Балисонг

Можно стереть любовь из памяти. Выкинуть из сердца – это уже другая история. Слоган из к/ф «Вечное сияние чистого разума»

– Здравствуйте, Виктор Аркадьевич. – Добрый день, Игнатов. Я отошел от писсуара, дабы не впасть во искушение и не засмотреться. Тщательно вымыл руки, протянул их к сушуару и все-таки оглянулся. Виктор Аркадьевич Симбирцев, 192-80-90-128 – знаю, потому что ездил заказывать ему костюм. Пловец, футболист, бабник и мой директор. То есть наш самодержец. Главный акционер и единственный руководитель одной из лучших рекламных компаний в городе с хорошим послужным списком, идеальной репутацией, стабильными клиентами и отнюдь не средним доходом. Владелец газет и пароходов? Не знаю. Возможно. Недвижимость у него точно имелась, и не одна. Баб тьма, но то ли он какой-то ненасытный, то ли просто коллекционер. Сколько я слышал, никаких серьезных отношений он ни с кем не строил, вел жизнь развлекающегося животного – сегодня с одной, завтра с другой. Женский молодежный персонал своего офиса, как хороший петух, перетрахал филигранно. При этом никто не увольнялся, не вешался и не грозил судом, все были довольны и счастливы. Виктор Аркадьевич имел репутацию «не жмота». Но мне от этого было не легче – я под его интересы не попадал. Он под мои, вроде, тоже, но отказать себе в удовольствии помечтать я не мог. Что я и делал, впав в эстетический ступор, разглядывая его плечи и то, что было значительно ниже, совсем забыв, что стою напротив зеркала и надо валить, а не пялиться на собственного шефа с таким плотским обожанием. – Тимофей, ты гей? Я вздрогнул, встретившись с ним взглядом в зеркале. Вот и спалился. Я серьгу не ношу, волосы не длиннее, чем по общепринятым нормам, провокационные шмотки только в клуб и по выходным, когда на работу не надо. Но сегодня, видать, не мой день, полгода держался, а тут сам себя сдал с потрохами. Прощай, кусок хлеба с толстым слоем масла. Ну да, так и есть, уволить решил. Интересно, эта идея ему только сейчас в голову стукнула или, может, давно планы вынашивал? У безопасников что засветилось, а он удобный момент выжидал? А я тут как блин, сам себя на блюдечке предоставил, берите меня тепленьким. Обидно. Работа мне нравилась. Коллектив тоже. И от дома всего одна остановка, пешком ходить можно в хорошую погоду. – Хотите сказать, что моя ориентация как-то на работе отражается? – Хочу. В последней рекламе слишком много голубого было. – Туалетная бумага? Все в соответствии с пожеланиями заказчика – «голубое небо – голубое море». Договор могу занести, сами посмотрите. Красок не сгущал, отсебятины не порол. Заявление на увольнение с сегодняшнего дня писать или можно до конца недели доработать? – Через тридцать минут жду у себя в кабинете. Он сполоснул член, аккуратно промокнул полотенцем и убрал предмет моих ночных мечтаний в идеально белые боксеры. Ловко кинул скомканный бумажный шарик в ведро у противоположной стены. Застегнул ширинку, вымыл руки и вышел. Я пожал плечами. «Да пофиг. Найду другую работу. Угораздило же меня попасться ему на глаза». Написал заявление. Поотирался в приемной. Выждал отпущенное время и, вежливо постучавшись, открыл массивную дубовую дверь. Прошагал начищенными до зеркального блеска туфлями по длинному ворсу персидского ковра, положил на стол свои каракули, датированные сегодняшним числом, поднял глаза от пола и… опять засмотрелся. Размазался, расплескался во взгляде серо-голубых, подернутых изморозью неудовольствия, прозрачных горных озер. – Это что? Увольняешься? А почему? Тебя что-то не устраивает? Зашел бы, поговорили, обсудили. – А разве вы сами только что?.. – Что я сам? – Вы же вроде сказали, чтобы я зашел. – Ну да, зашел, а не занес. Это что получается, каждый сотрудник, которого я приглашаю в кабинет для приватной беседы, ко мне с заявлением приходить будет? С кем же я тогда работать стану? – Увольнять не будете? – Если проект в срок не сдашь – премии лишу, а увольнять вроде не за что. Разве что сам за собой знаешь такое, за что статья полагается. Колись, примем меры. Могу уволить, после отработки, в соответствие с трудовым договором. Давай свою причину, только адекватную, а не «вы – сатрап, у меня на вас аллергия, ячмень и руки чешутся». – Я гей. – Нескромный какой. Я гетеросексуал. И что, мне теперь на работу забить? Кстати, спасибо что напомнил. Я что тебя пригласил, спросить хотел – ты пассив или актив? – Комбайн. – Господи, кто это?! Тот, кто сутками молотит, что ли? – Нет, тот, кому без разницы, сверху или снизу. Снизу предпочтительнее, но не принципиально. – Отлично. Если бы было наоборот, я бы тебя в командировку не взял. – В какую командировку? – В Ялту на семинар. – Так вроде Шестакова заявлена была. – У Светки муж прилетел. В.А. в досаде сломал карандаш, нервно дернул правой бровью. Я его понимал. Светка была та еще… блондинка. Он ее, кажется, и на работу взял для того, чтобы на семинарах одиночество скрашивала. – Так Кирычева есть. – У нее маму в больницу положили. У Самохиной ремонт в доме, у Дегтяревой ребенок в школу идет. И у остальных, как на ту беду, море причин. Засада какая-то, все бабы при делах. В общем, Игнатов, из свободных только ты и Клава. Я икнул. Клавдия Степановна дорабатывала последние дни до официального выхода на пенсию. – Я? – ткнул себя пальцем в плоскую грудь в полном обалдении от ситуации. Посмотрел на потолок и подумал, что зря я, наверное, не верил в существование Высших сил. Существуют они, однако. Все факты налицо. Я неделю маялся, не знал, как один день в счет отпуска выклянчить и в славный город Симферополь смотаться, и вот на тебе, получи. На работе форс-мажор, завал страшный, а тут, как из рога изобилия – не один день, а целых девять, море, солнце, песок, мужчина мечты и возможность свои дела решить за казенный счет. – А что я, один поеду? – вторгся его голос в мои радужные мысли. – Несолидно. Все, значит, с помощниками, а я типа в кризисе, на персонале экономлю. Престиж сразу ниже плинтуса упадет. Хватит рожи корчить, ты разве не понимаешь, какие последствия будут? Мы все без хлеба останемся. Нельзя так фирму подставлять. О людях надо думать, о трудовом коллективе, о перспективах, а не о собственных амбициях. – Выходит, я вам для солидности? А вы хорошо подумали? Может, кого из эскорт-услуг возьмете? Я знаю пару тройку таких, как вы любите: большегрудых и большеротых. – Мне надо, чтобы умные беседы вести могли, продукцию рекламировать, договоры заключать, полезные связи налаживать. Лицом фирму показать надо, а не каким другим местом, так что эскорт отменяется. От твоей кандидатуры я тоже не в большом восторге, но выбирать, сам видишь, не из чего: или ты, или старая перечница. Повезло тебе, танцуй, на халяву к морю прокатишься, позагораешь. Сегодня среда. В пятницу вылетаем. Я же на Светку рассчитывал, а тут облом такой, хуже не придумаешь, придется тебя. – Меня… – я сглотнул, – что? – Что-что? С собой брать, вот что. Сижу вот и думаю, как быть, я же не привык подолгу без секса. – Там этого добра как грязи. – А вдруг они больные? – Все, что ли? – вытаращился я на него. – Нет! Нам попадется! – А… ну разве что нам… Хотите сказать, мы одну на двоих снимем? Я вам за компанию или только посмотреть? – Да заебал ты меня! Забирай свое бумагомарательство, добей сегодняшнего клиента, и чтобы до пятницы духу твоего тут не было. Мне на глаза не попадайся, а то я начинаю подумывать, что Клава, пожалуй, лучший вариант. Полемики меньше. Я схватил заявление и выдулся из кабинета. Сел за свой стол, уставился в монитор, где на рабочем столе шла заставкой наша фокус-группа с шефом во главе, и… просто выпал в осадок. Он меня что, правда берет с собой? Слышал я разговоры в кулуарах про отель премиум-класса и про последний VIP номер, что помощница его, та самая Светочка, чуть ли не с куском мяса у какого-то важняка из-под носа увела. Ну да, для себя же старалась. Мда… кровать там наверняка одна. Что же мне, на полу спать или в ванной? Может, отказаться, пока не поздно? Что я, как собака, у ног хозяина девять дней мучиться буду? А потом он блядей начнет таскать, а я на диванчике у ресепшн сидеть? Да ну его нафиг! Взял свое заявление и опять пошел в кабинет. Дверь была приоткрыта. Виктор Аркадьевич на фоне французских окон смотрелся рекламой самому себе. Черные густые волосы средней длины, хищный нос, породистые брови, глаза, меняющие цвет в зависимости от погоды и настроения, красивые губы, жесткий волевой подбородок. Плечи, ноги. Рукава рубашки, закатанные на три четверти. Сильные руки некабинетного работника. Виктор Аркадьевич увлекался экстремальными видами спорта, и это был стиль его жизни, его кредо, его мировоззрение. Кто-то менее креативный вряд ли рискнул бы так своей репутацией – разделить номер на целых девять дней с мужчиной, при этом зная, что мужик сей гей. Это какую психику иметь надо, силу воли и мужество. Он, наверное, сейчас представляет себя дрессировщиком, а меня тигром. Я вздохнул. Виктор Аркадьевич обернулся: – С чем ты опять, Игнатов, пожаловал? Список вещей для поездки утвердить надо, или что-то более интересное принес? – Я тут подумал, можно будет буклеты взять и последние работы, только не по фэшн-индустрии, она уже всем приелась, а по армейцам. Там, где мы по балисонгам готовили. – «Бабочки»? Это тема! Точно. Возьми их. Может, выстрелит. У Светы спроси, какие заявки по семинару, все интересное подберите. Кстати, ты в курсе? Там как раз соревнования проходить будут. Я на тех видеороликах, что ты монтировал, увидел, что это. Интересно, между прочим. Если получится, я съезжу посмотрю, а ты за меня посидишь. По-моему, это честно будет. Виктор Аркадьевич отлип от окна. – У тебя бывает так, что все твои планы летят под откос по не зависящей от тебя причине? Просто в один момент все рассыпается, как карточный домик. Как песчинки между пальцев, как бабочки. Кажется, ухватил, поймал. Разжал ладонь, а в ней ничего. Пустота. Обманчивая видимость обладания. Секунду назад ты имел все. Ты был Королем, и вот… Я слегка подвис: философствующего в духе Экклезиаста начальника я раньше не имел счастье наблюдать. – Это вы про командировку? – Про все сразу. Сидорова с аппендицитом положили. Только что позвонили. Отпросился чувак в больницу, думали, что-то с печенью, оказалось – с кишками. А я выпил в обед со Светкой, значит, за руль не сяду, а тут столько дел, что хоть стреляйся. Говорю же – писец полный. – Может, нанять кого быстро? – Кого? Мне наличку раскидать надо. Как я с чужим человеком такие суммы возить буду? – Давайте я вас повожу. – Если не сложно. Буду признателен. – Не сложно. Мне все равно делать нечего дома. – Подожди, ты же сказал, что гей? – И что? Какое это имеет отношения к моим навыкам вождения? – Да нет. Я про другое. Я думал, вы парами живете. Ну, типа как муж и жена. Нет? – Бывает и так. Я один живу. – Тебя бросили? – Нет. Я еще не нашел того, с кем бы хотел жить. – Боже, как сложно. Может, ты много хочешь? – Может быть. Виктор Аркадьевич опять уткнулся в окно. Я сглотнул набежавшую слюну, вонзил отполированные ногти в ладони. Чтобы не пожирать его взглядом, уставился на картину на стене: роскошная тетка, один в один наша Светка – клон куклы Барби. – Тебе двадцать шесть, еще найдешь. Я на десять лет тебя старше. Был женат. Первый раз в восемнадцать по щегляни, прожили пять лет, второй раз вроде обдуманно, не с бухты-барахты, а тоже не сложилось. Деньги, деньги, деньги. И у той, и у другой вся жизнь через кассовый аппарат. Ты не думай, мне не жалко, приятно даже, когда ты как волшебник можешь чужие мечты осуществлять. Но когда видят волшебство и не видят того, кто его делает, это становится обидно. Я же не просил много, немножко благодарности, потешить мое самолюбие, почувствовать, что Я нужен, а не эти зеленые фантики. Когда развелся второй раз, подумал: зачем опять жениться? Все равно одно и то же, лучше так. – Ну, да так-то лучше, наверное. Ответственности меньше. – И не говори. Ладно, чего базарить, подписался – вези. И я повез. Ой как повез. Нет, я, конечно, догадывался, что водитель не за красивые глазки получает свою з/п, но то, что в три ночи я буду еще за баранкой, даже и предположить не мог. В 3.40 подъехали к месту, где жил Виктор Аркадьевич. Пока к себе доберусь… Появилась шальная мысль попросить у него разрешение заночевать в машине, в этом доме на колесах, пахнущем богатством и преуспеянием, а еще им. Приятная музыка, дорогая обивка, раскладные сиденья, велюровый плед, подсветка, бар… – Что сидишь? Выгружайся. Пошли ко мне. Надеюсь, приставать не будешь? – Может, я лучше домой? – Домой. Ко мне. Не привередничай. В зале тебе постелю. Утром кто меня на работу повезет? В холодильнике не знаю что, надеюсь, что-то осталось, что найдешь, то и ешь. Я кивнул. Спать. Упал в зале на диван, не дождавшись, когда мне выдадут белье, сквозь сон услышал шум воды и его голос. Что-то он спрашивал, только я не понял, что. Свернулся калачиком, уткнувшись носом в теплое и пушистое, отключился. Проснулся от солнца, что светило в окно, и еще от вкусного запаха поджаренного в яйцах бекона. Вылез из пушистого одеяла и сунулся на кухню. Виктор Аркадьевич священнодействовал у плиты. По привычке я потянулся схватить и быстрее съесть, но получил полотенцем по пальцам. – Ты хоть руки вымой, раз нормально помыться сил нет. – Ага, к тому времени тут ничего не останется. Можно я поем, а потом в душ? – Иди смело, я покараулю твою порцию. – Ладно. Только сами не съешьте по забывчивости. Он весело фыркнул. – Я тебе футболку и штаны там положил. Надень, пока твое стираться будет. Я кинул шмотки в машинку, вымылся и почувствовал себя живым. Натянул хозяйский шрот. Посмотрел, как эротично спадает его футболка с моего плеча, но поправлять не стал. Тут хоть запоправляйся, у него плечи шире раза в полтора, что тут поделаешь. Еду мою никто не съел. Более того, накрошили салатик в мисочку – закос под «Цезаря», только с копченой курицей. Завтракал я один. Шеф, наевшись, оставил кухню в полное мое распоряжение и ушел в свой кабинет, откуда и доносился его командный голос. Зря я, короче, плечо выставлял и томные взгляды репетировал. У мужика только работа в голове. Дождался, когда мои вещи постираются и отожмутся в центрифуге, кинул все под утюг, облачился в свежее. – Виктор Аркадьевич, я го… – распахнул дверь и замер на половине слова. – Извините. И выскочил стремительнее, чем зашел. Я, конечно, слышал, что Симбирцева за глаза называют Викингом, да и костюмы, что он носил, изъянов фигуре не прибавляли, но не до такой же степени, не до скульптурного же совершенства. Все эти кривые шрамы шарм только усиливали. Это был не просто красивый мужик из рекламного ролика, отфотошопленного спецэффектами. Тело выдавало его с головой, это был хищник, который привык выживать в любой обстановке, жил по своим собственным правилам и законам, подминая ситуацию под себя, приспосабливая окружающую среду под свои потребности. Мой креативный шеф любил риск и экстрим. Я вот не любил. Мне и того, что я только что увидел, за глаза хватило. «Зачем он так со мной? Я же теперь не то что спать не смогу, я даже работать не смогу после такого. А уж о том, чтобы неделю вместе провести, это же какие нервы иметь надо. Канаты! Кто же знал, что у него в кабинете гардеробная. Генофонд хренов, не зря они вокруг тебя как пчелы вьются». – Тим, ты чего бормочешь? Ты что, не выспался? Ты в состоянии за руль сесть, или мне такси вызвать? – Я – да, я в состоянии… Я посмотрел в спокойные глаза и не увидел и проблесков издевки. Значит, это не проверка на вшивость была, а мужик реально одевался, просто меня так не вовремя занесло. Наконец-то мы вышли из дома. Он, такой весь брутальный, в классике, и я рядом, такой весь изящный, тоже в классике. Я подавил тяжкий вздох. Это даже самые отважные мои эротические мечты переплевывало – мы вместе. Придержал ему дверь, как и положено прилежному водиле, сел за руль. – Ну что, погнали? – Давай. Мы на полтора часа опаздываем. Я даже с девками себе такого не позволял. «С девками не позволял, а со мной вот влип», – подумал я с чего-то злорадно. Хотя с чего, и сам не понял – он же со мной по-человечески обошелся. Место спальное предоставил, завтраком накормил, ах да, укрыл, не будил даже, ждал, выходит, пока я сам проснусь. С чего я на него такой злой? Да ясно, с чего. «Что же ты, гад, красивый-то такой?» Аж челюсть свело. Вцепился руками в руль, чтобы только глазами в его сторону не косить, и помчал, как и договорились. В офис зашли взбудораженные, каждый по своей причине, и одинаково пахнущие, так как я с отчаянья полился его парфюмом, а он, конечно, почувствовал, что я согрешил, но, слава Богу, не мелочный он, мордой тыкать не стал. Я и так был на взводе, но когда он вздумал мне галстук поправить, я его чуть за ладонь не цапнул. Меня и без того колотило, трясло и штормило, а тут эти руки у моей шеи. Посреди отдела! На глазах у пятнадцати человек! Это только мне, выходит, подобное кажется чем-то ненормальным, а остальным – само собой разумеющимся? Он так девок своих обихаживает, с которыми спит, а я же не девка. Хотя я бы с радостью, а так – просто издевательство какое-то. – Тим, ты и правда иди-ка домой, что-то ты мне не нравишься. Красный, дерганный, температуришь, наверное. Еще не хватало, чтобы и ты слег. С кем я тогда поеду? Короче, домой, в пятницу встречаемся в аэропорту. Номер рейса тебе Света скажет. Я выполз из офиса и побрел к себе. Шею жгло от его прикосновений. «Лучше бы ты меня вчера уволил». В обед заехала Светка, поинтересовалась здоровьем, отдала билеты и пакеты с материалами для семинара. – Свет, а как он в постели? – Тебе зачем? Ты же не девушка, тебе это не грозит. – И слава Богу. Интересно просто. – Кофе угостишь? – А то! Кофе у меня был настоящий, и варил я его в турке с корицей и шоколадом. Светка расположилась на кухне, вытащила тонкую сигаретку. – Если честно, то эгоист. Но, по-моему, мужики в большинстве своем все такие. Зато он не жадный. На развлечениях никогда не экономит. С ним весело. Не смотри, что ему тридцать шесть, он молодежные компании любит, на байке гоняет, с парашюта прыгает. Мы прошлый раз, когда с ним отдыхали, с акулами белыми плавали. Рафтинг любит, дайвинг. А секс – это трах. До полного удовлетворения. Натрахается и лежит, бокс смотрит или что-то аналогичное, из того, где мужики челюсти друг другу ломают. Зачем тебе? – Ну я же вместо тебя лечу. – Да я знаю. Не повезло Витьке. Облом полный. Выбирать не из чего было: или мужик молодой, или баба-пенсионерка. Найдешь ему шлюху пофигуристее, только проверь, чтобы со справками была, чтобы в дом ничего не приволок. Ты мне за него отвечаешь. Муж так не вовремя прилетел. Я-то рассчитывала с Витьки шубу вытянуть. Ну да ладно, вернется же, за неделю соскучится и две купит. Длинноногая блондинка потянулась как кошка, демонстрируя формы победительницы конкурса красоты. – Ты под счастливой звездой родился, Тимка, в пятницу прилетите, два дня загорать и плавать будете. Круто же! Спасибо за кофе, побежала я, у Витьки и так настроения нет, если еще я опоздаю, убьет кого-нибудь. Я проводил Светку, прошел в свою комнату. Матрас на полу. Шифоньер старый, давно уже пора вытащить на свалку. Щиты и мишени-мишени-мишени. Ножи метательные и мои любимые балисонги, с которыми я первый раз засветился в конкурсном показе «Особого проекта» телеканала «Боец». А сейчас соревнования в Симферополе, на которые мне жизненно важно попасть. Не далеко от Ялты, как-нибудь выкручусь. Скажу, что заболел, надеюсь, переживет. Правда, он и сам хотел, но мне нужнее. Мне пипец как нужнее! Потянул со стола «перья», лег на матрас, прищурил глаз, завел руки за голову, размахнулся. Клинки легли в тесный притык друг к другу, ни один не подвел. Они дороже всего в этой хрущевке, включая меня. А на убогость интерьера однодневкам, которые тут периодически появляются, насрать. Да и мне тоже. Положил руки под голову. Почему я живу один? Да вот, как-то не сложилось. Не умею я доверять людям. Не научили. Детдомовский. Там не парами жили, больше стаями. И драли меня, мелкого, все кому не лень было, пока повар наш, отмывая с меня в очередной раз кровищу, не предложил научить метать ножи. Этим умением и авторитет заработать можно было, и деньги, и друзей, и покровителей, но и неприятности нехилые огрести, если бы кто из воспитателей прознал, чем я там, на кухне, занимаюсь по ночам. Мне бы в секретные агенты пойти, цены бы не было, но мне нравилось рисовать и делать яркие, красивые вещи. Видать, то дерьмо, что мне досталось, дало такой неожиданный обратный эффект. А потом я сделал первую свою «бабочку»… и даже имя ей дал достойное. Хреновый был тот детдом, второй и третий были лучше, спокойнее. Путевку в жизнь получил, колледж на дизайнера с красным дипломом окончил. Известным хотел стать, чтобы ни от кого не зависеть, чтобы в очередь ко мне выстраивались, чтобы на большой машине ездить, чтобы свой дом был и на еде не экономить, и на шмотках. Рекламой заниматься хотел, бабки хорошие заколачивать. Не думал, что дизайнерский хлеб тяжел и не сладок. Никто за мной не бегал с заказами, и с работой туго было до последнего времени, к славе через тернии пробираться приходилось. Но я детдомовский, мне к трудностям не привыкать, справлялся. И потрахаться найти можно при желании с кем, и халтурку нарисовать по дешевке, и когда хреново, как сегодня, ножи в руки и хоть до усера в щиты метать можно, или в шкаф. И все бы ничего, если бы не прошлое, которое так некстати за пятку схватило. Деньги, что скоплены были на «шоколадную жизнь», пришлось отдать, хорошо, что хоть костюмы и рубашки с туфлями успел на новую работу купить, дресскоду соответствовал и хоть тут не парился. В рассохшейся мебели смешно смотрелись брендовые шмотки в чехлах. А на новой работе только так все и одевались. Девочки как картинки, словно с модного показа. До сих пор удивляюсь, как меня туда взяли. Там обитала элита, привилегированная каста, и вот я, по безумному везению. Поначалу я удивлялся, что одно бабье, непривычно было как-то. Генеральный был в отъезде, меня на работу его И.О. брала. Месяц я в счастливом неведении пребывал, прирабатывался, удаче своей радовался и обилию работы, пока в одно прекрасное утро не увидел суматоху и растяжки вокруг офиса и слоган веселый на дверях: «К нам приехал, к нам приехал, Виктор Аркадьевич дорогой». Подумал, что все дружно шизу поймали или шеф с головой не дружит, раз так встречать себя заставляет. Потом только узнал, что девчонки каждый раз сами придумывали, как все организовать. В этот раз в цыганские наряды вырядились. Один я не у дел, в костюме. Предупредить забыли на радостях, что хозяин едет. Недолго парились, медведем меня назначали. Цепь реквизиторскую в театре, что по соседству стоит, с дуба сняли и на меня возложили. Смешно получилось. Как сейчас помню – стоим мы с хлебом-солью, девки в цветастых юбках и я с похабной ухмылкой мажористо звеньями под цвет золота 585-ой пробы бряцаю. Подкатывает небрежно авто представительского класса, распахивается дверь, и я понимаю, что попал. И почему никто не сказал «Камера, мотор»? Все предпосылки к тому были. Белый Мерседес. Белый костюм. Белый галстук на серой рубашке и серые же замшевые туфли. И работы никакой, естественно, не было: гуляли, песни пели, дурачились. Все, кроме меня. Мне было хуево. Никто не унижал, не глумился, всем было весело, а мне паршиво – таскаться за ним на цепи, рычать, есть из его рук, позволять себя гладить и тискать. Игрушка. Я понимал, что это не так, сегодняшний день – театр, капустник, завтра будет работа, и я покажу ему, чего я стою, я докажу, что умею не только забавлять и кривляться. Но сегодня в моих больных мозгах бились, как мухи в стекло, мои собственные слова. Когда он спросил, кто я, я мог ответить: «Я ваш новый дизайнер», но я почему-то сказал по-другому, я сказал: «Я ваш ручной медведь». Он тогда рассмеялся. «Мой. Не забывай этого никогда, медвежонок». Я – такой убогий, метр семьдесят пять, худой, помешанный на шибари и клинках, дикий и неотесанный, и ОН – предел совершенства. Предел моих нескромных желаний. У меня на рабочем компе заставкой вся наша группа, но смотрю я только на него. Прихожу раньше всех, так уж повелось, провожу рукой по экрану и всегда говорю: «С добрым утром, любимый. Хорошего тебе дня». Вот такой позор со мной приключился в одночасье. И вот сейчас это черт-те что. Подарок судьбы или насмешка? К подаркам я не приучен, но если я откажусь, в гневе может и уволить, а деньги мне сейчас нужны как воздух. Выходит, все же подарок. Постелю себе в ванной и постараюсь громко не стонать. Я вздохнул. «Любимый. Знал бы ты, какие мысли лезут мне в голову, никогда бы не взял». К ножам никто не придрался. Все в чехлах, все в багаже. Даже приглашение участника показывать не пришлось. В.А. в джинсах выглядел так же, как и в костюме. Презентабельно. Я старался не смотреть на него, и не думать, и не мечтать. Принц и Золушка. Не верю я в это. Не верю, а все равно так хочется, чтобы он взял меня за руку. Просто взял бы меня за руку и сказал… – Тимофей, о чем ты все время думаешь? Мне кажется, что ты ищешь предлог улизнуть. Ты только не обижайся. Он сгреб своей ладонью мою руку. – Мне так спокойнее будет. Я уставился на него. Он еще и мысли читать умеет?! В.А. смутился: – И не смотри на меня так страдальчески. Не отпущу. Сейчас на посадку пойдем, и я не собираюсь бегать за тобой по всему залу. Лучше я сразу на корню пресеку все твои неблаговидные потуги. Меня жизнь осторожности научила. Я всегда запасной парашют с собой беру, а тут, знаешь ли, первый раз ни запаски, ни страховки. И еще ты того гляди драпанешь. Ну не хочу я на семинаре с теткой, пусть и умной, но древней появляться. Понимаешь? Не поймут. Я не стал возмущенно вырывать у него свою руку. Я стоял рядом и хотел, чтобы он вот так всегда боялся меня потерять. Я хотел немножечко помечтать о том, что я ему нужен, что это не от безвыходности, не оттого, что бабы при делах, а потому что я лучше, чем все его бабы вместе взятые. До Нового года еще далеко, а мне так хотелось верить в Чудо. В.А. завел меня в самолет, пристегнул к креслу и успокоился. Потребовал кофе, апельсиновый сок, свежую прессу. Я не расстроился. Моя рука была в его целых двадцать три минуты и сорок секунд. Я еще помнил ее тепло. Откинулся в кресле и постарался не думать. Мы благополучно долетели, забросили вещи в отель, пошли гулять по набережной, перекусили в каком-то дорогущем ресторане чем-то маленьким, красивым, но не сытным. Потом он потащил меня в «Луна-парк» на «американские горки», после чего все же накормил нормальным куском мяса и устроил экскурсионный выгул по близлежащим окрестностям. Я засыпал на ходу, но не говорить же собственному шефу, что меня рубит и общество кровати, и даже коврика на полу, мне предпочтительнее, чем все достопримечательности мира. Светка оторвала королевские апартаменты с двумя санузлами, кабинетом, зеркалами, коврами и… роскошной кроватью королевских размеров. Не думал, что когда-нибудь на такой спать буду. И тут до меня дошло. Я не просто тут спать буду. Я буду спать тут с НИМ. В.А. смотрел туда же, куда и я. – Тимофей, я никогда с мужчиной не спал. Ну, в палатках – это понятно, но не на одной постели. А уж такого, чтобы более интимно, как ты, и подавно. У нас с тобой одна кровать и диван в кабинете. По идее я должен спать на кровати, так как я шеф, но с другой стороны – ты не по доброй воле со мной, у тебя наверняка планы свои были, а я вот тут со своими влез, так что чувствую себя перед тобой в долгу. Какое-то двоякое положение. Кто спит в кровати? Может, по очереди? И что теперь, монетку бросать? На диванах он спать не привык. Я бы запросто, но… я просто хотел спать с ним. Такой шанс один на миллиард выпадает, хотя бы будет, что вспомнить. Не с ним, как с НИМ, но в одной постели, под одним одеялом, это тоже здорово. Почувствовать его рядом. Красивого такого, сильного. Идея была дурная, но соображал я сейчас очень плохо. Мозги работали только в одном направлении. – Кровать большая, вместе ляжем. Если чего боитесь, можете между нами нож положить. Я там видел в кабинете, для бумаги, правда, но вроде острый. А можно попросить, чтобы с ресторана принесли. Можно даже топор с кухни. Или два. Он потрогал мне лоб. – Я боюсь? Тебя, что ли? Это ты меня бояться должен. – Ага. Нападете, свяжете меня веревкой из шторы, кляп из носка свернете и изнасилуете. – Чего?! – Да так, ничего. Давайте спать, а то так и будем до утра политесы разводить. «Я идиот. Полный дебил. Кретин. Какого я так себе психику подрывать взялся?» – костерил я себя, снимая рубашку. Экстремал разделся и лег. Я завис. Белые обтягивающие боксеры и тело, за которое можно убить, отравить, подсидеть, душу продать, если бы нашелся желающий ее купить. То, что я углядел когда-то мельком, сейчас лежало в полуметре от меня. Видя, что я не тороплюсь, шеф откинул одеяло и насмешливо похлопал по месту рядом с собой: – Ложись давай, а то я и правда начинаю уже подумывать об изнасиловании. Скромненький такой, худенький, наверняка еще кричать и сопротивляться будешь. Я потушил свет, дораздевался в темноте, скользнул под одеяло и замер, устроившись на самом краешке. В.А. хохотнул: – В жизни бы не подумал, что геи такие стеснительные. Я считал, что они все наглые и дерзкие и приставучие, как банные листья, и все как один откликаются на кличку «противный». Спокойной ночи, Тимка. Он резко подтянул меня к себе и, громко чмокнув в плечо, отпустил. Я чуть не заорал от неожиданности, так как в этот момент чувства были на пределе, я думал только о том, как это было бы классно, если бы он… И тут оно случилось. Опозорюсь когда-нибудь. Дождался, пока он заснет. Встал, подрочил в душе. Вроде полегчало. Лег в постель. Надо же, я в одной кровати с мужчиной своей мечты. С потрясающим мужиком, который не спит с мужиками. Сны были бредовыми. Порнографическими. К ягодицам прижималось оно – орудие любви не маленьких таких, таких серьезных размеров. На меня по-хозяйски закинули руку и ногу. Стало совсем хорошо. Уютно. Как в моих снах. «Хочу тебя», – мольбой то ли в явь, то ли в сон. «Люблю тебя», – в чужую запредельную реальность, где все по-другому, по-настоящему, по-честному. Та, другая, реальность отозвалась глухим стоном и желанием, которое я почувствовал каждой клеточкой своей кожи даже через трусы. «Я не одинок во вселенной», – с этой мыслью я заснул еще крепче, чем раньше. Проснулся от дурацкого вопроса: – А ты минет делаешь? – Делаю, если переживешь, что зубы нечищеные. Я подскочил, захлопал ресницами на обладателя приятного баритона. Забился в одеяло. – Доброе утро, Виктор Аркадьевич. Вы что-то спросили? – Спросил, вставать когда думаешь? Нам через сорок минут надо в конференц-зале быть. – А… а мне послышалось… – Что послышалось? – он усмехнулся. – Да нет, ничего. Я сейчас, быстро соберусь. Бочком шмыгнул в ванную комнату, привел себя в порядок. Надо попробовать снять отдельный номер, пока я не опозорился. Оделся, причесался, сопроводил шефа до фуршетного стола, сам поклевал, ему что-то насобирал. А потом меня осенило, что сегодня суббота. – Какая конференция? Конференция в понедельник. Виктор Аркадьевич весело фыркнул: – Ты так забавно сопел и ко мне прижимался. Сразу вспомнилась наша первая встреча и то, что ты мой медвежонок. Помнишь, когда мы только познакомились? – Простите. Я подумал, может, попытаться мне номер поискать где-нибудь в другом месте, раз тут ничего подходящего нет. – Я об этом ещё три дня назад думал. Ничего не получится. В осязаемой близости все разобрали. Конференция международная, еще и пик сезона для отдыхающих. Так что мне придется терпеть твои приставания. – Тогда терпите. Я мороженое хочу и на пляж. – На пляж я тоже хочу. Солнце, море и песок, а еще он… Такой, что все бабы в округе, кажется, готовы штабелями сложиться у его ног. Что я тут делаю, худой и бледный, было абсолютно непонятно. Я не виноват, что у меня мышцы не растут, сколько ни занимаюсь. Генетика, наверное. Как был цыпленком, так и остался, только подрос слегка. Я отвернулся, чтобы не видеть конкурсанток, принцесс и миссок, что сновали вокруг него голодными акулами, задевая то взглядами, то бедрами. – Эй, сотрудник, ты спишь, что ли? Просыпайся, я тебе мороженое принес. Я поднял мокрое лицо. – Ты чего? Плачешь? Что случилось? – Ногу свело. Не говорить же ему, что я по нему слезы лью. –Держи, – он сунул мне в руки два рожка, уселся рядом. – Какая? Правая? Левая? – Левая. Пришлось сидеть и давиться мороженым – кто же знал, что он такой отзывчивый к чужому горю? И вспоминать самые мерзкие моменты моей жизни, чтобы не застонать в голос. Руки у В.А. были сильные, теплые и ногу мне именно разминали, а не гладили. Профессионально так, в полную силу, не халтуря. Понял он, конечно, что судорог никаких у меня не было, но ехидничать не стал. – Чего смотришь? Мороженое ешь, пока не потекло. Я глотал липкое и сладкое и страдал. Чувствовал себя идиотом и вообще плохо себя чувствовал. Особенно когда его руки, перестав массировать мне лодыжку, поднялись по бедру. – Все, хватит. Поспешно соскочил с лежака и ломанулся к воде. Прыгнул. Поплыл. Вынырнул. Встретился с ним глазами. – Вы меня преследуете? –Я за тебя переживаю. Ведешь ты себя странно, мне показалось – ты топиться побежал. Как-то уж очень быстро соскочил. Я с геями не общался близко, и без них хорошо жилось, но раз такая оказия подвернулась, решил поближе присмотреться. Мы когда в Африке были, я так рептилий изучал. Интереснее же в привычной для них среде обитания, на реке Конго, чем в вынужденной изоляции где-нибудь на ферме. – Изучаете, значит? – Присматриваюсь, скажем так. – Давайте тогда в гей-клуб сходим вечером. Все равно делать нечего. – О! Давай! – совершенно не смутился В.А. – У меня нет с собой кожаных штанов. Надо, наверное, купить? – Ничего не надо, вас и так там на сувениры порвут. – Меня?! Потому что я гетеросексуал? – Нет. По другой причине. Сходим, сами увидите. Только давайте на берегу договоримся – руки не распускать. – Ты что, обалдел? Думаешь, я туда мужиков лапать иду?! – Нет. Думаю, драться полезете, если они вас лапать начнут. – А... ну да, это я могу. А с чего они полезут? Я им повода давать не буду. – Для этого повод не нужен. Вы хорошо выглядите, этого достаточно. К тому же один. – С чего это я один? Я с тобой. – Со мной? В смысле ВМЕСТЕ? Пара? – Хочешь сказать, что как пара я тебя не устраиваю? Только как руководитель? – Ничего не хочу сказать. Блевать только не начните, когда я вас за руку возьму. – Давай лучше я тебя, чтобы кто чего не подумал. Ты пассив, я актив. Мы пара. Сегодня идем в гейский притон. Во круто!!! Никогда не был. Будет хоть что рассказать. Плыви давай к берегу, а то у тебя уже губы под цвет глаз стали. – Серые? – Синие. «Ему будет что рассказать… Ну, не знаю. Мне вот точно будет что вспомнить в старости, если я доживу, конечно – как я собственного шефа-натурала в гейский клуб водил». Загорать мне больше не дали. Со словами «дай я потренируюсь за тобой ухаживать», хохоча, вытерли полотенцем. Этому взрослому мальчику было весело. Правду Светка сказала, денег на развлечения он не жалел. Повел меня в дорогущее SPA, на массаж и на пилинг, а потом нас сунули в какую-то травяную бочку, в которой я чуть не скончался, когда он встал напротив, с интересом рассматривая, как неведомую зверушку, и поставил руки по сторонам, чуть ли не прижимаясь своим телом к моему. – Что? – Как мужики целуются? Им не противно? Думаю, будет мне противно или нет, все-таки они там целоваться будут, а мне на это смотреть придется. – Давайте не пойдем. Пойдем на обычный стриптиз. Нафига вам так над собой издеваться? – Интересно. У меня такого не было. Помру неровен час, и вспомнить будет нечего. – Тогда конечно. Если вы завтра умирать собрались, то сегодня, конечно, обязательно надо сходить на целующихся геев посмотреть. Может повезет, и на трахающихся посмотрите. Он отошел на другую сторону. – Прямо за один вечер всю шоу-программу, что ли, выдадут? – А что порционно? Ждать, что ли, будут, пока вы одуплитесь? Сразу предупреждаю, там и такое бывает. Тройнички как само собой. Это даже не извращение. Это практически норма, бутербродом по залу шляться. В.А., кажется, крепко призадумался, но он был не из тех, кто в случае опасности менял свои планы, он был Викингом. И вечером мы пошли в клуб. Свои угрозы он не забыл, у дверей взял меня за руку и нахмурил брови в сторону секьюрити, который всего-то навсего хотел меня поприветствовать похлопыванием ниже спины, признав во мне своего однокашника, но при таком серьезном партнере не решился. Однако, когда мы проходили мимо, показал большой палец, дескать, вижу, мужик башлевый, поймал, держи, чтобы не увели. В клубе было весело. Сборная солянка из сексуальных меньшинств и гетеросексуалов. Народ собрался без комплексов и гвоздей в голове, развлекались в меру дозволенности правилами, без оскорблений и осквернений друг друга. Шеф повертел головой по сторонам, оценил обстановку и пошел в круг танцевать. Его поддержали, признав тут же за равного. Напрыгавшись, он вернулся в окружении размалеванных малолеток, но тут уже не выдержал я: – Вы тут вообще с кем?! Встал из-за стола, уперев руки в боки. В.А. шутовски изобразил раскаяние: – «Девочки», простите, он не любит конкурентов. Ты никак ревнуешь? – Да! Я Светке обещал, что никаких блядей не будет. – А они бляди? – Не знаю. Но они мне не нравятся. – Это потому что ты собственник. Ладно. Что я там должен? Давай сюда свою руку, буду держать. Я подошел к нему, он резво шагнул мне навстречу, его пах прошелся по моему. Я поднял удивленные глаза. У Витьки стоял. Черт! У Витьки встал член в гейском клубе! На мальчиков, с которыми он там обтирался на танцполе? На новую атмосферу? Хотелось бы думать, что на меня, но это было бы уже слишком. Вот же сука, смотрит на меня и лыбится. Быстро освоился. А с чего я должен мандражировать? Вложил свою ладонь в его протянутую пятерню, провел языком по губам, откровенно облизал взглядом. – Хочу танцевать. Пошел впереди, не выпуская его руки из своей. – Ты еще скажи, что меня хочешь, – услышал насмешливое за спиной. Достал! Я обернулся: – Я хочу вас. Довольны? – Теперь да. Теперь все нормуль. А то дебильно себя чувствовал. Меня все хотят, ну может, не все, насчет всех я, конечно, загнул, но главное, что так говорят, а ты молчишь, только рожи мне корчишь непристойные и ревность изображаешь не по делу. Сложно с вами, с геями, каждое слово как под пистолетом вытягивать приходится. Давай закидывай грабли мне на плечи и прижмись, что ли. Что ты боишься-то меня? Думаешь, прямо тут накинусь и изнасилую? Лучше бы он этого не говорил. Я прижался, как и велели, положил голову на плечо. – Да я на такое даже не надеюсь, – мурлыкнул, проведя языком по шее в распахнутом вороте. Он, как застоялый жеребец, радостно фыркнул, облапал меня по всем правилам гейского этикета и скосил глазами по сторонам, проверяя, как там у остальных, правильно ли он себя ведет, исходя из концепции данного заведения. – Это ты зря. Надеяться всегда надо. В понедельник пойдем проект показывать, я, например, надеюсь, что у нас лучший будет. Я над ним столько ночей не спал, я, Тимка оптимист, чего и тебе желаю. Заскользил ладонями по моей спине, бедрам, вдавил меня в себя, дав почувствовать, какой Он у него. Я только пискнул. Мой член на него стоял железно, и не соврешь тут ничего. По моему уху прошелся его язык. – Противный какой, я тебе нравлюсь! – Да пошли вы! – дернулся было я, но не тут-то было. Держали меня крепко, и отпускать не собирались. – Не истери. Мы замками зацепились. Сейчас расцеплю, только не ори на весь зал, что я тебя щупаю. Наверное, он соврал, но когда я почувствовал его ладонь, мне было уже все равно. Я просто стонал. Кажется, даже громче музыки. Кто же знал, что он меня там погладит. Ноги подогнулись. – Тимка. Тебе плохо? На руках меня вынесли на улицу. – Тимка, душно? Ты что, в обморок падаешь? Господи, да что с тобой? Меня легонечко похлопали по щекам. Я попытался сползти с его колен. – Я, кажется, виски отравился. Что-то мне нехорошо. – Тогда сиди здесь, я сейчас расплачусь и вернусь. Или давай посидим, а потом вместе вернемся. Классный клуб и ребята веселые, и, кажется, я всем понравился. В жизни бы не догадался, что тут такой народ интересный тусуется. И байкеры, и дайверы, и альпинисты, и эти, которые с домов прыгают, паркурщики. Тимка, ну чего ты как мойва дохлая? Определяйся: веселиться или домой? – Виктор Аркадьевич, вы идите, я смотрю, вы там уже и друзей по интересам нашли. Быстро у вас это, однако. А я посижу чуть-чуть и в отель поеду. Он посмотрел на меня, посмотрел на веселую компанию, что, потеряв главного заводилу, выперлась на улицу, и к моему ужасу заявил: – Ты тогда езжай, а я еще с ребятами тусанусь. От жизни я, конечно, ждал всякое, но только не такую пакость. Пожал плачами, проводил его взглядом до гостеприимно распахнувшихся дверей клуба и поехал в отель. Поужинал креветками, вымылся и в разбитых чувствах завалился в постель. Ну нихрена В.А. дает! Вот же человек умеет приспосабливаться, нигде свою выгоду не упустит. Сон не шел, я смотрел в окно и думал о нем. Ближе к утру услышал, как открывается дверь, шорох снимаемой одежды. Меня обняли, обдали теплом, дохнули мятной свежестью. – Противный, прикинь, мне рассказали, что пассивы классно умеют делать минет. Ты как? – Никак. Вам, кажется, уже все сделали и по всякому дали. – Не злись. Мне хотели, но я же верный, домой пришел, а ты ворчишь. Я же не виноват, что тебе плохо стало. Если ты против, я могу обратно уйти или сюда позвать. В джакузи, например. Он хихикнул, помахал у меня перед носом пакетиком. – Виктор Аркадьевич, вы бы мой размер сперва узнали, прежде чем на белье разоряться. Поди ж, не дешевое. – Не дешевое. Уверен, что подойдет. Я на ощупь определил. – Я не ношу такого. Стринги полетели в окно. – Идите поднимите. – Не пойду. – Тогда минет не сделаю. – А если подниму, сделаешь? – Да. Он встал с кровати, я прибалдел. – Раз все равно выходите, купите мороженое с миндалем и кетонал, у меня голова раскалывается. Минут через двадцать он вернулся. С трусами, шоколадом, мороженым и кучей таблеток. Молча сгрузил все с моей стороны кровати, поставил рядом бутылку с водой, сходил в душ, лег в постель и… Правду Светка про него сказала, эгоист. Мне хоть вой, глаза на лоб лезут, я уже на все готов после таких откровений, а он спать улегся. Убив мои мечты, спал шеф крепко. Запах виски в смеси со жвачкой подействовал убаюкивающе. Чисто из вредности снял с него боксеры, разделся сам, подрочил и тоже заснул. Чего мне с ним таким невменяемым делать? Он завозился, пристраиваясь поуютнее. Довольно уркнул, прижал меня к себе. Я не подал признаков жизни, чтобы не спугнуть. Наивный я, еще верил в светлое будущее. Утром я проснулся от шепота. – Тима, а где презервативы? – Не знаю, я не брал. – Да я понимаю, что не брал. А мы что, все за ночь использовали, или где-то лежат? – Это вы к чему? – К тому, что я голый, ты тоже. Это же не просто так. Значит, уже все было и чего теперь стесняться, можно и продолжить. Я тебя и спрашиваю, где презервативы? Мне ребята в клубе вчера все достойно объяснили. Не могу же я тебя с ранья посылать клизму делать. Вспоминай, куда резинки сунули. Правда, я не очень хорошо помню, как я это делал ночью, но раз резинки закончились, наверное, хорошо. Тебе понравилось? Я ошалел. – Э… не помню, я тоже был не очень трезвый. Последнее, что зафиксировалось в памяти – летающие трусы. Стринги розовые. – Да. Я это тоже помню. Мы оба замолчали. – Тимка, а ты не знаешь, я сам разделся? Кажется, ему это не давало покоя больше, чем все остальное. – Нет. Я вас раздел. – А минет был? – Был, – соврал я. – Ну тогда можешь обращаться ко мне по имени и на «ты». После таких разговоров трахаться не хотелось. А заниматься любовью, наверное, не получилось бы. Я только теоретически представлял, как это должно быть. В моей жизни был только трах. Со всем остальным дальше фантазий дело не доходило. А Он не был геем, я для него был отдельно стоящей субкультурой со своими заморочками и поведенческими инстинктами, как те рептилии, что он изучал в Африке. Догма. Непреложная истина. Крокодилы жрут мясо. Геи трахаются. Жестко. До кровавых мозолей на задницах и яйцах. Стало некомфортно и слегка обидно. – А давайте пойдем завтракать. – Давай. Только в душ сперва. Я и пошел в душ, разгонять тоску. Включил воду. Оглянулся на шум, когда он уже входил в кабинку. Я так часто представлял себе это. А теперь не знал, что делать. Он был моим шефом, и он был гетеросексуалом. Вода стекала по нашим телам, я смотрел на него, он смотрел на меня. У него же это первый раз, как он захочет? С долгой прелюдией? С поцелуями? С ласканием сосков и членов? Или он этого не любит и возьмет меня сразу, безо всяких телячьих нежностей? В.А потянулся за гелем. Я развернулся, закрыл глаза, расставил ноги, оперся руками о гладкую стену. «Ну же!» Намыленная вихотка прошлась по моим лопаткам. Это была самая настоящая пытка. Он вертел меня, как резиновую игрушку, мыл как свою любимую куклу, закусив губы, словно отличник на олимпиаде, стараясь ничего не пропустить. А я боялся лишиться сознания или кончить ему в ладони. Вряд ли ему такое будет приятно. Убедившись, что я чистенький и без пены, шеф вытащил меня из душа, завернул в махровую простыню и отнес в кровать. Включил телевизор. –Закажи завтрак сюда. Я сейчас вымоюсь и приду. Еще на что-то надеясь, я сделал заказ. Он недолго занимался своим туалетом. Вышел, обернувшись полотенцем, вытерся, надел боксеры. Пощелкал пультом, постоял на балконе, и тут я понял, что лежу совершенно напрасно. Он вел себя со мной как со своими бабами, у которых с вечера стабильно болела голова. Вымыл, принес в постель, накормит сейчас и позовет по магазинам. Я молчал, ожидая подтверждения. Поднялся, открыл шкаф, выбирая вещи. Попытку остановить он не сделал. Значит, угадал. Оделся, в это время принесли заказ, впустил официанта. Когда газеты были прочитаны, кофе выпит и легкий завтрак съеден, он улыбнулся: – Чем займемся? По магазинам или на пляж? Говорить «поваляемся в кровати» я даже не стал. В предложенном ассортименте такого пункта не было. – На пляж. Вот она, моя мечта. Близко. Спит со мной в одной кровати, моет меня в душе, покупает таблетки от головной боли и стринги, зачем-то гладит меня перышком по спине, так настойчиво и эротично, что это конкретно сказывается на некоторых частях моего тела. Что я должен думать? Я не понимаю, что ему надо. Почему он ведет себя так? Лет до тринадцати я верил, что любовь существует. Когда было совсем плохо и больно, сворачивался в комочек и думал о том, что раз я есть, значит, где-то должен быть человек, которому я нужен. Ведь есть Я, значит, должна быть и ОНА. Правда, потом я понял, что не она, а ОН. Пока я верил, я терпел. Терпел и знал, что когда это случится, я буду с ним очень нежен и бережен, я никогда не обижу и не унижу и никому не позволю причинить ему боль. Лишь бы он нашел меня, лишь бы не опоздал. А потом я резко повзрослел, скачком, сразу на сто лет. И повод-то был ерундовый. Просто погибла дворняга. Вроде бы ничего сверхординарного, их же десятками размазывают на дорогах, но что-то именно в тот момент торкнуло меня. Этот комок шерсти долго бегал у наших ворот. Собака внимательно оглядывала проходящих мимо людей, одних облаивала, других провожала, третьих обнюхивала на расстоянии, а в то утро она просто сидела, понуро опустив голову. Словно все поняла. Она больше никого не ждала, ни на что не надеялась. Встала, оглянулась, как будто попрощалась или призвала в свидетели. Дворняжка не была дурой, она знала, что делает. Дождалась самую большую машину, чтобы уже наверняка, чтобы больше не обманывать себя, не тешить напрасными иллюзиями и ожиданиями. Смерть ее была быстрой. Мгновенная боль и конец этой пытки никогда не сбывающихся надежд. Ничего нет. Никому ты не нужен. Каждый сам по себе. Каждый сам для себя. Я так и жил, под колесами реальности, день за днем крошащими мои ребра в муку, пока не появился он. Но одно дело мечтать втихаря, закрывшись в собственной ванной, и совсем другое, когда он тут. Хуйней мается. – Виктор Аркадьевич, что вы хотите? Я не понимаю ваших посылов. Я не заканчивал Гарвард, у меня колледж, и отнюдь не самый крутой. Я умею работать на достаточно приличном уровне, практически со всеми графическими программами, но я не умею проникать в подкорку вашего сознания и читать глубоко завуалированные мысли. Я не знаю, как мне с вами себя вести. Я мужчина, вы тоже мужчина. Я гей, вы гетеросексуал. Я смирно лежу на своем шезлонге, пытаясь ни о чем не думать, а вы меня достаете. Я очень тупой и недогадливый, я не понимаю невербальных намеков. Давайте вы мне прямо скажете, чего именно вы от меня хотите, и я это сделаю. – Тим, ты речь репетируешь или сам с собой разговариваешь? Ты сейчас вообще о чем? Я повернул голову в его сторону. Он лежал, закинув руки за голову и закрыв глаза. Щекотка не прекратилась. – Простите. Я... – Ух ты! Не шевелись, я сейчас телефон возьму. Прикинь, на тебе махаоны сидят. Я их уже сто лет не видел, – он защелкал камерой. – Ну надо же, – оглядел лежащие рядом тела, – ни на ком не сидят, только на тебе. Получается, ты тут самый вкусный. –Наверное, это самцы. – Почему? Ах да, все время забываю. Он подлез ко мне поближе. Примостил голову. Заставил развернуться, поизображать счастье. Нащелкал снимков в разных ракурсах. Уселся, довольно разглядывая полученное. – Хоть в Instagram выкладывай, – В.А. сунул мне под нос айфон. – Зацени. – Лучше на Gay.ru, больше откликов получите. Фотографии были более чем провокационные – я, растрепанный, голый и в бабочках, и его счастливая донельзя рожа. Шеф повернул гаджет к себе. – Тим, ты какой-то испорченный. Ничего тут такого нет. Мне нравится. Я посмотрел, как он забегал пальцами по клавиатуре. Слов не было, он действительно загружал фотки в Instagram! Нашел, чем хвастаться. – Пора встряхнуть это болото. Обожаю провокации, сразу видно, кто друг, кто враг, а кто так… подпевала. Тим, я не очень уютно чувствую себя рядом с тобой. Нет, ты не думай, дело не в твоей ориентации. – А в чем? Я очень постарался не нагрубить. Я же не навязываюсь, в конце концов, я не лезу. Чем он недоволен? – Это сложившийся стереотип, нормы поведения, ответная реакция организма на ситуации, и если я чего-то не получаю, то мои нервные окончания посылают импульсы мозгу, что что-то не так и требуется разобраться, чтобы понять и подкорректировать действия в соответствии с потребностями, иначе я чувствую себя больным, неполноценным. Мои потребности должны быть удовлетворены. Мне надо, чтобы у меня что-нибудь просили – тряпки, цацки, чтобы я чувствовал себя всемогущим. Когда я трачу деньги на женщину, я ощущаю себя властелином мира. Она хочет, я ей даю. Даю, потому что могу. Это здорово повышает самооценку. Ну, еще и секс, конечно. В этот раз так случилось, что я приехал с тобой. Честно говоря, особо и не напрягся, думал, если сильно приспичит, сниму кого-нибудь. Пока я с ней буду, ты внизу посидишь. Я отвернулся. Предсказуемо. Хотя чего я ожидал, что он вокруг меня самбу танцевать будет? – Но вчера, после клуба, и сейчас сижу тут с тобой, смотрю на девушек, и не очень-то тянет знакомиться. Мне понравилось мыть тебя сегодня в душе. Так не фигово. Наверное, потому что ты не девушка. Но мне этого мало. Мое сердце упало к его ногам. «Скажи!» Я впился в него глазами. – Мне надо, чтобы ты что-нибудь попросил, и я это тебе дам, тогда мне будет совсем кайфово. Я попытался скрыть разочарование. – Не все измеряется деньгами. – Для меня все. Все продается, и все покупается. Цена только разная. То, что ты не купишь за сто долларов, тебе с радостью завернут за двести. Деньги это могущество. – Я не говорю, что деньги это плохо. Это здорово. Это свобода. Но не все ярлыки повесить можно. Станьте на сегодня моей девушкой, я вам это докажу. – А ты не забываешься? Ничего не путаешь? – Да разве с вами забудешься! Вы мне каждые пять минут в мое место тычете. Я просто покажу, что и без денег или, скажем так, с минимальным их количеством можно быть счастливым. Даже вдвоем. «Вдвоём с тобой». – Ничего я не тычу, не передергивай. Я просто сказал, что деньги делают меня сильным, я привык доставлять радость, а любая радость стоит бабла. Замкнутый круг. Я тебя понял. Доставь мне радость, ничего на это не тратя, и я сделаю тебя своим замом. – Надеюсь, вы человек слова? – Я его хозяин. – Тогда на сегодня ты моя гостья. Я приглашаю тебе в мой мир. Я вспомнил свое босоногое детство. А Ялта это тебе не Казань, тут сады на каждом углу, и люди добрее, и возможностей больше. Так что мы кормились фруктами, катались на подножке трамвая, лазили по пещерам, украли эмалированное ведро, наловили крабов, половину я отнес в прибрежный ресторан и поменял на бутылку молодого вина, остальных запек на углях. Мой недоверчивый работодатель, зарывая остатки пиршества в песок, поглядывал на небо. Наверное, ожидал звездопада и готовился загадать желание. – Уделал ты меня, мальчишка. Мы даже на вино не тратились. Кстати, оно вполне приличное, толк я в этом знаю и… черт. Быть тебе моим замом. Креативно, свежо, и чувствую я себя вполне так на уровне. Хотя вру, даже лучше. Щеглом себя чувствую, а не взрослым мужиком. Костер, крабы, яблоки печеные. Ты вот. Жаль что не девушка. Целоваться хочется. Я отвернулся. «Мне тоже жаль, что я не девушка. Не твоя девушка. Я твой работник. Дизайнер, рекламщик. Парень. И мне тоже отчаянно хочется целоваться. С тобой». В отель решили не идти. Смеялись, шутили, вспоминали забавные истории. Ночь прошла легко и незаметно. Рассвет мы встретили на пляже в окружении чаек. Закатав штаны, я бродил по берегу, рассматривал, что вынесло море. В.А. далеко впереди кидал камушки. Я шел вдоль кромки воды, разгребая палкой завалы мусора. Лет в пять в этом же месте я нашел цепочку, мама тогда обрадовалась, сказала – к удаче. Больше я никогда ничего нигде не находил. Да и мамы давно уже нет. Мне показалось, что в куче водорослей что-то блеснуло. С трудом поверил, что не обман зрения, аккуратно вытащил, прополоскал в воде, зажал в кулаке. В.А., увидев, что я чем-то заинтересовался, бросил пугать чаек и поспешил ко мне. – Ты что-то нашел? Ракушку? Покажи. Он доверчиво протянул мне раскрытую ладонь. Солнце, запутавшись в его волосах, было нашим единственным свидетелем. Я перевернул его руку тыльной стороной и надел на безымянный палец то, что вынесло мне море. На суставе кольцо застряло. – Простите, Посейдон сплоховал, с размерчиком неувязочка вышла. – Ничего подобного. Он надавил, кольцо скользнуло вниз, плотно обхватив фалангу. В.А. вытянул руку, рассматривая украшение. – Чего молчишь? Скажи что-нибудь соответствующее случаю. – В горести и в радости. – Аминь. Он улыбнулся. – У меня никогда в жизни не было обручального кольца. В первый раз, когда женился, ей купили дорогое с бриллиантом, а мне какую-то бижутерию на один раз надеть, а во второй у меня и вовсе рука сломана была, я даже подпись поставить не мог. Круто. Спасибо. Он насобирал плоских камней и стал бросать «блинчики». Я вздохнул. Это жизнь. Мужчина моей мечты, устав засорять море, начал гонять крабов. «Надо быть проще», и жить будет проще. Вот как у Витьки, например. Ну а что тут заморачиваться – нашел, надел, порадовались полминуты, что подошло, жизнь же не остановилась на этом выдающемся событии, дальше надо двигаться, от простого к сложному. С чего тут патетику разводить? Я взял ветку и присоединился к развлечению. Потом мы спасали медуз, строили город из песка, потом я привязал нож к палке, набил рыбы, позабавив его своей меткостью. Улов, обмазав глиной, запекли на углях, получилось вкусно. Ныряли, гуляли по старому городу, нашли заброшенный дом с виноградником и садом и огромный грот с ленивыми улитками и «наскальными рисунками». В.А тоже приложил свою творческую руку. «Дорвался» – думал я, глядя, как, высунув от усердия язык, шеф выцарапывает непристойности. Увидели бы наши его сейчас, грязного, в завязанной на животе рубашке, с перьями в волосах и безобразно довольного – не узнали бы. Сказка. – Тимка, а ты ел летучих мышей? – Там есть нечего. Если проголодались, давайте я вам голубей наловлю, или пойдемте крабов ловить. Или в отель спать. Он подошел ко мне. – Представляешь, Тим, я первый раз за всю жизнь не страдаю, что рядом нет бабы. Я всем очень доволен. Я счастлив. Теперь я понимаю бродяг. Есть в этом что-то. Если бы не мои обязательства перед фирмой, договоры, тендеры, коллеги, я бы так и жил на каком-нибудь острове, на котором не бывает зимы. – Один? – Зачем один? С тобой. Будешь жить со мной? Я посмотрел на кольцо на пальце, на него. – Буду, если не станете каждые пять минут напоминать, кто главный. – Ты же у меня работаешь, значит, я главнее. – Значит, я не буду у вас работать. – В смысле? Ты мне предлагаешь выбор: или ты со мной живешь, или у меня работаешь? Тима, так что ли? – Виктор Аркадьевич, пойдемте-ка и правда в отель, а то вы сейчас договоритесь до того, что я почувствую себя вашей капризной невестой. – Мне нравится слово. – Невеста? –Моя. Тимофей, по-моему, я с тобой заигрываю. – По-моему, тоже. – Классно. Значит, идем в отель, моемся, переодеваемся, и сегодня ты моя девушка. И не смотри на меня так. Я же был твоей, так что сейчас твоя очередь. – А может потом как-нибудь? Нам же на семинар завтра. – Так это завтра. У нас вся ночь впереди. Наверное, это забавно почувствовать себя парнем парня. Ему по-прежнему было весело. Обрадовавшись перемене ролей, он потащил меня в салон мехов, дурачась, попытался купить шубу или хотя бы шапку. Я посмотрел на цену, пригладил вставшие дыбом волосы и выволок его из бутика, обвинив в недальновидности и расточительности. Он продемонстрировал обиду, но я объяснил, что за такую цену машину лучше купить, на которой круглый год можно ездить, чем брать сезонную вещь, что девять месяцев в году моль в шкафу соблазнять будет. Шлялись по стриптиз-клубам, больше пили, чем ели, и в итоге мне пришлось его тащить на руках в номер. Хорошо, что я худой, жилистый, но отнюдь не хилый. Снял с него брюки, рубашку и носки, положил подальше от себя, но этот недоумок, оказавшись в кровати, не воспользовался шансом спокойно уснуть. Обиженно хрюкнув, подполз ближе и улегся сверху. – Девочка моя. Даже поцеловал меня в ухо, перед тем как отключиться. Рука с кольцом, скользнув по плечу, оказалась у меня перед носом. «Доигрался. Сам же надел. Чем я думал только! Однозначно не головой. Эх, Витька, Витька». В понедельник день прошел в режиме отсиживания задниц на семинарах, экстремальной подготовки моего завтрашнего исчезновения, ненормативной лексике, кидании друг в друга бумажными стаканчиками и заигрывании на глазах у опешивших от такого нахальства присутствующих именитостей. Он забил на все, а я разве что на пупе не вертелся, оформляя материалы и подправляя презентацию, выгоняя его то подышать воздухом, то поплавать – завтрашний день должен был пройти достойно, Витька заслужил получить этот контракт. Мои проблемы его не касались, он на меня рассчитывал, значит, я не должен подвести. Шеф обнимал подушку и улыбался во сне, наверное, ему снилась Светка. Я на цыпочках прошел в кабинет, прикрыл дверь. К утру я не чокнулся и не сошел с ума, из того, что хотел, успел все. Вид имел бледный и заморенный, что было очень кстати – в мое отравление поверили с полувзгляда. Я всучил В.А. флэшку и, благословив на подвиги, отправил на ристалище рубиться с конкурентами. Теперь следовало позаботиться о себе. Такси уже стояло у входа. Быстро оделся, схватил сумку с реквизитом и выскочил вниз. Пока ехали, выспался, хорошая школа – детский дом. Расплатился, вышел, умылся водой из бутылки и пошел на стадион. Я обязан был попасть в первую тройку. У меня просто не было выбора. Второе место. Это было даже лучше, чем я рассчитывал. Пять кусков зелени. Мне оставалось найти еще столько же. Обналичил чек, кинул деньги в сумку и тем же путем вернулся в отель. Лег на кровать, полистал свою сотку, куда нащелкал совместных фотографий, погрустил, что любить гетеросексуала сложнее, чем гея: и не признаешься, и подарок не подаришь, не так поймет. Удивительно, что он кольцо до сих пор носит. Хотя он же сказал как-то, что интриговать любит. Уехал без кольца, вернется с обручалкой. Чем не интрига? Поржет неделю и снимет. С мылом. Долго смотрел на номер, который чуть ли не с первых дней нашего знакомства знал наизусть. Ну не убьет же он меня? Набрал сообщение: «Когда будешь?» Ответ пришел незамедлительно: «В 19.00. Забронируй столик». Банальные фразы, но я чуть не скончался от счастья. Быстро я привык к нему, однако. Слишком быстро. Отвыкать тяжело будет. Мы поужинали в миленьком итальянском ресторанчике за столиком на двоих со свечами и вином. Мне даже оправдываться не пришлось, тут все столики были такие. Долго гуляли по набережной. Он рассказывал, в каких странах побывал, что любит делать в свободное время. Рассказывал про крокодиловую ферму и про то, как плавал с акулами, и что на Бали есть огромные летучие мыши, которых там называют лисицами и собаками, и у него есть фотки и он мне обязательно покажет. Рассказал, как в Таиланде ходил на шоу трансвеститов и с трудом пережил, когда они налетели всем кордебалетом, пожелав с ним сфотографироваться, и что в Африке замечательное сафари, и он там даже катался на страусах и на буйволах, а в Сингапуре в это время невыносимо жарко, а в Токио все ходят в масках, потому что такая жуткая загазованность, что дышать сложно, особенно аллергикам. Он не рассказывал про разбившийся самолет, в котором выжил только он один, не рассказывал про то, что после этого, слегка оклемавшись, он уехал на четыре месяца волонтером в Турцию, когда там после землетрясения не хватало рабочих рук, разгребал завалы, искал живых, хоронил мертвых. Ничего не говорил про горящий дом, из которого он вынес ребенка, и про то, что когда фура со стройматериалами, потеряв управление, неслась к школе, он единственный не растерялся. Кинулся к своему Хаммеру, рванул наперерез, подставил машину под многотонник, для того чтобы тот, столкнувшись с препятствием, изменил траекторию и врезался в соседний дом, что предназначался под снос и стоял пустым, а не туда, где играли на площадке дети. Сплетни в курилке и очерки в СМИ делали личность Викинга более объемной и многогранной и еще более недоступной. Куда мне до него… Я шел рядом, слушал и улыбался. Если бы мы жили вместе, мне бы никогда не понадобился бы телевизор. Надо быстро решить свои проблемы и купить нормальный диван, вдруг он когда-нибудь придет в гости. Вспомнил свои «апартаменты» и содрогнулся, представив его там. Нет. Лучше не надо. Он туда никогда не придет. – Тим, а давай напьемся. – Вы пейте, а я вас, как прошлый раз, на руках отнесу в номер. – Смешно, наверное, смотрелось? – Не знаю. Спросите у портье. – Тима, а почему ты спортом не занимаешься? В тренажерку не ходишь? – Я занимаюсь. Иначе я бы вас и поднять не смог, не то что на руках до лифта тащить, а потом до номера. Просто у меня мышцы не растут почему-то. – Может, ты кушаешь плохо? – Нормально я кушаю. Отстаньте. Про тигров лучше расскажите. Про монахов буддистских. – Интересно? – Очень. Я нигде пока еще не был. – Я тебя в следующий раз с собой возьму. Ты в какую страну хочешь? – Виктор Аркадьевич, вы больше не пейте, а то сейчас наобещаете, а потом и не рады будете. Никуда я не хочу, пойдемте спать. – Пойдем. Слушай, я все спросить хотел. А ты точно гей? – Точнее не бывает. – А почему ты ко мне не престаешь? Тебе другие нравятся? – Да с чего мне к вам приставать? Я что, бешеный, по-вашему, или в обществе себя вести не умею? То, что мы спим в одной кровати и вы нагишом у меня перед носом ходите, это еще не повод. – А что для тебя повод? – он обогнал меня, встал напротив, глядя в глаза. – Что для тебя повод? –Я не собака, если что. Кидаться на все, что движется, не буду. Мне надо знать, что я интересен тому, кто рядом. – Ого. Выходит, мы можем так всю жизнь спать в одной постели, и если ты будешь считать, что ты мне не интересен, ничего не будет. –А смысл? – А просто так? Попробовать? Может, я лучше, чем тот, кто был до меня. – Вы же не варенье, чтобы пробу с вас снимать. – То есть у нас с тобой ничего не будет? Я бы сказал ему что-нибудь на эту тему, но, вспомнив статус и ранг стоящего напротив, а также сколько он уже выпил, только улыбнулся, как маленькому: – Спите спокойно, Виктор Аркадьевич. Ничего не будет. – Тогда ты сегодня спишь один. Я тут с телкой познакомился, поеду к ней. Дверь закрыть не забудь. Я пожелал ему хорошей ночи. Что я еще мог ответить? Помахав мне рукой, он пошел ловить мотор, а я еще долго бродил вдоль набережной. Смотрел на целующиеся парочки, на мальчиков и девочек, держащихся за руки, и думал, что мне уже двадцать шесть, что до В.А. я даже не знал, что сердце может болеть. В детдоме у меня болела только глотка и жопа. Что, наверное, надо найти кого-то потрахаться, чтобы снять напряжение, но почему-то я не шел в клуб, игнорировал приглашающие взгляды проходящих мимо, я думал о нем. О том, что сейчас он с какой-то большегрудой большеротой самкой, а мог бы быть со мной. Ведь на это он, кажется, намекал? Он напился, и ему хотелось экстримчику. Я был трезвый, и мне хотелось любви. Я, как обычно, проебал свое счастье. Да пошел он! И я вместе со своим навязчивым бредом! Явится утром, предложу ему себя. Пусть экспериментирует. Пошло в жопу это чистоплюйство! Или он, протрезвев, меня обматерит и выгонит к чертовой матери и из постели, и из фирмы, или трахнет, но мне не понравится и я от него тут же вылечусь, или трахнет и мне понравится, и тогда мне хотя бы будет, что вспомнить… опять же когда он меня выгонит. Решив, что во всех вариантах я ничего не прогадаю, набрал в аптеке порошков, клизму, презервативов и смазки, сделал все, что надо, убрал лишнее, лег в постель и уснул. Мне снился темный прачечный цех, боль в ягодицах. Я, растянутый лягушкой, лежу на столе. Красивым переплетением завязаны веревки, сделанные из старых простыней. Я тогда еще не знал, что так связать это тоже искусство, просто смотрел на эти узлы, чтобы не думать о том, что за моей спиной. Запах дерьма и крови. Старшаки, запаленно дыша, ебут, рвут на части, заключая пари, сколько я пропущу через себя, прежде чем отключусь. Мама! Я дернулся. Проснулся. Больно было не во сне, наяву. Я впился зубами в подушку. Не дождется. Зачем он так со мной? – Вор! Дрянь! Подстилка! Тебе деньги нужны были?! Мог бы попросить, а не воровать! Я тебя, сука, накажу, уделаю, я тебя на то, что ты спер у меня, отъебу как крысу. Дрянь. Сука вонючая! Шалава подзаборная! Дырка дырявая! Порядочным таким прикидывался! Ласковым! Ради пяти штук, выходит? Думал, что я не догадаюсь, что ты спер?! Не узнаю?! Ебнуться можно! Дырка! Шелудивая шлюха! Ненавижу! Вор! Он был пьян, а еще он был сильнее меня в разы, он был в гневе. Смутные тени за окнами, серый рассвет, оставалось только надеяться на то, что, как и те раньше, натешившись и наглумившись, меня оставят в покое. Оправдываться не имело смысла. Меня бы никто не услышал. С чего он решил, что я у него что-то спер? О каких деньгах шла речь? Не думал, что все так случится. Представлял, надеялся, мечтал, что он будет нежным. Я большой мальчик, это не восемь человек по кругу, играющие в «ромашку». Я справлюсь. Получив сатисфакцию, он с меня слез. – Черт. Член в крови. У геев что, месячные, что ли? Ну да, наверное, у него месячные. Раз он баба. Ну нихрена себе, оказывается, они точно как телки и даже месячные у них. Эй ты, гей, предупреждать надо, что у тебя критические дни. Иди хоть подмойся. Всю постель изгваздал. Он заржал и, кажется, отрубился. Я выждал еще десять минут. Не обнаружив никакой активности, потихоньку сполз с кровати, закусил губы, вытер простынь салфетками, дошел до душа. Посмотрел, как меняет цвет вода, красным уходя в канализацию. Мне ведь не двенадцать, переживу. Позвонил на ресепшн, сделал заказ, понимая, что самому лучше не шляться. Обработал себя, благо опыта хоть книгу пиши. Не первый раз у меня такое и, к сожалению, даже не десятый. Не до смерти же. Потерплю. На конференцию завтра точно не пойду, сидеть не смогу. Хорошо, что это не вчера случилось. Что он там говорил? Что я у него украл? Лег на подвернутую простынь и, как сука бесхребетная, прижался к его спине. Так захотелось, чтобы он обнял, пожалел, чтобы сказал, что произошла ошибка. Я бы простил. С кем не бывает. Я себя знаю, на мне все как на собаке заживет на второй день. Первый раз за все это время обнял его сам, прижался с какой-то дикой, беспризорной потребностью защитить его, такого дурного, глупого, подставить за него свою тощую спину, прикрыть собой от неприятностей и огорчений. Он не виноват, он не со зла, пьяный, вот и не соображал, что делает. Задницу саднило, но это было не столь важно, я обнимал своего любимого и был счастлив от того, что наконец-то почувствовал себя вправе сделать это. Повозившись, он повернулся ко мне лицом, устроил голову на моем плече. – Любимый. Первый раз я произнес это вслух. Смотрел и не верил сам себе. Мы в одной кровати, голые, и ничего, что он порвал мне жопу, мне ее столько раз рвали, что не сдохну. Главное то, что сбылось. Прикоснулся губами к его губам, слизнул запах виски. Рвано выдохнул. Обнял и простил. И уснул. – Что разлегся? Вставай, давай. Ты на работе, не на отдыхе. Я открыл глаза и даже перечить не стал. Поднялся. Похромал к ванной. – А хромаешь с чего? – Так вы мне ночью жопу порвали. – Мало тебе. Ты зачем деньги спер? Я их в сумке у тебя видел. – Я у вас ничего не брал. Это мои. – Ну да, конечно, лоха с меня не делай. Твои откуда? Ветром, что ли, надуло? У меня деньги пропали. Ты спер. – Раз считаете, что я, значит, возьмите. Там пять тысячи. – Четыре семьсот. – Что четыре семьсот? – Четыре семьсот пропали. – Так вы же… Там ровно пять. Возьмите свои четыре семьсот и остальные триста как компенсацию за моральный ущерб. – Что, думаешь, не возьму? Еще как возьму. Я пожал плечами. Мне было насрать. – Ладно, лечи свою жопу. Сам выкручусь. Деньги я забрал. В следующий раз воровать не будешь. Я лег в постель и отвернулся к окну. «Зачем ты со мной так, любимый?» Вечером он не пришел. В четверг тоже. Появился только в пятницу, когда я перестал его ждать. – Ты что-нибудь ел? – Нет. – Почему ты не сказал мне, что я отдал эти чертовы баксы Домирову? – А вы бы меня слушали? Рад, что вспомнили. – Как жопа? – А что ей будет? До свадьбы заживет. – Ходить можешь? – Предлагаете мне выметаться из номера? – Предлагаю составить мне компанию за ужином. Я встал с кровати. За два дня, что я не ел, я похудел еще больше. Глянув на меня, он отвернулся. Сегодня мне было уже плевать и на себя, и на него. Пару дней голодовки поставили мозги на место. Настолько, что даже пафосность ресторана и съемный белый Мерседес, за рулем которого сидел мой шеф, не произвели впечатления. Ел, не чувствуя вкуса еды, с таким же удовольствием я мог бы жевать и картонную коробку. Он не пил. Смотрел на меня, что-то рассказывал, старался, наверное, загладить свою вину. Мне было уже все равно. Вышли из ресторана, катались по городу. Мне устроили экскурс по местам боевой славы и по самым престижным новостройкам. Я даже не слышал, что он говорит. Смотрел в окно и вспоминал детский дом. Когда это началось? Да лет в двенадцать. Мне повезло. У кого-то и раньше. Я мелкий был, наверное, поэтому и не трогали. Я ведь и сдохнуть мог. Не сдох, на свою беду. Ни тогда, когда их трое было, ни потом. – Тимофей, ты меня не слушаешь? – Слушаю. Вы про свою недвижимость на берегу залива рассказывали. Очень интересно. – Тима, я виноват перед тобой. Вот, возьми, – он открыл бардачок, протянул сверток. – Что это? – Разверни. – Доллары? Зачем? – Тут десять тысяч. Я виноват перед тобой. Хочу компенсировать, и за моральный ущерб, само собой. Правильно мне говорила Светка – на развлечения В.А. денег не жалеет. – Мне они ни к чему. Мне достаточно той зарплаты, что вы мне платите ежемесячно. Я не бедствую и не жалуюсь. Когда хватать не будет, я найду способ заработать. Заберите. Вы найдете им более достойное применение. – Я их не возьму. Это твои деньги. – Они вам действительно не нужны? – Я же сказал. Это твои деньги. Я с секунду помедлил. Десять тысяч! Цена моей Свободы! Опустил стекло. Выставил руку с толстой пачкой зеленых и разжал пальцы. Наверняка кто-то подумал, что гуляли нувориши. Машина неслась на скорости, и вихрь из бумажек многих сумел осчастливить. Я закрыл окно, вытер руку о джинсы, посмотрел на него. У Витьки было странное выражение. Я так и не понял, восхищается ли он мной или подозревает в идиотизме. Вот теперь я мог говорить. – Ты обвинял своих бывших жен, но ты ничуть не лучше их, все видишь через призму бакса. Ты привык покупать все и всех, тендеры, благополучие, рейтинг, баб, мужиков. Ты два раза был женат, наверняка будет и третий, найдешь себе помоложе и пофигуристее, которой нужны будут только твои бабки, и будешь счастлив от того, что она их тратит, а ты их зарабатываешь. Деньги это здорово, но любят-то не за них. – А за что? – За рассвет, запутавшийся в волосах. Я закусил губы, отвернулся, чтобы он ничего не понял. Пусть думает, что я болван. – Что ты хочешь? – Чтобы ты занялся со мной любовью. Он резко развернул машину, с первого ряда в третий, под камерами, погнал в обратную сторону. Не проронил ни слова. Мы зашли в отель. Поднялись на лифте, он открыл дверь. Толкнул меня на кровать, сдирая на ходу одежду, торопясь отвязаться от тяжелой повинности. Витька не привык проигрывать, я это в очередной раз осознал, когда мы неслись по встречке. Я уже жалел, что сказал ему такое. Насильно заставить гетеросексуала трахнуть гея это надо быть больным на всю голову. Это как надо хотеть доказать, что ты не слабак, чтобы на такое подписаться? Его руки в моих волосах, по спине, на ягодицах. Его губы легким прикосновением у моих губ. Бабочками. – Хочу тебя, – выдохнул я, понимая, что для меня не будет завтра. Ни его не будет, ни этой фирмы, ни тех девчонок, к которым я привык и с которыми подружился. Будет только то, что успею сейчас. Сегодня. Его язык у меня во рту, его тугие мышцы под моими ладонями, его пальцы, смоченные слюной коснувшиеся неуверенно моего ануса. Я толкнулся навстречу, раздвинул ноги. – Хочу тебя. Его язык скользил по моему телу. Он ласкал меня, целовал, гладил. Я закрыл глаза, представил, что это сон. Я стонал, не желая просыпаться, такого не могло быть в реале. Не у меня. Не с ним. Почувствовал, как он потянулся к тумбочке, вспомнил, о чем он спрашивал в самом начале. Сполз с кровати, подтянул его к себе. Есть вещи, которые я умею делать профессионально, так же хорошо, как крутить балисонг. «Любимый». Я хотел, чтобы он это помнил. Меня. Мои губы. Помнил, несмотря на бесчисленное количество своих женщин. Несмотря на то, что я мужчина. Помнил через неделю, через месяц и через десять лет. Помнил и тогда, когда меня уже не будет рядом с ним. Бабочками в животе, голове, по спине. Он стонал именно так, как я мечтал, что он будет стонать, если когда-нибудь мы будем вместе. «Любимый». Сегодня мы занимались любовью, так, как я хотел это делать с ним. Он был осторожен. Я был нежен и бережен. И не важно, что не было никаких возвышенных фраз. Да и вообще слов было мало, все и так было ясно. Для меня во всяком случае. Он уснул, положив мою голову себе на грудь. Я обнял его. Я дождался рассвета. Это было даже лучше, чем в моих самых смелых фантазиях. Ради этого стоило родиться. «Спасибо». Стараясь не разбудить, оделся, открыл сумку, побросал туда вещи. Вытащил из папки бумагу и ручку. Улыбнулся. За такое даже пяти тысяч не жалко. Быстро набросал пару строк и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Закинул сумку на плечо. Приехал в аэропорт, поменял билет на ближайший рейс. Вот и все. Это не сказка про Золушку, это жизнь. Тут все честнее. Принцы не влюбляются в бесприданниц, на то они и принцы. «Спасибо, что ты был, – подумал с нежностью и грустью, удаляя фотографии одну за другой. – Ни к чему теперь это. Заявление на увольнение написал. Долю счастья отгреб. Вперед, в серые будни. В мою однокомнатную берлогу. В СВОЮ жизнь». «Любимый». Кажется, я ему это все-таки сказал. Самолет пошел на посадку, я светло улыбнулся воспоминаниям, вырвал сердце и кинул его в рассвет. «Будь Счастлив!» Вот и в моей жизни случилось такое, что можно перебирать, как камешки в четках. Дождался багажа, пересчитал мелочь в кармане и пошел на автобусную остановку. Когда еще повезет с работой? Надо быть экономнее. Пришел домой и слег с температурой. Отключил телефон. Неделю провалялся в жару. Потом все-таки не выдержал, наступил на собственную гордость, набрал знакомый номер. – Свет, привет. Не в службу, а в дружбу. Там мне расчет должны были сделать, не могла бы ты занести? Я какую-то заразу на этом курорте подцепил, горю весь, боюсь, до офиса не дойду, а деньги край как нужны. – Привет, наглая беспринципная сволочь, до которой невозможно дозвониться. Вот ты мне и попался! Зарплату, ты хотел сказать? Занесу, без проблем. Уж больно мне в твои глаз бесстыжие посмотреть хочется. От кого, от кого, а от тебя я такого не ожидала. Откуда у Витьки кольцо на пальце? – От меня. – Дерьмо! Я, конечно, по себе знаю: семейные узы нынче ничего не означают, но ты хотя бы мог позвонить? Предупредить, что Витька с цепи сорвался. Я бы прилетела, отговорила, а так хуйня какая-то получается. Уехал мужик мужиком, вернулся Дед Мороз в ступе. Ты не представляешь, что в офисе творится, шеф то лыбится не по делу, торты и шоколад заказывает на общий стол, то орет почем зря и всех кроет матом, работать до ночи заставляет. Дом в спешном порядке для своей датской принцессы достраивает. Говорит, сказочница она, замки любит. А ты, мерзавец, выходит, им еще и кольца подавал. Фотку мне вышли – я хоть посмотрю на соперницу. – Свет. Я плохо себя чувствую, а соображаю еще хуже. Повтори еще раз, какую фотку выслать надо? Чью? – То, что ты болен, я в курсе. Витька сказал, у тебя ветрянка. Это не страшно. Я в детстве переболела. Про голову он тоже говорил, и про то, что по три раза все повторять надо. Повторяю. Для тяжелобольных. Витька вернулся из командировки с обручальным кольцом на пальце. Сейчас мы с тобой выяснили, что на церемонии ты присутствовал, так как только что признался, что кольцо от тебя. Витька достраивает дом, чтобы, когда его датчанка приедет, не ударить в грязь лицом. Вот я тебе и говорю: фото вышли, чтобы я знала, к чему быть готовой. – Света, у меня нет. Честно. Только не ори, я ее даже не видел. Во вторник, после ужина, он сказал, что с кем-то познакомился, и не пришел в отель ночевать. Не пришел в среду, и в четверг. В пятницу он был со мной. – Не видел? Подожди, а как же кольцо? – Кольцо я нашел. – Мда. А мне кто-то сказал, что ты гей. Вспомню, кто, поймаю и вырву лживый язык. У геев вкус хороший. Был бы ты геем, выбрал бы что-то пооригинальнее, никакой фантазии, как у всех мужиков. Ладно. Разжалобил. Верю, что ничего не видел, не слышал и не знаешь. Сегодня, как появится возможность, заскочу, завезу тебе деньги. Она отключилась. Я даже не успел сказать, что там выбирать было не из чего. Это же океан, не магазин. Удивительно, что размер подошел. Вздохнул. Постоял у окна. Сволочь я, однако. Заставил мужика заниматься со мной сексом, а у него уже невеста была. Датчанка. Ну да, там же и фестиваль проходил, и семинары, и симпозиум какой-то. Странно только, что он мне заявление не подписал, зачем-то сказал всем, что я болен. Зачем? На мое место желающих найти – только свистни, в пять минут в очередь выстроятся. Взял телефон, удалил последнюю фотографию, ту, что стояла на заставке: его счастливое лицо рядом с моим и два махаона, распахнувшие крылья. Хорошо, что в моем прошлом было и такое, а не только прачечная, подвалы и вонючие члены у лица. В дверь позвонили. Открыл, не глядя. – Заходи. Я сейчас чайник поставлю. – Поставь. Не против. – Вы зачем пришли? – А мне казалась, мы уже на «ты». Соскучился. Ты не звонишь, не зовешь. Заявление дурацкое написал. Ты меня что, бросить хочешь? Он прошелся по квартире. Постоял у мишеней. Потрогал рукоятки. Огляделся. – У тебя даже телевизора нет. – Это упрек? – Я мог бы тебе завезти. Был бы в курсе мировых событий. – Мне это без надобности. Цена нефти за баррель мне не интересна, новости шоубиза тоже. – А я вот любознательный, без телевизора никак. Представляешь, включаю на днях ящик, и что ты думаешь? Вижу собственного дизайнера в антураже из клинков и мишеней, в окружении толпы почитателей. Ничего не понимаю. Ты? Симферополь? Смотрю на дату и начинаю ржать, в полной уверенности, что это лажа, такого просто не могло быть. Я прекрасно помню, где ты был в тот день. В отеле, с горшка не слазил, если тебе верить, сказкоплет языкастый. Подумал, может, обознался, не ты это, просмотрел все копии, которые нашел. На телевидение позвонил. Убедился. Ты, родимый. И число то самое. Стоишь на пьедестале, принимаешь поздравления, цветы и чек от Федерации на пять кусков зелени и миленько так машешь ручкой в камеру. Привет мне, наверное, передаешь горячий. Жаль только, что забыл в известность поставить о таком событии немаловажном в твоей жизни. Я бы тоже поздравил, а то как-то нехорошо получилось. Неужели, когда я обвинил тебя в воровстве, сказать сложно было, откуда у тебя эти деньги? Я пожал плечами: – Что я должен был сказать? Что обманул вас? Что не диарея у меня была, а девятиметровка? На тот момент вы слышали только себя. Зачем сейчас об этом? Это прошлое. – Для меня нет. Тебе никогда не приходило в голову, что засерать мозги человеку, который тебе хотел купить шубу за двадцать тысяч долларов, это свинство? – Хотел купить и купил это разные вещи. – Ну да. Согласен. Человека оценивают по поступкам, а не потому, как он языком молотит. Ты ведь детдомовский? Он налил себе чай. Уселся на ободранный стул. Я молчал. Следовало вроде как выставить его за дверь, такого осведомленного, чтобы не слышать про его хвастливые археологические изыскания. Представляю, до чего он мог дорыться в своем рвении и жажде разоблачения. – Первый раз это случилось, когда тебе было двенадцать. И продолжалось два года. Четырнадцатого февраля, как раз на твой день рождения, в детском доме на зарядку не вышли восемь человек из старшей группы. Их кто-то хладнокровно зарезал, в собственных постелях. Слухи ходили разные, виновный так и не был найден. Эта восьмерка многим не давала спокойной жизни, так что особо о них не печалились. Ужасал сам факт кровавой резни – восемь за одну ночь. Думали на разных людей, но у всех подозреваемых было алиби. Убийство так и осталось нераскрытым. Детдом расформировали. Я смотрел в окно. Я прекрасно помнил ту ночь. За день до случившихся событий я случайно подслушал разговор и понял, что то, что готовят мне на день рождения мои «друзья», я не выдержу. Умереть мне вряд ли дадут, а вот жить с таким будет сложно. Четырнадцатое февраля – День ВСЕХ влюбленных. Я даже и не знал, что праздник такой существует. Здоровые амбалы и я, цыпа – метр шестьдесят с кепкой, сорок килограмм с башмаками. О честной драке не могло быть и речи. – Ждете моего раскаяния? Переживаете, что СБ-шники лоханулись и в вашу фирму с безупречной репутацией проник такой, как я? Мне двадцать шесть, и я ничего не забыл, и даже если бы хотел, мне и без вас есть кому напомнить. Зачем вы пришли? Потыкать меня в мое же дерьмо? – Хуже. Я принес тебе кое-что. – Мне? Что? Он протянул сверток. – Деньги? – Нет. Я учусь на своих ошибках. Такое ты вряд ли в окно выбросишь. Я развернул бумагу. Я ожидал всего что угодно, но только не этого. Не такого. Последний раз я видел его двенадцать лет назад. Прикоснулся рукой. Потрогал узкий длинный клинок. Это не мог быть он. И все же это был он – у меня мерзли пальцы, а вредный болт никак не желал закручиваться как надо, отвертка соскальзывала, оставляя на корпусе самоделки некрасивые следы. Я сглотнул тяжелый ком, застрявший в горле, поднял глаза. – Что я должен сделать? – Собирайся. Я быстро покидал вещи в сумку. Он все рассчитал правильно. Теперь ясно, к чему эти разговоры. Ему надо было выяснить, действительно ли я это сделал. Конкуренты? Мне это было не важно. Наемного убийцу еще найти надо, и всегда есть риск, что нарвешься на ментов. А тут гарантия. Откинулся на сидение. Закрыл глаза. Я держал в руке историю. Мою историю, мою судьбу, мою свободу. Машина мягко остановилась. Я вышел, огляделся. Лес. Озеро. Замок. Французские панорамные окна, как в его офисе. Он прошел вперед, распахнул дверь, приглашая внутрь: – Ну, вот как-то так. Два кабинета, спальня, большой зал и гостевая комната наверху. Тут кухня, столовая, еще один зал и четыре комнаты для гостей, я люблю хорошие компании. Бильярд, сауна, бассейн, гараж на цокольном этаже. В общем, обживайся. Договор на машину на столе. Доверенность и ключи там же. Сегодня не знаю, неделя суматошная, честно говоря, просто хочу отдохнуть и посидеть у камина с бокалом вина. А завтра можем куда-нибудь поехать, а можно ягоды поискать, думаю, они еще остались. – Я не понял. – А что тут непонятного? Ты мне тут тычешь, что за слова отвечать надо, а сам увиливаешь от обязательств. Ты когда мне кольцо на палец надевал, что говорил? «В горести и в радости». Сказочник! У меня работы выше жопы, а ты саботируешь, в офис не ходишь, не звонишь, кинуть норовишь. Ты зам., между прочим, если что. Он сунул руки в карманы джинсов, подпер стену плечом. – Я скучал. Я положил клинок на стол. – Вы… ты хочешь сказать… – Хочу. Он не стал паясничать, не отвел глаза. – Посуди сам, не мог же я к тебе с кольцом притащиться. Это было бы повторюшничество. С шубой еще стремнее, ты уже раз сказал, что думаешь по этому поводу. Надо было что-то такое найти, от чего ты точно не отмажешься. Деньги ты бы не взял, это ты уже дал понять. Вещи… Я же не думал, что у тебя даже телика нет, счастливец. Я ни про тебя, ни про твое хобби ничего не знал. Безопасники только топовые позиции досконально проверяют и конкурентов. А ловить тебя за руку и умолять вернуться после демонстративного прошения об увольнении... Он хмыкнул. – Не поверишь, я с тобой комплекс неполноценности заработал за эту неделю. У меня мужчин никогда не было. Интересно стало, а потом обидно. В конце думал, вроде все наладилось, а тут такая хуйня. Я вообще ничего не понял. Член у меня, что ли, короткий, или руки из жопы растут? До тебя никто не жаловался, но ты вообще по всем параметрам вне конкуренции. Хрен пойми, что тебе надо. Как я мог после такого твоего красноречивого поступка тебе позвонить и сказать: «Тимка, переезжай ко мне. Давай попробуем»? Ты бы меня оборжал, а это не по правилам. Я к другому привык. Пришлось заняться твоим изучением досконально, чтобы в очередной раз грязь лицом не месить. Сперва прибалдел, потом понял, что, по большому счету, мне насрать на все, кроме этой недели в Ялте. И еще. Хотел тебе сказать, да все как-то к слову не приходилось. Представляешь, в последний день подходит ко мне Флисов и начинает петь дифирамбы по поводу того, что я, конечно, рисковал здорово, притащив на конференцию своего любовника, но смелость города берет, и его шеф, устроитель всего этого показушничества, ознакомившись с моими, в смысле нашими, креативными проектами и смелыми взглядами, решил, что лучше вряд ли кто поймет его возвышенные идеи. Главный вроде как радеет за свободу выбора для каждого индивидуума. В общем, мы подписали долгосрочный контракт. А это международный рынок и бешеные бабки. Появился шанс на три года в Данию улететь. Я в пятницу тебе хотел все рассказать, а потом ты меня просто выбил из колеи, этим «займись со мной любовью». У меня планы, перспективы, новые горизонты. А ты… – он обиженно повертел кольцо на пальце, – брехло. – Выходит, принцесса это я? – Ну да. Ты у меня и принцесса, и сказочник, и мальчик-загадка, и двуликий Янус тоже ты, как выяснилось. Я угадал с подарком? Я нереально долго уговаривал твоего шантажиста, чтобы он уступил мне эту штучку. – Верю, и в бюджете дыра немалая, наверное. Витька, ты все же дурак. Мне осталось отдать ему десять тысяч, и я был бы свободен. Представляю, сколько он с тебя слупил. Покрутил между пальцев, рисанулся флиппингом, закрыл, размахнулся и кинул в открытое окно. Нож красиво раскрылся в воздухе и острым лезвием прямиком в розовый куст, в самую его сердцевину, угодил. Мой парень побледнел, это было видно даже под загаром. – Выходит, «нет»? – Выходит, «да». Без подкупов, шантажа и прочих заманчивых предложений. Я мечтал об этом с того самого момента, когда меня подвели к тебе на цепи и ты, улыбаясь, сказал: «Теперь ты мой. Мой, запомни это». Я запомнил. Не переставал думать о тебе, надеяться, хотя и понимал, что это сродни идиотизму. И еще… Про тех восьмерых… Их убил я. Ты должен это знать. Я могу терпеть долго, но не до бесконечности. И меня нельзя пугать. Когда я чего-то боюсь по-настоящему, я делаю страшные вещи. Тогда я боялся потерять себя. Сейчас у меня есть ты. Это нужнее. – Ух ты! Я буду жить в вечном страхе и даже изменить ни с кем не смогу с мыслью о твоей зловредности и мстительности. От тебя ведь не откупишься дорогими подарками, ты и прирезать в гневе можешь, благо теперь есть чем. Мы оба посмотрели в сторону полыхающего кроваво-красным куста. Он расплылся в улыбке. – Пошли наверх. Я покажу тебе спальню. И он показал мне спальню, а я ему – как занимаются любовью геи, когда счастливы, а потом я полез в колючий куст за ножом, чтобы он не думал, что я не ценю то, что он для меня сделал. А потом мы сидели у камина, и он держал мою руку в своей. В той, на которой было обручальное кольцо с гравировкой внутри «Fata viam invenient» – «От судьбы не уйдешь». А рядом со мной лежал его подарок, балисонг, носящий имя «Fiat voluntas tua» – «Да будет воля твоя».