"Nothing Else Matters"

Я люблю тебя. Дара закрыла рот, клацнув зубами. Широкие, чудные синие глаза смотрели на него с ошеломленной радостью, от которой захватывало дух. — Скажи это еще раз, — шепнула она, слыша биение собственного сердца. Снова приложив ладонь к её щеке, V наклонился и коснулся её лба своим. — Я люблю тебя, Дара Тёрнер. Она прижалась к нему всем своим телом. — Я тоже люблю тебя. А теперь её очередь удивить его. Она потянулась к нему руками, взяла его лицо, а затем — как она сделала ранее на платформе — её губы прижались к неподвижным губам Фокса. Руки V упали на её бедра, крепче прижимая её к нему. Он чуть было не простонал от недовольства, когда она вскоре отстранилась от него. Её пристальный взгляд послал по всему его телу холод от дурного предчувствия. — Маска, V… сними её. Застыв на месте, V молился, чтобы он неправильно её расслышал. — Что? — Ты меня слышал, — огрызнулась Дара, решительность в её голосе была такой же заметной, как и в её взгляде, — Я хочу поцеловать тебя — не Гая Фокса. Он начал отрицательно кивать головой еще до того, как она закончила говорить. — Нет, — ответил он. Почему она делает это? Он надеялся, что она поймет. — Да, — спорила Дара, слегка подпрыгнув, и снова взяла его лицо руками, чтобы он смотрел ей в глаза, — Я люблю тебя, V. Мне все равно, как ты выглядишь. Я хочу поцеловать тебя… Я хочу видеть твои глаза. — Пожалуйста, Дара… я не могу… Он попытался отступить, но она снова потянула его к себе. — Ты сможешь. Мы сможем. — Нет. Дара убрала волосы за ухо, повернувшись к нему. — Помнишь это? Я показала тебе это… Я доверила тебе это… — Твое сравнение, дорогая моя, до боли неудачно. Ты не можешь сравнивать свой шрам с… — он остановился и сглотнул, — … с моими дефектами. — Шрамы — это не дефект, V. Разве не ты говорил мне, что я никогда не должна стыдиться себя, и что каждый, кто будет смеяться над этим — дурак? Разве не тобой было сказано что-то о изысканной красоте и странности в пропорциях? «Оставь это ей — воспоминания о разговоре, который был более шести месяцев назад». — Дара, ты снова все ужасно упрощаешь. Ты не можешь сравнивать свою ситуацию с моей! — Могу и буду, — почти закричала Дара. Он попытался отстраниться, но она снова взяла его лицо руками, вынуждая смотреть на неё, — И я ничего не упрощаю. Для тебя не имеет значения мой шрам, а то, что под твоей маской, не имеет значения для меня. И это все! Все, что тебе нужно — это доверять мне! — И это, — сказал V со вздохом, — то, чего я сделать не могу. Она вздрогнула. — Почему нет? Он закрыл глаза, не в состоянии вынести боли и обвинения в её взгляде. — Потому что я знаю, как все будет, — бормотал он, — Ты говоришь, тебе все равно, что под этой маской, Дара…, но то, что легко сделать в теории, окажется невозможным на практике. Ты отвернешься от меня. Выражение лица Дары стало истинно возмущенным. — Я не отвернусь! — Отвернешься, — более печально и горестно повторил он, — Ты отвернешься от меня… Ты уйдешь от меня… Ты… Она позволила ему говорить, не решаясь перебивать. Он так был отвлечен темными мыслями, поглощающими его, что не заметил, как её ладонь медленно скользит вниз по его маске. Проворные пальцы нашли край маски, и лежали там, пока она не была сыта его словами по горло. — Хватит, — прорычала она, пальцы скользнули под маску, и она сорвала её прежде, чем он смог осознать, что она делает. Он замер, весь воздух из его легких вышел с одним дрожащим выдохом. Она воспользовалась своим преимуществом перед его моментальным параличом, и долго смотрела в синие, как сапфиры, глаза, — Почему именно ты решаешь, что мне делать, а что нет, а? А затем её губы прижались к его. Сейчас не её очередь распадаться на части — сейчас она должна сделать так, чтобы он не распался на части. Но ох… как она хотела распасться, потерять контроль, позволить телу стать жидкостью и полностью раствориться в нем. Она хотела прижать его ближе, крепко держать, и никогда, никогда не отпускать. Но V все еще был слишком хрупок для чего-то подобного. Он, вероятно, будет взбешен из-за того, что она сделала — может рассмотреть её действия, как предательство. Эта мысль слегка расстраивала, но этого было недостаточно, чтобы заставить её чувствовать вину. Она считала это благословением, когда он не оттолкнул её, когда она так внезапно обезоружила его — но она ни капли не жалела о том, что сделала это. Она не могла… не тогда, когда его щеки в её руках, а её губы нежно касаются его губ. Когда она наконец отстранилась, это было без предупреждения. Его глаза были закрыты, дыхание было поверхностным и дрожащим, и каждая мышца его тела была напряжена от… гнева? … ужаса? … страха? Ей больше нравится мысль о том, что ни одна из этих причин не окажется верной; то, что он был так захвачен её поцелуем, вызывало бессмысленное желание оставить его в таком состоянии, но это было слишком, даже для её богатого воображения. Пробежавшись взглядом по его лицу, она пыталась прочитать его чувства, но потерпев неудачу, просто молчала, позволяя ему разобраться со своими чувствами. Странно, что она могла читать маску, будто книгу, но это, его истинное лицо, оставалось для неё настоящей тайной. Пользуясь моментом, она перестала пытаться прочитать его чувства, и просто принялась запоминать то, что только что открылось перед ней. Его брови… его нос… его щеки… его подбородок… его рот… Его лицо. Обезображенное, конечно, как она и подозревала; кожа была такой же, как и на его руках: красная и грубая, покрытая шрамами, которые, как она подозревала, покрывали большую часть его тела. Но его лицо было обезображено меньше, чем она представляла. Дара закатила глаза от собственной глупости — это факт, из-за которого она решила отложить в сторону все эти драматически разоблачения, ведь она действительно много раз смотрела «Призрак Оперы». Она почти засмеялась, но подумала, что V может расценить это, как насмешку над ним. Не очень хорошо, вероятно. По крайней мере, не сейчас. Может, когда-нибудь… Да, когда-нибудь он сможет посмеяться над этим. Это было обещание, которое она дала себе и ему — особенно ему. Когда-нибудь ему будет комфортно с ней без маски. Его лицо не вызывало у неё ни ужаса, ни жалости, чего он боялся. Да, это было не очень красивое лицо… Но это было его не очень красивое лицо, а это довольно-таки существенная разница. Он молчал и не двигался слишком долго, и она наконец решила слегка намекнуть на ту озабоченность, что родилась в ней. Неужели она действительно зашла слишком далеко? Он выставил её за дверь и за меньшее. — V? — она произнесла его имя с большей уверенностью, чем думала, и решила найти спасение в юморе. — Знаешь, я думала, что в целом неплохо целуюсь, — пошутила она, — Но когда ты просто стоишь тут в таком состоянии, я начинаю думать, что это не так. Он все еще стоит на месте. Нахмурившись, Дара нервно сглотнула. — V? Ты в порядке? — пауза, и другой вопрос, — Ты… Ты не сердишься на меня? Его глаза распахнулись, и она заглянула в них, надеясь что-то в них прочитать. И вот, рассматривая вопрос, который заставил его пошевелиться, она сомневалась, что ей понравится его ответ. Вдруг почувствовав озабоченность, она сложила руки перед собой, задумчиво перебирая пальцами. — Послушай, — она поспешила нарушить тишину, чтобы задержать его сердитый ответ, — Я знаю, я не должна была делать это, но у меня не было выбора. Слышать, что ты говоришь об этом, все эти предположения о моей реакции… это меня обидело, понимаешь? Доказать, что ты ошибаешься, поцеловав тебя, было единственным выходом. И ты ошибался, не так ли? Я не отвернулась, не ушла, так ведь? Я все еще здесь, я все еще люблю тебя, и я никуда не собираюсь, так что можешь злиться на меня, сколько тебе угодно, потому что я не смогла устоять перед своим интересом. И еще кое-что… — Дара. Его голос был тихим, но строгим, достаточно командующим, чтобы она замолчала. Она просто не знала что сказать и судорожно сглотнула. — Да? — Просто заткнись. И снова её губы прижались к его. Но между первым и вторым поцелуем было заметное отличие. В этот раз не только он первым поцеловал её, но и управлял всем процессом. Одна его рука скользнула на её талию, плавно перемещаясь вниз, пальцы судорожно сжимали её бедро, заставляя её кожу пощипывать. Его вторая рука нежно держала её за шею, осторожно касаясь большим пальцем её уха. Вместе этого было достаточно, чтобы довести её до слез. За такой короткий промежуток времени она нашла то, на что даже не смела надеяться. Теперь она знала, что хочет целовать его… и теперь она наконец узнала, что значит чувствовать, как он целует её. На первый взгляд, это была небольшая разница —, но для неё это было ошеломительно. Он отстранился слишком скоро, но сила его пристального взгляда заставляла её чувствовать, будто в её животе порхают бабочки. Если она прочитала его правильно — а она думала, что у неё это получается — то в будущем у неё будет широкий спектр возможностей узнать все, что возможно о том, как целовать его. V смотрел вниз на лицо Дары, хороня свою неуверенность под вуалью доверия. Она помогла ему больше, чем она думала — и если он увидит хоть тень жалости в её глазах… Но выражение лица было свободно от жалости и положительно сияло нежностью и удивлением. И это то, с чем он вполне может жить. — «Пропади моя душа», — тихо сказал он после долгой тишины, сверля её дрожащим от чувств взглядом, — «Но я люблю тебя, а разлюблю — вернется хаос».* Красивая цитата. Но когда в ответ он получил хмурость, а не улыбку, он понял, что это не слишком подходящие слова. — Дара? — Прибереги Шекспира на потом, ладно? — её голос был твердым, но осторожным — не сердитым, но раздраженным, — Я хочу услышать это от тебя, V. Это не должно быть великолепным, это не должно быть красивым… это просто должно быть сказано тобой. Он не мог сдержать себя — он засмеялся. Она спорит с ним. Даже сейчас, из-за его признания в любви, она спорит с ним. И доказывает свое мнение так, как только может, очаровывая его даже своей критикой. Это было так типично и красиво для неё, что ему становилось теплее изнутри. Как он любит эту женщину… как он восхищается ей — острый язык, проницательность, мудрость. — Что же, для тебя, так неприветливо относиться к Шекспиру, это довольно властно. — Ох, не знаю, — нахально возразила она, — этого старичка можно отложить на потом. Слишком гордится своей собственной важностью — было бы прекрасно, если бы он понял, что он не единственный, кто может написать незабываемые строки. — Ты действительно приняла мои слова по поводу Барда? — Каждую секунду, каждого дня, — ответила Дара без малейшего колебания, — Я не люблю Шекспира, V. Он слишком фантастический… он — не ты, — она улыбнулась, — Это не для меня. Было сюрреалистично слышать эти слова и знать, что он был их объектом; он невольно начал думать о том, что когда-нибудь ему будет легко слышать это, как и ей будет легко это говорить. — Будь осторожна, моя дорогая, — казал он, пытаясь задержать её слова, — не то сделаешь меня высокомерным. — Ты уже таков, — возразила она, — И это часть твоего шарма. Какая женщина сможет сопротивляться человеку, который думает, что может изменить мир в одиночку? — она подняла руку и положила её поверх его, которая до сих пор находилась на её шее. — Но это ни к селу, ни к городу, да? Я знаю, ты уже сказал это, но я хочу услышать это еще раз. И я хочу услышать это от тебя. Твоими словами, V, — её ласковая улыбка изменилась на дьявольскую, соответствующую блеску в её глазах, — И попытайся сделать это как можно лучше, ладно? Больше никаких признаний в стихах и цитатах, знаешь ли, так что ты должен сделать это памятно. Он взял минуту, чтобы обдумать свои слова, очарованный её флиртом, но хотел выполнить её просьбу, потому что знал, что она была вполне серьезной. — Я признаю, — тихо сказал он, — что я совсем не знаю, как сказать то, что ты желаешь услышать. Я мог бы прочитать тебе поэзию, которая смогла бы выразить мои чувства более красноречиво, чем я сам — Бог знает, я посвятил тонны стихов тебе в своем разуме за весь прошлый год. Но ты сказала, что тебя это не устраивает… — он глубоко вздохнул и на мгновение закрыл глаза, — У меня нет опыта в любовных словах, Дара, за исключением тех, что есть в книгах или фильмах. Я никогда не говорил их, и несомненно никогда не получал их. И пока ты говоришь, что для тебя не важно их качество, то для меня — напротив. Снова подняв голову, он встретил её взгляд, глядя на неё так пристально, как никогда раньше не мог. Она всегда была для него красивой, но видя её так, без маски, чистым взглядом, он впервые мог видеть её истинную красоту. — Двадцать лет, я не видел ничего, кроме своей мести — для меня ничего не существовало… — он поднял руки и взял её лицо, — … пока я не увидел тебя. Тогда все изменилось, — он наклонился, прижавшись своим лбом к её, — Я полюбил тебя, Дара, хотя думал, что уже не способен на это. Её глаза закрылись, как только он закончил говорить, и он ждал её реакции где-то между страхом и ожиданием. Самое последнее, чего он ждал — это слезы, которые сейчас катились по её щекам. — Дара? Что случилось? Что тебя расстроило, дорогая? Чувствуя, как его руки падают с её лица, Дара поймала их и снова приложила к своим щекам, сжимая их. — Ничего, — уверяла она, — ничего. Я не расстроена… Просто… Я просто… — её глаза распахнулись, и в них сияла чистая радость, от которой захватывало дух. Она так и не закончила свою мысль; взамен, она встала на носочки и бросилась в его объятия, прижимаясь к его щеке, — Я очень сильно тебя люблю. V понадобилось много времени, чтобы среагировать на её объятия. Но в конечном счете — и ох, так осторожно — его руки обвили её и прижали ближе к нему. Глаза закрылись, и он, обнесенный стеной мятежных мыслей, полностью сфокусировался на тепле её тел в его руках. — И я тебя, моя дорогая. Её поцелуй в ответ был не в губы, как он ожидал и надеялся, а в чувствительный участок за его ухом. V задохнулся, каждая мышца его тела заметно напряглась. Она отстранилась от него, но не слишком далеко, все еще держа руки на его плечах и касаясь его лба своим. Выражение её лица было далеко не жизнерадостным, и V проклинал себя за то, что стал причиной этих изменений. — Я заставила тебя чувствовать себя неловко, — тихо сказала она, — Прости меня… Я не хотела… — Это не неловко, — поспешно перебил он, пальцами касаясь её щеки, — Просто непривычно. Ты должна понять, моя дорогая, что это… это для меня ново, чуждо. — Да, я знаю, — она прижалась щекой к его ладони в ответ на его ласку, — И вот почему ты будешь говорить мне, если я сделаю то, чего ты не хочешь — все подряд, даже если это будет наименее нежелательным. Я не хочу расстраивать тебя. В момент, когда его рука лежала на её щеке, он наслаждался тем, как удивителен контраст черной кожи его перчатки на её бледной фарфоровой коже. V должен был посмеяться над её словами, ведь он не знал, как можно не желать её прикосновения. — Нежелательным? — он большим пальцем погладил её вдоль скулы, — Твое прикосновение никогда не будет нежелательным, милая. Никогда не думай, что моя сдержанность имеет что-то общее с тобой, — его рука скользнула вниз к её шее, а большой палец коснулся уголка её губ, — Но прошу тебя, знай, что мой пыл преодолеть это связан лишь с тобой. Её губы слегка вытянулись, вознаграждая его палец поцелуем. — Хорошо это знать, — прошептала она, — И у нас есть очень много времени, чтобы узнать, как можно сделать это как можно проще. Но я не хочу спешить. Для меня это также ново, и меня ужасает тот факт, что я не знаю, когда следует настоять, а когда отступить. V осторожно улыбнулся. — Моя дорогая Дара, пока я не сомневаюсь в том, что ты можешь толкать меня в том направлении, в котором захочешь, я никогда не поверю, что ты сможешь отступить. В самом деле, я молю, чтобы ты не делала этого, — он склонил голову, а его голос опустился до шепота, — Пожалуйста, милая, никогда не отступай от меня, потому что это то, чего я вынести никак не смогу. Она так же опустила голову, снова касаясь его лба своим — жест симпатии, который стал привычным уже очень давно. — Ты тоже, милый. Я знаю, что сначала тебе это будет трудно даваться, но прошу… прошу, не отдаляйся от меня. Потому что неважно, какая причина, и неважно, как хорошо я понимаю эту причину, это больно. Это просьба звучала так просто, но он знал, что выполнить её очень сложно. Заработанные за всю жизнь инстинкты, нельзя преодолеть за одну ночь, и неважно, как сильно он этого хочет. Даже сейчас, её близость — кроме непревзойденного восторга — делала его темные, примитивные стороны напряженными, как тетива. Она проделала прекрасную работу, разбив несколько его барьеров за прошлый год, но предстоит разбить еще очень много. Как он мог дать ей такое обещание? Он обречен страдать от вины за то, что причиняет ей боль каждым инстинктивным вздрагиванием? — Я не жду чудес, V, — сказала она, будто прочитала его мысли, — Я не прошу, чтобы ты поборол все свои инстинкты за одну ночь. Для этого нет определенного срока. Я просто прошу, чтобы ты попытался. Это все… просто попытайся. Одна часть его пошевелилась от её слов, заполняясь любовью к этой женщине. Но другая часть испытывала отвращение от её умоляющего голоса и принятия в глазах. Это не правильно видеть её такой — образно говоря, стоит перед ним на коленях, будто просит остатки с королевского стола, умоляет попытаться дать ей то, что без колебания может дать другой человек. Сердитый на судьбу и обстоятельства за то, что сделали его таким, и гневаясь на себя за то, что не может преодолеть это из-за собственной опрометчивости, он отстранился от неё, создав между ними приличное расстояние. — Это неправильно, — пробормотал он, говоря вслух мысли, разрывающие его на части, — Это ошибка, колоссальная и чудовищная ошибка. Я не… Я не тот человек, который тебе нужен, Дара, и я дурак, если поверил, что могу им стать. Раздраженная внезапным изменением в его настроении, Дара скрестила руки на груди и смотрела на него, пока он отвернулся от неё и пошел в другой конец комнаты. — А как насчет того, чтобы позволить мне самой судить, кто мне нужен, а? Он остановился, стоя спиной к ней. — Боюсь, ты не слишком опытна, чтобы принимать такого рода решения. Она не собиралась на него злиться. Она не собиралась позволять ему отталкивать её — манипулировать ей с помощью спора, которого он на самом деле не хотел. Он был абсолютно бездарным в плане контроля своих эмоций. Умышленно игнорирую враждебность в последних словах, она медленно выдохнула. — Хорошо. Скажем, что это так. Но давай поговорим о тебе — скажи мне, V, как ты думаешь, что мне нужно? — Больше, чем это, — отрезал он, — Больше, чем смерть и месть; больше, чем темная и тихая могила. Больше, чем тень человека, который должен побороть себя, чтобы дать тебе то, что ты хочешь, и который вздрагивает от каждого твоего прикосновения. Для тебя здесь не может быть будущего. Тебе нужна реальная жизнь… с реальным мужчиной, который будет любить тебя так, как ты того заслуживаешь, — он остановился, опустив голову, — Я… Я не могу быть этим мужчиной. Повторив себе свое раннее решение не сердиться, Дара страдающе вздохнула. — Нет, — наконец сказала она, — Не можешь. Падение его плеч, несмотря на то, что он только что сам сказал эти же слова, заставило её покачать головой. Упертый, нелепый, невозможный человек… — Но мне действительно наплевать. Его голова резко повернулась к ней, и она не могла удержаться от улыбки, когда она увидела выражение его лица. Так много месяцев молитвы отражались в одном взгляде — возможность увидеть его без маски, которая была предназначена для той роли, что судьба дала ему. Крошечная часть ее оплакивал потерю наклона его головы, который, конечно, сопровождал его взгляд, но гораздо большая часть ее упивалась знанием того, что это был взгляд, который так долго скрывала его маска. Потому что сморщенный лоб и сжатые губы кричали о недоумении больше и яснее, чем наклон маски. — Что? Пройдя по комнате, она вежливо вторглась в его личное пространство, чтобы подарить ему вызывающий взгляд. — Я говорю это один, и только один раз, V, а ты послушаешь меня и решишь, принять тебе это, или нет. Мне не нужен никто, кроме тебя. В его глазах блеснуло что-то понимающее, но вмиг было сметено волной чего-то слишком близкого к разочарованию в её вкусах. — Дара… — Нет, — перебила она, — Не смей спорить со мной, V. Я не ребенок, и я не дура. Я говорю тебе, что ты единственный, кто мне нужен, и жду, что ты будешь уважать это. Он вздохнул, и она могла видеть, что его гнев и самообвинение выражают отказ. — Я… Я боюсь, что ты слишком торопишься — ты целенаправленно игнорируешь плохую ситуацию, пытаясь сделать из неё хорошую. — Ты шутишь надо мной? Он нахмурился, снова запутавшись от издевательства в её голосе. — Уверяю тебя, что это не так, Дара. — Ты думаешь, что я тебя идеализирую, не так ли, V? — она фыркнула и покачала головой. — Ты еще никогда так не ошибался, милый. Да, я считаю тебя самым прекрасным человеком в мире…, но ты все еще человек. Ты высокомерный, упрямый, и иногда слишком, слишком эгоистичен. У тебя есть достаточно эмоциональных вопросов, с которыми ты понятия не имеешь, что делать. У тебя есть ужасная привычка думать, что ты больше всех на свете знаешь, в чем истина, но не знаешь, что лучше для тебя самого. Ты упертый и упрямый, и у тебя есть привычка ограждать себя от всего, что по-твоему тебе угрожает. Ты… — Ладно, — отрезал он, его хмурость быстро превратилась в некое оскорбление, — Думаю, ты сказала больше, чем нужно, моя дорогая. Она посмеялась. — Но я только начала! Дай мне минуту, и я расскажу тебе все! Он еще раз вздохнул, но в этот раз более расстроенно. — Ты отказываешься видеть в этом смысл, не так ли? — Полностью, — допустила Дара, — Ты попал, милый. На его губах промелькнул намек на насущную улыбку, и он застенчиво посмотрел на неё. — Думаю, это самая ужасная участь. Это был комплимент — почти такой же очевидный, как и те, что он делал ей в течение вечера, но после этого комплимента она начала чувствовать себя ближе к нему, чем от остальных. — Лучше в это поверить, — отрезала она, положив руки на свои бедра, — Это прекрасный кусочек, да будет тебе известно. А ты, милый мой… — она улыбнулась — в настоящее время, самый первый претендент. Он все еще молчал и думал, что ей будет лучше без него, но было глупо отвергать очевидное. И на этом он решил сдаться. Вероятно, должно пройти время, чтобы она поняла ошибку своего решения, но до тех пор, он был вполне готов принять её радостное настроение, как свое собственное. — И что ты под этим подразумеваешь, моя дорогая? — наконец сказал он. — Разве есть другие предложения? Эти слова заслужили её шаловливой усмешки, в которую он влюбился с тех пор, как впервые встретил её. — А ты ревнуешь? Он спрятал свою собственную усмешку. — К сожалению. — Тогда да, — самодовольно сказала она, — есть. Масса. Их так много, что я подумываю сделать акцию, если вскоре не поступит правильного предложения. — Это шантаж, не так ли? Она пожала плечами. — Я готова опуститься до вымогательства, если в итоге я получу то, чего я хочу. Затем он протрезвел, проглотив все сомнения и страхи, которые терзали его. Встретив её взгляд, он медленно и ровно дышал. — И чего же ты хочешь, Дара Тёрнер? Почувствовав изменения в нем и читая серьезность в его пристальном взгляде, вся её легкомысленность мгновенно исчезла. Наполнив свои чувства уверенностью, она подняла руку и указала на него пальцем. — Тебя. Лишь тебя. Всего тебя. — И это твоя цена? Кивок. — Не слишком высока? — Ох, нет, — он взял её за руку и резко притянул к себе, — За тебя, моя дорогая… за это, — он наклонился к ней, слегка коснувшись её губ своими, — я готов заплатить больше. Её улыбки было достаточно, чтобы осветить даже самые темные уголки его сердца и разума. — Я люблю тебя, — шепнула она. — Я тоже люблю тебя, — ответил он прежде, чем впиться в её губы более страстным и более глубоким поцелуем. Это будет нелегко. Будут недопонимания. Будут споры. Он едва начал перебирать бесчисленные вопросы, которые преследовали его, и ни один из них не вызывал сомнений, что его прошлое, и ущерб, который он получил, будет препятствием, которое они должны преодолеть вместе. Но прошлый год преподал обоим очень важный урок. Пока они вместе, не существует такого препятствия, которое смогло бы их остановить. Конец.