Крупицы сахара во лжи

      Мелиодас любил Элизабет и видел в ней все личности, пережитые за их растянутый век.       Он успел запечатлеть ее нынешную ипостась.       В ее глазах снег крошит ирисы. Благородные цветы индиго падают крошкой в локоны, сплетаясь в этой серой паутине.       В губах ее — трещинки, точно нарочно исчерченные: ровные и рисунки можно складывать.       А глаза — родные и перерожденные сотни раз, пронесенные сквозь боль и отчаяние воспоминаний, увенчанных третьим гибельным днем.       И имя ее было как века назад. Это значило лишь то, что ее жизнь претерпевает последнюю попытку до того, как оступится в забвение, так и не раскрыв больше крыльев.       Мелиодас гладил пальцами из копоти белую кожу чистого и вечно юного лица. Он любил все ее жизни больше своей единственной. Ни одно помутнение разума не заставило бы забыть, как грудина вваливалась трещинами осколков внутрь ребер каждый раз, когда он лишался Элизабет.       Мелиодас — демон, и раса никогда не мешала ему жить. Он четко знал, чего хотел и что было нужно исправить. Но который век он собирал фарфоровый паззл, воссоздавая Элизабет с самых основ.

Ты любишь мяту в чае и вереск весной

.       Он стал грехом, чтобы отбиться от распри, раскрутившей старую карусель, движущуюся по одной ноте. Колесница застревала на триста пятьдесят седьмом градусе, опрокидывала их с крашеных и облезлых от этой долгой игры лошадей, а после начинала катиться по-новой.

Ты кормишь зверей в холода и желаешь добра людям

.       Его сущность назвали драконом. Но кто бы знал в полной мере, что за пустоты у него внутри. Незримые дыры души повелевали губами, рисуя искренние улыбки и искры во взглядах.       Мелиодас казался энтузиастом, веселым и искренним, радующимся жизни, а на деле — желающим прожить с ней еще одну весну.

Ты окунаешь стопы в холодные реки первых дней марта. Все свои жизни

.       Он все это ценил и вспоминал с теплом на сердце, точно отрицая темные разводы на теле и дьявольского сына взгляд.