Whiskey (Love) with Ice (Hate)

Изнутри все свербит. Должно быть, это швы срослись с ним, и он не хочет отпускать их. Но в действительности это холод из-за открытого настежь окна. Зейн чувствует себя маяком без кораблей. Пустым и брошенным. Он даже думал зарегистрироваться на одном из сайтов знакомств, но позже бросил эту затею. Зейн прекрасно понимает, что ему нужно еще время, чтобы хотя бы не сравнивать других парней с Лиамом, который, кажется, пустил в нем корни, как сорняк. Возможно, именно поэтому он пренебрегал советами врачей, что раз за разом повторяли: — Не курить, отдыхать, хорошо питаться. Три пачки за двое суток — практически передоз организма никотином. Он почти не спал — не хватало снотворных. Пицца из морозилки, наспех брошенная в духовку, — не здоровая пища. Все просто: он наказывает себя за то, что смог отпустить Лиама. Но сумел ли, раз лежит в некогда их спальне, на некогда их кровати и заполняет пространство едким дымом? Он оставляет сигарету тлеть в пепельнице и поднимает руки, чтобы насладиться желтым светом фонаря, играющем на его коже. В остальном в комнате такая темнота, что в пору молиться о том, чтобы не ослепнуть. А еще не замерзнуть насмерть — окна нараспашку, кажется, уже сутки напролет. Это самоказнь, и Зейн отдает себе в этом отчет. Но если бы его ладони были чашами весов, какая перевесила бы? Та, в которой он удерживает прошлое с Лиамом, или другая, где пугающе спокойно лежит будущее без него? — Зейн! И он переводит взгляд глаз, что уже привыкли к темноте, на звук голоса. Потерянного и чужого. В дверном проеме Лиам. Зейн просто знает это. Но стоит он там недолго, вскоре кидаясь к окну, чтобы закрыть его. — Это так ты выполняешь указания врачей? — Спрашивает Лиам. Он звучит спокойно, но разочарованно. Зейн молчит, просто ожидая, когда Лиам включит свет и увидит его опухшее лицо. Его, загнанного обстоятельствами в эту кровать, как в тупик. А ведь он не заходил в эту комнату, уже и забыв, как скрипят пружины в матраце. Все это время он спал на диване в гостиной. — Ты хоть таблетки пьешь? — Наконец говорит Лиам и подходит, садится в ноги и гладит чуть ниже колена. — Да. — Врет Зейн. Он понимает, что его все сильнее и сильнее затягивает в водоворот лжи, в первую очередь самому себе. Но все равно продолжает. Слова будто сами слетают с языка, рвутся наружу, как волк, пойманный вчера в лесу. — Хорошо. — Говорит Лиам, и Зейн слышит, как тот улыбается, и знает, что улыбка добрая, лишенная какой-либо желчи. Лиам всегда был таким: не умел завидовать или ненавидеть. Будто принц, сошедший со страниц сказки. Он хренов пожарный, каждый день рискующий своей жизнью, спасая людей от смертоносных языков пламени. Так, черт возьми, на что надеялся Зейн? — Ты спал? — Беспокойно и тихо спрашивает Лиам. И вокруг такая темнота и тишина, что, кажется, они сейчас сожрут их, поглотят, как монстр из-под кровати. — Немного. — И это правда. Зейн бы рад уснуть, потому что, пока ему не снятся болезненные сны, где они с Лиамом все еще вместе, это лучшее время суток. Потому, что он ничего не чувствует. Абсолютно ничего. Лиам громко вздыхает, и Зейн понимает, что на часах четыре утра, и Лиама не должно тут быть еще минимум пару часов. Он хмурится и пытается разглядеть лицо Лиама. Прочесть его эмоции, может, даже боль. Но ночь беспощадная и непроглядная сука. Всегда ей была и останется. — Хочешь я подогрею молока? — И этот вопрос, как скальпель, оставляет кровоточащую тонкую, но глубокую полосу на сердце Зейна. Будто и не было двух лет. Словно они не виделись уикенд, и Зейн не успел измениться. Ни капельки. Он сглатывает, выдыхает, сосредотачиваясь на боли в груди, и отвечает: — Не надо. — Ненавидя свой дрожащий голос. — А чего ты хочешь? — Опять же добродушно спрашивает Лиам. — Это риторический вопрос? — Горько ухмыляется Зейн, а Лиам смеется. Тихо, но достаточно, чтобы разрезать ночь, даря им обоим маленький просвет. — Ложись со мной. — Наконец отвечает он. — Тебе тоже нужен сон. Кажется, Лиам кивает, а после обходит кровать и проминает постель рядом, тут же закрывая глаза. И только тогда Зейн понимает, что от Лиама разит алкоголем. И крепким в том числе. Он не забирается под одеяло и не снимает одежду. Просто ложится на спину, кладет руки на грудь и смыкает веки. Зейн долго всматривается в его лицо — на протяжении двух сигарет, но так ничего и не находит. А часы на прикроватной тумбочке подсказывают, что спать им остается чуть больше пяти часов. Поэтому Зейн встает, спускается на кухню, достает из холодильника запечатанный пакет молока, вскрывает его, наполняет большую кружку до краев и ставит в микроволновку. И по его пятам идет одна мысль, дышит холодом в его затылок, поднимая волосы: — Что, если и Лиам не может отпустить его? Допив, Зейн засыпает на диване.