Hell Is Where The Heart Is

— Еще живой, надо же, — бормочет Шиннок словно бы про себя, уложив длиннопалую ладонь Рейдену на грудь; под ладонью гулко бьет в набат сердце и растревоженным роем гудит энергия Цзинсей. — Не думал, что протянешь так долго. Рейден молчит и смотрит словно бы из-под полей, хотя остатки шляпы, сбитой в жестокой драке минуты назад, валяются у его ног; над бровью несмело расцветает свежий кровоподтек, взгляд полыхает болью, и, наверное, он думает, что это конец. Правильно думает. — Всего двадцать лет прошло, — все же хрипит он в ответ, отмолчав положенные минуты. Шиннок не торопит его — бессмысленно; ждет, пока он отдышится, чтобы уронить последнее слово. — Мало. — С такими союзниками, как у тебя, не надо и врагов, — хмыканье выходит запланированно вязким и задумчивым, и Рейден вздрагивает так знакомо, и глаза прикрывает так же; под пушистыми белыми ресницами плещется почти с рождения известная Шинноку смесь страха, отчаяния, ненависти, боли и еще десяти тысяч чувств, и это не удивляет, потому что не должно удивлять. — Я поражен. Мои комплименты. — Много же ты понял о моих союзниках за пять минут, — дыхание у него хриплое и прерывистое, как было много, много раньше, и язвить он пытается так же; получается, впрочем, ответить на тычок в незаживающую рану тем же. Кто бы еще напомнил ему, что это плохая идея. — Не союзники, так ты и сам легко справишься, — бросает Шиннок; дыхание у пленника сбивается еще отчетливей, и лицо превращается в гротескную маску боли. Боги долго помнят предательства и обиды, и если Рейден выберется наружу, то наверняка попытается устроить ему сущий ад — снова; только вот Шиннок уверен, что не получится.