J hates H

Харли стоит спокойно, натянута, словно струна, по левую руку. По правую — Рокко. Это он её привел, отыскал, растормошил, притащил обратно. И вот теперь они снова вместе, как и много лет назад. Король и Королева. Джокер и червонная дама. На этот раз в последний раз. Харли всегда была уверена, что Джокера похоронят в гробу с закрытой крышкой, так его изувечат, отметелят и размажут, что не останется ничего красивого, совершенного, что можно показать людям. Но вышло совершенно по-другому. Джокер умеет делать сюрпризы. И вот сейчас он лежит на шелковых подушках, бледнее бледного, черты лица заострились, приобрели схожесть с лезвиями, сухая линия губ, порванных шрамами, напоминает едкую ухмылку гиены. Он нисколько не изменился с их последней встречи. Разве что одно маленькое но — он мертв. Харли смотрит на него, и в груди что-то екает, что-то маленькое, тщедушное, ужасно старое и усталое — ее сердце. Не может поверить, что он умер, словно увязла в плохом сне, кошмаре, из каждого края которого лезет по монстру. Наверное, со временем она смирится. Джокер не вечен, носит маску чудовища, на самом деле -человек. И это следствие хрупкости, - недолговечность. Единственный логичный итог даже для легенды его уровня — это смерть. Харли не может поверить в другое — в то, что она ушла. Бросила его одного. Это паршивое завершение истории. Когда Рокко волочил её за руку, оставляя синяки на запястьях, она была даже рада. Она хотела вернуться, но не могла себе позволить. Мучилась этой вечной двойственностью, этими голосами в голове. Этой любовью беспризорной. Когда Рокко пришел к ней, Харли испытала облегчение. Ей не нужно было больше решать, а он не упал в грязь лицом, отправив за ней вассала. Когда они вернулись в убежище под ругань Харли и тихое, презрительное шипение Рокко, Харли сразу же бросилась по лестнице наверх. В доме стояла ужасная тишина, пыльная такая, невесомая. Будто все хорошее, веселое высосали из мира, оставили гнить дряхлые доски, покрываться пылью мебель и людей. Он лежал на кровати в своем излюбленном костюме-тройке, пурпурном тренче, его волосы были аккуратно уложены, прокрашены, а руки сложены на груди в замок. Харли долго не видела Джокера. Харли восхитилась тогда его неземной злой красотой, словно в первый раз. Харли не поверила, что он мертв. Подошла кошкой острожной, ласковой. Прилегла рядом, примостилась. Он был абсолютно холоден. Белые пальцы-лед, сухая кожа-бумага. Она приложила руку к его сердцу. Ноль. Зеро. Пустое пространство за грудиной. Ничего, на что можно надеяться, чего ждать, пестовать, взращивать. Харли очнулась лишь тогда, когда Рокко отдирал её от трупа Джокера. А она все била и била кулаками в его грудь, желая пробудить сердце, заставить его биться, лютовать, дать ей то, чего она так хотела, - ярости, ненависти, настоящей жизни. Все это Джокер забрал у нее, и не с кого теперь спросить должок, сколько не пытайся. Той ночью Харли не решилась спать рядом с ним. Наверное, это было бы правильно, но слишком страшно. Потому она легла внизу, на продавленном диване. Часы тикали и тикали на стене, а она лежала и не могла уснуть. Просто тратила время, чтобы оно быстрее закончилось, все истекло, превратилось в пыль. Как можно быстрее. Тогда они глупо разругались, в кровь и синяки. Он поставил на ней свои последние отметки, зажили уже давно, даже жалко. Шрамы затянулись белой соединительной тканью, зарубками на стене камеры. Харли психанула, часто бывало, собрала пожитки, унеслась безумной молнией прочь. Сначала, конечно же, к Пэм. Потом поплакала на груди у Селины, но он все не приходил за ней. Втайне, естественно, надеялась на рутину, на то, что притащится, притянется, как полярный магнит, который без усилий и не отцепишь. Но дни шли, Джокер не приходил. А Харли постепенно выздоравливала. Яд вытягивался из её органов, освобождал от цепей. И однажды она решила, что сама не вернется. Даже если он все же придет. На этот раз дело было не в Джокере, а в ней самой. И, правда, это было ужасное облегчение. Так хорошо, так приятно, хоть и чуточку грустно, было осознавать, что Харли больше не нужна Джокеру. Перевернутая страница, испещренная символами кожа, растраченная попусту любовь. Жизнь у Харли наладилась. Шесть месяцев и шесть дней прошло. Для кого-то это даже маленькая жизнь. И для Харли тоже. Она сняла квартиру, маленькую и обшарпанную, она нашла работу, скучную и немного обычную, она завела мопса, глупого и ворчливого. Она сделала все то, что могла бы сделать женщина после расставания с главным мужчиной в своей жизни. Она даже стала ходить на свидания. Она пудрила белую-белую кожу, чтобы та казалась чуть более нормальной, как у всех, красила губы светло-розовым, не красным, забыла о своих старых нарядах, не позволявших вообразить что-нибудь интересное. В третий, самый последний раз, превратилась в Кару Альтман. Размотала её из полиэтиленового мешка, стряхнула с нее пыль, надела, как костюм на праздник. Наконец, стала ею. А потом в дверной глазок она увидела Рокко. Её вытащили из дома, из её мира, из шкурки Кары Альтман, привезли назад в логово, ломая запястья, всю хорошо выстроенную защиту, обходя все ловушки и капканы. И вот она снова стоит перед ним. Красная королева, лишенная титула. А Джокер, совершенно точно мертвый, раз и на всегда, во веки веков, лежит на шелковых подушках в резном гробу. Рокко не знал, что нужно было делать. Босс был мертв, а как известно, свято место пусто не бывает. За место босса должна была начаться грызня, беспощадная, яростная. Единственная, кто могла бы остановить кровавую баню за шапку клоуна, была Харли Квинн. Потому что её бандиты знали и боялись. Мамочка когда-то была ничем не хуже папочки, управляла империей, когда Джокер был не в настроении, когда игрался с Бэтменом, когда у него были другие дела поважнее. Чтобы предотвратить раздел королевства, нужно было вызвать королеву. Рокко никогда по сути из виду её не упускал. Потому что она была нужна. Так или иначе. Босс, может, и сам бы признал, если бы не помер. Ну что же теперь. Король умер, да здравствует новый король. Харли не нужно было всего этого рассказывать. И хоть дорога в ад выстлана благими намерениями, она была благодарна, что Рокко вытянул её и поставил на эту дорогу. В ночной тишине смириться со смертью Джокера было просто. Монстры лезли по стенкам грудины, цеплялись за ребра, забирались прямо в сердце. Делали ей очень больно, но не отменяли простого факта — Джокер мертв. Навсегда. Он никогда ей не обещал вот этого, - вечности, но все же исполнил. Смешная шутка, хорошая. Он не оставил ей ничего после себя, только свою маленькую империю, фабрику по производству смеха. Харли много чего проебала благодаря своей гордыне, девочкиным слезкам, но вот это она оставит за собой. По праву. И вот теперь она стоит по левую руку от гроба. Это самые настоящие пышные похороны. У них не было свадьбы, как у людей, так вот будет кое-что другое. На потребу тщеславию, для закрепления одной простой истины — Джокер не умер по-настоящему, потому что она-то осталась. Вся в черной парче и органзе, в черной фате поверх совершенно сухих глаз, трость с набалдашником в виде клоуна — в руках. Крестная мама, надо понимать. Наемники, словно нашкодившие мальчишки, собрались вокруг. Стоят, шаркают ножками, смотрят прямо перед собой. Ряды их немножко поредели. Потому что тот, кто не слушается мамочку, живет недолго. Остались только хорошие ребятки, вышколенные, послушные. Остались только те, кто знает, что незаменимых нет, только те, кто знает. Харли не уступит горстке наемной силы, не переломится. Харли не плачет. Уже два дня с момента истерики над его телом. Поорала, покорчилась, посетовала на свою глупую никчемную жизнь и прекратила. Смотрит краем глаза на белое строгое тело Джокера, подмечает все детали. Неестественно-красную помаду на его рваных губах, пепельно-белую кожу, натянутую маской до самых висков, шикарный костюм, старый, в потеках крови и следах от пепла. Только он подходит к ситуации. Никаких новомодных бантиков и лацканов. Джокер уйдет таким же, как и пришел. Настоящим. Вокруг собрались самые близкие враги. Словно это самый лучший день в их жизни, стоят, мнут белые платочки в потных ладошках, втайне ухмыляются этой маленькой глупой победе. Он мертв. Мертв! Мертв! Как же прекрасно. Как расчудесно знать, что теперь Готэм может быть беспрепятственно разорван на кусочки, крошки пирога так и летят из их раззявленных слюнявых пастей. И даже Пэм и Селина не кажутся такими уж скорбящими. Могли бы притвориться, хотя бы из уважения к ней. Куда уж там. Артистки сельского театра. Все остальные даже не пытаются сделать вид, что это похороны. Нет-нет, для них это гребаный праздник. Харли кривит черные губы в тонкой ухмылке. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Она не отпускала поводка, не позволяла расслабиться, совсем скоро они это поймут — и Дент двуличный, и Пугало не страшное совсем, и хитрый жирный Пингвин, не птица даже, ха. На этом празднике жизни не хватает только одного персонажа — сизокрылого рыцаря ночи. Бэтмена им не хватает. Лучшего врага, самого верного недруга. В ночном небе Готэма горит бэт-сигнал, но мышь не приходит. Будто бы чувствует опасность. Ждать больше нельзя, Харли понимает. Напряжение велико, и вскоре оно прольется кровью, даст течь, утопит их в грозовом дожде. Словно в ответ на мысли Харли небо разрезает яркой светящейся молнией. Она делает шаг в своих чудовищных стриптизерских туфлях из черной кожи и лака. Встает совсем близко к гробу, заглядывает внутрь. Чудес не бывает, и да, Джокер мертв. Харли целует его в сухие пожухшие губы, в последний раз трогает шершавые шрамы языком. Его легенда не окончена, конечно, но сам он вышел весь. Выпрямляется, салютует двумя пальцами, молча отдает приказ опускать гроб на дно могилы. Время пришло, как не оттягивай. Отходит в сторону. Рокко, Джонни, Скэб и Смирк берутся за ручки гроба. Харли в последний раз бросает взгляд на Джокера. И вот тогда небеса разражаются своим плачем. Частый хмурый дождь бьет по рыхлой черной земле. Капли катятся по лицу Харли она не может понять, то ли плачет, то ли просто дождь льется по её белому накрашенному лицу, проникает на кожу сквозь неплотную занавесь черного кружева. Наверное, она любила его по-настоящему. Не за то, что он вскрыл её черепную коробку за каких-то жалких пятнадцать минут, не за то, что вбил эту самую любовь в её сердце своими тяжелыми кулаками. Любила его задолго до того, как он решил затянуть её в омуты своих черных глаз. Признать это теперь так просто, потому что больше ничего не остается. Её жизнь с ним была не легкой, он не дарил ей ни капли нежности, ни секунды спокойствия, не обещал ничего и никогда. Его не было рядом, когда ей было нужно, и это разливающееся чувство за грудиной так легко назвать созависимостью, гребаным комплексом неполноценности, наконец, свернутыми набекрень мозгами. Но вот сейчас, когда ничто больше не имеет значения, Харли вдруг понимает, что это чувство было неподдельным, самым настоящим и большим в её жизни. Она помнит каждый неудачный скользящий удар по скуле, каждое обидное слово, каждый маленький тычок в спину. Помнит все шрамы и все раны, все худшее, что он делал с ней. И этого достаточно, чтобы простить. Потому что ей не за что держать на него злобу. Хорошего все же было больше. И Харли не плачет, Харли смеется. Гром грохочет над ними, платье от дождя быстро промокает и липнет к телу. Харли откидывает фату и смеется в лицо плачущим небесам. Хей, девочка! - так он сказал когда-то. Бэтмен появляется внезапно, приходит на зов, как и положено настоящему герою. Раздвигает руками толпу злодеев, предстает перед Харли черным монахом, смотрит на нее своим хищным темным взглядом, а потом глядит на гроб. Харли взмахивает ладонью, позволяет врагам попрощаться. Это как две половины монеты — одна невозможна без другой, неотделима. Джокер умер, будет ли жить Бэтмен? Хорошая шутка. Может быть, именно этого клоун и добивался — разрушить этот симбиоз, выпустить кишки самой сути Готэма? Жаль, он не может посмотреть на это и посмеяться. Бэтмен подходит совсем близко к гробу, наклоняется темной тенью, смотрит пристально, изучает. Можно ли насмешнику доверять хотя бы в этом? Смерть всех уравнивает, мирит даже врагов, так ведь? - Мне жаль, - сквозь зубы тянет Бэтмен, на секунду повернув остроклювый профиль к Харли. Она лишь улыбается скованно в ответ, ничего не может с собой поделать. Улыбка словно прилипла сахарной ватой к ее губам. - Мне тоже, - внезапно слышится сухой, глумливый шепот. Бэтмен не успевает никак среагировать на это короткое хлесткое замечание, нож входит в его грудь быстро и остро. А мертвый Джокер открывает свои черные живые глаза. Бэтмен отшатывается от могилы, зажимает рукой рану. Не смертельно, но неприятно. Харли смотрит на все происходящее, словно из зазеркалья. Не может до конца осознать, что же произошло. Поднимается ужасный гвалт, заглушаемый раскатистым громом. Молния сверкает, в её нереальном электрическом свете Харли видит белое светящееся лицо Джокера, он улыбается. Полулежит в гробу, словно в шезлонге. Харли бросается к нему смазанной тенью. Оскальзывается на кладбищенской размякшей земле на своих огромных каблуках. Достигает цели, с размаху всаживает кулак Джокеру под дых. Не заботится о том, что станет с Бэтменом, спасется ли, снова исчезнет, издохнет поганой псиной. Ей наплевать. Сейчас цель только одна — грязный обманщик, который по случайности не стал трупом, но вот сейчас она закончит работу. Джокер выставляет руки вперед, защищается, тянет Харли на себя, больно и резко. Боль ведь отрезвляет. Через пару мгновений яростной борьбы она оказывается прижатой к черным шелковым подушкам слишком просторного для одного гроба. Харли смотрит в маслянистые глубокие глаза Джокера. Она не уверена, казнить или помиловать, не знает точно, чего ей хочется больше — забить его до полусмерти или любить еще целую вечность. - Как же я тебя ненавижу, папочка! - кричит Харли в лицо Джокеру, не в силах освободиться. - Я тебя больше, - скрипит Джокер. Смотрит прямо, не отворачиваясь. Демоны в его глазах настырные, яростные, честные, таким можно верить. - Я думала, что ты умер, мудак, - морщит нос Харли, шмыгает от холода и обиды. Им что-то кричат, но ни Джокер, ни Харли внимания не обращают. Это несущественно. И так уже почти шесть футов под землей. - Я бессмертный, тыковка, - Джокер прикасается сухими растрескавшимися губами к кончику её носа, смотрит долго и торжественно, запрокидывает голову и смеется в унисон с грянувшим громом. Харли обнимает его за плечи, все пытается поверить в то, что он реален. Прижимается к его груди, слушает буханье сердца, вибрацию от безумного хохота. Присоединяется. Она скучала по его смеху. Скучала по нему.