь же, как её развозит с одного напёрстка… Илья знал. Он прекрасно знал это. - В общем, ты уж извини за то, что так вышло… Илья. Щекотливый вопрос, понимаю, но, будь другом, не выдумывай то, чего нет. Ну уж нет, другом Соло он точно уже не будет. Несмотря на то, что эта кобылка сама Ковбоя объездила. - Не нужно выгораживать Теллер, - Илья устало поднял взгляд на напарника и краем глаза заметил, как заслышавшая свой «новый позывной» девушка съёжилась, будто от пощёчины. – С ней мы сами поговорим, без твоих умасливаний. Так что, будь другом, не лезь. Соло не пришлось просить дважды. - Понял. Ретируюсь, - он поднял руки, всячески демонстрируя готовность сотрудничать. Только просьбу он понял неверно. - Нет, Соло. Останься, - Илья кивнул отошедшему было к дверям американцу обратно на кресло. – У тебя всё равно жучки понатыканы в комнате, а даже если нет – ты станешь подслушивать под дверью. Так что лучше уж здесь сиди. Видимо, Илья попал точно в цель, потому что Наполеон, подумав, кивнул и вернулся в кресло. - Внимательно тебя слушаю, Габи, - сталью ударив по последнему слову, отчеканил Илья. Габи всё никак не могла поверить, что человек может за несколько часов стать совершенно неузнаваемым. Илья, её Илья, этот вечно набычившийся русский, на котором не хватает разве что надписи «Не влезай – убьёт!», Илья, едва уловимая, но чудесная улыбка которого встречалась в природе реже, чем кистепёрые рыбы, Илья, которому в последнюю очередь подходил эпитет «безразличный». Прямо сейчас напротив неё в кресле сидел тот же Илья, только слово «безразличие» стоило вписать ему в паспорт вместо фамилии, имени и… как его? Отчества. Габи готова была упасть перед Ильёй на колени и, утопая в слезах, самых, мать его, искренних слезах, умолять его о прощении, но… Один вид этого человека заставлял её каменеть от страха. И она ничего не говорила. Не плакала. Не упрашивала. Его не могло это тронуть. Он, словно мальчик Кай из детской сказки Андерсена, стал ледяным. Что ж, тогда она во что бы то ни стало растопит этот мёрзлый панцирь собственного авторства. Женщина в этой постановке, похоже, одна, а значит, Габи придётся из пьяной Снежной Королевы обратиться в Герду. - Я не стану оправдываться, Илья, - начала она, сосредоточенно глядя на свои руки, сцепленные в замок на коленях. – Мне не вспомнить, что вчера произошло, а если б я что-то и помнила – рассказывать бы не стала. Ты и сам прекрасно знаешь, что и как происходит в таких случаях. Она попыталась исподтишка поднять глаза на Илью, но он словно только этого и ждал, вперив в неё мучительно-ясный взгляд. - Не знаю, Теллер, - каждое его слово будто впечатывалось в неё намертво. «Теллер». Так он будет теперь звать её по фамилии! Хочет так отгородиться. Сохранять бесстрастность. - Дело всё равно не в подробностях, Илья. И уверена, ты не хочешь их слушать… - она притормозила, с ужасом ожидая возражения, но его не последовало. – Дело во мне. Дело в том, что я влюбилась в тебя, как школьница. И готова была так же верещать от восторга, когда ты дал понять, что это взаимно. Он всё ещё не возражал. Прежний Илья сделал бы морду кирпичом и велел не говорить ерунды, потому что русские не влюбляются в напарниц. Впрочем, продолжай они сейчас играть в привычное «между нами ничего нет», ей и не за что было бы извиняться. Формально. Видимо, формальности они отбросили. - Я весь вчерашний вечер строила тебе глазки. Только тебе! Да ты же сам это видел… А… А потом я проснулась рядом с Наполеоном. В эту секунду она решилась прямо посмотреть ему в глаза. Потому что иначе всё это не имело смысла. - Я ужасная женщина, Илья. Я всю жизнь заблуждалась на свой счёт, думала, что знаю себя, знаю, на что способна, а на что – нет… Теперь я поняла, что самой себе никогда нельзя верить. И если ты только дашь мне ещё один шанс… Потом Габи долго ещё будет вспоминать, как глупо было думать, что после этих слов Илья просто улыбнётся своей робкой, доверчивой улыбкой, от которой у неё трепетало где-то под ложечкой, и всё простит.